Разве мог Борис тогда подумать, что через год, когда они поженятся, эта скромная, молчаливая девушка вдруг окажется до противного практичной, абсолютно лишенной такта женщиной. Оказалось, что она умеет зло улыбаться. Оказалось, что она обожает бить посуду. Оказалось, что она неспособна пожарить картошку, не спалив ее. Оказалось, что абсолютно не выносит табачного дыма. Короче, жизнь с ней казалась раем, а оказалась мучением. Только что полученную квартиру мужа в Троицке она вдруг решила поменять на жилье в Москве, но, к счастью, родители Бориса, которые ему эту квартиру "сделали" правдами и неправдами, вовремя уследили и не дали ходу этим вражеским поползновениям.
Спустя год Борис поспешил подать на развод. Любаша же развода не давала. Их бракоразводный процесс ее стараниями длился еще два года. За это время она успела настолько вымотать Борису душу, что он уже был готов уйти от нее босиком в деревню, по примеру Льва Николаевича Толстого.
Когда наконец дверь за ней захлопнулась в последний раз, Борис понял, что выражение "быть на седьмом небе от счастья" не просто литературный оборот.
Сидя на кухне и с наслаждением дымя сигаретой, Борис подводил некий жизненный баланс. Ему было двадцать семь лет, он был кандидатом наук и просиживал штаны в одном из московских НИИ. В качестве того, что называют жизненным опытом, у него имелся лишь этот самый развод с женой да полузабытые уже институтские годы. Даже в армии он не был - по причине обыкновенного плоскостопия. Лузанский понял, что стать кем-то выдающимся, как это мечталось в детстве, ему явно не светит. Он был обычным человеком, заурядной, незаметной пешкой, никому не нужным винтиком. Он даже и сам не знал, с чего бы это вдруг на него нашел такой припадок самоуничижения. "В конце концов, я не дурак, у меня есть высшее образование. Не красавец, но и не урод. Деньги, хоть и небольшие, зарабатываю", - успокаивал он себя. Он закурил еще одну сигарету, пошел в комнату и включил телевизор. Показывали "Лебединое озеро". Борис переключил канал, но ничего другого не нашел. За окном шел дождь, напоминая о скорой осени. Шел август девяносто первого года. Борис переживал кризис и переоценку ценностей вместе со всей страной.
С тех пор дела его пошли еще хуже. Где-то наверху вдруг решили, что ученые тратят громадные государственные деньги исключительно для удовлетворения собственного любопытства, и финансирование научно-исследовательских институтов прекратилось. Борис Лузанский не почувствовал несправедливости в этом решении - он понимал, что лично он ничего для развития науки все равно не делает. Так что он даже и не думал роптать на новые условия жизни. Он вообще был очень непритязательным человеком.
По коридорам института разносился пренеприятнейший запах.
- Опять Соловьев свое золото выпаривает, - проворчал Никита Ровенский.
- Тебе-то что? - равнодушно заметил Борис, наливая из чайника заварку и стараясь не пролить ее на стол - носик чайника был отбит.
- Постеснялся бы хоть, - продолжал свое Никита. - Чем он занимается на рабочем месте?
- А ты чем? - вновь возразил Борис. Ровенского он недолюбливал: тот вечно был чем-нибудь недоволен.
- Я хотя бы не посторонними делами занимаюсь, - встал в позу Ровенский.
- Так занялся бы, - усмехнулся Борис. - Чем болтать как баба.
Ровенский обиженно замолчал. Борис отхлебнул из чашки горячего чаю. Так за чаем и перепалками с Ровенским проходили дни, недели и месяцы. Пока институт неожиданно не подключили к Интернету. По слухам, это доброе дело совершил всемогущий Сорос в поддержку какого-то проекта, который двигал один из немногих действующих в НИИ ученых. Этим, кстати, стали выгодно отличаться обычные НИИ от бывших "ящиков" - институтов, находившихся в ведомстве ВПК - военно-промышленного комплекса. Если раньше вовсю финансировалась прикладная физика, которой и занимались "ящики", то сейчас большей вероятностью оказывался грант от какого-нибудь Сороса, выданный на развитие фундаментальной физики. От государства же давно перестали ждать денег - даже отопление и свет оплачивали из средств, полученных за аренду сдаваемых помещений. Любопытный факт - в 1994 году на всю фундаментальную физику было потрачено денег меньше, чем на восстановление Белого дома. То есть в бюджете было заложено больше, но на Белый дом были выданы все заложенные деньги, а на физику - четырнадцать процентов.
Так или иначе, но всемирная паутина стала для Бориса отдушиной в этом здании, напичканном вышедшим из строя оборудованием и пропахшим последствиями выпаривания Соловьевым золота из радиодеталей. А через полгода просто так ползать по Интернету Лузанскому стало уже неинтересно, и он, как и миллионы других пользователей, подключенных к сети, решил внести и свой посильный вклад в создание общей помойки. Иными словами, после месяца вялого изучения НТМЬ Лузанский стал гордым обладателем домашней веб-страницы, на сетевом жаргоне - "хомпаги". Как и все подобные первые творения, она была просто ужасна. Но там, где для многих такой опыт сразу и заканчивается, для Бориса он только начинался. Еще через пару месяцев изучения различных руководств о плохом и хорошем вкусе в создании и оформлении сайтов, веб-страница Лузанского стала строже и заметно привлекательней многих таких же "хомпаг".
Ну а чем дальше в лес, тем больше дров. Подключение ко всемирной сети постепенно переставало быть диковиной на российских просторах, а вместе с распространением этой паутины возник и возрос спрос на веб-представительства разных фирм. И тут уж конечно Лузанский воспользовался своим преимуществом. Он, конечно, осознавал, что он не Артемий Лебедев - известный монстр российского веб-дизайна, а потому и цены на подобные услуги у Бориса были заметно ниже. Но все-таки это были довольно приличные деньги по сравнению с зарплатой, которая полагалась ему по статусу. Кроме того, у Лузанского было вдоволь свободного времени, ведь на работе никто не запрещал ему заниматься своими делами.
Так что уже довольно скоро Борис почувствовал себя самоутвердившимся и состоявшимся человеком. Ему нравилось набирать невразумительные для нормального человека сочетания английских букв и значков, а в итоге получать некую приличную картинку на мониторе. Однако постепенно начинала расти и конкуренция - таких, как он, веб-мастеров самоучек стало уже довольно много. И это сказывалось на количестве и цене заказов. Но Лузанский не очень отчаивался - он знал, что прожиточный минимум с таким хобби ему все же обеспечен. Он понимал, что, конечно, может попробовать устроиться веб-мастером в какую-нибудь фирму, где у него будет стабильный заработок, но свобода обещала в этом случае быть потерянной, что его сильно смущало.
Борис стоял на московском вокзале, продуваемом сквозняком. Было раннее утро - половина шестого утра. Он приехал сюда, чтобы встретить свою вторую жену, Наташу, которая возвращалась с похорон своего брата. Тот погиб, плавая на байдарке в Карелии, а был он немногим старше Наташи - всего двадцать пять лет. Впрочем, с Борисом они были незнакомы, так что Лузанский не сильно расстраивался по поводу гибели шурина. "В конце концов, думать надо было, прежде чем в воду лезть" - так ухудшалось настроение Бориса с каждой секундой бесплодных ожиданий. На перроне уже почти никого не осталось. Было ясно, что Наташа не приехала. Что ж, надо возвращаться в Троицк, забирать у бабки двухгодовалого сына, вести его в сад, идти на работу…
- Эй, - подошла к нему сзади высокая, красивая женщина со смуглой кожей, - вас случайно не Борис зовут?
- Борис, - удивился Лузанский. Не часто к нему подходили такие вот женщины. Да еще и с явной целью познакомиться.
Тут Лузанский ошибся. Лейла Ладода тоже приехала на вокзал встречать поезд. На поезде прибывал некий знакомый знакомых по имени Борис, который должен был передать ей кое-какие документы.
- Что-то вы налегке, - удивилась Лейла.
- А почему я должен быть… натяжеле? - не меньше удивился Борис.
- Ну не знаю, - пожала та плечами. - Ладно, у меня не очень много времени. Где документы?
- Документы? - вытаращил глаза Борис. - Какие документы?
- Послушайте, - поморщилась Лейла. - Вы Борис или нет? Вы должны были привезти документы.
- Я Борис, - повторил Лузанский. - Но ни о каких документах ничего не знаю. - Он наконец начал догадываться, что происходит. - Я должен был здесь встретить свою жену.
Тут и Лейла поняла свою ошибку. Она смущенно улыбнулась, впрочем, нет, скорее притворно-смущенно, именно чтобы показать, насколько сильно она смущена.
- Извините, видимо, я приняла вас за кого-то другого.
- Ничего страшного, - улыбнулся Борис. Женщина нравилась ему. Она неуловимо кого-то напоминала.
- А где же ваша жена? - осмотрела Лейла перрон.
- Видимо, там же, где и ваш Борис, - сразу помрачнел Лузанский.
- Понятно… Ну что ж, еще раз извините. - И Лейла зацокала длинными смуглыми ногами на высоких каблуках к выходу с перрона.
- С кем не бывает, - пробормотал ей вслед Борис и вдруг, неожиданно для себя, догнал ее: - Подождите! Может, у вас есть свободная минутка? Я бы с удовольствием угостил вас чашечкой кофе.
- Очень мило с вашей стороны, - улыбнулась Лейла. - Только я кофе на вокзалах не пью. Да еще с незнакомцами.
- Так я и не предлагаю вам на вокзале, - не смутился Борис. - Тут наверняка есть хорошее кафе поблизости. Да и потом, я не незнакомец, вы ведь знаете, как меня зовут… А вот я, кстати, вашего имени не знаю, - закончил он неожиданно для себя.
Вообще-то Лузанский был не мастак знакомиться с женщинами на улице, но тут вдруг чувствовал, что оказался в кои-то веки в нужном месте в нужное время, что легла наконец фишка. Он даже не мог объяснить, откуда это чувство, а, впрочем, разве кто-нибудь может это объяснить?
- Лейла, - протянула ему руку она. - В конце концов, действительно, раз уж мы оказались коллегами по несчастью, почему бы нам действительно не выпить по чашечке кофе? Правда, боюсь, что все кафе в такую рань еще закрыты, так что придется мне, видимо, поступиться своими принципами.
Так Лузанский познакомился с Лейлой. Услышав про любимое занятие Бориса, она долго расспрашивала его об этом, что ему, конечно, льстило.
Они говорили довольно долго, потом поехали в ресторан, выпили… Лузанского потянуло на откровенность.
- Вот такая у меня жизнь несчастная… - говорил он.
Лейла слушала излияния Лузанского, поддакивала, называла его "мой бедненький" и даже гладила по голове. Когда по щеке Лузанского уже готовилась скатиться скупая слеза, она решила, что пора действовать самой.
- Поехали, - сказала она, решительно вставая из-за столика.
- Куда? - обреченно спросил Лузанский.
- А тебе разве не все равно? Все будет хорошо, верь мне…
И Лузанский поверил. Он сел в такси, которое поймала Лейла и на заднем сиденье которого почувствовал рядом с собой жаркое и желанное женское тело. Он не помнил, как и куда доехало такси, потому что всю дорогу они целовались.
…Он проснулся утром следующего дня на огромной, как военный аэродром, кровати. Рядом лежала Лейла. Вид у нее был деловой.
После нескольких нежных слов она неожиданно спросила:
- А ты мог бы сделать порносайт?
- Порносайт? - удивился Борис. - Ну, наверное, мог бы. А почему ты спрашиваешь?
- Да так, - улыбнулась своей обаятельной улыбкой Лейла и сразу перевела разговор на другую тему.
Она не баловала Лузанского частыми встречами и нё торопила события. Это была их третья встреча, которую она назначила сама - позвонила, сказав, что пропадает билет в оперный театр. Для Лузанского это стало сюрпризом со всех сторон - в опере он был только раз в детстве и больше туда никогда не собирался. Надев единственный приличный костюм, который у него был, он явился на это свидание с букетом цветов. А после спектакля Лейла опять привезла его к себе.
Проснувшись наутро, он долго смотрел на нее и наконец понял, кого же она ему так напоминает. Розу Шаяхметову, смуглую красавицу, отличницу-первоклассницу, в которую он был влюблен в детстве.
Кстати, дела у него шли неважно. Можно сказать, был просто кризис. Для Бориса этот кризис стал действительно крахом - все его заказчики куда-то испарились, а деньги, конечно, сразу утекли. Поэтому когда Лейла на одном из свиданий вновь спросила, в состоянии ли он сделать порносайт, ответ Бориса был уже иной.
- Разумеется! - произнес он. - Если, конечно, заплатят.
- Заплатят, не беспокойся, - успокоила его
Лейла. - Если ты хорошо поработаешь и будешь держать язык за зубами.
- Я буду открывать рот только для поцелуев, - произнес Лузанский, наклоняясь к лицу Лейлы.
- Ты ужасно вульгарен, - поморщилась она.
Никаких угрызений совести по поводу того, чем
он занимается, Борис не испытывал. "Подумаешь, сайт с порнографией, - казалось ему. - Я же никого не убиваю. А если этим буду заниматься не я, то найдут кого-нибудь другого, так что какая разница?" Единственное неудобство, что пришлось заниматься этим дома - на работе слишком много любопытных носов, норовящих сунуться в монитор. Да и дома спокойно поработать можно было лишь ночью, когда засыпали Наташа и маленький сын. К счастью, его жена была не в ладах с компьютером и не интересовалась, чем там занимается муж. Дома, и ладно.
Хотя однажды она все же застукала его: как раз в тот момент, когда он публиковал в Интернете очередную порцию фотографий.
- Что это? - спросила она с ужасом, глядя на изображение голой девушки в крайне вызывающей позе.
- Не знаю, - вполне искренне отмахнулся Борис. - Это какой-то вирус!
Кажется, это успокоило Наташу. С тех пор Борис стал еще осторожнее, и казалось, ничто уже не может помешать его спокойствию.
Но кипучий характер Лейлы покоя ему все не давал. Во время одной из встреч она спросила:
- А как ты думаешь, можно организовать на нашем сайте "живые камеры"?
- То есть? Что ты имеешь в виду?
- Ну я видела на западных порносайтах такие. Девки показывают стриптиз, или даже еще круче… И это транслируется напрямую.
- Погоди, Лейла, но это уже подсудное дело, - сказал Лузанский.
- А что, наш порносайт - это не подсудное дело? Все под кодексом ходим, - неожиданно жестко ответила Лейла, - так что давай-ка не будем распускать сопли.
И Лузанский, немного покумекав, вздохнул и пошел в магазин за оборудованием для студии "живых камер".
Размах у Ладоды был большой. Она планировала организовать круглосуточный показ порнографии в прямом интернетовском эфире. Лузанский взялся за дело, и скоро все было готово. В загородном доме Лейлы они отгородили несколько комнаток, где поставили кровати, зеркала и, главное, камеры. И через некоторое время "живые камеры" заработали. Круглые сутки, сменяя друг дружку, перед камерами происходили крутые секс-шоу, за право посмотреть которые многие на Западе платили ежемесячный тариф. Лузанский организовал рекламную акцию, и скоро количество клиентов стало расти как снежный ком. Соответственно и состояние банковских счетов.
Львиную долю денег Лейла забирала себе, но и Лузанского не обижала, справедливо полагая, что лучше сытый и довольный профессионал, чем голодный и ни на что не годный.
А девочек и парней поставляли Авербух со Щербининым. Конечно, они бы предпочли сами стричь купоны с такого выгодного дела, но Лейла держала их на расстоянии от интернетовского бизнеса, предоставляя им дальше заниматься съемками…
Бизнес Лейлы Ладоды процветал…
И все было бы хорошо, но в один прекрасный день в доме Лейлы зазвонил телефон. Это был милицейский чин, который крышевал подпольную студию Авербуха и Щербинина. С ним расплачивалась сама Лейла, не привлекая порнографов.
- Все, - сказал милицейский начальник, - контору вашу я больше охранять не могу. По городу идет большой рейд.
- Какой еще рейд? - поинтересовалась Лейла, хотя уже поняла, что лавочку пора прикрывать.
- Борьба с секс-индустрией. А на вас в местном отделении лежит несколько заявлений.
- От кого? - оторопела Лейла.
- Да от соседей. Все видят, что к вам какие-то девки подозрительные ходят. Ну старухи и пишут, которым все равно делать нечего… Так что я тебя предупредил.
Лейла положила трубку и тут же послала Мотю предупредить порнографов о приближающейся опасности.
33
Авербух и Щербинин обсуждали отснятый материал нового фильма.
- Девчонка не особенно, - щелкал языком Авербух.
- Да, - соглашался Щербинин, - той девчонке все двадцать восемь дашь.
- Да ей, наверное, так и есть.
- Вряд ли. Но, может, это и к лучшему.
- А что? - Авербух проявлял знание дела. - В Голландии, насколько мне известно, порнография официально разрешена…
Раздался настойчивый, требовательный звонок в дверь.
Щербинин с Авербухом переглянулись, оба встали и подошли к двери. Авербух посмотрел в глазок.
- Кто? - Щербинин насторожился.
- Мотя, кто же еще, - ответил Авербух и открыл дверь.
- Быстро, - Мотя едва переводил дыхание, - уходите, слежка за вами…
- Ты уверен? - с иронией переспросил Щербинин.
- У вас нет ни минуты, - отдышался Мотя.
Авербух со Щербининым переглянулись.
- Он это, - ухмыльнулся Авербух, - в детектив с нами решил поиграть, - да, Мотя?
- Какой детектив? - Мотя вытаращил глаза. - У меня информация есть… Короче, надо срочно уходить.
Ему не дали договорить:
- А кто сказал?
- Кто надо, - сердито отрезал Мотя. - Сказали, что у вас нет времени, нужно быстро смываться.
Щербинин и Авербух не мешкая начали собираться. Уложили в сумки кассеты, аппаратуру, упаковали все самое необходимое.
- Хорошо, что девушек отправили…
- Точно… Возни бы с ними было…
- Все, - сказал Мотя.
Теперь в квартире ничего не напоминало о том, что здесь располагалась подпольная студия, на которой снимали жесткое порно. Еще раз проверив комнаты на предмет обнаружения компрометирующих улик, все трое подхватили сумки и, заперев дверь, ушли.
34
"- Ты кто такой, откуда?
Я ему не сразу ответил. Мало ли, думаю. А потом решил: чего мне особенно прятаться? Если Голубя на меня наведут, так им имени моего для этого не надо. Одна татуировка чего стоит. По ней меня всякий, кто в курсе, узнает.
- Колей, - говорю, - зовут. Книжник - кличка. А сам из Вышнегорска.
- Это где?
Мы тогда с теми двумя по проспекту ехали. Длинный такой. Не помню названия. Там еще площадь посередине и памятник железный. Гагарину. А может, и не Гагарину, черт его знает. Я по сторонам глазею. Во-первых - просто интересно, я на машине еще в том районе Москвы не ездил, а во-вторых - пока дома на проспекте разглядываю, думаю, как да что отвечать. За дурачка держат - ладно. То и буду из себя строить.
- Вы, дяди, не знаете, наверное. Там завод цементный. Во-от такой большой.
И руками размахиваю - типа показываю, какой большой у нас завод! Они кивают, ничего. И все улыбаются. Особенно тот, за рулем который. Его
Авербух зовут. А второй - Щербинин. Но это я уже потом узнал, позже. А тогда еду да слушаю, как мне Авербух этот самый втирает:
- Ну ничего, скоро приедем - поешь. Отмоешься.
И со Щербининым переглянулся. Действительно, скоро уж и приехали. Дом обычный, многоэтажка.