Послышался какой-то звон, гул, и я совершенно ясно услышал голос Дины:
- Какой дурак разыгрывает меня!..
Я обрадованно ответил:
- Да это ж я, Яков. Ты меня слышишь?
Узнав, чего мы от нее хотим, Дина оказала:
- Если вы это всерьез, я сделаю. Звоните мне завтра в шестнадцать.
Подделка
На рассвете я отправился на мотоцикле в Ростов. В читальном зале библиотеки еще было пусто, когда я вошел туда и попросил книгу Виноградова. В книгу были вклеены десятки фотокопий писем Мериме к Соболевскому с подписями автора. В одном письме стояло Pr. Mérimée, в другом P. Mérimée, в одной подписи остроконечный accent падал на "e", в другом он небрежно склонялся к согласной "m", но в основном подписи были все одинаковы и удивительно напоминали подпись, сделанную на часах. "Подделка или не подделка?" - думая я о брегете, рассматривая подписи. И вдруг замечаю, что одно письмо аккуратненько подрезано снизу, как раз там, где по смыслу должна следовать подпись. Та-ак! Кому-то факсимиле понадобилось… Иду к библиотекарше, спрашиваю:
- Скажите, пожалуйста, не помните ли вы, кто до меня брал у вас эту книгу?
- Господи! Да ее у нас каждый день читает по нескольку человек.
- А не брала ли ее у вас недели три назад крашеная женщина с кошачьими глазами?
- Оставьте ваши шутки при себе, - говорит библиотекарша и хочет отобрать у меня книгу.
Но я не дал, пошел опять к столу и принялся читать. Все-таки, думаю, пригодится, если и впрямь придется писать реферат о Мериме. Читаю, делаю выписки и натыкаюсь на следующий абзац, относящийся к истории дружбы писателя с графиней Монтихо, этой "умной и талантливой женщиной, в жилах которой вместе с испанской кровью текла кровь упорных шотландцев и веселых валлонов":
"Именно ей был обязан Мериме рассказом о приключении на сигарной фабрике, которое в 1845 году было им обработано в неподражаемую повесть "Кармен".
Так вот что оказывается! Мериме так же встречался с цыганкой Кармен и ее возлюбленным Хосе, как Лермонтов с Тамарой и Демоном. Какие могут быть часы! Просто великолепная писательская выдумка.
- Ура! - крикнул я от радости и сейчас же услышал голос библиотекарши:
- Гражданин, ведите себя прилично, иначе попросим вас выйти.
- Не беспокойтесь, - оказал я. - Сам уйду. Вот только скопирую подпись Мериме.
Затем сажусь на мотоцикл и начинаю объезжать часовые мастерские. Действую хитренько: "Скажите, - спрашиваю, - вы не смогли бы выгравировать на моих часах подпись Мериме?" "Чего-чего?" - обычно не понимает гравер. Я показываю снятую мной копию и внимательно смотрю в лицо гравера. Нет, ничего подозрительного не замечаю, хотя передо мной вот уже тринадцатый гравер…
Шестнадцать часов. Еду на междугородную и вызываю Дину:
- Дина, привет! Ну что?
- Ах, да вы меня с Геннадием замучили! Обошла все мастерские - никто понятия не имеет о Мериме. Только в одной мастерской оказали, что какой-то старик приносил золотые часы с боем, чтобы переделать завод головкой на завод ключом.
- Вот как! Это подозрительно, - сказал я, вспомнив, что на столе у тети лежали часы именно с ключом.
- Мастер оказал, что такого случая еще не было: обыкновенно делают наоборот - завод ключом заменяют заводом головкой. А ключом карманные часы заводили в старину.
- А как он выглядел, старик тот?
- Ну, я не спрашивала.
- А на какой улице мастерская?
- На Подтелковоком проспекте.
- Всё… Ты по мне скучаешь?
- А, иди ты!
С междугородной еду к поэту.
Дверь полуоткрывает он сам и со страданием говорит:
- Слушайте, я же вам оказал: уезжаю в Москву. - Потом прищуривается и восклицает: - Как, это вы? Бесконечно рад! Дорогой, мой, да ведь ваша тетушка на редкость даровитая переводчица. Ей-богу! Не чета многим, которые ходят в членах Союза десять лет. Я читал рукопись и наслаждался: так угадать эпоху, так проникнуться настроениями поэта и так все это передать в словах чужого языка!.. Короче: рукопись с моим заключением я переслал в Москву, в Союз писателей. Сегодня я сам лечу туда. Архаровцы уже два года маринуют мою книжку в одном издательстве. Ну да от меня не так легко отбиться… Прилечу - и сейчас же в Союз. Буду подталкивать дело вашей тетушки со всем пылом шестидесятичетырехлетнего юноши!..
Ростов - большой город, нелегко объехать все его часовые мастерские. Удача пришла ко мне уже к вечеру. В одной из мастерских, неподалеку от Сельмаша, гравер, молодой парень с задорно вздернутым носом, ответил на мой вопрос:
- И что за мода пошла на Мериме? Недавно одна старуха приходила, теперь ты явился.
Я вынул листок и показал ему:
- Это гравировал старухе?
- Это самое.
- А у старухи глаза кошачьи?
- Я старухам в глаза не заглядываю.
- Но все-таки физиономия несимпатичная?
- Бывают хуже, но редко.
- Всё, - сказал я и выбежал из мастерской.
Заявление
В Таганрог я мчался на предельной скорости - и все-таки приехал, когда на небе уже высыпали звезды. В темноте еле заметил Геннадия и Гришу: они стояли на шоссе при въезде в город и энергично махали мне руками.
- Что случилось? - спросил я, соскакивая с мотоцикла.
- Тетя твоя сегодня забрала облигацию из сберкассы…
- Забрала?!
- На моих глазах, - сказал Гриша. - Я ведь ее с утра не упускал из виду. Говори скорей, что ты узнал о часах.
- Липа. В Новочеркасске переделали завод головкой на старинный завод ключом, в Ростове, около Сельмаша, выцарапали подпись. А Мериме даже не видел никогда ни Кармен, ни Хосе.
- Эх, - укоризненно сказал Гриша, - вот так насочиняют, а потом распутывай. Газуй к тетке!
Как они вдвоем поместились на багажнике, понятия не имею, но привез я обоих.
Во флигелек мы не вошли, а буквально ворвались.
Вбежали в гостиную - и застыли: за столом, с очками на тонком носу, с торжественным выражением на лице, сидела тетушка и что-то писала на большом листе бумаги, а на столе лежали золотые часы…
- Тетя! - крикнул я, опомнившись. - Что вы наделали! Вы отдали облигацию?!
- Брррому! - заорал попугай, но Гриша на него так цыкнул, что он шарахнулся в угол клетки.
Тетушка поднялась и окинула меня торжественно снисходительным взглядом.
- Ничего я, друг мой, не наделала. Я только восстановила нарушенную справедливость. У меня в сундуке сохранился еще лист глянцевитой плотной бумаги - министерской она раньше называлась, - вот на ней я и написала свое заявление. На, прочти. Теперь это не тайна.
Я схватил лист и дрожащим голосом прочитал:
В ТАГАНРОГСКИЙ ГОРСОВЕТ
Пенсионерки Чернобаевой, проживающей… (и так далее)
Заявление
Я случайно приобрела часы, принадлежавшие знаменитому французскому писателю Просперу Мериме. Они были украдены из музея фашистами во время оккупации Парижа. В знак любви к французскому классику и уважения советских людей к французскому народу прошу переслать эти часы во Францию.
Наталия Чернобаева.
- Тетя! - воскликнул я, прочитав это заявление. - Я горжусь вами! Вы…
- Хватит изъясняться, - прервал меня Геннадий, не терпевший чувствительных слов. - Где зеленая?
- Какая зеленая? - не поняла тетушка.
- Ну, эта самая, что продала вам часы.
- Ах, Людмила Павловна? Она меня больше не интересует. Пустая женщина. Я принимала ее только потому, что хотела приобрести часы.
- Но нас она интересует! - внушительно сказал Гриша. - Где она? Говорите скорей, пожалуйста.
- Да не знаю же я!.. С час назад была здесь… Наверно, домой пошла, в Спартаковский.
- А номер? Номер вы знаете?
- Ну конечно. Номер тринадцатый.
Как по команде, мы бросились к двери.
Скальп серого
В Спартаковском переулке, в маленьком дворике, на наш стук из двери высунулась коротконогая, очень толстая женщина и, не дожидаясь вопросов, быстро сказала:
- Не сдается, не сдается комната! Уже занята. И чего бы это я так тарабанила в дверь!..
- Нам ваша комната не нужна. Нам нужна Людмила Павловна, - перебил я. - Дома она?
- Никакой тут Людмилы Павловны нет и не было, - с досадой ответила женщина и хотела захлопнуть дверь, но Гриша помешал ей, крепко ухватившись за ручку.
- А кто ж есть? - спросил он.
- То есть как это - кто?
- Я спрашиваю, как зовут женщину с крашеными волосами и…
- …и кошачьими глазами, - подсказал я.
- …и кошачьими глазами, что живет у вас.
- А, Евгения Петровна! Так она уже не живет здесь. Вот только что, и пяти минут не прошло, как отъехали оба.
- Кто - оба?.. На чем отъехали?.. Куда отъехали?.. - посыпались вопросы.
- Подождите! - оказала женщина. - По порядку. Оба - значит, с мужем своим, с Валерием Николаевичем. А то с кем же еще! На чем отъехали? На такси. Извозчики уже двадцать лет как перевелись. Куда? А я откуда знаю? Говорили, в Жданово, а там кто их разберет. Да вы не из угрозыска ли?..
- Вроде, - сказал Гриша.
- Я так и поняла. Самовар ищете? У ней, у ней! Как только она его притащила, так я и сказала про себя: краденый! Уж очень у нее личная наружность нерасполагающая.
- Жданово - это для отвода глаз, - решительно заявил Гриша. - На Жданово дорогу развезло, ни один шофер не рискнет ехать. От нашего тупика только одна сейчас дорога: на Ростов.
- На Ростов! - сказали и мы с Геннадием.
- На Ростов, конечно! - подхватила толстуха, заколыхавшись вся, как холодец. - Там все жулики прячутся. Народу тьма-тьмущая, так они между народом - как иголки в сене.
- Газуйте на Ростовское шоссе, - приказал нам Гриша. - А я заскочу в горотдел - и следом за вами.
И вот мы на шоссе. Летим, "будто мучителей-бесов погоню слышим за собой". Куда-то унесло наши кепки, ветер свистит в ушах, мелкие камешки вырываются из-под колес и обстреливают наши руки и лицо. Мы обогнали шесть грузовиков, два "Москвича" и один мотоцикл. На двенадцатом километре чуть не столкнулись с арбой, на восемнадцатом чуть не врезались в подводу с кирпичам, на двадцать первом пересекли широкую лужу, обдавшую нас веером жидкой грязи… А впереди все светятся красные глазки мчащихся машин. Подъем, спуск, опять подъем, опять спуск - и вот мы рядом с "Победой". В полутемном кузове трясутся, подпрыгивают две фигуры.
- Она!.. - вскрикивает Геннадий. - Газуй!.. Газуй!..
С километр абсолютно безумной гонки - и мы ставим свой мотоцикл поперек шоссе.
Вслед за тем наши уши раздирают страшный свист и скрежет: это водитель с проклятиями тормозит машину.
Мы бросаемся к "Победе", но водитель, вытащив из-под ног ключ, кричит:
- Только подойдите, бандюги, - головы проломаю!..
- Бей их!.. - орет зеленая из кузова.
- Бей их!.. - верещит еще чей-то козлиный голос.
- Мы не бандиты!.. Мы не бандиты!.. - в свою очередь кричим мы водителю. - Бандиты в машине! Держи их!..
И тут началась такая кутерьма, которую я по своей неопытности описать не в состоянии.
Скажу только, что когда я вытащил из машины отчаянно сопротивлявшуюся серую костлявую фигуру, то весь затрясся от негодования: передо мной был тот самый старик, который напоил меня в "Волне". Воспользовавшись моим минутным замешательством, он изловчился и так двинул меня в ухо костлявым кулаком, что в моих глазах земля и небо поменялись местами.
"Держись!" - крикнул я, падая.
Подбодрив себя этим возгласом, я вскочил и, пытаясь задержать убегавшего старика, ухватил его за длинные волосы. Но он рванулся, и я почувствовал, что в моей руке осталась вся его шевелюра. Блеснув под фарой оголенным черепом, старик заверещал и бросился в кусты.
Меж тем Геннадий ловил зеленую, а она, отбиваясь, бегала вокруг машины и злобно шипела: "Не смей, подлец, глаза выцарапаю!.."
Я бросился к Геннадию на помощь. Но тут нас всех осветили яркие фары. Из подкатившей машины выскочили Гриша и три милиционера.
- Где облигация? - закричал Гриша. - Отберите облигацию, а то она ее проглотит… В чулке ищите, в чулке!.. Эти карменихи деньги всегда в чулок прячут!..
Действительно, облигацию нашли в чулке. Когда его снимали, зеленая игриво сказала:
- Осторожней, ребята, это импортные, я за них тридцать два рубля заплатила…
- А старик?.. Где старик?.. - вспомнил Геннадий.
- Не беспокойся, - сказал я с достоинством, - вот его скальп, у меня в руке. А без скальпа человек далеко уйти не может, я об этом еще у Фенимора Купера читал.
Геннадий взял у меня мой победный трофей, пощупал и с досадой сказал:
- У Фенимора Купера! Скальп! И чем только эти словесники не набивают себе головы! Парик это, а не скальп!..
Старика поймали в полукилометре от шоссе. Когда его привели к машине, он потер лысину ладонью и сказал:
- Однако прохладно. Верните-ка, молодой человек, мою покрышку.
Заключение
Зеленая и старик оказались авантюристами-рецидивистами "с литературным уклоном". Из тюрьмы их выпустили только год назад. За это время они в Туле продали "охотничьи сапоги Тургенева", в Казани - чучело утки, "подстреленной самим Аксаковым", а в Кишиневе - "две трубки Ильи Эренбурга".
У тетушки они хотели выудить ее "уникумы" в обмен на разные подделки, но, узнав из моей болтовни о двадцати пяти тысячах, затеяли новую аферу.
Тетушке вернули облигацию и самовар. Что делать с деньгами, она еще не решила.
Недавно пришло письмо из Москвы, напечатанное на бланке Союза писателей. Тетушку приглашают приехать для переговоров.
Земной шар тетушка передала Краеведческому музею. Когда я спросил, не жалко ли ей расставаться с ним, она сказала:
- У меня же теперь вся вселенная!
На днях Дина опять привозила Геннадию пирожки, а мне подарила только что вышедший том Пушкинского словаря.
- Дина, - сказал я, принимая книгу, - я учту все, что здесь содержится, и оправдаю твое…
- Да говори же своими словами!.. - воскликнула она. - Не подражай тетушкиному попугаю. Говори, как говорил всю жизнь Пушкин!
- Своими? Изволь! - решительно ответил я. - Дина, я люблю тебя и чертовски рад этому. Я чувствую, как под влиянием этой любви я делаюсь умней, энергичней, смелей и… как бы это сказать своими словами… выше ростом! На всю ноябрьскую стипендию я накуплю хризантем и подарю их твоей маме!..
- Ма-аме?!
- Да, маме, именно маме!.. За то, что она родила тебя!..
У Гриши образовалась уже целая библиотечка. Как умею, я руковожу его чтением. Теперь он уже не возмущается тем, что писатели присочиняют: сказка ложь, да в ней намек - добрым молодцам урок.
