Пысларя арестовали на следующий день в райотделе милиции, куда его вызвали для допроса. Его бледные, впалые, плохо выбритые щеки стали совсем серыми. Отсутствующим взглядом он обвел находившихся в кабинете людей, но не сказал ни слова. Медленно шевеля губами, прочитал постановление о привлечении его в качестве обвиняемого. Ему предложили подписать постановление. Неловко зажав в заскорузлых, покрытых ссадинами пальцах авторучку, он вывел:
"Постановление прочитал от подписи отказуюсь".
"СЛИШКОМ МНОГО ПРОТИВ…"
Потянулись дни, наполненные самой будничной работой: проверялись и перепроверялись показания свидетелей, которых находили все больше. Возникали новые версии, но вскоре отвергались. Следы по-прежнему вели к Пысларю. Дополнительные сведения характеризовали слесаря отнюдь не с лучшей стороны: бабник, без твердых устоев, безвольный, аморальный. "Такой мог пойти на преступление… - думал Кауш. - Но "совершил ли он его?"
Он еще и еще раз "прокручивал" данные по делу, сопоставлял факты, анализировал поведение обвиняемого. Твердой уверенности, внутренней убежденности не приходило. Слишком много неясностей. В цепи доказательств не хватало какого-то важного звена. Не внесли ясности и результаты экспертизы в Москве. Они только повторили выводы кишиневского эксперта.
После очередного перекрестного допроса Пысларя Кауш устало сказал Будникову:
- Странно ведет себя обвиняемый, все отрицает начисто.
- Почему же странно, он защищается. Нормальная реакция.
- Реакция естественная, однако защищается он ненормально, несознательно. Вы не хуже меня знаете, что преступник обычно скрывает что-то одно, главное. Этот же отрицает все, даже очевидные факты, причем второстепенные.
- Например?
- Например, то, что он знал Розу… и то, что провел вечер у любовницы… Такие примеры можно продолжить. Нет, что-то слишком много против него улик. Так не бывает.
- Бывает по-всякому, Аурел Филиппович, да и чего вы хотите от этого Пысларя. На интеллектуала он никак не смахивает. Избрал тактику всеотрицания: я не я и кобыла не моя, по известной поговорке.
- Допустим, что вы правы и Пысларь, действительно, избрал такую тактику самозащиты. Однако как вы объясните то, что Роза, девочка, воспитанная в строгих правилах и не очень общительная, пошла с ним, человеком ей малознакомым, в заросли акации?
- А почему вы думаете, что она пошла с ним? - вопросом на вопрос ответил подполковник. - Пысларь увязался за девочкой, когда увидел, что она направляется к маслине, сделал свое подлое дело и отнес труп подальше, в заросли.
- Но тогда, Алексей Христофорович, преступник должен был закопать труп в землю, чтобы его не нашли.
Будников усмехнулся:
- Все верно, Аурел Филиппович, только чем ему прикажете рыть землю? Руками много не нароешь, да и торопился он очень. Я, помнится, уже говорил…
- Логично… Только вы забыли о тряпках, обнаруженных на месте преступления. Как они туда попали? Вряд ли Пысларь имел их при себе, когда выслеживал девочку. Зачем они ему? Скорее всего он нес тряпье на помойку, увидел там Розу и…
- Однако в этом случае мы не можем ответить на вопрос, как там оказалась девочка, а это очень важно, - живо отозвался подполковник.
- Вот видите, Алексей Христофорович, цепь не замыкается, в суд передавать дело рано. Завернут, обязательно завернут. Будем работать еще…
В ходе дальнейшего расследования ничего существенно нового добыть не удалось. Следствие топталось на месте, а срок его истекал. В один из дней Кауша пригласил к себе Ганев.
- Только что звонили из Кишинева, - сообщил он, внимательно разглядывая осунувшееся лицо Аурела. - Сам вызывает. - Ганев выдержал многозначительную паузу: - Редкий, скажу тебе, случай, чтобы прокурор республики вызывал следователя райпрокуратуры для доклада. Я такого что-то не припоминаю.
- Но такие преступления тоже ведь не каждый день случаются, товарищ прокурор, - делая вид, что не замечает озабоченности Ганева, парировал Кауш. - Раз начальство вызывает - надо ехать. Выписывай командировку.
На следующее утро, облаченный в синий форменный пиджак, Кауш входил в кабинет прокурора республики. Здесь сидели также заместитель прокурора и начальник следственного управления. Прокурор, невысокий человек средних лет, с густой, но совершенно седой шевелюрой, вышел из-за массивного стола, чтобы поздороваться. Кауш отметил про себя, что легкий бежевый костюм сидит на нем как литой.
- Ну что ж, товарищ Кауш, будем теперь знакомы лично, а не заочно. Присаживайтесь…
Аурел сел в кресло возле маленького столика, приставленного к большому столу хозяина кабинета, и молча ожидал, что последует дальше. В окно било еще жаркое октябрьское солнце, и он взмок в своем форменном пиджаке; нестерпимо захотелось пить. С вожделением взглянул на сифон с газированной водой, однако, налить из него не решился. Прокурор что-то искал на своем заваленном бумагами столе, наконец нашел, вынул из объемистой папки пачку писем.
- Вот, познакомьтесь, что пишут трудящиеся. - Он протянул следователю всю пачку.
Писали рабочие цеха нестандартного оборудования, в котором трудился Карл Зоммер, колхозники Покровского колхоза, рабочие местного совхоза, группа пенсионеров из Заднестровска, учителя покровской школы и продавцы сельмага. Все требовали самого сурового наказания преступника. В некоторых письмах выражалось недоумение, почему затягивается суд над Пысларем, который уже давно арестован. Одно письмо особенно привлекло внимание Кауша как своим необычным внешним видом, так и содержанием. На листке ученической тетради были наклеены печатные буквы, вырезанные из газеты. Ему и раньше приходилось встречаться с этим распространенным приемом анонимщиков. Он прочитал:
"Убицу Розы некогда не найдуть хто будит искать убицу немки".
Словом "немки" было подчеркнуто дважды чернилами.
- Что скажете, товарищ Кауш? - спросил прокурор.
- По-человечески понять их можно, кроме, конечно, анонимного автора…
- Об этом письме разговор особый, - перебил его прокурор.
- По-человечески я их хорошо понимаю, Александр Александрович, - повторил Кауш. - Однако авторы этих писем, принимают желаемое за действительное: раз, мол, Пысларь арестован - значит, он виноват и пусть отвечает… А ведь это еще не доказано.
- Что вы хотите сказать? - вступил в разговор хранивший все это время молчание заместитель прокурора, полный пожилой мужчина в темном костюме.
- Хочу сказать, что в виновности Пысларя я не убежден, вина его не доказана полностью, есть ряд сомнительных доказательств, а всякое сомнение толкуется, как известно, в пользу обвиняемого:
- Так что вы предлагаете, товарищ Кауш, чтобы преступление - и какое! - осталось нераскрытым? - зам недовольно заворочался в своем кресле.
- Я предлагаю только продлить следствие. В суд передавать дело еще рано. Если же руководство настаивает на передаче в суд, то я буду официально просить изъять дело из моего производства.
Прокурор бросил на Аурела быстрый изучающий взгляд и примирительно произнес:
- Молодой, горячий… Давайте спокойнее. Никто нас не принуждает идти против своего убеждения как следователя. Мы доверяем вам, вашему опыту, а пригласили для того, чтобы поближе познакомиться с обстоятельствами дела и вашей точкой зрения. Вы ведь отдаете себе отчет, насколько оно серьезно. Видите, куда гнет столь же подлый, сколь и малограмотный, анонимщик? Не удивлюсь, если "Немецкая волна" или какой-нибудь там "голос" извратят это дело по-своему. Они на подобные вещи падки… - Помолчав, прокурор закончил: - Работайте спокойно, если нужна помощь - не стесняйтесь. О деталях договоритесь с начальником следственного управления. Подождите его в приемной, он сейчас выйдет.
Протянув свою сухую крепкую руку, прокурор пожелал Каушу успехов.
Аурел вышел в приемную. Пожилая секретарша, которая докладывала о его приходе начальству, куда-то исчезла. Он налил из стоящего на столике сифона стакан доверху и с наслаждением, ощущая приятное покалывание, осушил его.
…Два последующих месяца ничего принципиально нового не принесли. Предварительное следствие было приостановлено, так как данных для направления дела в суд оказалось недостаточно, а срок следствия истек.
Новый год Виктор Матвеевич Пысларь встретил в кругу своей семьи.
Часть вторая
ЕЩЕ ОДИН ШАНС
Новое здание прокуратуры вошло в строй незадолго до того, как Аурел Кауш уехал в отпуск. После месячного отсутствия его щегольский бетонный куб, с прямыми строгими линиями и огромными окнами без форточек, показался Аурелу чужим и неуютным. И хотя здесь удобств было несравнимо больше, он не без сентиментальности частенько вспоминал старый купеческий особняк, толстые стены которого под сенью тополей так хорошо сохраняли прохладу в летний зной.
Следователь поднялся по узкой бетонной лестнице на третий этаж, открыл ключом свой кабинет. Здесь сидели уже по одному, и Кауш впервые в жизни оказался хозяином хотя и небольшого, но отдельного служебного кабинета, чему он был вообще-то рад. Порой ему не хватало Балтаги, с его непосредственностью, но Николай сидел рядом, в соседнем кабинете, и к нему можно было зайти в любой момент. Он так и поступил.
Николай встретил приятеля радостно:
- С приездом, дорогой, с выходом. Ну как там, в солнечном Сухуми? "Мукузани" попил? Чудесное, скажу тебе, винцо, нашему "Каберне" не уступит. Помню, с одной московской дамой мы…
- А у меня была не одна дама, а целых две.
Балтага недоверчиво уставился на приятеля и с завистью протянул:
- Ну ты даешь, старик… В самом деле?
- Конечно, жена и дочка.
Николай рассмеялся и снова пустился в приятные воспоминания.
- Подожди, Никушор, - остановил его Аурел, - об этом приключении ты уже рассказывал. Скажи лучше, что нового у нас на службе?
- Ничего особенного. Лето, народ в отпуске, а у тех, кто остался, работы прибавилось, сам знаешь. И мне кое-что перепало. Между прочим, из твоей епархии. - Балтага многозначительно посмотрел на Кауша.
- Да говори же, наконец, что случилось, - нетерпеливо сказал Кауш.
- Убили одну хорошую женщину, на твоем участке, в Покровке… Тебя не было, мне и поручили дело.
- Рисуется что-нибудь?
- Нет еще. Это только вчера случилось. Отрабатываем версии. На вот почитай. - Балтага протянул товарищу тоненькую коричневую папку.
Сверху лежал протокол осмотра места происшествия.
"Осмотр начат в 17 часов 30 минут, - читал Кауш, легко разбирая знакомый почерк товарища. - В саду совхоза под деревом обнаружен труп Суховой Надежды Павловны, 55 лет. Труп лежит на спине, головой к дереву, руки отведены, несколько согнуты, правая нога отведена и несколько согнута в колене. Одета в белое платье-сарафан в синих, оранжевых и коричневых разводах. Ниже воротникового выреза косо расположена зигзагообразная щелевидная рана. Несколько подобных ран расположено в нижней части тела. Почва обильно пропитана кровью. Волосы русые со значительной проседью. Во рту туго заложена скомканная белая косынка х/б, рядом с трупом обнаружен зубной протез, в 10 метрах - папиросы "Север" кишиневского производства, на мундштуках №№ 42, 42, 37. В 12 метрах обнаружена сапа, на ручке ее следов нет. При осмотре сада каких-либо предметов и следов, указывающих на совершенное преступление, не обнаружено".
Кауш дочитал до конца, перевернул страницу и увидел любительскую фотографию. Прямо на него смотрело загорелое, в крупных морщинах, лицо немолодой женщины в белой косынке (в той самой, очевидно, в которой ее убили, - машинально отметил он). В прищуренных от яркого солнца глазах женщины застыла улыбка. Было в этом простом лице труженицы что-то открытое, располагающее к себе. Аурел задумчиво рассматривал снимок. Приподнятое послеотпускное настроение улетучивалось. Казалось бы, за столько лет уже должен привыкнуть к страшному, противоестественному: еще вчера человек жил, радовался и огорчался, а сегодня его уже нет. И умер он не от тяжкой неизлечимой болезни, не от старости, а от руки другого человека. Убийцы. Как это понять и можно ли понять вообще?
- Где это случилось? - спросил Кауш.
- Разве в протоколе не указано? В совхозном саду.
- Сад там большой. Я спрашиваю, на каком участке?
- Сейчас посмотрю. - Балтага раскрыл блокнот, полистал его. - 89-й участок. А что?
- А то, - задумчиво отвечал Кауш, - что на этом самом участке два года назад была убита Роза Зоммер. Ты должен помнить, я ведь рассказывал. Проклятый участок какой-то.
- Конечно, помню, еще бы, такое дело…
- А кто она, убитая, чем занималась?
- В совхозе работала, много лет, одна из лучших работниц, на пенсию недели две назад оформилась, но работу не оставила. Все, кого не спросишь, говорят о ней только хорошее. И какой подлец это сделал, зачем? Никаких ценностей при ней не было…
- С кем работаешь?
- Майор Мировский из угро республики и Поята, участковый в Покровке.
- Мировский? Не слышал о таком. А почему не Алексей Христофорович, это ведь его зона?
- Ты что, не знаешь разве? Будников на пенсию ушел. Недавно. А Мировский и раньше к нашей зоне был прикреплен. Ты еще здесь не работал. Потом его учиться в Москву послали. Только что окончил высшую школу милиции. Неплохой парень. А ты почему, Аурел, так интересуешься этим делом? Может, к производству хочешь взять? Не возражаю, у меня вон сколько "незавершенки" осталось, к отпуску надо расчистить. Это ведь твой участок, ты всех там знаешь, и тебя тоже…
Да, Кауша в Покровке знали многие, он был там своим человеком. Но после неудачи с делом Розы Зоммер он почувствовал некоторый холодок в отношении к себе не только местного руководства, но и селян. Внешне это ничем особенным не проявлялось, однако он не мог не заметить ни иронического быстрого взгляда случайно встреченного на сельской улице человека, ни подчеркнутой официальной вежливости председателя сельсовета… Это задевало, и довольно чувствительно, его не только профессиональное, но и человеческое самолюбие, хотя виду он не подавал. Собственно, что мог противопоставить следователь толкам, которые вызвало нераскрытое дело? Ровным счетом ничего. Прошло уже два года, а убийца разгуливает на свободе… может быть, по тихим улицам той же самой Покровки и, подло посмеиваясь про себя, с издевкой смотрит ему, Каушу, вслед. И вот теперь страшная логика трагических обстоятельств подсказывала возможность "реабилитироваться" в глазах жителей Покровки и своих собственных.
- И я не возражаю, Николай, только надо с Ганевым все обговорить. Зайдем к нему прямо сейчас.
Клушу показалось, что Ганев даже рад был передать ему дело. "Поддержать меня хочет, дает мне еще один шанс, - разгадал его мысли Аурел. И на том спасибо".
Клуш ознакомился с показаниями немногочисленных свидетелей и живо представил себе залитый полуденным солнцем молодой яблоневый сад, яркие платья работниц. Среди сборщиц то тут, то там мелькает белая косынка бригадира. Вот она подошла к группе девушек, которые вместе со своими помощницами - московскими студентками - собирали яблоки, пошутила: "Ну что, красавицы, принимаете к себе? И я ведь могу по деревьям не хуже вас лазить". Девушки заулыбались, а Галя Полухина ответила: "Конечно, принимаем, тетя Надя, только норму вам, как бригадиру, повышенную запишем". Посмеялись. Сухова пошла по своим бригадирским делам дальше. Часа в четыре та же Полухина вспомнила, что спрятала сапу под одиноким старым орехом, побежала за ней… и в ужасе закричала так, что ее услышали не только рабочие соседних участков, но и в селе.
В два часа, как показали свидетели, Надежда Сухова была еще жива. Значит, все произошло между двумя и четырьмя часами. Что должен делать в подобной ситуации следователь? Прежде всего установить, кто находился в это время на участке. Балтага это успел, а остальное предстоит сделать Каушу и его группе.
Балтага влетел в кабинет, размахивая листком бумаги:
- Держи, дорогой, готово. Желаю большого успеха. - Он передал Каушу подписанное прокурором постановление о передаче дела и хотел уже уйти, но Аурел остановил его:
- Не вижу показаний директора совхоза, разве с ним не беседовали?
- Не успели. В Кишиневе директор, на сессии. Сегодня должен приехать.
- На какой сессии? Он что, студент-заочник? - удивился Кауш.
- Да у тебя, дорогой, после отпуска с памятью неладно. Депутат директор, на сессию Верховного Совета республики ездил.
Кауш набрал номер телефона директора. Женский голос ответил:
- Василий Константинович у себя, вы по какому вопросу?
В просто, без затей обставленном кабинете директора было много людей. Лица напряженные, сумрачные. Василий Константинович Рощин сидел за своим столом в строгом темном костюме. На лацкане пиджака поблескивала золотая звездочка. "Не успел переодеться, прямо с сессии приехал", - догадался Кауш. Обычно директор наград не носил. Он присмотрелся к озабоченному лицу Рощина и понял, что тот уже все знает. Рассеянно взглянув на следователя, директор сказал:
- Подождите немного, я сейчас, дела неотложные скопились.
Кауш сел в сторонке, чтобы не мешать. Немного погодя кабинет опустел.
- Что вас привело к нам, товарищ следователь? - суховато-официальным тоном спросил директор.
- Василий Константинович, вы, наверное, догадались: я по делу об убийстве бригадира Суховой.
- Да… Такая история… Не верится даже. Замечательная женщина была. Одна из лучших наших работниц, коммунистка, гордость совхоза. Вы только не подумайте, что я так говорю потому, что ее уже нет в живых. Уважали ее люди… Всю жизнь в совхозе трудилась. Мы грамоту ей дали, подарки… С работы она не ушла, да и мы не отпускали. Крепкая еще была, могла трудиться. И вот что вышло. - Директор сокрушенно развел руками. - Невозможно представить…
Невозможно представить. В самом деле, кому мешала скромная немолодая женщина Надежда Сухова, всю жизнь отдавшая мирному крестьянскому труду? Убийство из корыстных побуждений? Скорее всего исключается. Ценностей, если не считать дешевых наручных часов, при ней не было, да и часы остались на руке. Ревность? Если принять во внимание возраст и образ жизни Суховой, и это в основном отпадает. В своей практике он встречался со случаями и позагадочнее. Проявление патологической жестокости, так называемое безмотивное преступление? Наконец, сведение личных счетов, кровавая месть?.. Возможно?.. Но кому выгодно? Этот вопрос задавали еще криминалисты Древнего Рима, а они хорошо разбирались в человеческих душах.
- Василий Константинович, были ли у Суховой недоброжелатели, враги?
Директор задумался.
- Вопрос серьезный. О врагах ничего сказать не могу, а недовольные, конечно, были. Сами понимаете, даже в маленьком коллективе всегда найдутся недовольные, а о большом и говорить не приходится. Вы, надо полагать, поговорите с членами ее бригады. Они лучше других Надежду знали.