На том и расстались.
Турецкий походил по комнате, насвистывая какую-то мелодию, отдаленно напоминающую "ОН, татшу ие", а потом взял трубку и набрал номер сотового Али Арсланова. Тот сразу ответил, и голос у него был заметно встревоженный.
- Приветствую вас, Али!
Арсланов сразу узнал его:
- Здравствуйте, уважаемый! Значит, вы уже знаете?
- Ну конечно, хотя почему-то мне кажется, потеря "БМВ" - это просто мелочь по сравнению с тем, что вам угрожает.
- Я тоже так думаю, - сказал Арсланов.
- Тогда как вы думаете, - спросил Турецкий, - чем вызван мой звонок?
- Наверное, нужно поговорить.
- Хорошо. Давайте поступим так же, как в тот раз. Вам когда удобно?
- Да хоть прямо сейчас, - отозвался Арсланов.
- Хорошо! Записывайте номер машины, в которую вам надо будет пересесть. Но перед отъездом, мой вам совет, отдайте своим людям нужные распоряжения и предпримите все меры, чтобы тоже не стать погорельцем. Вы ведь понимаете, Али, о чем мне хотелось бы поговорить?
- Да, конечно, - подтвердил тот.
А уже через час они сидели в той же гостинице "Центральная", только в другом номере, на седьмом этаже.
Когда Арсланов вошел в номер, Турецкий поднялся навстречу и подал ему руку. И первым начал разговор, с ходу взяв быка за рога:
- Разумеется, с точки зрения служебной этики мне, возможно, и не следовало бы встречаться с вами. К чему темнить, Али, вы знаете, кто я, а я знаю, кто вы. Но нас с вами уже связало одно дело, когда, мне кажется, и вы и я поняли, что можем доверять друг другу. В известных пределах, но доверять.
- Согласен, - сказал Али.
- Что нас сегодня объединяет? - продолжил Турецкий. - Общий враг. И я даже считаю излишним называть его имя. Мне нужно кое-что выяснить, кое-что узнать о нем, по крайней мере, то, что известно вам, в вашем мире.
Али удивленно и настороженно поднял брови.
- Да-да-да! - воскликнул Турецкий. - Все знаю! Стучать, закладывать, петь дрозда на своих - западло, и я, уважая чужие традиции, вряд ли стал бы склонять кого-то к тому, чтобы были поруганы традиции и законы. Весь вопрос в том, свой ли он вам. Ведь у вас с ним, если взглянуть с другой стороны, тоже имеется общий враг - это мы.
- Знаете, уважаемый, - улыбнулся Арсланов, - будь на вашем месте кто-то другой, я бы просто засмеялся и ушел. Но тут особый случай, вы правы.
- Знаете что, - сказал Турецкий, - пока нас с вами никто не видит, давайте-ка выпьем по рюмочке коньячку. Никто не узнает и никто не осудит! В прошлый раз, при нашей первой встрече, вы поклялись Аллахом, а я клянусь своей дочерью, что, если бы имел на вас соответствующие материалы, не только не пил бы с вами, но и действовал бы по отношению к вам без снисхождения, забыв обо всем, по всей строгости закона. Надеюсь, вы понимаете это... Алибек.
- Конечно, понимаю, - кивнул Арсланов.
И когда они пригубили рюмки с отличным армянским коньяком, Али, подняв глаза, сказал:
- Спрашивайте.
- Вопрос у меня один, - сказал Турецкий, - знаете ли вы "вора в законе" по кличке Адмирал и если да, то кто он?
- Ого! - удивился Али и взглянул на Турецкого не то с удивлением, не то с уважением. А потом закурил тонкую темную сигарету и заговорил: - Это ведь не допрос, так? Не показания. Я рассказываю вам байку, а вы слушаете, и все. Так, не так - решать не мне, а вам. Как вы, конечно, знаете, есть "воры" и "воры". Правильные, неправильные. Вот я, например, не "вор". Кто я такой? Я - "папа", "батар", ну, там, великан, богатырь, по-вашему - "авторитет". И это правда. У меня много людей, и все меня слушают. Я серьезный человек, и меня вынуждены почитать, но я не "вор в законе", никто меня не венчал, никто не короновал. На их встречах - "сходняках" - я не был. У них свои дела, а у меня свои. Но, конечно, я многих знаю, обязан знать. Да, есть такой Адмирал. Его венчали, по- моему, в девяностом году, но большинство воров его за равного не признали.
- Отчего так? - спросил Турецкий.
- Он из этих, из новых. Для него нет законов, он сам себе закон.
- Так как же такого могли избрать?
- Другие времена, - сказал Али. - По старым, правильным порядкам он никогда не стал бы "законным вором" - он никогда не тянул срок, ни дня - ни на зоне, ни в "крытой". Он не знает или почти не знает настоящих правил, но, когда все нарушилось и стало можно покупать титул - а он ведь знал, как много он стоит, как много значит, какую власть и права дает, - он, по сути дела, свою корону просто купил. Но купил за такие деньги, что поразил всех. Никто не знает, сколько он внес в "общак". Назывались цифры, но врать не стану. И все-таки законность его коронации, так сказать, сомнительна, очень сомнительна. Я же сказал, большинство не признало его. И все же он купил право участвовать в "сходняках", иметь там свой голос и свою долю в "общаке"... Было еще одно... Блатные ведь все знают и часто, вы уж простите, уважаемый, даже больше, чем вы.
- Бывает, - усмехнулся Турецкий.
- Так вот, он пришел и был принят еще и потому, что он беспредельщик, чистый отморозок. За ним не одна сотня отморозков - и тут, и там, в Москве. Ему нужна была власть над ними, полная власть. "Вор в законе" почти как бог. Его нельзя не только убить, но оскорбить нельзя.
- Но ведь убивают же, - сказал Турецкий. - То и дело убивают.
- Другие времена, - развел руками Арсланов.
- И вы знаете, кто он, этот Адмирал?
- Конечно, знаю, - улыбнулся Арсланов.
- И кто же?
- Тот, о ком мы говорим, наш общий враг.
Оба помолчали.
- Как видите, - сказал, наконец, Арсланов, - той власти, что у него есть, ему мало. Ему другую давай, в придачу к той, что есть. Здесь у нас, в регионе, о том, кто он такой, кроме его людей, знают немногие - может, пять, может, шесть человек. У них там дисциплина железная. Если что - убивают сразу, без рассуждений, без разборок. Ни правилок, ни базара. Пуля в лоб и пика в бок. Из тех людей, кто знает, кто такой Адмирал, за последний год тут остался я один. Троих убили, двое исчезли. Я опасен ему, и сейчас он решил убирать и меня. Потому и племянников моих они взяли в это дело, потому и Иссу, ослиную голову, решили использовать, чтобы вас застрелить. Мне и деньги предлагали, чтобы я куда-нибудь убрался. Предлагали купить весь мой бизнес, раза в три дороже, чем он стоит. Так что я все это вам сообщаю, чтобы вы понимали, какая тут идет война.
- Почему же вы не уедете? - удивился Турецкий.
- А куда? - в свою очередь удивился Али. - Я тут свой, у меня свой, как говорится, сектор. Я отдал всему этому почти двадцать лет. И куда мне теперь соваться? Везде все давно поделено! Чтобы меня там ухлопали через месяц? И потом, - глаза его сверкнули, - в конце концов, я просто не хочу! А мое желание мне дороже денег. Я работал, я думал, я все это поднимал, нарушал законы, меня сажали, я выходил - еще раньше, в те времена - и начинал опять... У меня ведь в моем деле сородичей, чеченцев, процентов десять. У меня русские, татары, хохлы, грузины, евреи, конечно, - у меня все. Почти никто не знает, откуда все пошло. Работают, получают, все довольны. Что еще надо? Мы уже восемь лет чистые торговцы, и нас не за что брать. А у него уголовник на уголовнике, подонок на подонке. Он возник тут неизвестно откуда лет двенадцать-тринадцать назад, уже с деньгами и с людьми. Очень скоро подмял и купил всех, кого мог. Проституция, рэкет, подпольные кооперативы, потом совместные предприятия... Он и тогда еще хотел нас выдавить, потом, когда в Чечне началось, хотел поднять против нас народ. В чем только нас, чеченцев, не обвиняли... Но мы-то знали, кто ветер гонит, шурум-бурум поднимает.
- Ну а что же вы? - удивился Турецкий. - Просто сидели и молчали?
- Он бы мог попытаться меня хлопнуть, - усмехнулся Арсланов, - но, видно, побоялся. Отморозки ведь все трусы. Видно, понял, что мои где угодно найдут, всюду достанут. Не рискнул. А теперь, наверное перед выборами, снова хочет попробовать нас опередить, чтобы мы ему морды не подпортили. Так что видите, все просто: с одной стороны, виноватыми во всем объявить власти, губернатора, прокурора, вас...
- Легавых, - усмехнулся Турецкий.
- Ну да, - махнул рукой Арсланов. - А еще нас, чеченцев. Сыграть на этом, пустить в дело национальный вопрос, задурить народу мозги, объявить себя защитником и спасителем, ну и въехать, куда он хочет, на белом коне...
- Так вот, значит, кто у нас все-таки Адмирал, - сказал Турецкий. - И куда же он, спрашивается, плывет?
- Как - куда, дорогой? - удивленно взмахнул руками Али Арсланов. - Как - куда? К вам, в Москву, поближе к Кремлю.
76
Новое приглашение во дворец губернатора Платова пришло крайне не вовремя - не до того было Турецкому, да уже и не до Платова вообще. Он был теперь то, что на языке лошадников, ипподромных завсегдатаев именуется фуфляком или дохлой кобылой. Да и вообще к господину губернатору был особый счет, и разговор с ним предстоял особый и уже не по его инициативе.
Однако пока что надлежало следовать этикету и протоколу, и Турецкий тщательно оделся, идеально выбрил щеки, надушился и, прихватив с собой в качестве поддержки Мишу Данилова, отправился с этим пустым и никчемным визитом.
Губернатор принял их в том же кабинете и на этот раз казался еще более растерянным, встревоженным и даже близким к прострации.
- Я пригласил вас, Александр Борисович, - начал он и осекся, с недовольством глядя на Данилова. - Простите, но вообще-то я... рассчитывал, так сказать, на конфиденциальную встречу.
- Все правильно, - кивнул Турецкий. - Присутствующий здесь Михаил Антонович - мой помощник, младший друг и первый конфидент. У меня вообще нет секретов от моих сотрудников - членов моей группы. На том, как говорится, стою. Иначе просто невозможно было бы работать. Вы со мной согласны?
Губы Платова нервно дернулись, но он сдержался:
- Ну хорошо... Пусть останется. Так я вот в связи с чем... Ваше последнее выступление по телевизору... Это что, все правда? Или, так сказать, тактический ход?
- Мне кажется, Николай Иванович, вы несколько недооцениваете остроты момента. Какие уж тут игры, какая тактика?
- Значит, действительно можно будет его...
- Признаться, не совсем понимаю, кого вы имеете в виду... - широко раскрыв глаза и сделав удивленное лицо, сказал Турецкий. - Вы знаете, за время работы здесь мы нарыли столько любопытного и неожиданного, что я, честно говоря, просто искренне изумляюсь безграничной выдержке и терпению нашего народа.
- Но... господин Турецкий... Насколько я помню, прошлый раз мы с вами о чем-то договорились и вы обещали...
- Мы с вами договорились? - опешил Турецкий. - Я обещал? Простите, но это даже как-то странно звучит. Насколько я помню, мы говорили с вами - я, так сказать, законник по званию, а вы - законодатель - о верховенстве закона над всеми суетными интересами частного лица. Так что подобная постановка вопроса по крайней мере неуместна. Я должен был сделать обычную свою работу - найти и изобличить преступников, и мы с моими коллегами уже действительно у цели. Я, помнится, говорил вам тогда, что для меня и моих сотрудников нет ни лиц, ни должностей, ни партийных пристрастий. Вот и все. К тому же горький опыт меня кое-чему научил, а потому я имею обыкновение отправляться на важные встречи и серьезные переговоры с диктофоном в кармане, который служит мне чем-то вроде записной книжки. Вот и сейчас наш разговор слово в слово ложится на ленту. Но это все так... мелочи, антураж. И даже больше скажу: мне кажется, лично для вас сейчас уже совсем неважно, что будет с тем человеком или той группой лиц, которыми мы приехали сюда заниматься. Я не политик, я всего лишь юрист, но мне кажется, вас должны были бы сейчас волновать совсем другие вопросы, едва ли не философского порядка. Ну, например, зачем и к чему она, эта самая власть, или она всего лишь кантовская "вещь в себе"? Неужто вся ее сладость, желанность, эта мучительная потребность в ней лишь для того, чтобы как можно большим числом чужих рук и умов исполнять собственные прихоти?
- Послушайте, господин Турецкий, - перебил Платов, - я, кажется, пригласил вас не для того, чтобы вы тут мне морали читали и философский ликбез разводили.
- Ну что вы! Ни боже мой! - усмехнулся Турецкий. - Я разве говорю о вас? Я говорю о собственных недоумениях. Меня действительно удивляют, я бы даже больше сказал - для меня загадочны люди, которые, когда судьба дает им в руки, быть может, высший дар - возможность оказать помощь и сделать счастливыми множество других людей, - как будто глохнут и слепнут. Они вдруг будто теряют разум, употребляя массу энергии только на то, чтоб ублажать самих себя, погрязать в непристойной и аморальной роскоши, вместо того чтобы испытывать глубочайшее удовлетворение тем, что кто-то благодаря тебе спасен, защищен, одет и обут и просто накормлен и мысленно посылает тебе свою благодарность.
- Ну, довольно! - проговорил Платов. - Я вижу, мы не поняли друг друга. Наша встреча закончена.
- Да, согласен, - сказал Турецкий. - Действительно, говорить больше не о чем.
77
Омоновцы схватили и скрутили Дениса Грязнова, когда он вместе с несколькими соратниками, самыми опытными и давними членами организации "Долг", а также с четырьмя неведомо откуда взявшимися и присоединившимися к ним личностями совершенно бандитского вида, отправился на то "серьезное дело", о котором уже не раз глухо упоминалось в разговорах во время очередных приездов в загородный лагерь, где они проводили свои тренировки и, как в конце концов понял Денис, готовились к каким-то "показательным выступлениям".
И вот теперь, оказавшись в забитой народом грязной и вонючей камере второго степногорского изолятора временного содержания, он старался как можно подробнее вспомнить все, что привело его сюда.
Неделю назад, в субботу, когда их снова привезли в лагерь и собрали на лужайке под соснами - около пятидесяти наиболее крепких и подготовленных членов организации, Павел Нелюбин прошелся вдоль строя и приказал десятерым соратникам сделать шаг вперед. В число выбранной им десятки попал и Денис.
Распустив остальных и приказав вести тренировки без него в обычном режиме, Нелюбин привел их в одно из деревянных строений, приказал всем сесть кружком на полу спортзала и завел разговор:
- Значит, так, братья! Пришла, други мои, пора показать, чему вы научились и на что способны. Дело серьезное, рискованное, но тут у нас не балетный класс... Через три недели и четыре дня - выборы. Есть люди, которые поддерживают нас и которых обязаны поддержать мы. Недаром наша дружина называется "Долг". А долг есть долг, и долг платежом красен. У наших друзей имеются враги. А значит, чьи это враги?
- Наши, - понимающе откликнулось несколько голосов, но как-то не очень бодро и весело.
- Вывод ясен, - кивнул Нелюбин. - Если помогают нам, должны помочь и мы.
Он достал листы бумаги, на которых было отксерокопировано несколько фрагментов карты города. Вглядевшись, Денис понял - не иначе ксероксы сняты со специальных карт, какие можно найти, наверное, только в оперативно-дежурных частях милиции или в госбезопасности. Чувствовалась опытная рука военного картографа, да и крупный масштаб говорил сам за себя.
Была поставлена задача: одновременно тремя группами по три человека ворваться в два магазина и на одну бензоколонку.
- Акция мщения и устрашения, - пояснил Павел. - Вы знаете, черные дьяволы - чечены рискнули затеять в нашем русском городе джихад- газават, священную войну с "неверными". Но это, блядь, наша земля, наша, соколы! Он сожгли бензоколонку у наших друзей. Мы все узнали, кто за этим стоял, кто заказал. И завтра он тоже недосчитается кое-чего в своем хозяйстве. Они поймут, - возвысил он голос, - что такое тактика выжженной земли, не на словах, на деле поймут! Поймут и почешутся, что пришло время запрягать им свои арбы и катиться отсюда, чем быстрее, тем лучше. Мы начнем с чечен, но призадумаются все черные и урюки, все армяшки и все кацо. А там и абрамы подберут свои бебехи. А наша акция - искра. Вопросы есть?
Денис уже знал, что вопросов здесь задавать не принято и, может быть, это. была только чистая форма, усвоенная бывшим капитаном спецназа Нелюбиным на прежних политзанятиях. И все же он поднял руку:
- Ну, чего, Грязнов, давай, - повернулся к нему Нелюбин.
Денис пружинисто поднялся и по-военному встал навытяжку:
- Говорить как думаю или лучше молчать в тряпочку?
- Нет уж, лучше говори.
- Я был в Чечне, правда, не капитаном, как ты, Павел, в Афгане, а старшим сержантом ВДВ. И у меня к ним свой счет. Но я помню Грозный в августе девяносто шестого. Поэтому считаю: устраивать то, что нам приказано выполнить, - рано. Мало сил, не та подготовка.
- А ты не думаешь, - сузил глаза Нелюбин, - что имеются люди, которые петрят во всем этом маленько получше тебя?
- Даже уверен, - сказал Денис. - Я же не говорю, что не нужны акции, но надо же иметь запас прочности.
Все смотрели на него и ждали, что он еще скажет.
- Все? - спросил Нелюбин.
- Такие дела, - жестко сказал Денис, - нужно делать с головой, а не с бухты-барахты.
- Ты что имеешь в виду? - со скрытой угрозой проговорил Нелюбин. - Давай уж выкладывай.
- Возьмем меня, - смело глядя в глаза Павлу, продолжил Грязнов-младший. - Вы меня знаете меньше двух месяцев, так? Однако рискуете брать на такое дело. По-моему, несерьезно. Какой-то дилетантизм. Все!
- Ах, вон оно что! - сказал Павел. - Ты же приехал спокойно учиться, чтобы стать богатеньким адвокатом! Скажи проще: неохота мараться, неохота связываться. Чем плохо, правда, качать мускулы да баксы брать. Нет уж, дорогой! Ты, видно, маленько обсчитался. И берем мы тебя не сдуру, а чтобы в деле посмотреть, пощупать и проверить, что там за жилы у тебя. Считай, завтра у тебя зачет на норматив, экзамен на классность. Такие экзамены тут каждый сдал, теперь твой черед. И жалко будет мне твою бедную маму, коли завалишься по очкам. Ты попал как раз к очень серьезным людям, а потому завтра пойдешь первым и, если жить хочешь, докажешь, что все сказанное намотал на ус.
- Значит, если, допустим, я... - начал Денис.
- Молчать! - рявкнул Павел. - Тут - армия! У нас не было и не будет "хочу - не хочу, могу - не могу". Ты включен в группу, и мне доложат, как ты вел себя в деле и как проявил. А теперь я назначу старших и проведу оперативно-тактическое занятие по всем объектам. Это - объект один, это - два, это - три. Наше дело - только запалить, плеснуть бензина и кинуть огоньку. Потом уходите, и общая встреча на объекте четыре. Ну а вот с ним - особый разговор. Все должно получиться! Всюду нас будут прикрывать другие люди, обеспечат подход и отход. Но что бы ни было - запалим черных, не запалим, - на точку четыре приходят все, потому что это главная цель!
- А что за четвертый объект? - спросил один из соратников.
- Гадюшник сучий, - сказал Павел. - Один вонючий демократический подвальчик, с которым у нас свои счеты. Вот теперь всё!
- А... ясно к кому... - сообразил один из соратников. Да и все это поняли, кажется, без объяснений.