- Воля ваша, - вежливо ответил Большаков и, деликатно давая понять, что эта щекотливая тема исчерпана, обратился к Воронкову: - А к вам, милейший Олег Георгиевич, дело у меня вот какое. Не одолжите ли на несколько дней справочник-каталог, ну тот, клейм по серебру? Атрибутировать надо одну вещицу. Прелюбопытная. Не исключено, что самого Фаберже работа или, по крайней мере, его ученика. Видна рука мастера.
- Если верна поговорка - искусство требует жертв, - улыбнулся Воронков, - то эта жертва ничтожно мала. Каталог к вашим услугам в любое время.
Большаков проводил гостей до самого крыльца, где они и распрощались.
К вечеру народу на главной улице прибавилось. Татьяна присмотрелась к модно, по-весеннему одетым парням и девушкам и с удивлением воскликнула:
- Смотрите-ка, сплошная фирма! Совсем как на улице Горького.
- А вы, Танечка, непоследовательны, - заметил Воронков. - Только что вы изволили обозвать наш город захолустьем.
- Непоследовательна? Возможно. - Она кокетливо поправила волосы. - Я ведь женщина.
Они проходили уже мимо огромного окна, вернее, даже стеклянной стены. За толстыми стеклами, задернутыми прозрачными шторами, будто в немом кинофильме беззвучно танцевали, разговаривали, смеялись люди. Татьяна с минуту забавлялась этим зрелищем, потом бросила выразительный взгляд на спутников. И хотя Олег Георгиевич избегал посещать рестораны, считая это несолидным для своего положения, он, продолжая роль гостеприимного хозяина, предложил зайти.
В зале было душно и накурено. Маленький оркестрик издавал оглушительные какофонические звуки. Они остановились в дверях, выискивая глазами свободный столик. Подошел огромного роста парень в распахнутой рубахе, уставился мутными, безумными глазами на Татьяну. Пьяно ухмыляясь, пригласил ее на танец. Она брезгливо повела плечами и громко, чтобы ее голоса не заглушил оркестр, сказала своим спутникам:
- Пойдемте из этого гнусного кабака.
Домой пришли уже поздним вечером. Татьяна, утомленная дорогой и новыми впечатлениями, тотчас легла спать; Воронков с Валентином задержались в маленькой комнате, служившей хозяину дома кабинетом. Олег Георгиевич открыл книжный шкаф, отодвинул несколько толстенных томов, за которыми оказалась бутылка коньяка.
- От жены прячу, - пояснил он с усмешкой.
Валентин понимающе улыбнулся, подошел к шкафу, скользнул глазами по корешкам, достал красочно оформленный том "Русское ювелирное искусство XVI-XIX веков", небрежно полистал.
- Полезная книжонка, - произнес он одобрительно. - И эта тоже. - Он уже держал в руках потрепанную старую книгу. На ее красном сафьяновом переплете было вытиснено: "Историко-статистическое описание церквей и приходов Кишиневской епархии".
Валентин понимающе подмигнул Воронкову. Тот ничего не ответил, только бросил на гостя тревожный взгляд.
- Как я посмотрю, ты всерьез занялся этим делом. Желаю успеха, - с ехидцей добавил Валентин. - А это у тебя зачем? - удивленно воскликнул он, открывая учебник криминалистики со штампом библиотеки на титульном листе.
- Да так, просто интересуюсь…
- Просто ничего не бывает. Ты эти мысли из головы выбрось, понял? - озабоченно произнес Валентин. - Я вас, интеллигентов, знаю. Чуть что - и готов, раскололся весь. Если погоришь - никакая криминалистика не поможет. Усек? - И шутливо-миролюбивым тоном добавил: - А библиотечные книги, между прочим, надо отдавать обратно. Некрасиво зажиливать.
Воронков, словно не обращая внимания на слова приятеля, молча разлил коньяк в хрустальные рюмки.
- Давай лучше выпьем. Божественный, скажу тебе, напиток. У вас в Москве такого не сыщешь.
- И не надо, век бы его не видал. Я больше водочку уважаю. - Однако Валентин осушил рюмку одним глотком.
- Оно и видно, - снисходительно заметил Олег Георгиевич. - Разве коньяк так пьют? - Он сделал маленький глоток, посмаковал, осторожно поставил рюмку на журнальный столик. - Ты мне вот что лучше скажи: это блюдо, с орлом, оно что, темное? Смотри, подведешь меня под монастырь. Тебе что - сел в самолет - и будь здоров. А мне с музеем и дальше дела вести. Меня здесь все знают. Сам же видел.
- Да ты что, Олег, чокнулся, что ли? - Валентин сам наполнил свою рюмку и залпом выпил. - Не извольте беспокоиться, уважаемый коллекционер. Вашей кристально чистой репутации ничего не грозит… - Коньяк ударил ему в голову, и он заговорил, паясничая, дурашливым тоном: - Светлая вещица, как алмаз. Только… - он сделал паузу, - не той эпохи, что ли. Я ведь ее на атрибуцию в ГИМ носил. Сказали - девятнадцатый век.
- Подделка, значит? - уточнил Воронков.
- Ну почему сразу - подделка? - белесоватые глаза Валентина сузились в хитрой усмешке. - Стилизация это называется, понимаешь, стилизация. Тот очкарик в вашем музее, видать, глубоко пашет.
- А ты думал - провинция, мол, кто там разберет. Откуда у тебя этот орел в шапке?!
Валентин снова потянулся к бутылке, на этот раз наполнил обе рюмки, чокнулся и, не дожидаясь приятеля, выпил. Постучав по бутылке пальцем, одобрительно сказал:
- И в самом деле ничего. Годится. А с этим блюдом - целая история, роман, ну просто кино. Давно это было.
…Красная "Ява", оглушительно ревя мотором и оставляя за собой клубы пыли, мчалась по проселочной дороге. Впереди показались деревянные избы, однако мотоциклист въехал в деревню, не сбавляя скорости. Прохожие в испуге шарахались в сторону, жались к обочине, провожая недобрыми взглядами "дьявольского наездника", лицо которого почти скрывали круглый шлем и огромные очки.
- Ну чистый дьявол, - испуганно пробормотала повязанная белым платочком бабка, - чтоб ты пропал, - плюнула она вслед мотоциклисту и перекрестилась.
И надо же было случиться такому: не успел проехать и сотни метров, как мотоцикл завилял, руль опустился, и еще не успев понять, в чем дело, водитель вылетел из седла. Потирая ушибленную ногу, он медленно, с трудом поднялся, заковылял к неподвижно лежащему, урчащему мотоциклу. Лопнула передняя ось. Только теперь он понял, что легко отделался, могло быть и хуже.
Оглянулся по сторонам. Стайка белобрысых деревенских мальчишек оживленно обсуждала происшествие, случайными свидетелями которого они оказались. "Какая от мальцов помощь", - подумал неудачливый водитель и заковылял к большой, на вид очень старой избе. На крыльце покуривал седой дед с молодцевато закрученными вверх усами. Он воззрился на человека в шлеме и больших очках и удивленно воскликнул:
- Это что еще за чучело такое к нам в гости пожаловало!
"Чучело" скинуло мотоциклетные доспехи, и дед увидел симпатичное лицо молодого человека.
- Вот это - другое дело, - одобрил дед. - Кто таков будешь? - уже строже спросил он, сочувственно выслушал рассказ парня и покачал головой: - В район тебе надобно, парень, в Углич, там мастерская имеется, может, и дадут ось. А в нашей Демидовке нету. Езжай на попутной, а мотоцикл ко мне во двор тащи.
В Угличе парню повезло, и спустя часа два он возвратился с осью. Дед принес из сарая инструменты, помог поставить. Когда закончили работу, парень развернул сверток, который привез вместе с осью из райцентра.
- Давай, дед, отметим это дело.
- Можно, конечно.
Они вошли в прохладную сумрачную горницу. В красном углу тускло мерцала лампадка, скупо освещая икону. За бутылочкой разговорились, и дед узнал, что его случайный гость живет в Москве, работает мастером-краснодеревщиком в мастерской с длинным мудреным названием, недавно женился. И еще есть у него одно увлечение: иконы собирает.
Дед изумился:
- Я вот восьмой десяток разменял, и то в бога не верую. Неужто ты, такой молодой, да еще столичный, рабочий человек, верующий?
- Да нет, отец, это просто у меня хобби такое.
Старик с любопытством переспросил:
- Это что ж такое будет? Первый раз слышу.
- Ну, собираю иконы, - объяснил парень. - Интересуюсь просто, коллекционирую словом. За ними и ездил сюда, да зря, ничего не нашел.
Видно, чем-то понравился старику этот рабочий паренек, или, быть может, напомнил сына, не пришедшего с войны. Он задумчиво посмотрел на его фотографию, висящую в красном углу, перевел взгляд на икону и сказал:
- Эту икону я тебе не отдам, бабкина, любимая. Верующая она у меня, сейчас в церкву пошла молиться. А на чердаке имеются. Давно лежат, еще с давнего времени, когда в этой избе трактир держал хозяин. Ты сам слазь, а то мне тяжело, да и выпивши я.
На чердаке, действительно, пыльной грудой лежали иконы. Парень не спешил уходить. Он тщательно обследовал все закоулки и обнаружил медное блюдо. Под темными пятнами окислов на его дне угадывалось изображение двуглавого орла. Здесь были также старинный утюг с большой трубой и деревянная прялка. Притащил все это в избу. Дед равнодушно сказал:
- Забирай, коли хочешь.
Мотоциклист полез было в карман за деньгами, но старик остановил его:
- Обижаешь, парень, я иконами не торгую. И прялку бери с утюгом вместе. На кой ляд мне это старье.
Не знал, не ведал старик, что это "старье" стоит денег, и немалых, а гость не стал его просвещать, поблагодарил, оседлал свою красную "Яву" и был таков.
- Хороший был старик, - с неподдельным сожалением закончил свой рассказ Валентин. - Я к нему часто приезжал, пока он не умер. Вместе к его знакомым ходили за досками, тогда этого добра навалом было, считай, в каждой избе. И денег не брали, заметь. Ну, конечно, поставишь бутылку-другую - и лады. Да, были времена, - ностальгически протянул Валентин, - не то, что нынче. Так и рыщут, подчистую подметают, - его белесоватые глаза зло блеснули. - Трудно теперь стало работать, вот что я тебе скажу, Олег.
Воронков с интересом слушал своего гостя и не узнавал его. Обычно немногословный, скрытный Валентин редко и скупо рассказывал о себе, а особенно о делах. Но сегодня он словно преобразился. "Коньяк, что ли, дает себя знать?" - подумал Олег Георгиевич, всматриваясь в слегка покрасневшее лицо Валентина, который почти в одиночку расправился с бутылкой. Однако его глаза смотрели трезво и осмысленно.
И, как бы отвечая на его вопрос, Валентин одобрительно произнес:
- А ты парень ничего, подходящий… - Он помолчал и добавил с усмешкой: - Но в разведку я с тобой все равно не пошел бы. Честно тебе скажу - не доверял тебе раньше, думал - стукач, на живца хочешь взять. Я ведь битый-перебитый… На мякине не проведешь.
Воронков сидел молча, занятый своими мыслями. Ему до мельчайших подробностей припомнился вдруг солнечный сентябрьский день, когда он с Валерой стоял возле комиссионного магазина на улице Димитрова. Этого Валеру он раньше знал по Кишиневу, тот крутился возле коллекционеров, промышляя по мелочам. Никто не принимал всерьез паренька - шестерка, и все. Потом Валера исчез. Воронков случайно встретил его в Москве, возле антикварной комиссионки на Димитрова.
Валера обрадовался земляку или сделал вид, что рад. Понизив голос и оглядываясь на прохожих, поведал, что живет теперь в Москве, намекнул, что его работа связана с частыми поездками за границу. Воронков, естественно, не поверил этой наивной чепухе, однако ничего уточнять не стал. Узнав, что Воронков интересуется антиквариатом и хотел бы познакомиться с конъюнктурой, как выразился Олег Георгиевич, поближе, покровительственно похлопал его по плечу:
- Есть у меня один кореш, он в курсе. Верный мужик.
Этот разговор происходил накануне, а на второй день они с Валерой поджидали "верного мужика" возле комиссионного магазина, традиционного места встреч "любителей старины". Верным мужиком и был Валентин. Познакомились, отошли в сторонку. Однако разговора, которого ожидал Воронков, не получилось. Валентин держался настороженно, на вопросы отвечал уклончиво, но адрес и телефон Воронкову все-таки дал.
Вспоминая о том, что произошло спустя месяц после знакомства, Олег Георгиевич как бы заново пережил острое чувство уязвленного самолюбия и обиды. В субботнее утро прилетел он в столицу, прямо из Внукова приехал на такси к Валентину. Тот удивился нежданному гостю, но в квартиру пригласил. Поболтали о ничего не значащих пустяках, и Воронков сказал:
- А я ведь к вам по делу приехал… - Он распахнул свой чемодан.
- По делу? У нас с вами, уважаемый, как будто никаких дел нет, холодно заметил Валентин, окидывая косым подозрительным взглядом в беспорядке сваленные в чемодане кресты и чаши. - Не по адресу, уважаемый, приехал. Я такими вещами не занимаюсь. - Он отвел глаза от чемодана. - Да и не знаю я вас.
Воронков правильно истолковал эту реплику как осторожный намек на то, что разговор еще не окончен.
- Послушай, Валентин, - перешел он на "ты", - нас же Валера познакомил. Забыл, что ли?
- Валера, - со злостью повторил Валентин. - В гробу я видел твоего Валеру. Божился, что джины принесет. Взял монету - и поминай его, как звали. Фуфло.
- Значит, и мне не доверяешь? Напрасно. Приезжай ко мне, сам увидишь, что я за человек. - Олег старался говорить спокойным, рассудительным тоном, с трудом сдерживая вдруг вспыхнувшую ненависть к этому наглому мужлану, перед которым был вынужден заискивать.
На том и порешили. С тех пор Валентин стал частым гостем в особняке на тихой кишиневской улице. И вот сейчас снова пожаловал, и не один, а с подругой.
- Неплохой ты, парень, Олег, - продолжал московский гость, - сечешь, что к чему. Вон сколько книг, - обвел он рукой книжные полки, - однако в разведку я с тобой все равно не пошел бы, - снова повторил он полюбившееся ему выражение.
- Да что ты все о разведке, война, что ли? - попытался обернуть в шутку его слова Воронков. - Давай делом займемся.
Он открыл дверцы книжного шкафа, порылся в нем, аккуратно разложил, как это делают опытные продавцы, на журнальном столике свой "товар". Глаза Валентина сощурились, в них зажегся знакомый Воронкову жадный блеск. Короткопалая, покрытая рыжеватыми волосами широкая ладонь потянулась к серебряному дискосу. "Свет наш Господь наш", - с трудом вслух прочитал Валентин выгравированную на выпуклом серебряном боку надпись церковнославянской вязью.
- Красиво писали, - он ухмыльнулся. - И вещица красивая. Ничего не скажешь. Только ей цены нет.
- Что значит - "только"? - настороженно спросил Воронков.
- Очень просто, я ведь тебе уже объяснял. В комиссионке культовые вещи не берут, на Большой Полянке - тоже. Значит, нужен любитель-фанат. Или - как лом, на вес. Серебро высокой пробы. Этот чертогон грамм двести тянет. - Он повертел в своих толстых коротких пальцах старинный крест с распятым Христом.
Валентин еще раз оценивающе, прищурив глаза, оглядел разложенные на столике кубки, кресты, серебряный оклад от Евангелия, дарохранительницы…
- Это все?
- Еще кое-что имеется…
Воронков вышел в другую комнату и вернулся, бережно держа в руках фарфоровую вазу и бронзовую скульптуру. Так же осторожно поставил их на столик. Ваза излучала благородную красоту, и красота эта на мгновение погасила жадный блеск в глазах гостя; они зажглись искренним восхищением.
- Где достал? - деловито осведомился он, не отводя глаз от вазы и не решаясь еще взять ее по привычке в руки.
- У одной божьей старушенции, деньги ей срочно понадобились, на квартиру дочери, что ли…
- А это откуда? - московский гость оторвался, наконец, от фарфоровой красавицы и указывал на бронзовую скульптуру двух обнаженных женщин и мужчины, стоящих возле лошади. Попытался прочитать выгравированную на металле надпись. - Черт его разберет, не по-нашему написано.
- "Похищение сабинянок" - вот как она называется, - снисходительно пояснил Воронков. - Есть миф такой. Тоже французская работа. По случаю достал.
В комнате стало тихо, оба собеседника замолчали. Откуда-то издалека донесся отчетливый мелодичный бой часов. Городские часы пробили полночь.
Гость очнулся, сосчитал удары:
- Однако уже поздно. Пора и на боковую.
Он зевнул, обнажив в оскале крепкие, белые, один к одному зубы:
- Ладно, беру. Вместе с Сарьяном, Левитаном и этой картинкой, ну, с паровозом. Если, конечно, они не локшовые. Снесу на атрибуцию. - Заметив колебание на лице Воронкова, жестко добавил: - Или все, или ничего.
Воронков поспешно согласился. Он всегда соглашался со своим московским приятелем. А тот вытащил из кармана бумажник, отсчитал две пачки купюр:
- Это - за прошлый мой приезд. А это - аванс. Окончательный расчет после. Как обычно.
"СУХАРИК"
Кучеренко вылез из черной "Волги", прошелся, разминая затекшие от долгого сидения ноги, вдохнул всей грудью остро пахнущий свежестью холодный воздух.
- Подмораживает, а у нас слякоть, - обернулся он к своим спутникам. - Погодка - специально для криминалиста. Не так ли, товарищ Енаки?
- Отличная погода, товарищ подполковник, - отозвался небольшого роста молодой лейтенант. Рядом с огромным Степаном Чобу он выглядел почти мальчишкой. Новенькая шинель была ему великовата и сидела по-штатски. - Погода - что надо, - повторил лейтенант, - а там видно будет. - Он озабоченно насупился.
Все трое уже подходили к стоящей на пригорке церкви. Их ждали. Подполковник еще издали узнал начальника отделения уголовного розыска райотдела внутренних дел капитана Штирбу. Рядом с ним стояли незнакомые Кучеренко лейтенант и полный человек в пальто и шляпе, чуть поодаль, в сторонке, - несколько пожилых сельчан, среди которых выделялся представительный старик с бородкой клинышком и длинными седыми волосами, ниспадающими на бархатный воротник черного пальто, надетого на черную рясу. Они с напряженным вниманием разглядывали приближающихся оперативников.
Капитана Григория Панфиловича Штирбу подполковник знал еще с тех пор, когда работал начальником райотдела в соседнем районе. Служебные интересы соседних отделов не раз пересекались, требовали совместных действий. Однако после перевода Кучеренко в аппарат министерства встречаться не приходилось. Штирбу взял под козырек:
- Начальник отделения уголовного розыска капитан… - начал он.
- Отставить, Григорий Панфилович, - прервал капитана Кучеренко.
Штирбу замолчал, но лицо его по-прежнему сохраняло строго официальное выражение. - "Вот оно, в чем дело, - догадался, наконец, подполковник, решил, видимо, что я теперь большой начальник, в министерстве служу, потому и тянется". - Ты вот лучше, Григорий Панфилович, познакомь нас с товарищами, - мягко, чтобы сгладить возникшую неловкость, продолжал Кучеренко. - А с тобой мы давно ведь знакомы.
Полный человек в шляпе оказался, как и предполагал Кучеренко, председателем сельсовета. Он с достоинством протянул свою пухлую руку, но Кучеренко, с некоторым удивлением почувствовал, что эта рука оказалась неожиданно твердой, в буграх мозолей. Молодой офицер, приложив руку к фуражке, громко доложил:
- Участковый инспектор лейтенант Мунтяну.
- Рассказывай, Григорий Панфилович, что у вас стряслось, - обернулся Кучеренко к капитану. - Кто сообщил о происшествии?
Вместо капитана ответил председатель сельсовета.
- Я, я позвонил в милицию, - важно произнес он, - сразу после того, как Марина чуть не убили.
- Значит, сторож жив?
- Едва живой остался. - Председатель сокрушенно вздохнул. - Не узнать теперь нашего Марина, все лицо дробью побито. Как решето. В больнице лежит. И надо же было такому случиться! Откуда эти бандиты взялись на нашу голову? Ничего подобного не случалось раньше у нас в Кобылкове.