– На машине больше шести километров в одну сторону. А еще светофоры.
– Он проехал два квартала, выскочил, перебежал парк, сел в другую машину…
– В другую?
– Да, он подготовился. Ворюга! Сел в нее, и по прямой…
– Даже при таком нелепом сценарии у него было не больше минуты на то, чтобы оббежать весь корпус, промчаться через холл, потом по коридору, потом по лестнице… Не успел бы.
– Не успел бы, – согласился Вадим. – А напрямую успел бы!
– А напрямую, это как?
– А вот так, – сказал Вадим, подошел к водосточной трубе, провел пальцем вверх, потом в сторону и показал на маленькое окно на третьем этаже.
– Не получится, – сказала Рита.
– Получится, – возразил он.
– Не-а.
Вадим вскарабкался вверх по трубе, но на уровне третьего этажа остановился. До окна, на которое он показывал, было метров пять.
– Ну а дальше? – спросила девушка.
– Вот по этим вот крюкам с цветочными горшками! – крикнул он.
– Не выдержат они такой вес.
– Еще как выдержат!
– Не-а.
Вадим взялся за свисающий со стены цветочный горшок, постепенно отпуская трубу, перенес на него весь свой вес и посмотрел вниз на Риту.
– Видишь?! – крикнул он радостно, попробовал схватиться за другой горшок, но вдруг металлическая полоса, к которой были приварены крюки, подалась от стены.
– Ой, – в предвкушении катастрофы, выдохнул Вадим. – Я понял, у него была лестница.
В ту же секунду, царапая кирпичную стену, Вадим полетел вниз. Рита еле успела отпрыгнуть. Ему не хватило метра, чтобы приземлиться на клумбу. Не повезло. Тело ударилось о тротуарную плитку, и раздался неприятный, пробирающий до костей хруст.
– А-а-а! – закричал от боли Вадим. – Ногу! Ногу сломал!
– Ну, я же говорила: невозможно, – спокойным тоном произнесла Рита.
Вадим стонал от боли, но болевого шока у него не было. Достойная восхищения доза употребленного ранее алкоголя взяла на себя функцию анестетика.
– Ммм… Ему сбросили веревку, – простонал травмированный. – Кто-то ему помог…
– Это правда, – согласилась девушка. – Я даже знаю кто.
– Клянусь тебе, это не я! Это не я!
– Я позову кого-нибудь. Тебе нужен врач.
– Ты вернешься? Ты ведь вернешься! – закричал он.
Рита покачала головой:
– Нет, – развернулась и побежала за помощью.
– Не будешь моей, ничьей не будешь! – прокричал ей вслед Вадим. – Не бросай меня! Я отравлю тебя, Рита! Клянусь, отравлю!
Через три часа, обхватив Николая за шею и упираясь лбом в его плечо, Вадим канючил:
– Ну, я прошу, сделай это! Ну, ты ведь можешь! Ты должен мне помочь!..
Николай с ужасом смотрел на своего друга и пытался расцепить его руки.
– Нет! Ты ошибся адресом! Я не могу этого сделать! Давай еще выпьем! Давай лучше выпьем, и ты успокоишься. Ты сейчас сам поймешь, что это плохая идея, – произнося это, он пытался разливать водку трясущимися руками.
– Не успокоюсь! Не успокоюсь! – продолжал рыдать Вадим. Он схватил рюмку, плеснул себе в рот и, скинув со стола порцию Николая, обхватил затылок друга двумя руками, ткнулся лбом в его лоб. – Я не смогу жить, зная, что она с другим. Я на себя руки наложу. Если ее не станет, всем станет только легче. Пусть умрет! Пускай умрет, сохранив свою чистоту. Хватит уже ей мараться во всем этом! Так я сохраню хотя бы часть ее, не залапанную его грязными… Хотя бы крупинку ее души!
– Ну как?! Ну как ты можешь?! Это же Рита! Я же в глаза ей вот так смотрел…
– Она не вернется! – дыша ему в лицо, дрожащим голосом сказал Вадим. – Домой она все равно не вернется. А ты трус! В глаза смотрела, да? Сколько ты денег отдавал, только чтобы посмотреть в глаза приговоренных?! А тут сам! Сам приговори. Испытай это чувство! Чистое, не разбавленное зло! Приговори, почувствуй свою значимость! Любуйся ее смертью и своей ролью. Хватит наблюдать, действуй, испытай страсть! Настоящую страсть!
– Но как это?.. Но как это?.. – возбужденно повторял Николай.
– Никто не знает, где она будет завтра. Уехала, уехала куда-то. На нее это похоже. И все. Понимаешь?!
Николай нервно улыбался, его лицо то выражало испуг, то вновь становилось счастливым. – Я не смогу ее убить…
– Ты рассказывал, как тебе предлагали подбирать смертников для каких-то поединков. Помнишь? А я помню. Помню. Ты выпей. Выпей, – теперь предлагал Вадим, дрожащими руками наполняя рюмки.
– Копейки… Я от-т-казался, – заикаясь, прошептал Николай.
– А это не важно. Они ведь тебя знают. Ты только пальцем на нее покажи. Представь: арена, и вот она – приговоренная тобой, умирает на глазах у всех. Стон умирающей, эйфория ревущей толпы. И это все ты! Это все сделал ты!
Николай вдруг почувствовал сексуальное возбуждение. Не отдавая себе отчета, он вдруг вцепился руками в затылок Вадима, притянул к себе и страстно поцеловал в губы. Вадим не стал отворачиваться. Он ответил на его поцелуй. Сначала ему было неприятно, но какое-то новое ощущение чего-то гадкого, но жутко возбуждающего, закипало внутри.
Переводя дыхание, Вадим отвернулся.
– Так что, понимать это как твое согласие?
– Хорошо, – ответил Николай, облизывая губы. – Но у меня появилась идея.
Вадим понимающе кивнул головой.
– Договорились.
Хуши сказал: "Тот, кто смог подпрыгнуть выше остальных, непременно объявит это мерой силы, ловкости и интеллекта"
Через полчаса после встречи с Рэмом Саню и еще сорок человек отвезли в порт и заперли в трюме корабля. Вскоре подошел катер с вооруженными людьми. Корабль отчалил от берега, и к вечеру заключенные прибыли на остров императора Метхума.
Выстроив цепочкой, людей сковали наручниками и повели по длинному подземному лабиринту. Несколько раз им перегораживали путь массивные металлические ворота, но цепь ни разу не остановилась: проворные конвоиры успевали открывать очередные ворота как только первый из цепи оказывался перед дверью. Со временем проход расширился, и узники увидели рельсы. Вдруг из глубины тоннеля послышался львиный рык, ржание лошадей, и навстречу колонне с лязгом и грохотом понеслось что-то огромное. Узникам приказали остановиться и прижаться к стене. По рельсам проехал небольшой состав из нескольких решетчатых вагонов. На их крышах восседали голые до пояса бородатые индусы. На платформах между вагонами лежали истерзанные слоновьи туши. Хобот одного из них свисал до самой земли и подпрыгивал на шпалах. Его бивни проносились в нескольких сантиметрах от заключенных. Одному из последних в колонне не повезло: острие заточенного бивня вспороло ему голень, оставив на ноге глубокую рану… Через несколько минут провезли лошадей. Почти все они были обезглавлены. Те же, которых по какой-то причине недобили, лежа на боках, хрипели от боли, били друг друга копытами и забрызгивали прижавшихся к стене заключенных кровью. Вагоны ехали медленно. За составом, спотыкаясь о шпалы, как привидение, скакала белая лошадь. Половина нижней челюсти у нее была срублена, на боках кровоточили глубокие шрамы. Скорее всего, по пути животное смогло выпрыгнуть из вагона и теперь догоняло свое мертвое стадо.
Саня долго смотрел вслед белому призраку, и когда колонна двинулась, еще много раз оглядывался. Ему вспомнился мудрый Хуши. Предпоследняя ночь, проведенная в его доме. Старик, сидя на кровати, корягой ворочает угли и ухмыляется. На его лице играют тени. От ударов сердца дергается худой живот.
– За тысячу лет тля не стала и не станет лучше, – говорит он. – Кому ты хочешь служить? Упадешь – друг не поможет. Та, которую любишь – предаст. Тля не стоит седого волоса с моей головы. Оставайся.
– Нет, – отвечает Саня.
– Тогда умрешь, – сверкая глазами, пророчит старик. – Тебя убьет лев!
Саня вздрогнул от львиного рыка. Откуда-то из темноты вынырнула львиная морда. Зверь был в нескольких метрах, но пока их разделяли толстые прутья решетки. Холодные, злые глаза уставились прямо на Саню. Глубокий старый шрам, полученный в бою с другим хищником, а может и с человеком, зиял ото лба до самой пасти зверя.
Крепкие бородачи двигали клетку к стене. Вероятно, льва только привезли. Колесики под клеткой истошно скрипели. Раздраженный этим звуком звериный царь метался из стороны в сторону и бил по прутьям мощными лапами.
Колонну завернули в сторону, тоннель остался позади. Узников повели по огромным, разделенным металлическими дверями, залам. Конвоиры поснимали со стен и натянули на лицо респираторы. Чем дальше, тем невыносимей становилось дышать. Вдоль стен в несколько ярусов стояли клетки с гориллами, тиграми и медведями. Здесь стоял такой гвалт, что не будь у узников скованы руки, они заткнули бы уши. С помощью механических погрузчиков все те же работяги снимали верхние клетки и, выгнав животных в специальные отсеки, вычищали их.
Таких залов было больше десяти, в последних трех на нижних этажах львы находились вперемешку с тиграми. Узников снова завернули в длинный коридор. Здесь была хоть какая-то вентиляция, и люди стали жадно вдыхать свежий воздух. Охранники сняли респираторы.
Колонну провели мимо многочисленных дверей с маленькими решетчатыми окошками. Оттуда доносился кашель и лязг цепей. Сквозь решетки на прибывших смотрели равнодушные узкоглазые лица. В основном это были мужчины, но попадались и камеры, из которых выглядывали женщины.
Скоро такая же дверь открылась и перед вновь прибывшими. С них сняли наручники и стали заводить по одному. Тюремщик, молодой индус в красной юбке и чалме, отмечал что-то в журнале. Иногда останавливал кого-то из заключенных и просил открыть рот или снять штаны. Когда очередь дошла до Сани, индус сразу велел отвести его наверх.
– Прямо сейчас? – спросил один из конвоиров.
– Он будет выступать сегодня, – ответил тюремщик. – Метхум Справедливый лично распорядился на его счет.
Конвоир отвел Саню в сторону, похлопал его по плечу:
– Тебе повезло, европеец: не будешь мучиться. Сегодня ты умрешь как воин.
Помещение, в которое отвели Саню, оказалось двумя этажами выше. Его вели по лестнице без перил. Казалось, она была подвешена в пустоте. Было темно, но и слева и справа чувствовалось огромное пространство. Над головой грохотало, будто над ними был водопад. Внизу двигалось что-то большое и страшное. От странного резкого звука Саня остановился. Так скрежетали трамваи на повороте возле его дома. Охранник ткнул ему в спину автоматом: "Пошел! Пошел!" Саня глянул на конвоира, потом вниз. Он узнал голоса. Это трубили слоны.
Сверху посыпался песок, плита потолка стала отодвигаться в сторону, и показалась полоска неба. С каждой секундой она увеличивалась, превращаясь в квадрат. Саня услышал рев толпы. Звук накатывал волнами.
– Ти-бе-рий! Ти-бе-рий! – скандировали сотни, а может, и тысячи голосов. Свет, пробившийся сюда, осветил пятерых слонов. Туловища и головы животных были закрыты большими и маленькими, соединенными кольчужным плетением, пластинами. На спинах слонов сидело по три человека в блестящих доспехах и масках, закрывающих их лица. Плита, на которой стояла эта маленькая армия, стала подниматься вверх. Руки воинов, сжимающих копья, мечи и дротики, дрожали.
– Консул Тиберий! – прорывался сквозь шум чей-то властный, раздраженный голос. Рев толпы стал стихать.
Таких залов было больше десяти, в последних трех на нижних этажах львы находились вперемешку с тиграми.
– Консул Тиберий, – донеслось отчетливо, – вновь бросает вызов непобедимому войску Ганнибала! Его конница будет атаковать с флангов! Пехоте предстоит сдержать натиск боевых слонов, спасти своих лучников и двинуться в контратаку! Мы пишем новую историю! Силы равны! Сам Марс не знает, кому отдать предпочтение! Чей меч острее? Чье копье точнее? С кем будет удача?! Мы, простые смертные, не знаем будущего! Но мы верим в справедливость! Мы верим в ловкость и силу наших защитников. С кем мы сегодня, римляне?!! – исступленно взывал оратор.
– Ти-бе-рий!.. Ти-бе-рий!.. – загудела толпа.
Саню снова ткнули в спину.
– Ну чего встал?! Пошел!
Его затолкали в камеру, где уже находилось пять человек. Четверо сидели у двери, опустив головы, и даже не взглянули на вошедшего. Пятый, рослый, с исполосованной плетью спиной китаец подтягивался на прутьях оконной решетки и смотрел на улицу. Он единственный, кто удостоил Саню вниманием. Несколько секунд с интересом разглядывал светловолосого загорелого сокамерника, но затем шум за окном отвлек его, и он снова повернулся к решетке.
Саня сел рядом с одним из узников и подобно остальным опустил взгляд. Окно не было застеклено, и он с закипающей внутри злостью слушал, как рев ликующих зрителей смешивался с криками умирающих на арене гладиаторов.
– Все, – минут через двадцать объявил китаец, отошел от окна и сел возле Сани. – Римляне победили. Человек семь осталось. Теперь им устроят пир и дадут женщин. У меня давно не было женщины… – На его хмуром лице нарисовалось подобие улыбки. – Я – Цзы, – он показал на себя пальцем. – Вон тот у двери – Жунчжи. Понял? Жунчжи. Его так зовут.
– Я понял, – сказал Саня. – Я знаю китайский.
Китаец снова улыбнулся.
– А вон тот волосатый – Чжунни. А тех двоих я не знаю. Они не говорят. – Он обернулся к окну и выпалил раздраженно: – Они специально это делают. Так нечестно! Здесь всегда побеждают римляне. У карфагенян никаких шансов. Их меньше. Половину из луков поснимали. И где здесь красота? Разве интересно смотреть на такой бой! Они обманывают граждан Рима.
– Кого? – спросил Саня.
– Ты здесь недавно, да? Странно, что тебя привели наверх. Меня обучали два месяца перед тем, как привести наверх. Они сами все портят. Это уже не те бои, что были раньше. Кидают дохляков на чемпионов и думают, что это красиво. Нет интриги. Я понимаю обиду чемпионов. Людоед из Египта в последнем бою убил двенадцать человек, и в первый раз ему было стыдно. Готам дали деревянные копья. Представляешь себе эту бойню? Они позорят Колизей. Это обман. Это плевок в лицо каждому гражданину Рима.
– Кому? – спросил Саня.
– Гражданам Рима.
– Ты так называешь эту беснующуюся толпу за окном?
Собеседник изменился в лице. Он больше не улыбался.
– Здесь свой мир, свое государство, у нас свои порядки. Если не примешь правила, долго не проживешь.
– Это не государство! Это место, куда приезжают скучающие богачи, чтобы посмотреть, как люди и звери убивают друг друга. Я не буду принимать их правила. Долго здесь жить я не собираюсь.
Высокий, с длинными прямыми волосами китаец недружелюбно посмотрел на прибывшего и процедил сквозь зубы:
– Здесь, на арене, ты можешь добиться всего, не унижаясь и не выпрашивая. Там, откуда ты пришел, хорошо только хитрым тварям, прячущимся за чужими спинами. Слабые люди объединились, чтобы иметь власть над сильными. Здесь так не получится. Ты один. Ты убьешь или умрешь. Здесь больше справедливости, чем в вашем фальшивом мире.
– Значит, вам это нравится? – с раздражением спросил Саня. – Слабые люди никуда не делись. Они приехали, бросили обглоданную кость и заставили вас за нее драться. Это будет честный бой? Может быть. Но среди вас победителей не будет. Победители всегда они.
– Кто ты такой? – возмутился Цзы. – Ты ничего не знаешь. Даже имени своего не назвал, а топчешься по нашей вере и ругаешь наши законы. Если там так хорошо, почему ты оказался здесь? Видел я таких. Ты враг. И хорошо, что тебя скоро убьют. Я, мы все здесь патриоты Римской империи.
– Не все, – отозвался один из гладиаторов, имени которого Цзы не знал.
– А-а-а… Заговорил, – щурясь, произнес Цзы и посмотрел на Саню. – В первый раз за год. Его мнение ничто. Он убил всего семерых. Они и сами отошли бы. Его никто не уважает. Скоро его посадят на слона или выставят в десятку, и этого труса бесславно затопчет конница. Колизей – наша родина! – продолжил он, повышая голос. – Наша великая столица! Я здесь четыре года. Когда я убил Нигерийского Потрошителя, ко мне привели женщину. У меня родилась дочь. О ней заботятся. Это двадцатая дочь Колизея. Мы готовы драться за наш мир и за наших детей.
– Хорошо устроился, – сказал Саня. – А как насчет тех внизу?
– Может быть, они станут частью этого мира. Патриотами этой маленькой, но честной страны. Им придется много работать над собой. А с такими мыслями, как у тебя, – умрут сразу. Надо упражняться. Надо верить в то, что делаешь. Надо знать историю этого государства. Как выстраивались стены Колизея. Как власти хотели отнять остров у императора Метхума Справедливого. Как остров добился своей независимости. Как мы, наконец, стали свободными.
Саня больше не хотел с ним спорить. Он подошел к окну. Подобно Цзы подтянулся на решетке и увидел часть арены. Все те же раздетые до пояса индусы складывали в повозку штабелями мертвых гладиаторов и их конечности.
– А индусы не дерутся? – спросил он.
– Нет, – ответил один из молчаливых сокамерников. – Метхум жалеет своих. Они не умирают на арене. Они просто рабы.
– Вы деретесь в масках?
– Мы – да, – ответил он. – Тебя выпустят без маски. Тебя не нужно прятать. На моей памяти ты третий европеец. Из тебя будут делать Брита. На тебя наденут парик, дадут топор с широким лезвием и тяжелый деревянный щит. Это не очень удобно. Если сможешь, отними меч у того, кто пойдет с тобой в паре, или забери у мертвого. Только не бери с длинной ручкой, они тупые и скользкие.
С невероятной скоростью индусы принялись возводить в центре арены деревянную крепость: невысокий забор, несколько сараев, башни для лучников и копьеметателей. Посреди этого непрочного укрытия оставили повозку с оружием. После того как три раза пробил гонг, индусы поспешили удалиться. Из ворот, обгоняя друг друга, выбежали длинноволосые люди в лохмотьях и уродливых масках. Они кинулись к повозке и принялись выкидывать из нее луки и колчаны со стрелами. Каждый хотел взять себе меч или секиру. Люди дрались из-за оружия. Те, кому удавалось добыть что-нибудь поприличнее, прятались в наспех сооруженных сараях и башнях. Здесь можно было переждать первую волну атаки. Внутри сооружений тоже была давка: места всем не хватало. Бывалые бойцы держались у выхода. Они знали, когда вокруг крепости закружат колесницы и лучники будут сыпать на стены огненные стрелы, многие пожалеют о том, что не остались снаружи.
В очередной раз взревела толпа, пасть ворот открылась, и на арену выкатили колесницы. Воины в золоченых латах кричали: "За Рим!" и сотрясали над головами сверкающими мечами. На колесницах вспыхнули факелы, и мощные, обтянутые легкой кольчугой кони понеслись по кругу.
Толпа ликовала, приветствуя своих героев. А с самого высокого балкона, окруженный свитой советников и телохранителей, в подчеркивающих всю его мужественность доспехах, приветствовал воинов величайший из императоров Метхум Справедливый. По правую руку от него сидел чемпион игр, бывший гладиатор, а ныне старший надзиратель и тренер Иссая Бешеный. По левую – старший сын Метхума, патриот и лучший оратор империи Громогласный Шакир. Его слова доносились во все уголки острова, за его красным плащом и огненным гребнем на шлеме следили со всех балконов Колизея.
– Братья и сестры, мы здесь потому, что нет сил терпеть! – обращался он к толпе. – Нас превращают в покорных бесправных недолюдей! Из нас делают рабов! Но разве мы рабы?!