Следователь стал скрупулезно уточнять, во сколько они выехали, когда вернулись и сколько времени провели на осмотре места происшествия. Тут придумать водитель, разумеется, ничего не мог.
Следующим пришел на допрос старлей Шкодин, бывший в ту ночь дежурным по отделению. С ним было еще проще. Принял информацию по телефону во столько-то, зафиксировал в книге дежурств, выслал для проверки дежурный наряд во столько-то, принял рапорт тоже во столько-то, после чего вложил в папку для начальства и - умыл руки. Все остальное его никаким боком не касалось. Только на другой день узнал о том, что на усадьбе могло произойти кровавое столкновение. Сопряженное, как донесли слухи, с убийствами. Но эти дела его не напрягали, поэтому никакой вины за собой он не видел. И правильно, ее и не было, а за формальное отношение к несению своей службы еще никого здесь не наказывали. И, видимо, не будут и впредь.
Наконец Поремский вызвал Замошкина.
Лейтенант изо всех сил пытался выглядеть спокойным и даже равнодушным к происходящему, но в глазах его Поремский видел мелькающую тревогу. Что-то Замошкина сильно беспокоило. И наверняка не зря беспокоило, потому что, садясь после приглашения следователя на стул, лейтенант как-то судорожно сглотнул воздух.
Поремский начал издалека. Стал записывать, во сколько лейтенант получил указание на выезд с проверкой, что потом сделал, взял ли оружие, какое, сколько было патронов в магазине и так далее. То есть своими ничего якобы не значащими вопросами он затягивал время и запутывал готового к острым и откровенным вопросам лейтенанта. А тот, раздражаясь от ненужных, по его мнению, мелочей, начинал терять терпение.
- Так, хорошо, - спокойно говорил между тем Поремский, пытливо разглядывая лицо Замошкина, словно художник, пристально изучающий свою модель, - итак, вы прибыли на место. Записываю вопрос: что вы заметили сразу по прибытии? Прошу перечислить подробно - как людей, так и предметы, открывшиеся вашему вниманию.
Как они, видно, осточертели ему, эти подробности!
- Увидел закрытый шлагбаум. Дежурного охранника, как его?
- Не торопитесь, разве он сразу вам представился?
- Нет.
- А когда же? Когда вы протокол составляли? Или когда территорию осматривали?
- Когда территорию…
- Не торопитесь, тут особо важна точность!
- Нет, когда уже протокол составляли. Вот тут он и назвался.
- И сотрудников своих тоже назвал?
- Да.
- Когда вы протокол с ним составляли, тогда и назвал пофамильно, я правильно вас понял?
Запутался лейтенант. Это было по нему заметно. Но решил сказать правду. Она, по его мнению, сейчас была меньше всего опасна.
- Когда составляли протокол, капитан назвался сам, а также назвал фамилии и инициалы своих сотрудников.
- У него были знаки различия на погонах униформы?
- Нет, не было.
- Так откуда вы узнали, что он капитан?
- Он сам сказал.
- А вот теперь повторите, пожалуйста, как он это сказал?
- Он отказался поднимать шлагбаум для проезда машины на территорию.
- Значит, он отказался подчиниться и попросту не пустил вас туда?
- Да… Сначала, - быстро поправился лейтенант.
- А когда пустил?
- Когда от своего хозяина пришел и позвал в будку.
- Он так и назвал губернатора - хозяином? -
Поремский тут же увел своим вопросом лейтенанта в сторону.
- Нет, хозяин на вилле - Киреев, зять губернатора.
- А почему в своих показаниях вы эту дачу называете губернаторской, если это не так?
- Ее все так у нас называют. Там дочь губернатора, в смысле супруга Киреева проживает, поэтому…
- Понятно. Итак, вы зашли в будку для охранников и?
- Холодно было, замерз. Он чаю предложил чашку. Я выпил. Потом…
- Не торопитесь, значит, явившись с холода, вы сразу выпили чаю, я правильно понял?
- Ну, правильно.
- Протокол вы писали тоже в будке?
- Да.
- Сколько ушло на это времени?
- Я не смотрел по часам… Наверное, с полчаса, не меньше.
- Понятно, я записал… Рука, наверное, замерзла, да?
- Было дело, - закивал лейтенант, не чувствуя подвоха.
- Вероятно, вы правы - насчет времени. В показаниях вашего водителя также приводится примерно такая же цифра. Вы отсутствовали около получаса. Это помимо ожидания у шлагбаума, верно?
- Думаю, так.
- Я очень рад, что вы так думаете. И это лишний раз убеждает меня, что обыск в доме и на территории ночной усадьбы в полной темноте, когда были выключены все фонари и светила только луна, да плюс заполнение замерзшей рукой протокола в полчаса никак не укладываются. Тут вы что-то путаете, лейтенант. Давайте еще раз. Во сколько вы подъехали к шлагбауму?..
Замошкин, было видно по нему, озверел от этой методичной, а главное, какой-то бессмысленной игры в вопросы и ответы. И, пытаясь не сбиться, ответить правильно, вдруг осознал, что уже совершенно запутался и не может вспомнить даже, сколько времени он пил чай. Получалось так, что в результате этого чаепития и составления протокола он просто физически не смог бы не то что тщательный обыск учинить, как о том хвастался в своем протоколе, но просто дойти своими ногами от ворот до виллы, расположенной в глубине обширного участка.
Убедив в этом совершенно замороченного лейтенанта, который был, вероятно, готов ко всему, но только не к арифметическим действиям в уме, Поремский предложил тому сознаться по-хорошему, что никакого обыска он нигде не проводил, а накатал протокол под диктовку старшего охранника. И даже проверять его сообщение о том, что его подчиненные где-то там, за участками, на свалке, при полной луне только что испытывали негодную к употреблению пиротехнику, не захотел. Ограничился пустым, в сущности, сотрясением воздуха - липовым протоколом и на том успокоился.
- Что, не так? - жестко спросил Поремский и тут же добавил, чтобы добить морально: - Он тебе что, лейтенант, взятку дал?
Спросил-то не всерьез, но вдруг увидел", как Замошкин вздрогнул и посмотрел на него глазами затравленного зверька - несчастными и злобными одновременно.
- Сколько, лейтенант? - брезгливо спросил Поремский, но тот молчал, и тогда Владимир снисходительно закончил: - Ну, как считаешь нужным для себя. Я твоего Орехова сейчас поеду тоже колоть, и думаю, что для него это не бог весть какая сумма. Сам скажет.
- Сто долларов, - опустив голову, сказал лейтенант. - По полсотни на двоих. Он сказал - от хозяина, чтоб голову им не морочили.
- Ну вот, видишь, сумма копеечная, а ты себе карьеру рушишь… И на хрена тебе?
- А если я?.. Я не все рассказал, и в протоколе тоже…
- Про взятку, что ли? Если расскажешь правду, то свой вопрос про взятку я могу из протокола изъять.
- По-правде говоря, Орехов сказал, что у них гости были. Сам Шестерев, генерал Шилов, другие. Мол, выпили и захотели пострелять. У нас это называется "Бога пугать". Ну, палили в небо, пока патроны были, а потом протрезвели немного, поняли, что перебрали, ну и говорят - не надо лишнего шума. Пусть думают на пиротехнику. Разницы-то никакой.
- Ты сам этих гостей видел?
- Да откуда же? Орехов сказал, что они уже разъехались, развезли их по домам.
- И машин не видел?
- Нет.
- Ну ладно, это уже другой разговор. А теперь прочитай, лейтенант, и распишись на каждой странице, что с твоих слов записано правильно и претензий ты не имеешь.
- А вы про…
- Про взятку, что ль? А я, как обещал тебе, ничего про нее и не написал. Сам гляди. - И Поремский подвинул исписанные листы навстречу Замошкину.
Тот обалдело посмотрел на него, на протокол и начал читать…
2
Галя Романова знала про странный для некоторых обычай явно деревенского происхождения - пытаться каждый важный жизненный шаг запечатлеть для потомков. В старых домах в черных рамках на стенах нередко еще можно встретить пожелтевшие и потемневшие наборы таких фотографий. Тут тебе и младенец, лежащий голышом на пеленке, и строгая девочка с косичками - первоклассница, и студент или студентка, и жених с невестой в фате, и многое другое, вплоть до последнего снимка - на кладбище, у раскрытой могилы.
Вице-губернатора Трегубова она помнила с тех времен, когда училась в этом городе в школе, только он тогда еще их районным отделом милиции командовал. Майором был, не то подполковником. Простой человек, кажется, из станичников.
Но если это так, то отчего же и его жене, не привезенной, по слухам, откуда-то, а местной, своей, значит, теперь, к сожалению, тоже покойной, не соблюсти старый обычай? Наверняка ведь по традиции был на кладбище, где хоронили Анатолия Юрьевича, фотограф. А значит, и провожающих запечатлел в тот печальный момент. Узнать бы, кто снимал, да найти его. Отыскать и просеять сквозь сито сомнений лица всех тех, кто пришел проститься с Трегубовым. Галя была уверена, что убийца Лилии Петровны либо заказчик определенно мог находиться среди них.
А чтобы выяснить и первое, и второе, надо опросить соседей. Вот этим делом она с утра и занялась. Но для этого ей пришлось обойти чуть ли не весь дом с двумя сотнями квартир. И всюду она представлялась родственницей Лилии Петровны, тело которой находилось в морге городской больницы.
И задача ее была, в общем, простая: узнать, кто фотографировал похороны Трегубова, чтобы теперь пригласить его на похороны Лилии Петровны.
Тема разговора была настолько проста и прозрачна, что никому из соседей Трегубовых и в голову не приходило, что можно позвать любого фотографа, вплоть до тех, что ошиваются на набережной, у пристани, где стоят прогулочные теплоходики и всегда полно туристов. Старательно вспоминали, видели ли на самом деле, кто фотографировал, поскольку народу собралось очень много - к вице-губернатору, в отличие от Шестерева, в городе относились хорошо, он был здесь своим и поднимался, рос в должностях на глазах у всех. А потом известно же, что губернатор свой второй срок пробил не самым честным образом. Говорили о каких-то подтасовках с бюллетенями, о давлении на избирателей со стороны зятя и его команды, которая держала в городе крупный бизнес. Но разговоры разговорами, а убийство Трегубова молва соотносила с беспределом киреевской братвы, которая перед этим расправилась с акционерами химкомбината. Нет прямых и веских доказательств? Но ведь народ-то зря говорить не станет!
Вот об этом и беседовала Галя с соседями ее "родственников". Убийцу Лилии Петровны, к сожалению, никто из них не видел. Тому были свои причины - и кому охота выходить на улицу вечером в дождливую погоду? Разве что собачникам, выводящим своих питомцев. Ну а пострадавших, особенно невиновных, при этом люди всегда жалеют.
Один из стариков, выгуливавший лохматого барбоса, припомнил вдруг, что вчера, когда он выводил своего Жулика во двор, то видел в пустынном дворе женщину в светлом плаще, которая торопилась, выйдя из-под арки и повернув к подъезду. А следом подъехала темная машина. Из нее вышел высокий мужчина, и женщина обернулась к нему. Потом что-то крикнула. Но машина сразу уехала, и мужика того уже не было, а женщина лежала на земле.
Пока старик соображал, кто-то показался из подъезда. Затем он услышал крики, и понаехала милиция. Но подходить туда старик не стал, чтобы Жулика своего не нервировать, он стал бы лаять, метаться, мешал бы всем. Вот такая вышла история…
Немного, но хоть что-то. Других подробностей старик не помнил.
Наконец опрашиваемые Галей соседи вспомнили и про фотографа: действительно, вспышки его аппарата запомнились. А вот откуда он? Наверное, из газеты.
Галя чуть не стукнула себя по лбу: ну конечно! Как же она сама-то не додумалась!
И она тут же помчалась в редакцию газеты "Вести Кубани", которая постоянно отслеживала все главные городские новости.
Перед вахтером можно было не скрывать своего лица, и Галя предъявила служебное удостоверение. Тот лишь мельком взглянул и пропустил. В приемной главного редактора было полно народу, а на столике лежала недельная подшивка "Вестей". Галя полистала ее и наткнулась на нужные ей материалы. Это был репортаж с похорон Трегубова, иллюстрированный несколькими панорамными клише, на которых разглядеть какое-либо конкретное лицо было невероятно трудно. Но было главное, подпись под снимками - "Фото О. Хлебникова".
- Скажите, где мне найти господина О. Хлебникова, который фотографом у вас работает? - тоном наивной станичной дивчины спросила Галя у секретарши главного редактора.
Та воззрилась на нее, оценила "знойную" внешность и с откровенной иронией ответила:
- У нас, девушка, работают не фотографы, а фотокорреспонденты. А Олег Александрович Хлебников находится в своей лаборатории на втором этаже, кабинет тридцать один. Если не умчался на задание. - И насмешливо посмотрела Гале вслед.
"Ничего, - подумала Галя, - с меня не убудет, зато она меня не запомнила. Вот как я перед ней задом крутила - это запомнила, а все остальное - нет".
Девушке повезло. Пройдя до конца коридора второго этажа, она носом к носу столкнулась с относительно молодым человеком - кудрявым, длинноносым, обвешанным фотокамерами, который как раз вышел из 31-го кабинета и запирал за собой дверь. И Галя быстро сменила имидж. Теперь перед фотокором стояла строгая женщина, прямому взгляду которой невольно хотелось повиноваться.
- Здравствуйте, Олег Александрович, - сухо сказала она. - Мне с вами необходимо поговорить, прошу немного задержаться.
- А в чем дело? - слегка растерялся Хлебников. - У меня срочное редакционное задание. Мы не могли бы поговорить по дороге? У меня - машина.
- Это хорошо, что машина, - сухо парировала Галя, - она нам может понадобиться. Но разговор предстоит серьезный и с глазу на глаз. Более того, я с вас вынуждена буду взять подписку о неразглашении.
- Тю-уу! - даже присвистнул фотокор. - А с чего это вдруг? Вы кто? Из милиции, что ли? - Он улыбнулся. Все-таки внешность Гали не очень соответствовала этой строгой профессии.
- Вы угадали, свое удостоверение я вам покажу. Давайте вернемся в ваш кабинет ненадолго. Я вас не задержу.
- Во! Уже и о задержании речь! - воскликнул Хлебников, но кабинет свой открыл и пропустил Галю впереди себя.
- Дверь закройте, - предупредила она.
Он многозначительно окинул ее взглядом, но дверь запер, причем с откровенной ухмылкой.
- Вы все правильно поняли, Олег Александрович, - чуть улыбнулась и-Галя. - Вот так и будете говорить, если кто-то станет приставать к вам с расспросами. Мол, девка со сдвигом, на почве любви с первого взгляда, понятно?
- Ничего не понимаю, - откровенно ответил он.
- Ладно, объясню по ходу дела. Вот мое удостоверение.
Хлебников внимательно прочитал, перевел настороженный взгляд на Галю, снова на удостоверение и стал серьезен.
- Извините, Галина Михайловна, я вас слушаю.
Я, правда, подумал, что это какая-нибудь легкая интрижка. И решил, что где-то прокололся и сейчас мне будут выставлять заранее неприемлемые условия.
- Значит, будем считать, на этот раз легко отделались.
- Жаль, - искренно сказал он.
- Чего, интересно?
- Вряд ли я бы отказался от ваших условий.
- Приятно слышать, но - к делу. Я смотрела в подшивке вашей газеты фото похорон Трегубова. Это вы снимали?
- Я, естественно. Вам понравились мои снимки?
- Много снимали? Пленка осталась?
- Ну, как вам сказать? Обычно снимаешь с запасом. Кажется, парочку пленок я все же отщелкал. Они сохранились. Я понимаю, речь именно о них?
- Молодец, все правильно. Олег Александрович, мне необходимо изъять их у вас. Но, если пожелаете, с возвратом. Просто нам понадобятся все, я подчеркиваю, все фотографии. А пленками вы потом можете располагать по своему усмотрению.
- Понимаете, Галина Михайловна, какая штука? Я, честно говоря, рассчитывал, что фотики могут понадобиться именно тем, извините, главным действующим лицам, которые на них изображены - то есть семье покойного. Есть такой обычай…
- Я знакома с местными традициями…
- Ну вот, я полагал, что удастся их…
- Да говорите прямо: продать вдове или ее родственникам, так?
- Вы сказали правильно. Но только теперь, сегодня, я думаю, что надобность в них отпала. Вдову-то, если слышали, вчера тоже того… - Он многозначительно и печально покачал головой. - А пленки я вам отдам, на кой они теперь мне? Если пожелаете, и фотографии в придачу - они тоже, как я понимаю, ценности ни для кого больше, кроме вас, не имеют.
- Вот за это спасибо. С удовольствием воспользуюсь вашей любезностью. Более того, если бы вы не возражали, я бы попросила вас еще об одном одолжении.
- Говорите, мне будет приятно сделать для вас еще что-нибудь.
- Вы просто сама любезность, Олег Александрович! - Галя заметила, что этот провинциальный сатир слегка покраснел. - Значит, вы мне не откажете? Тогда вот что. Днями состоятся, как это ни печально, похороны Лилии Петровны. Я не знаю, понадобятся ли кому-нибудь памятные фотографии этого события, но я хочу попросить вас поприсутствовать и снова проделать ту же работу. Во-первых, вы ни у кого подозрений не вызовете, а во-вторых, очень поможете нам. Именно панорамными снимками, вмещающими как можно больше живых лиц. Дайте мне ваш телефон, и я сообщу вам о времени похорон.
Он тут же протянул Гале визитную карточку.
- И последнее. Вы умеете держать язык за зубами?
Хлебников от удивления только развел руками.
- Мне хотелось бы вам поверить на слово и не брать подписку о неразглашении нашего разговора.
- Можете быть за меня абсолютно спокойны, Галина Михайловна. А вы к нам надолго?
- Как пойдет следствие.
- А я мог бы вас еще раз увидеть?
- Так мы обязательно увидимся, когда вы передадите мне-новую пленку.
- Я не об этом. Вот, скажем, я могу ли пригласить вас куда-нибудь? Давайте где-нибудь погуляем. Я бы попробовал сделать ваш фотопортрет, мне очень нравятся женщины именно вашего типа - настоящие такие казачки. Я не слишком нагло себя веду?
- Ну, отчего же? Если выпадет свободная минутка, в чем я сильно сомневаюсь… Но не будем терять надежды, да? А о моей просьбе вы, пожалуйста, не забудьте.
- Всегда к вашим услугам, - горячо ответил Хлебников и, передавая большой желтый пакет с фотографиями и пленками, с почтением пожал Галину ладошку. Кажется, он уже забыл, что торопился на очередное редакционное задание.
Галя позвонила Грязнову и доложила о своих находках. Вячеслав Иванович, чтобы не терять времени, предложил ей со всеми материалами отправиться к Старкову, в угрозыск. Обещал и сам туда же подъехать.
Они и встретились у подъезда серого двухэтажного здания, в торце которого был вход в краевой отдел уголовного розыска. Полковник милиции Старков был на месте и ждал их. Походя сказал, что его "орлы" вместе с Елагиным сейчас вовсю шерстят виллу в "Белом лебеде" и, по первым данным, уже имеют кое-какие вешдоки, которые, разумеется, нуждаются в проверке.
Затем Владилен Егорович с интересом посмотрел на Галю, перевел взгляд на Грязнова и хмыкнул: