5
Личность жертвы
Я сел в "форд" и включил зажигание. В этот момент мимо проехала машина и я увидел на ее крыше надпись: "Полиция". Она не была освещена, но свет от вывески кафе позволил разобрать это слово. Эшер, возможно, был слишком далеко, чтобы эти полицейские могли направляться на место преступления. В моей голове еще был туман, и появление полиции заставило меня собраться с мыслями. Я выбрал бриллианты миссис Клайтон потому, что они были достаточно крупными. Их можно было заново огранить так, что никто не догадался бы об их происхождении. А поскольку я сам обтачивал камни, я мог обращаться с ними, как обычно, будто никого и не убивал.
Если отложить это в сторону, я отдавал себе отчет, что могли быть и другие элементы, которые я пока видел не в том свете или с неверной точки зрения. Мне требовалась ночь отдыха, чтобы взглянуть на ситуацию ясно и беспристрастно.
Мои нервы подверглись новому испытанию, более суровому, чем когда бы то ни было. После кражи у миссис Эндерсон я едва сомкнул глаза и теперь спрашивал себя, смогу ли заснуть в эту ночь. Я часто задавался вопросом, как поведу себя, если возникнут неприятности, но всегда уходил от ответа. Мне казалось бессмысленным ломать голову над тем, что никогда не произойдет. Но теперь я был встревожен. Я достал бумажник и вынул из него маленький конвертик с двумя таблетками снотворного. После дела Эндерсон я сказал себе, что не могу проводить без сна ночь после кражи. Наличие этих таблеток меня успокоило и само по себе, и потому, что доказывало, насколько я предусмотрителен как в этом, так и в других деталях. Я взял их из пузырька с лекарством, которое врач два года назад прописал Лилиан. В то время она страдала от бессонницы после одной из наших ссор по поводу "другой женщины".
Я включил мотор и медленно выбрался на шоссе, бросив взгляд в ту сторону, куда уехала полицейская машина. Я спрашивал себя, что буду делать, если меня начнут преследовать, обгонят и остановятся перед моей машиной? В конце концов, в моих карманах лежало все содержимое сейфа Клайтонов.
Следующая проблема была мне знакома, но стала более настоятельной и, может быть, более сложной из-за убийства: где провести ночь?
Я редко возвращался после кражи на то же место, а если делал это, то с интервалом в несколько месяцев, а то и в год. Расследования, проводимые полицией и детективами "Уэдлейка" и других страховых компаний, научили меня, что лишнее слово или случайная встреча могут навести полицию на след злоумышленника. Чтобы уменьшить риск быть арестованным, для переодеваний я пользовался различными вокзалами и работал в разных кварталах. Иногда я переодевался в машине, но всегда боялся, что кто-нибудь появится в неудобный момент и проявит излишнее любопытство. Я отправлялся на вокзал, чтобы забрать чемодан с моей обычной одеждой, потом шел в отель типа "Палас" или "Кемберленд", всегда выбирая большую гостиницу. Прежде всего мне были нужны комфорт, полная разрядка и чувство затерянности в толпе. В разгар туристского сезона я обычно бронировал номер заранее, но в апреле или мае это было излишним, и в тот раз я этого не сделал. Я доехал до центра Лондона и там решил, что на эту ночь мне подойдет "Кемберленд". Чем быстрее я лягу в постель, тем лучше.
Все прошло без происшествий, мне дали номер на десятом этаже. Я был уверен, что носильщик, несший мой чемодан, горничная и работник отдела регистрации сменятся, когда я буду уходить утром. Я всегда проверял это, потому что хотел убедиться, что никто не интересуется мной больше обычного. Войдя в номер, я запер дверь на ключ и на секунду прислонился к ней. Напряжение постепенно уходило, оставляя странное ощущение отупения.
Когда я шел через комнату, мои колени еще дрожали. Я вошел в ванную, посмотрел на себя в зеркало и… замер.
Мои руки поднялись, а рот медленно открылся. Над правым глазом было маленькое пятно крови, а на лбу - большая царапина.
Я осторожно приблизился к зеркалу. Мне казалось, что я задыхаюсь: ведь все те, кто видел меня внизу, видели и эти ранки. Я заставил себя осмотреть их внимательнее. Любой поймет, что человек с длинными ногтями расцарапал мне лицо. Я вспомнил того, кого убил, как он попал мне пальцем в глаз, как его Ногти причинили мне боль, когда он срывал с меня маску. Когда я смотрел в зеркало, передо мной открылась ужасная правда: под ногтями убитого остались кровь и частицы кожи, а следовательно, полиция будет искать человека с царапинами.
Пришлось бороться с новым приступом тошноты. Я вымыл лицо, не обращая особого внимания на ранки, но стараясь не касаться больных мест головы. Я снова подумал о газетах, которые не замедлят приступить к поискам сведений о мужчине с царапинами на лице или на руках. Полиция допросит швейцаров и дежурных гостиниц. След моего пребывания в "Кемберленде" найдут легко… Но это произойдет не сегодня вечером. Расследование начнет полиция графства Суррей, которая наверняка не обратится в Скотленд-Ярд раньше завтрашнего дня. У меня было достаточно времени. Когда я уйду завтра, никто не узнает, кто я такой, если какой-нибудь знакомый не заметит меня в отеле или в тот момент, когда я буду из него выходить.
Я закрыл глаза и попытался взять себя в руки, убеждая, что напряжение и волнение, вызванные убийством, ослабили мой здравый смысл и я вижу больше опасностей, чем есть на самом деле. В действительности я знал, что к аресту убийц порой приводят самые невинные мелочи, но эту истину я повторял себе недостаточно часто. Я открыл глаза и внимательно осмотрел царапины. Та, что в углу глаза, как раз над веком, была маленькой, хотя и сильно кровоточила. Оторван мог быть только крохотный кусочек кожи; для лабораторного анализа этого, возможно, было недостаточно. Царапина на лбу почти исчезла, когда я умывался, остался только розовый след. Но когда я осмотрел ее получше, то заметил, что кожа была сильно содрана. Невозможно было догадаться, сколько кожи вырвано ногтями того человека. Я был уверен, что скоро узнаю все подробности, потому что суперинтендант Плейделл из Скотленд-Ярда расскажет о них в конторе, даже если газетам не дадут разрешения публиковать это.
Щипала только царапина возле глаза, но это было не страшно. Я вынул из чемодана маленькую аптечку, необходимую при моих ночных походах. В ней лежал тюбик мази, самой эффективной для лечения таких маленьких ранок. Я немного выдавил ее и втер, но это легкое движение заставило кожу дернуться и сделало резче боль в висках, там, куда давили пальцы того человека.
Я быстро принял душ и после этого заметил один обнадеживающий признак: мне захотелось есть. Единственным выходом было заказать омлет или сандвич, и я поколебался всего секунду или две, прежде чем снять трубку. Когда мне принесут еду, будет достаточно крикнуть из ванной, чтобы заходили, и никто не увидит следов на моем лице. Я стал гораздо спокойнее. Это произошло потому, что шок от обнаружения царапин заставил меня действовать быстро и оценивать ситуацию более здраво. Если не считать этих следов, я не имел никакой причины думать, что исход дела будет сильно отличаться от завершения моих предыдущих краж. Только случайность могла вывести полицейских на мой след. Но меня беспокоили мои собственные реакции. Я почти потерял голову… И, если бы радом со мной кто-нибудь был, я бы наверняка вел себя виновато.
Действительно ли я чувствовал себя неуверенно из-за того, что убил человека?
Блюдо сандвичей с поистине восхитительной ветчиной и виски с содовой подняли мне настроение. Я выпил снотворное с последним глотком виски, повесил на наружную ручку двери табличку "Не беспокоить" и лег в постель. Матрас был удобным, а простыни приятно пахли. Минут десять мой мозг занимали обрывочные мысли, сомнения и тревоги, но скоро мне захотелось спать: начали действовать таблетки. Это придало мне смелости. Я хорошо отдохну ночью, проснусь свежим, выспавшимся и смогу четко обдумать, что делать. Кстати, узнаю, кого убил: Тим-как-дальше?
Последней осознанной мыслью было, что я ненавижу человека из "Красного дома", умер он или нет. Если бы его там не было, не было бы и неприятностей и страхов. Оглядываясь назад, я, конечно, понимаю, что эти мысли были нелогичными, но было легко недооценить влияние, оказанное на меня прошедшими годами. Я пришел к тому, что стал считать свое занятие законным или, по меньшей мере, нормальным. Любой человек, мешавший ему, был мне антипатичен. В следующие дни я много раз спрашивал себя, что происходило в моей голове, до какой степени ложны мои понятия и насколько ненормальным я стал? Но в тот вечер я не считал себя ненормальным. Я просто ненавидел человека, которого убил, и не испытывал ни малейших угрызений совести.
Снотворное заглушило страх.
Когда я проснулся, было почти одиннадцать часов. Меня это нисколько не беспокоило: я всегда брал выходной на следующий за кражей день, чтобы иметь время оправиться от напряжения и решить, что нужно делать. Эта манера действовать была причиной подозрений Лилиан. Я никогда не рассказывал ей о клиентах, с которыми встречался, и она думала, что они вообще не существуют. Я не решался придумывать клиентов. Трудно точно запомнить вымышленные детали. Дирекция "Уэдлейка" предоставляла мне время от времени два-три дня на "прощупывание почвы", не требуя отчета в том, что я проделал. Это объяснялось тем, что я заключал для компании очень много договоров. Впрочем, несколько лет назад мне пришлось усиленно поработать, чтобы получить эту привилегию. Я выдвинул довод, что для заключения крупных страховых договоров нужно задолго тщательным образом изучать ситуацию. Я сказал, что один или два дня на свежем воздухе, в деревне, помогают составить план кампании. Один из старейших членов административного совета попросил меня доказать мою точку зрения на практике и поставил передо мной серьезную задачу: получить долю в акциях фирмы "Фей и сын, страховые агенты", которая заключала огромное количество договоров с морскими компаниями и продавцами автомобилей. Я попросил неделю отпуска на размышления и вернулся с очень простым планом: предложить директорам "Фея" долю акций "Уэдлейка". Мне потребовалось полчаса, чтобы убедить их, что другого способа повлиять на бизнес нет. И мои директора согласились, что моя "неделя размышлений" не пропала даром. Результаты подтвердили это, и с того момента мне предоставляли короткие отпуска без проблем, а поскольку я брал их каждые две-три недели, совпадение времени кражи с одним из моих отпусков не должно было привлечь внимание.
Я заказал завтрак и попросил принести мне газеты. Затем я позвонил дежурному администратору, чтобы сохранить за собой номер до часа, а не до полудня. После этого я осмотрел царапины. Та, что возле глаза, была почти незаметна и должна была совершенно исчезнуть через день-два; та, что на лбу, должна была продержаться еще несколько дней. Голова болела, но, пока я не касался больных мест, все было нормально.
Я должен был найти объяснение, удовлетворяющее и домашних, и сослуживцев. Мне потребуется простое объяснение, чтобы отделаться от их любопытства и насмешливых вопросов. Это меня не особо беспокоило. Зато когда я брился, то был сильно озабочен состоянием моего мозга и нервов. Я чувствовал себя совершенно нормально. Ночь сна произвела на меня то действие, на которое я надеялся, и я был способен ясно рассуждать об основных проблемах: как поступить с бриллиантами, деньгами и "фордом". Не сознавая, что делаю, я в очередной раз отогнал мысль о катастрофе, сказав себе, что ее не будет.
Я знаю, что годы легких удач приучили меня рассчитывать только на успех и никогда не думать о провале. Мысль, что может произойти крах, казалась мне необоснованной.
"Фордом", стоившим мне двести семьдесят фунтов, следовало пожертвовать. Шины наверняка оставили отпечатки в том месте между деревьев, где я его оставлял, а полиция будет заниматься убийством больше, чем простой кражей. Прежде чем взять мой чемодан, я припарковал машину у Паддингтонского вокзала, пусть там и остается. Может быть, пройдут недели, прежде чем полиция установит, что рисунок ее шин совпадает с оставленными недалеко от места преступления следами. Принятие этого решения придало мне смелости. Мне не терпелось получить завтрак и газеты. Я отчетливо помню, как подумал, что должен был бы испытывать угрызения совести, что хладнокровное убийство человека должно было потрясти меня. Но меня беспокоило только одно: моя собственная безопасность. Еще я вспомнил, что служил в коммандос, где меня научили убивать именно так, и что в армии я убивал много раз, но этот аргумент не показался мне убедительным. Больше всего мне помогали глубокая ненависть к этому самоуверенному человеку и злость за ту боль, что он мне причинил. Я спрашивал себя, что стал бы делать, если бы он оказался хорошим парнем, но это было пустой тратой времени, а мне надо было заниматься действительностью. Итак, я не испытывал угрызений совести, мои нервы были спокойны, и, наконец, моя голова была ясной.
Это подтвердилось, когда сильные удары в дверь удивили меня, но не напугали. Я был уверен, что это принесли завтрак. Я открыл дверь. Но это был портье с утренними газетами. Я заплатил ему и дал чаевые, внимательно наблюдая за ним. Казалось, в его взгляде не было ничего необычного. Он убрал мои деньги в карман. Я вернулся в комнату и развернул газеты.
Сверху лежала "Дейли глоб". Четверть ее первой страницы занимало лицо моей жертвы под броским заголовком:
УБИТ ГЕРОЙ
УКРАДЕНО БРИЛЛИАНТОВ НА ДЕСЯТЬ ТЫСЯЧ ФУНТОВ.
6
Национальный герой
Выходит, я убил национального героя.
Это открытие смутило меня больше, чем что бы то ни было, и изменило ход моих мыслей, заставив думать, что, раз этот человек был известной личностью, полиция поведет расследование с удвоенной энергией. Дело получит широкое освещение в газетах и, возможно, на радио и по телевидению, и это продлится долго. Я подошел к кровати, сел и начал медленно читать статью. Она не сообщила мне ничего, кроме имени убитого; ничто не указывало на то, что полиция кого-либо подозревает.
Майор Тимоти Уайт Маллен был награжден крестом Виктории за свой героизм в Корее, где он в течение трех дней без воды и пищи сдерживал натиск северокорейских орд, чем спас жизни более пятидесяти своих подчиненных, занимавшихся специальными саперными работами. Также майор Маллен был кавалером Военного креста, полученного за подвиги во Франции, когда в возрасте девятнадцати лет руководил группой коммандос, которая…
Значит, мы оба были бывшими коммандос.
Детали убийства были даны сжато и ясно со слов миссис Клайтон. Я обратил внимание, что ни ее фотографии, ни фото ее дочери опубликовано не было. В коротеньком абзаце упоминалось, что она пострадала от полученного шока и находится под медицинским наблюдением, а о ее дочери заботится соседка.
Орудием преступления был трехгранный инструмент, возможно, специально заостренный. Вероятно, речь идет о трехгранном напильнике, используемом для некоторых слесарных работ. Металлическая стружка, найденная на полу комнаты, где был убит майор Маллен, указывает, что убийца подтачивал ключи, чтобы открыть сейф.
Затем шли короткое описание пропавших драгоценностей и указание, заинтриговавшее меня:
Также похищено около двухсот фунтов в бывших в употреблении однофунтовых банковских билетах…
Ни слова о семистах пятидесяти фунтах в пятифунтовых бумажках. Это умолчание не могло быть случайным: должно быть, полиция попросила газетчиков не упоминать про пятифунтовые купюры, но я не видел причин для этого. Я не понимал, какое это могло иметь значение, если обращаться с деньгами очень осторожно. Я отложил газету, услышав, что в дверь стучит гарсон. Человек маленького роста, очень нервный, с зубами белыми, как на рекламе зубной пасты, и черными волосами, напоминавшими волосы Роберта, принес мне завтрак. Утром я почти не думал о Лилиан и детях. Они, несомненно, были взволнованы известием об убийстве. Мне действительно не повезло: убийство любого другого человека занимало бы первую страницу один день, а это останется на неделю. Мне было нетрудно представить себе возмущенные замечания людей.
Мне показалось, я снова слышу его жестокий голос, вижу его угрожающие движения. Я помню, что в моем батальоне коммандос были люди такого типа: почти нечеловечески смелые и абсолютно безжалостные к себе подобным. Их было немного, но Тимоти Маллен принадлежал именно к этой категории.
Яйца и сосиски моего завтрака были горячими и, что меня приятно удивило, оказались вкусными. Каждый глоток доставлял удовольствие. Закончив, я почувствовал себя совершенно уверенно. У меня не было никаких причин портить себе нервы. Когда будут спрятаны драгоценности, деньги и напильник, я могу позволить себе забыть об этом. Я спрашивал себя, почему Маллен не понял, что я собирался делать, почему такой человек, как он, пошел на риск. И еще я старался найти причину молчания о пятифунтовых купюрах. Мне пришла в голову мысль, что полиция может знать их номера и, умалчивая о них, надеется, что я постараюсь их потратить. Но я был слишком хитер, чтобы сделать это.
Я ушел из гостиницы без двадцати час. Драгоценности и деньги лежали в моих карманах, а не в чемодане. Я понимал, что так разгуливать опасно, но убеждал себя: маловероятно, чтобы кто-нибудь положил мне руку на плечо и попросил следовать за ним в Скотленд-Ярд. Однако мне не хотелось покидать иллюзорную безопасность, которую давал отель. В конце концов, это была нормальная реакция. Я заставил себя перебрать в памяти все, что сделал, и пришел к выводу, что не брался голыми руками ни за одну деталь "форда". Это укрепило мое решение оставить его там, где он стоял. Я поехал на такси к вокзалу Ватерлоо. Поставив ноги на чемодан с подержанной одеждой, я рассматривал заголовки, сообщавшие почти все одно и то же:
УБИТ ГЕРОЙ