Являясь самостоятельным произведением, новая книга Кирилла Шелестова продолжает историю, начавшуюся в романе "Укротитель кроликов", увлекая читателя стремительными поворотами сюжета, живописностью знакомых образов и все тем же убийственным сарказмом. В отличие от предыдущих романов - "Укротитель кроликов", "Пасьянс на красной масти", "Жажда смерти" - действие перемещается в Москву и на авансцену выходят новые, но хорошо знакомые нам из новейшей истории России персонажи. Автор в очередной раз заставляет поверить: честь, любовь, преданность, просто человеческое отношение друг к другу прорастают даже сквозь бетон нашей сегодняшней жизни "по понятиям". И оставляют надежду...
Содержание:
-
ОТ АВТОРА 1
-
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ 1
-
ГЛАВА ПЕРВАЯ 1
-
ГЛАВА ВТОРАЯ 4
-
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 8
-
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 15
-
ГЛАВА ПЯТАЯ 20
-
ГЛАВА ШЕСТАЯ 25
-
ГЛАВА СЕДЬМАЯ 31
-
ГЛАВА ВОСЬМАЯ 41
-
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 50
-
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 55
-
-
ЧАСТЬ ВТОРАЯ 60
-
ГЛАВА ПЕРВАЯ 60
-
ГЛАВА ВТОРАЯ 69
-
ГЛАВА ТРЕТЬЯ 74
-
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 82
-
ГЛАВА ПЯТАЯ 90
-
Кирилл Шелестов
Побег
ОТ АВТОРА
Ни одна из моих книг не предназначалась для печати. Года четыре назад у меня случился непредвиденный перерыв в делах, я искал, чем себя занять, и вдруг с удивлением обнаружил, что набрасываю какие-то заметки. Прежде чем я понял, что происходит, на свет появился "Укротитель кроликов", а следом за ним и "Пасьянс на красной масти".
Раньше я не писал романов. Эта новая и неподвластная мне потребность первое время заставляла меня нервничать и раздражаться, как дурная привычка, неизвестно откуда взявшаяся в зрелом возрасте. Все равно что начать часто моргать или, например, ломать пальцы.
Не имея представления о том, как поступать дальше со своими сочинениями, я отправил их приятелю, известному литератору, давно проживающему за границей. Вскоре он прислал мне длинное поучительное письмо, в котором авторитетно объяснял, что именно я хотел сказать этими произведениями и почему у меня ничего не получилось. Помню, как поразила меня глубина моих замыслов, и до сих пор жалею, что потерял первую часть его послания, которую вряд ли сумею передать собственными словами. Что касается другой, критической, то ее я, разумеется, сразу выбросил.
Приятель предложил опубликовать мои записки, при этом выразил готовность взять на себя хлопоты по их изданию. Я немедленно согласился, обрадовавшись тому, что разом избавляюсь от ненужных проблем. Как оказалось, это было непростительным легкомыслием. Настоящие проблемы поджидали меня впереди.
Вскоре после выхода книг в одной из губерний, где я бываю по делам, разразился страшный скандал. Губернатор, теперь уже, впрочем, бывший, и кучка приближенных к нему провинциальных олигархов вдруг нашли в моих персонажах сходство с собой, оскорбились и вскладчину объявили мне войну вплоть до полного моего истребления.
Мне незамедлительно был продемонстрирован уже знакомый зубодробительный набор, с помощью которого новая российская знать обычно выясняет между собой отношения. Вновь зазвучали набившие оскомину бандитские угрозы, последовали рейдерские налеты на бизнес, за ними - бесконечные суды, а чтобы я не скучал в перерывах, ко мне заглядывали бравые сотрудники всевозможных органов с ордерами на обыск. Обложенный со всех сторон, я отбивался, но больше как-то по привычке, без былой живости, словно целовался под аплодисменты гостей на собственной серебряной свадьбе. Эта война продолжалась полтора года, и, несмотря на значительный перевес в материальных силах, они ее не выиграли, а я не проиграл, хотя потери порой нес весьма чувствительные.
Но хуже было другое. Несколько добрых моих знакомых не на шутку на меня обиделись. Один и вовсе сообщил, что я сломал ему жизнь, разгласив его семейные тайны, после чего прекратил со мной всякое общение, включая обмен поздравительными открытками ко дню нефтяника. Я переживаю до сих пор, гадая, какую из описанных ситуаций он принял на свой счет.
Что было мне делать? Оправдываться за неуместный творческий порыв? Доказывать, что, рисуя собирательные образы, я не имел в виду никого в отдельности? А те, кого я нечаянно имел в виду, гораздо лучше в жизни, чем в моих книгах: выше ростом и голубее глазами?
Одним словом, я плюнул на все и написал четвертый роман. Вот он.
Выпуская его в печать, я считаю своим долгом:
1. Предупредить, что все события в моих сочинениях вымышлены, а совпадения случайны. Это относится и к героям, и к их именам, таким, например, как Борис Николаевич Ельцин, Борис Абрамович Березовский и т.д.
2. Попросить прощения у всех, кто, невзирая на данное предупреждение, с тупым упорством все-таки отыщет в себе черты того или иного персонажа. Люди вообще имеют между собой некоторое сходство: уних одинаковое число конечностей, они редко бывают умны, еще реже - смелы, а честными почти не бывают, во всяком случае в России. С этим я ничего не могу поделать, даже не стану пробовать.
3. Напомнить, что книги пишут не про вороватых губернаторов и не для развлечения полуграмотных российских миллионеров. Книги пишут про любовь, ненависть, верность, предательство. Да и пишутся они сами. Без всякой цели. Это как дышать.
Кирилл Шелестов
"Я вижу некий свет", - сказал я наконец.
"Иди ж, - он продолжал, - держись сего ты света;
Пусть будет он тебе единственная мета,
Пока ты тесных врат спасенья не достиг, Ступай!" -
И я бежать пустился в тот же миг.
Пушкин
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Удачу мы склонны оценивать как закономерный итог своей деятельности, к ней мы всегда готовы и надеемся на нее до последнего. А неудачу - как чудовищную несправедливость, неизменно настигающую нас врасплох, из-за угла.
Долгожданный выигрыш выпал Храповицкому в понедельник, в начале четвертого, когда он, еле живой с похмелья, тащился из аэропорта, проводив, наконец, неугомонного Ивана Вихрова. Преодолевая тошноту и ломоту в суставах, Храповицкий ворочался на заднем сиденье "Мерседеса" и размышлял над тем, к кому из своих женщин сегодня отправиться. Умнее всего было бы наскоро объехать всех, продемонстрировать свое больное измученное лицо, выслушать сочувственные причитания и сбежать вне очереди к той, к которой больше всего хотелось. Беда заключалась в том, что ни к одной не хотелось.
Зазвонил мобильный телефон, Храповицкий взял трубку.
- Пляши, мать твою! - жизнерадостно посоветовал ему грубоватый мужской голос.
После тяжелого загула мир видится иначе, в нем больше места для странностей, и Храповицкий не удивился тому, что незнакомый ему человек вместо того, чтобы поздороваться, требует, чтобы он пустился в пляс.
- Думаешь, пора? - осведомился Храповицкий и зачем-то посмотрел на часы. Для танцев показалось рановато. Во всяком случае, в его рабочем графике такого мероприятия не значилось.
- А то бы! - возмущенно откликнулся любитель плясок. - Давай, давай, Леонидыч, наяривай! Да ты не узнал, что ли? Это я, Колотушин. По регионам. Помнишь меня?
Храповицкий не то что "Колотушина-по-регионам", но даже то, что он сам "Леонидыч", припоминал смутно. Экономя угасавшие силы, он не стал затруднять себя враньем, а просто проскрипел что-то утвердительное.
- Я ведь тебе что звоню?! - продолжал весело орать Колотушин. - Поляна с тебя! Проставляйся. Главный подмахнул приказ. Только что в канцелярию бумаги на тебя ушли. В четверг приедем представлять тебя коллективу. Догнал, нет?
- Догоняю, - выдохнул Храповицкий.
Он рывком поднялся, выпрямил спину и, прижав плечом трубку к уху, поправил галстук. Теперь он осознал, что разговаривает с заместителем Романа Вихрова по региональному развитию. И что он, Храповицкий, был только что назначен руководителем "Уральсктрансгаза".
Колотушин еще некоторое время с энтузиазмом наставлял Храповицкого по поводу торжественной встречи, но Храповицкий как-то разом выпал и из разговора, и из реальности. Он оторопело смотрел то в окно, то в бестолковый затылок своего водителя и ничего не видел.
Свершилось главное событие его жизни. И женщины, и недомогание, и прочие мелочи - все сразу отступило на второй план. Он стал хозяином области.
Храповицкий тряхнул головой, приходя в себя, пошарил по карманам в поисках сигары и позвонил Виктору.
- Как дела? - поинтересовался он, чтобы с чего-то начать разговор.
- Мрак! - отрезал Виктор. В отличие от Храповицкого он даже не пытался перемочь похмелье, а с утра заправлялся коньяком. - Сижу в кабинете, в кромешной тьме. Вася устроил замыкание и сбежал.
- Зачем он так поступил? - полюбопытствовал Храповицкий.
- Сбежал, чтоб я его не прибил. А замыкание устроил потому, что дятел натуральный. Ему с утра детектор лжи привезли, который он еще зимой заказывал. Якобы американский, чуть ли не из ЦРУ его сперли, а на самом деле поди где-нибудь у нас в ремонтном цеху и замастрячили. А с Васи зеленью взяли от души. Короче, Вася засел в своем кабинете охрану пытать: ворует она у него деньги из сумки или нет? А без детектора это ему не понятно. Да на Васину рожу только глянешь, сразу украсть что-нибудь охота!
- Ну и как, признались?
- Не успели! - фыркнул Виктор. - Он с водителя начал. Только включил свою хреновину, она как шарахнет током! Тот бедолага аж в угол улетел. Еле откачали! Ну и пробки в нашем крыле повышибало. Разряд был, вольт, наверное, с тысячу! А может, и больше, я в этом не понимаю. Такой переполох поднялся! Народ забегал, думал: очередная провокация Лихачева. Сейчас тут электрики возятся, обещают через двадцать минут починить. А Вася куда-то под шумок свалил. Может, Ольгу пытать поехал.
- Ясно, - вздохнул Храповицкий. - А у меня тут тоже одна фигня приключилась. В общем, похоже, меня утвердили.
Виктор надолго замолчал.
- Где утвердили? - недоверчиво уточнил он. - Там, что ли?
Он не решался спрашивать открыто, словно боялся спугнуть удачу неосторожным словом.
- Ну, да, - подтвердил Храповицкий. - Там.
И вопрос, и ответ были на редкость дурацкими. Но они поняли друг друга. Виктор затаил дыхание, потом с шумом выдохнул.
- Выходит, не зря мы столько бабок спалили!
- Не зря, - согласился Храповицкий.
- Вот область завтра вздрогнет!
- Еще как!
Оба торжествующе расхохотались.
- Ты где сейчас находишься? - спохватился Виктор. - Приезжай скорее, отметить же надо!
Храповицкому и самому уже не терпелось отпраздновать великое событие.
- Да еду, еду! Кстати, в четверг к нам Вихров лично прибывает, меня назначать. Представляешь? Обычно он замов присылает, но тут случай особый, - в следующую секунду Храповицкий уже устыдился этого приступа тщеславия и поспешил перевести разговор в другое русло: - Я к тому, что напиваться не надо. Нам еще целую неделю пьянствовать. Нужно рассчитать дистанцию.
- Само собой, - уверенно поддержал Виктор. - Когда же мы много пили?
2
Рассчитать дистанцию, конечно же, не получилось.
Обмывать такое торжество вдвоем им показалось скучно; они послали за Васей, Плохишом и Пахомом Пахомычем, а сами расположились в комнате отдыха, примыкавшей к кабинету Храповицкого. Прибыв и услышав новость, соратники пришли в восторг, бросились обниматься и поздравлять друг друга.
Ближе к шести вечера секретарша Лена доложила, что приехал начальник областной ФСБ Зайцев. Высокий, худой, лет под шестьдесят, с выступающим острым кадыком, Зайцев косил в пол и двигался осторожно, словно боялся наступить на мину. Храповицкий поднялся ему навстречу.
- Я, собственно, на минуту, поздравить, - тихим голосом заговорил Зайцев, пожимая протянутую руку.
- Откуда же вы узнали? - простодушно удивился Пахом Пахомыч. - Вроде это еще секрет.
- А кто, по-твоему, наши телефонные разговоры слушает? - фамильярно и вместе с тем подобострастно ухмыльнулся Плохиш. Бандитское прошлое заставляло его испытывать неловкость в присутствии людей из органов.
Зайцев не ответил, поспешно пожелал Храповицкому успехов в новой работе, чокнулся с ним и стоя выпил. Минут через двадцать появился прокурор области, тоже с поздравлениями. Он, старчески кряхтя, троекратно обнялся с Храповицким, потерся мягким шишковатым носом о его жесткую щеку с проступившей щетиной и, бросая вызов своим годам, лихо хватил штрафную.
Не успел прокурор расположиться на диване, потеснив оробевшего Плохиша, как откуда-то возник прокурорский племянник, круглый, суетливый и глупый молодой человек, которого Храповицкий едва знал. Племянник привез в подарок картину, на которой обнаженная красотка млела в чешуйчатых лапах дракона. Сюжет был модным среди провинциальной деловой элиты, и подобные произведения искусства часто встречались в кабинетах бизнесменов. Позже их сменили портреты президента и иконы.
Прокурор картину не одобрил, а Зайцеву она, напротив, понравилась. Они немного поспорили, и все выпили за Храповицкого.
Между тем новость о назначении стремительно разлеталась по губернии, и карусель поздравлений набирала обороты. Несмотря на то что рабочий день уже закончился, телефон Храповицкого звонил, не умолкая, в его кабинете появлялись все новые и новые люди. Приехал Пономарь с каким-то банкиром из Петербурга, потом директор крупной строительной корпорации, начальник городской ГАИ, главный врач областной больницы и еще много кого. Мест уже не хватало, хотя охрана несколько раз приносила дополнительные стулья из приемной.
Часов в восемь вечера объявился председатель губернской думы Щетинский, веселый, разбитной, вечно пьяненький старичок.
- Ух ты, народу сколько к тебе набежало! - сетовал он, обнимаясь с Храповицким. - Я думал, один буду, а тут и без меня сажать некуда.
- Всех посадим, не бойся, - успокоил его прокурор. - Никого не обидим.
Все засмеялись этой расхожей прокурорской шутке, и Щетинский полез целоваться с гостями. Эти застолья были его стихией, он их обожал и не пропускал ни одного мероприятия. Взяв инициативу в свои руки, он вскоре сыпал анекдотами, порол всякую чушь и пил одну рюмку за другой, принуждая к этому и остальных.
Когда Щетинский провозглашал очередной тост, Вася вдруг сосредоточенно икнул, подался вперед и боком упал под стол. Все слегка растерялись, а Щетинский почему-то обрадовался.
- Вот это номер! - заливался он мелким смехом. - Гляди, как его развезло! Теперь до утра не очухается.
- Измена! - стукнул кулаком по столу Виктор. - Вася дезертировал с боевого поста!
- Наказать штрафной! - огласил вердикт Храповицкий. - Ввести через клизму.
- Может, его хоть на диван в приемную перенести? - сочувственно предложил прокурорский племянник. - А то пиджак жалко. Испачкается весь. Хороший же пиджак, сразу видать.
- Нельзя, - сурово остудил его Виктор. - Он всегда на полу спит. Десантник. Морпех.
Племянник не понял, шутит ли Виктор или говорит правду, но возражать не стал. После этого эпизода веселье приняло беспорядочный характер. Голоса становились все громче, гости кричали наперебой, пили уже не только за Храповицкого, но за его детей, родителей и даже его женщин. Пили и за крепкую мужскую дружбу, и за Россию.
Хотя Храповицкий был изрядно пьян, его ухо, не утратившее чувствительности, различало новые нотки, звучавшие в поздравлениях и панегириках. Особенно заметно поменялась интонация чиновников. И прокурор области, и начальник ФСБ, и другие федеральные руководители теперь держались с ним подчеркнуто почтительно. Он уже был не просто самым богатым человеком в губернии, он сам стал высокопоставленным чиновником. К деньгам он добавил власть, приумножив свои возможности.
Ближе к одиннадцати зазвучали призывы спеть, и Зайцев засобирался домой. Храповицкий и Виктор вышли его провожать, за ними увязался Щетинский в обнимку с шатавшимся Пахомом Пахомычем. Зайцев замедлил шаг и наклонился к Храповицкому.
- Я, собственно, насчет Лихачева хотел предупредить, - отрывисто проговорил он. - По моим сведениям, он что-то такое затевает. Какой-то сюрприз неприятный.
Храповицкий недобро усмехнулся.
- Поздно он спохватился, - враждебно ответил он. - Теперь моя очередь ему сюрпризы готовить.
Пьяный Пахом Пахомыч поймал обрывок их разговора.
- Он - садист! - вдруг с ожесточением выкрикнул он. Но этого определения ему показалось мало. - Садюга! Садюга самый настоящий. Я на него теперь жаловаться буду! Раньше боялся, а теперь - буду!
Озадаченные внезапной вспышкой, все посмотрели на Пахома Пахомыча.
- Да тише, тише, - успокаивал его Щетинский, прижимая к себе. - Забудь ты о нем.
- Я ему ничего не забуду! - распалялся Пахом Пахомыч, вырываясь из его объятий. - Я ему всю жизнь мстить буду! Он мне пистолет бандитский подбросил и в камеру посадил к уголовникам. Запугивал меня!
- Работа у него такая, - пробормотал Зайцев. Лихачев был выходцем из того же ведомства, что и Зайцев, и открыто ругать его Зайцеву представлялось некорректным. - Хоть я, конечно, его нынешних методов не одобряю.
- Работа тут ни при чем! - уперся Пахом Пахомыч. Он был красный, как рак, разгоряченный и злой. - Он этот - приговорщик! - от волнения он перевирал слова.
- Какой еще приговорщик? - уцепился Виктор, которого забавляла ярость Пахом Пахомыча. - Что-то я тебя не пойму.
- Который приговоры выносит! То есть не выносит, а выполняет! - захлебывался Пахом Пахомыч.
- Да палач же, дурья башка! - вмешался Храповицкий. - Ты, наверное, палача в виду имеешь.
- Ему людей мучить нравится! Унижать! Он на мою девушку клеветал, что она с Вовой живет за моей спиной! Чтоб я на Вову показания подписал!
- Но ведь ты же не подписал? - спросил его Храповицкий и посмотрел на него в упор.
Пахом Пахомыч враз осекся.
- Я? Нет! Я ничего не подписал! - выпалил он. - Я ему в лицо плюнул.
- Ну, в лицо ты ему, положим, не плевал, - рассудительно возразил Храповицкий. - Это ты сейчас расхрабрился.
- Да и бумажки-то, может, подмахнул, - вкрадчиво предположил Виктор.
Пахом Пахомыч был оскорблен до глубины души.
- Дурак ты! - бросил он Виктору. - Тебя бы самого в тюрьму арестовали. И Лихачева к тебе в придачу, - он чуть не плакал от обиды.
- Да он дразнит, шутит, - добродушно уговаривал Щетинский, похлопывая его по спине. - Не обращай внимания.