Гендиректор Севтурбанка, который просто обязан был включить связь после первого же гудка, увидев на определителе номер прокурора, который знал прекрасно, не сделал это и после пятого из них. Сергей Кириллович некоторое время послушал короткие гудки, сменившие длинные. Потом набрал другой номер - секретаря, которым пользовался крайне редко, однако наизусть его тоже помнил.
- Севтурбанк, вас слушают. - Голос у референта гендиректора был, как отметил Пименов, усталый. Откашлявшись, Сергей Кириллович постарался заговорить, как можно спокойнее.
- Здравствуйте, Николай Васильевич, это Пименов беспокоит…
- Здравствуйте, я вас слушаю. - Энтузиазма в интонациях референта не чувствовалось.
- Мне необходимо срочно проверить свой счет, на который вчера по ошибке перевели кое-какую сумму. А до вашего шефа дозвониться я почему-то не могу… Будьте любезны, займитесь, пожалуйста! Я подъеду часика через полтора и…
- Извините, Сергей Кириллович, - перебил его референт, что само по себе являлось неслыханной наглостью, - но ни Георгий Владимирович, ни я в данный момент ничем помочь вам не можем: у нас аудит, третий день работают представители Центробанка… Извините!..
- Серж! - в дверях, ведущих из дома на веранду, возникла все еще изящная фигура Жанны, надевшей светлое, почти летнее платье и сиявшей, как всегда, своей белозубой улыбкой, - обед на столе, ты где?.. Серж… Серж, что с тобой?!
Она с ужасом уставилась на мужа, скорчившегося в своем кресле в какой-то неестественной, как ей показалось, позе, с правой рукой, прижатой к левому боку. Мобильный телефон с тяжелым стуком упал на пол в тот момент, когда Жанна кинулась к мужу.
Абсолютно белый Пименов с трудом поднял на жену глаза, в которых плескались ярость и боль - настоящая физическая боль.
- "Скорую"… - прошептал прокурор, - срочно вызывай… врача…
Жанна Пименова какое-то мгновение смотрела на мужа, потерявшего сознание, после чего громко и пронзительно завизжала.
Виктория Кашева повернулась к окну. За чисто промытыми стеклами гостиной виден был догоравший потихонечку закат - последний краешек пурпурного солнца, сползавшего за верхушки деревьев.
- Спасибо, Денис. - Женщина наконец разомкнула плотно сжатые губы: все время, пока длился нелегкий отчет Дениса перед клиенткой, она молчала, пристально глядя перед собой потемневшими, но сухими глазами.
- К сожалению, не за что, - коротко вздохнул он. Ему было искренне жаль эту красивую, но в данный момент глубоко одинокую женщину, перед мужеством которой он готов был снять шляпу…
- Вы ошибаетесь, - Виктория вновь перевела взгляд на Дениса, - и не только потому, что Витины убийцы теперь будут наказаны, я теперь точно знаю, что мой муж умер достойно, не уступив им ни на йоту… Виктор и жил достойно, поверьте! Бизнес мы начинали с нуля, в полном смысле этого слова, взяли - тогда это было возможно - кредит в банке под залог квартиры: у нас, кроме квартиры, ничего и не было… Кредит мы отдали весь, до последней копейки, почти вовремя…
Она вздохнула и продолжила:
- По-моему, в банке тогда не просто удивились - в шоке были от изумления: понимаете, в тот период очень многие брали кредиты с намерением не возвращать их вообще… В законодательстве имелись подходящие лазейки, делавшие это возможным… Наша честность в их глазах была чуть ли не геройством!
- Да, я помню это время, - осторожно кивнул Денис.
- …Мы и по сей день пользуемся услугами этого банка на особых, льготных условиях. И все благодаря тому, первому контакту… Благодаря Вите… - Она помолчала и неожиданно спросила: - Где они сейчас?
Денис сразу понял, кого она имеет в виду. Он посмотрел набольшие напольные часы, стоявшие в углу гостиной.
- Думаю, в данный момент уже на подъезде к Москве.
- Сколько их?
- Двое плюс жена Шмелева - пока в качестве свидетельницы задержана по этому делу… Думаю, свидетельницей она и будет проходить. Даже если и была в курсе обратной стороны деятельности "Щита", доказать это вряд ли удастся… И я, и мои сотрудники, кстати, тоже будем проходить в качестве свидетелей… Я хотел в этой связи сказать, что вас, вероятно, тоже будут вызывать в Генпрокуратуру…
- Без проблем! - кивнула Кашева. - Более того, с удовольствием! Скажите… я их увижу?..
- На этот вопрос я вам вряд ли отвечу, - покачал головой Денис. - Следствием руководит Александр Борисович Турецкий, ну и, конечно, Померанцев, которого вы знаете… Но как это станет происходить, решают они…
- Понятно. А если специально попросить этого вашего Турецкого, как думаете, позволит?..
- Смотря для чего, что именно вы собираетесь им сказать… Так я думаю, - уточнил Денис.
- Ничего, - покачала головой Виктория, к удивлению Грязнова-младшего. - Я просто хочу посмотреть им в глаза - как бы высокопарно это ни звучало… Если вы знакомы с этими людьми из Генпрокуратуры, передадите мою просьбу? Или Померанцев может решить это самостоятельно?
- С Турецким я знаком почти с детства, - мягко улыбнулся Денис. - И я с ним обязательно поговорю…
Грязнов-младший поднялся:
- Мне, к сожалению, пора. Мой телефон вы знаете, если что - звоните без всякого стеснения в любое время. Я легко просыпаюсь и так же легко засыпаю… Не стесняйтесь!
Виктория Кашева поднялась вслед за Денисом и слабо улыбнулась:
- Вы мне очень симпатичны, Денис, но я все же надеюсь, что необходимости тревожить вас, тем более посреди ночи, у меня больше не возникнет… Прощайте!
Очутившись возле своего верного "лексуса", Грязнов-младший, прежде чем забраться в машину, уже снятую с сигнализации, глубоко вдохнул в себя по-летнему теплый воздух, отдаваясь во власть этого во всех отношениях чудесного дня.
Спустя полчаса он уже парковался возле ставшего знакомым за последние недели здания городского суда Северотуринска, где у него была назначена встреча с Юрием Петровичем Гордеевым, адвокатом клиентов "Глории", и самими клиентами - Марком Меклером и Олегом Борисенко.
Все трое объявились минуты через три, после того как Денис, захлопнув дверцу "лексуса", вновь начал дышать как можно глубже, наслаждаясь удивительно чистым по сравнению с московским воздухом.
- Ты что, в йоги подался? - К действительности его вернул насмешливый голос Гордеева, прозвучавший над самым ухом. Денис вздрогнул и резко развернулся к ухмыляющемуся адвокату и маячившим за его спиной улыбающимся Марку и Олегу.
- Судя по вашим физиономиям, все в порядке? - поинтересовался он..
- А то! - Гордеев подмигнул, теперь уже своим клиентам. - Мадам даже на мой ордер как следует не взглянула, собственноручно вручила все документы и из комнаты смылась, пока я с ними знакомился…
- Ну и что скажешь?
- То же, что и ты бы сказал: думаю, через парочку-другую недель ребята смогут наконец заняться своим прямым делом…
- Кстати, Марк, Олег… - Денис окликнул пострадавших бизнесменов, - вы уже в курсе, что "Глория" вам больше без надобности?
- Нет… - Меклер поправил съехавшие на нос новые и явно великоватые ему очки. - Вы что же, нашли этих козлов?!
- Не только нашли, но и, как поется в известной всему народу песенке, их "поймали, арестовали, велели паспорт показать"…
"Щит"? - серьезно поинтересовался Борисенко.
Денис молча кивнул и вновь повернулся к адвокату:
- Ты где остановился, в "Севере"?
- Увы!.. А что, можешь предложить что-то получше?
- Сам знаешь, что могу, конечно, если ты готов оплатить там свое проживание.
- Мы оплатим! - тут же вмешался Меклер.
- Вообще-то, - усмехнулся Гордеев, - я и сам в состоянии… Поехали, Денис на вашу-нашу квартиру, там все и обсудим… Ты когда в Москву?
Денис посмотрел на часы и улыбнулся:
- Часа через полтора тронусь… Ух, до чего ж домой хочется! Северотуринск - очаровательный городок, однако хорошего, как верно замечено каким-то анонимным мудрецом, понемножку!
22
В Генеральной прокуратуре Российской Федерации легких дел не бывает - особенно если речь идет о делах, находящихся в руках "важняков". Точно так же не бывает и дел "облегченных": Александра Борисовича Турецкого, таким образом, ничуть не удивляло, что расследование, связанное с теневой деятельностью ЧОПа "Щит" города Северотуринска, по мере развития становилось все более громоздким. Всплывали новые имена, обстоятельства, детали.
К удивлению всех членов оперативно-следственной группы, включая и самого Сан Борисыча, из двоих руководителей ЧОПа первым заговорил Роман Мозолевский. Последней каплей, переполнившей чашу его надменного молчания, как ни странно, оказалась пуговица, найденная в машине Кашева Яковлевым и Курбатовым: эксперты моментально определили, что пуговица действительно вырвана с корнем из черного кашемирового плаща Мозолевского - хотя в точности такая же была пришита, как выяснилось позднее, Евгенией Петровной Шмелевой собственноручно - на следующий день после исчезновения бизнесмена…
Что касается Жени, кажется, никто охотнее, чем она, не сотрудничал со следствием: стимул сохранить за собой статус всего лишь свидетеля, причем свидетеля, способного подтвердить обвинение исключительно косвенно, сделал свое дело. Во время показаний касательно все той же пуговицы и времени, когда ей пришлось вначале вставлять заплатку на пострадавшую ткань, а затем и пришивать новую, в точности такую же, Евгения Петровна ни разу не взглянула на бывшего любовника, присутствующего тут же, в кабинете Турецкого. Не изменились и ее интонации - почти радостные, подчеркнуто искренние, призванные демонстрировать как собственную невиновность и наивность, из-за которой она не понимала, что именно происходит, так и гражданское мужество, проявляемое в процессе следствия.
Именно это - предательство любовницы - и доконало, судя по всему, Мозолевского: прервав Евгению Петровну на полуслове, Роман впервые за две недели, прошедшие с момента ареста, заговорил - хрипло и гневно:
- Уберите эту сучку, я буду говорить!
Женя и тут не повернула головы в его сторону. Просто подняла на Турецкого, который вел этот допрос, точнее, проводил очную ставку, яркие глаза, опушенные длинными, слегка подкрашенными ресницами, и спокойно поинтересовалась:
- Мне уйти?
- Подождите в приемной, пожалуйста, Евгения Петровна… Если вам нетрудно…
- Нет, конечно! Какие тут трудности?
И, изящно поднявшись со своего стула, покинула кабинет Сан Борисыча, пройдя мимо Мозолевского, пожиравшего ее яростным взглядом, как мимо пустого места.
Однако сказать, что Мозолевский после этого раскололся целиком и полностью, было нельзя: тяжелейшие допросы Турецкий с Померанцевым по одному или вдвоем проводили буквально по каждому из эпизодов дела, по каждой детали. Присутствующему же при этом Александру Юрьевичу Клименко, представителю ФСБ, которого в первую очередь интересовало все связанное с якобы разгромленной организацией, которой принадлежал Мозолевский, тот не ответил вообще ни на один вопрос. Турецкому в конце концов сделалось почти жаль Клименко, у представителя грозной структуры на вторую неделю под глазами появились темные круги и наверняка - неприятности с начальством…
Шла третья неделя активного следствия. Василий Шмелев продолжал молчать. Не действовало на него вообще ничего - включая очную ставку с женой… С абсолютным равнодушием отнесся он и к просмотру видеокассеты. И к зачитанным показаниям некоторых из свидетелей, проходящих по делу о "Щите": в частности, показаниям старика Маслюкова, опознавшего во время очередного следственного мероприятия Романа Мозолевского как человека, стрелявшего в депутата Госдумы Юрия Александровича Корсакова…
- Очень тебя прошу, давай попробуем. - Александр Борисович редко позволял себе подобные действительно просительные интонации в разговорах с кем бы то ни было, и Денис, наконец, сдался. - Пойми, если он начнет наконец сотрудничать с нами, - хоть какое-то смягчающее обстоятельство… А там, глядишь, еще парочка наберется…
- Ладно, дядь Сань, я попробую, - вздохнул Грязнов-младший. - Хотя насчет "смягчающих обстоятельств" ты, конечно, загнул… Одной сто пятой часть вторая со всеми ее пунктами - и то на двадцатник как минимум, тянет. А у него статей - как грибов после дождя, и все неслабые… Но я попробую…
Турецкий облегченно вздохнул и вызвал охрану. А Денис только головой покачал: оказывается, Сан Борисыч не сомневался в его согласии, коли подследственный Василий Шмелев находится в данный момент не в предвариловке, а в управлении…
Шмеля и впрямь ввели в кабинет буквально минут через пятнадцать после того, как Грязнов-младший сказал свое "да".
Вошел Василий, как обычно глядя в пол, не обращая внимания на присутствующих, с привычным уже выражением безразличия к происходящему. Поэтому и углядел Дениса только после того, как сел на стул. Эти двое оказались лицом к лицу впервые с того момента, как Денис побывал в "Щите". И оба - и Турецкий, и Грязнов-младший - увидели, как что-то дрогнуло в лице Шмеля, как вспыхнула в его глазах искорка изумления. Однако в следующую секунду он вновь опустил голову, привычно уставившись в пол.
Некоторое время в кабинете царила тишина. Потом Денис, сделав над собой усилие, не укрывшееся ни от Александра Борисовича, ни от Шмеля, заговорил - негромко, почти без интонаций. - Привет, Василий… - и продолжил, не обращая внимания на то, что приветствие его осталось без ответа. - Не знаю, о чем думаешь сейчас ты, а лично я вот о чем: никогда не предполагал, что однажды наступит такой вот черный день и мы с тобой окажемся по разные стороны линии фронта…
Шмелев едва заметно шевельнулся, но головы по-прежнему не поднял.
- Не думай, что я преувеличиваю, когда говорю о фронте. - Голос Дениса стал тверже. - Или в сентиментальность впадаю… Но ты и без меня знаешь, как больно терять товарищей, сколько мы их потеряли там… И лучше бы я тебя потерял так, чем как сейчас… Лучше бы… Помнишь, как мы с тобой познакомились?.. Я помню! Потому что это был самый страшный на тот момент день для нас - для меня, для Самохи, для Щербака… Во время вылазки погиб наш товарищ, отличный парень - весельчак, умница, высококлассный профи…
Не знаю, откуда тебя тогда перебросили к нам, да и перебросили ненадолго. Но всю ночь ты тогда провел с нами, у костра, песни пел - наши песни, фронтовые, потом Высоцкого и даже Окуджаву. Для нас. И ты тогда стрелял во врагов, а не в своих…
- Какие они свои, эти сучары-ворюги?! - Выкрик Шмеля, резко вздернувшего голову и уставившегося на Дениса горевшими темным огнем глазами, застал врасплох и Турецкого, тоже слушавшего Дениса с опущенными глазами, и самого Грязнова-младшего. Оба они вздрогнули, а охранник, неподвижно стоявший у дверей кабинета, сделал шаг в сторону Шмелева.
Короткой паузы хватило, чтобы Денис взял себя в руки и ответил Василию.
- Кашев, - покачал он головой, - был хорошим, честным мужиком, а вы его убили… Видишь ли, так уж вышло, что Виктория Кашева, его жена… Прости, теперь уже вдова… была моей клиенткой, я за последние недели узнал об их жизни и о них самих практически все. Она была ему достойной женой: замечательного мужества женщина! Единственное, о чем просила, - возможности посмотреть в глаза убийцам Виктора… В твои глаза, Вася! В твои!..
Шмелев издал какой-то неопределенный звук и глянул в глаза владельца "Глории".
- Уйди отсюда, - тихо произнес Шмель. - Уйди, Денис.
Он медленно перевел взгляд на хмуро смотревшего на него Турецкого и, усмехнувшись, кивнул головой:
- Твоя взяла, "важняк"… Чего ты хочешь от меня услышать? Вроде и так все знаешь. Да и я не дурак, чего именно мне светит, догадываюсь…
Альберт Вронский, споткнувшись об очередной попавшийся под ноги не замеченный им узел, отлетел прямехонько на подоконник и едва устоял на ногах, вцепившись в его мраморный край. Не удержавшись, он чертыхнулся, тут же поймав на себе укоризненный взгляд Альбины Борисовны.
- Извини, мамуль… - пробормотал Альберт. - Никак не могу свыкнуться с этими упаковками… Нет, все-таки не погорячились мы с тобой?
- Ты же знаешь, что нет, - пожала она плечами и вновь продолжила прерванное занятие: Альбина Борисовна аккуратно и терпеливо оборачивала газетной бумагой хрустальные бокалы, подаренные когда-то еще на ее свадьбу с отцом Альберта.
- Не исключено, что мы с тобой продешевили насчет доплаты, - продолжал настаивать Вронский. - А иначе с чего этот богатенький Буратино так спешит?..
- Именно "с того", что он, как ты выразился, богатенький Буратино, - покачала головой мать, укладывая в картонную коробку из-под телевизора очередной бокал. - Разумеется, он доплатил за срочность оформления документов, проще говоря, взятку дал… Но все это исключительно потому, что ему хочется как можно быстрее приступить к ремонту… Можно понять! И мы с тобой не продешевили! Не такая уж я непрактичная, как ты думаешь! К твоему сведению, прежде чем вообще давать объявление, я целую неделю маркетингом занималась!..
- Чем-чем ты занималась? - фыркнул Альберт, не подозревавший, что его мать знает такие слова.
- Изучением цен на рынке, - серьезно пояснила Альбина Борисовна. - А ты думал, если я бывшая актриса, так уж и обязательно дурочка?
- Господь с тобой, мамуль! В жизни ничего такого про тебя не думал!
- Ну-ну, - туманно прокомментировала она слова сына. - И вообще, не стоит подозревать всех и каждого в намерении обмануть таких обычных людей, как мы с тобой. Если бы у нас были такие деньги, как у нашего покупателя, возможно, мы бы тоже давали взятки этим паразитам чиновникам, чтобы не путались под ногами! Я, конечно, понимаю, у тебя профессия такая - подозревать…
На этом месте Альбина Борисовна несколько поздновато прикусила язык и с тревогой глянула на сына, моментально отвернувшегося к окну: в последние недели Альберт, взявший в "Глории" очередной отпуск, как аргументировал он сам, из-за переезда, разговоров на тему своей профессии не приветствовал… Во всяком случае, настроение у него при ее упоминании портилось моментально. В какой-то момент после его возвращения из Северотуринска Альбина Борисовна даже всерьез опасалась, что ее Алик впадет в самую настоящую депрессию…
Альберт, казалось, не обратил ни малейшего внимания на то, что мать замолкла, а через паузу заговорила о необходимости позвонить еще в одну фирму перевозок - специализирующуюся исключительно на роялях и пианино:
- Ты меня слышишь, Алик?.. Я же тебя еще вчера просила позвонить, а ты забыл! Как мы, по-твоему, повезем инструмент? Это же наша главная семейная ценность, старый "Беккер", периода расцвета фирмы… Не помню, говорила ли я тебе… Дерево для него специально вымачивали более десяти лет, потом долго сушили, и лишь после этого… Ты меня слушаешь?..
Альберт молчал, словно увиденное за окном, с которого уже были сняты гардины и даже тюль, поглотило не только все его внимание, но и способность говорить тоже. Так оно на самом деле и было…
Смотрел он вовсе не на щедро распустившуюся в их тенистом дворе майскую зелень, не на детскую площадку, которую отделяли от набережной высокие и, вероятно, очень старые деревья.