Накрыли стол для чая, достали старые альбомы, где была масса, огромная масса фотографий, семейных и театральных, где лежали хрупкие пожелтевшие газетные вырезки с хвалебными рецензиями на новую роль Славяны Ожеговой, на бенефис Славяны, на премьеру спектакля с Ожеговой в главной роли.
Верочка спросила о семье, о детях. Узнав, что у Ожеговой своих деток не было, искренне посочувствовала:
– Одиноко вам, наверное, сейчас…
– Вы знаете, Верочка, одиноко мне без театра. А дети… Увы, я столько раз играла материнство, что поверила, будто пережила его на самом деле. Да и племянник есть у меня, сын сестры. Он хороший мальчик, добрый. А то, что пьет… Так время такое…
Рассказав гостье о Пашке, Славяна немного огорчилась, потускнела.
Вера поспешила перевести разговор на театральные воспоминания. Славяна улыбнулась, она снова была прекрасна. Ее лицо, умевшее выразить любое из человеческих чувств, раскраснелось от удовольствия воспоминаний, от благодарности к внимательной слушательнице, от счастья быть услышанной. Верочка тоже выглядела взволнованной: она забыла про свой блокнот и про свой научный интерес, а просто слушала, широко раскрыв удивленные глаза, в которых временами стояли самые настоящие слезы.
После чая с тортом и воспоминаний Славяна ощутила неимоверную усталость. Глаза просто слипались, видимо, давление упало. Или поднялось. Ожегова понятия не имела, чем различаются эти два состояния, поскольку неурядиц с давлением в ее скромном списке физических недомоганий не было.
И голова закружилась, и ноги похолодели. Верочка обеспокоенно взяла ее за руку, посчитала слабый старческий пульс, заботливо помогла прилечь на диван. А когда старая актриса уснула, деловито прочесала все ящики и комоды в поисках паспорта и документов на квартиру.
Перед уходом девушка еще раз подошла к старушке. Лицо на подушке было таким белым, что она снова стала искать пульс на худеньком запястье.
– Нет, – твердила она, – нет, не может быть!
Это всего-навсего диланиум, от него не умирают, он обещал…
Глава 3
ОСТАВЬТЕ МЕНЯ В ПОКОЕ!
Она появилась на кухне: волосы собраны на затылке, лицо гладкое, совсем не китайское, а очень даже милое. Села за стол, придвинула чашку кофе, потянулась к сигарете.
– Как спалось? – глупо спросил Паша, угодливо протягивая ей огонь.
– Хорошо…
Паша ждал удобного момента, чтобы сказать, что ему, дескать, надо уходить, и он с удовольствием проводит ее до остановки. Все равно за бутылкой идти! Однако девушка все сидела и сидела над чашкой, не притрагиваясь к кофе. Вот уже и сигарета обратилась в смятый на дне пепельницы бычок, и была подкурена другая…
– Вы не спешите? – неожиданно для себя самого ляпнул хозяин.
Девушка вздрогнула и подняла на него глаза. К своему изумлению, Паша обнаружил в этих карих глазах выражение, которое раньше видел только в кино, у героинь триллеров типа "Крик" или "Рассвет мертвецов". Чем же он так напугал ее?
– Я… мне некуда спешить. Можно я еще тут побуду?
– Ты из дома убежала? – В голосе Седова зазвенело легкое раздражение, он даже не заметил, как перешел на "ты". – А мама волноваться не будет?
Девушка снова опустила глаза. Потом вдруг сказала:
– Я могу заплатить. Мне надо на время спрятаться.
А вот этого Паша и вовсе не любил! В таких вот фразочках многое можно упрятать: и желание придать себе немного криминального флеру, и спекуляцию на сочувствии, и ловушку для идиота, вдруг возомнившего себя Ланселотом.
– Если у тебя проблемы – иди в милицию, – посоветовал он мрачно. – Извини.
Глядя на него с тем же самым выражением ужаса, она сумбурно заговорила:
– Мне придется вернуться, он все равно меня найдет. Ох, проснуться бы и начать все заново! Просто жить, просто по улицам ходить…
По мере развития ее "сюжета" Паша чувствовал, как нарастает в голове тягучая боль. Девушка уже казалась ему яркой представительницей породы отпетых грузчиц. Встречались ему такие еще во времена службы в милиции. Рассказы грузчиц скрывали разное. Одна такая была воровкой, другая – мошенницей. Но попадались и совсем туманные экземпляры – наркоманки или дурные от скуки жены богатых мужей. Вот именно к последнему типу и отнес Паша свою новую знакомую.
А она все говорила, нервно помахивая рукой с потухшей сигаретой:
– Он говорит одно, а делает другое. Я много чего вытерпела…
– Погоди, – перебил ее Паша. Он уже допил свой кофе, и теперь во рту высыхал вкус дешевой растворимой бурды, сладкий и горелый. – Мне нет дела до всех этих подробностей. Пойди к своим друзьям-подругам, отсидись у них.
И тут, к растущему раздражению алчущего Пашки, зазвонил дверной звонок. Он сразу решил, что это Лилька, и пришла она, как всегда, со своим любопытством и тарелкой горячих пирожков.
Он открыл дверь, намереваясь перехватить воображаемую тарелку, одновременно не пустив благодетельницу в свое логово. Однако в дверном проеме вместо невысокой Лили стояли два крупных мужика в одинаковых серых пальто. Паша только и успел мяукнуть: "Вам ко…", как его решительно задвинули входной дверью в узенький коридорчик, а потом и вовсе ухватили за шиворот.
– Где Эля? – спросил один из мужчин. – Бармен сказал, что она ушла с тобой!
– Кто? – хрипло переспросил Пашка. Инстинкты человека, побывавшего в мордобойных ситуациях не единожды, подсказали не сопротивляться.
– Жена моя где?
Из кухни в комнату метнулась отчаянная тень.
Мужики бросили Пашку и рванули за ней. Паша потряс головой и пошел к месту действия. Там разворачивалась мелодрама: гостья Павла, белая как полотно и натурально стучащая зубами, забилась в угол, а посетители наступали на нее, выговаривая в два голоса:
– Немедленно возвращайся домой! Знаешь, что тебе за это будет?!
Внезапно девушка вскочила. Паша с изумлением заметил, что она делает рывок к окну, словно позабыв, что находится на седьмом этаже!
Один из мужчин ловко преградил ей путь. Она, вскрикнув, приостановилась, и тогда он ударил ее наотмашь по лицу. Девушка отлетела на добрых два шага, с силой врезавшись в стену, безвольно стекла на пол. На выцветших обоях осталось кровавое пятно.
– Эй! – возмутился Пашка. – Нельзя же так!
Ударивший Элю ничего хозяину квартиры не ответил. Он аккуратно подобрал полы своего пальто, склонился над девушкой, лежащей, будто тряпичная кукла, облитая кетчупом.
– Ничего, – сказал он, поднимая ее на руки. – Отойдет!
Второй тип в сером пальто обернулся на Пашину гневную реплику.
– Вы простите нас… – сказал он совершенно иным, крайне вежливым и деликатным тоном. – Можно вас на пару слов?
Паша не мог оторвать глаз от безвольной женской руки. Его возмутила эта грубая и беспощадная расправа. Но, осадил он себя, в сущности, какое ему дело?
– Видите ли, – снова заговорил мужчина. Павел оторвал взгляд от светлого пятна волос, растаявшего в полутьме коридора, и поднял глаза на собеседника. Лицо этого человека явно привыкло менять свои выражения быстро и убедительно. – Видите ли, это семейное дело, так сказать. Эля немного не в себе. Так вот, мы нашли для нее хорошего специалиста, а она убегает, не хочет лечиться. Это все очень тяжело и хлопотно, понимаете? – Он достал из кармана тяжелый, блеснувший желтым металлом портсигар и одним гусарским жестом откинул крышку перед самым носом Павла. – Я просто хочу попросить вас не рассказывать никому о том, что произошло, и вообще о том, что Эля была у вас. Мы договорились?
Паша сделал вид, что портсигара не заметил, ему было неприятно. Мужчина расценил выражение испитого и помятого лица парня по-своему.
– Вот, возьмите! – Вместо портсигара перед Пашкой возникла веселенькая зелененькая бумажечка.
Он брезгливо наморщил нос, усыпанный рыжими веснушками, и, поворачиваясь спиной к протянутой купюре, сухо сказал:
– Катитесь отсюда.
У ларька Паша нарвался-таки на встречу с Лилей. Увидев кузину, он вздохнул: их отношения с сестрой всегда были сложными. Проблема заключалась в излишней болтливости Пашиной двоюродной сестры.
Самый яркий случай, иллюстрирующий ситуацию, произошел в третьем классе. В свои десять лет Пашка увлекся пиротехникой. В те времена петардами на улицах не торговали, приходилось самостоятельно раздобывать порох, селитру, спички и прочие расходные материалы. К тому же надо было самому изготавливать боеприпас, рассчитывать пропорции составляющих так, чтобы достичь максимальной боевой мощи снаряда. Паша в этом деле был талант – его самодельные бомбы взрывались круче всего.
Вот однажды и бабахнуло… На первом этаже их жилого дома повылетали несколько стекол, жильцы страшно перепугались. Пашка понял, что надо ложиться на дно. Зато Лиля была в курсе Пашкиного подвига и очень гордилась своим талантливым братом. Благодаря ей Пашку изобличили, и ему здорово досталось.
Потом Лилька ляпнула в школе, что Паша влюблен в Инну Мордовцеву, и все над ним смеялись. Потом кузина разболтала про курение за зданием школы…
Сейчас Лиля была располневшей домохозяйкой при муже-бизнесмене: любимые дети, полон рот забот, сериалы, парикмахерская и магазины. Пашина дорогая тетя Слава отзывалась о ней: "Если о женщине говорят, что она хорошо готовит, значит, больше о ней сказать нечего!"
Лиля, как и тетя Слава, любила Пашку и пыталась о нем заботиться. Паша, как мог, отбивался. Вот и сегодня у ларька он уже приготовил пару отражающих заботу фраз, но они не пригодились – Лиля была чем-то подавлена. Заметив это, он сам остановился перед ней.
– Ты чего такая грустная?
Кузина подняла на него покрасневшие глаза.
– Да так, – голос звучал непривычно вяло, – у мужа неприятности. И еще в аварию попал…
– Серьезно разбился?
У мужа Лили, Звонарева, был цех по производству мягкой мебели. Еще у него был бзик на автомобилях в стиле ретро, он имел пару редких и весьма ценных динозавров, участвовал во всяких выставках и автопробегах, где собирались такие же чокнутые на рухляди энтузиасты.
Учитывая последнее обстоятельство, Паша задал и второй важный вопрос:
– На чем ехал?
– На "порше" своем любимом. Управление отказало…
Она пояснила, хлюпая носом, что Звонарева подвел "Порше-911" 1963 года производства.
– Леше и ноги переломало, и ребра! Чудом жив остался. – Лиля расплакалась навзрыд. – Так мало что он разбился! – продолжила Лиля. – Оказывается, Леша вез при себе в машине чужие деньги, а после аварии они пропали. Там очень много денег было, очень! И Леше теперь только и остается, что цех свой продавать. Уже и покупатель есть. Сразу мухи налетели! – Она вдруг взяла Пашу за рукав. – Пашка, а может, ты нам поможешь?
– Чем это еще? – пробормотал он, пытаясь мягко освободиться от ее маленькой, цепкой в отчаянии руки.
– Ну как же! Ты же в милиции работал, ты же сыщик! Может, попробуешь эти деньги найти?! Мы заплатим, хорошо заплатим. Тебе бы я доверять могла…
При одной мысли о том, чтобы вернуться в настоящую жизнь, взять на себя ответственность за чьи-то судьбы, Паша испытал тяжелейший приступ тоски.
– Нет, Лиля, я не могу за такое взяться!
– Прошу тебя! Они разом смолкли.
"Выпить! – скомандовал себе Паша. – Срочно выпить!"
– Извини, – буркнул он, стараясь не смотреть в глаза кузины, и пошел к ларьку.
Дома, на кухне, Паша раскупорил бутылку, достал стакан, но не налил в него ни капли, а просто поднес бутыль ко рту и сделал один жадный большой глоток. Сейчас отпустит, сейчас все пройдет…
Глава 4
БУДЕТ ЛЕГЧЕ
Центр красоты "ВИП-персона", или, как говорили в народе, "Выпь с фасоном", славился на весь Гродин своими изысками и ценами. Особенно ценами. Правду сказать, большинство дам Ларисиного круга были уверены, что дорогое – это самое лучшее.
Те, кайфующие, были в основном красотки из городских низов. Они лет до восемнадцати прожили в кошмарных панельных квартирах с кучей родственников и хорошего в плане шмоток видели мало. Потом красотки повыскакивали замуж за богатых дядь и начали швыряться деньгами, искренне думая, что это и есть счастье.
Другое дело – Лариса. Она выросла в достатке, ее одевали в самые модные тряпки, она проводила летние каникулы в "Орленке" или на Золотом берегу.
При этом мама и папа объясняли своей девочке, что вещи и поездки – это не самое главное в жизни. Главное – отношения, чувства, друзья, любимые, прочитанные книги. Главное – стать в этой жизни кем-то нужным, приносить людям пользу, заслужить их уважение. Тогда и материальное благополучие приложится. Но если и не приложится, можно обойтись тем, что есть.
Любуясь своими родителями, не всегда всем довольными, но счастливыми тем, во что они верили, Лариса полностью приняла их мировоззрение.
Она вышла замуж, родила детей и жила согласно родительским идеалам. А потом как-то сразу все изменилось. И где Лариса недоглядела? Почему не чувствовала мягких шагов пустоты за своей спиной? Когда же эта пустота разом поглотила ее, вдруг очнулась, поняла – уже поздно!
Муж стал важным, очень важным человеком. Он стал крупной шишкой на Гродинском химическом и теперь жил своей деловой жизнью. Он изменился, стал надменным, растолстел. Муж, единственный мужчина Ларисы, больше не мог вызвать в ней прежнего чувства. От образовавшегося на месте умершей любви пустого места в душе Ларисы было холодно.
Дети, такие близкие и милые существа, те самые мордашки, те самые всегда липкие от конфет ручонки, вдруг тоже отдалились невозможно, перешли в совсем иное измерение. Будто бы новое тысячелетие наступило для них, но не наступило для опешившей от своей внезапной пустоты Ларисы.
Но окружающим этого показывать было нельзя. Приходишь в эту самую "Выпь" и поешь свою песню: "Муж?.. Ой, он столько работает! Просто удивляюсь, откуда энергия берется? И на все его хватает: и бизнесом он руководит, и на заседания в Думу мотается, и с детьми уроки делает! Вот, новый мобильник подарил. Шутишь, сорок штук?! Все восемьдесят!.."
О том, как Ларисе одиноко, на самом деле знала только ее ближайшая подруга – Наташа Волохова. Наташе в жизни меньше повезло, чем Ларисе. Волохов был отставным офицером, работал охранником в гастрономе самообслуживания и звезд с неба не хватал.
Лариса всегда старалась помочь подруге – дарила ее детям вещички, самой Наташе – бытовую технику, весьма облегчавшую кухонное ярмо, да и вообще помогала, как могла. Недавно Ларисе удалось уговорить Наташу на курс омолаживающих масок и визит к парикмахеру-стилисту, в "ВИП-персоне".
На Наташу модный салон произвел впечатление угнетающее: персонал салона был натаскан оценивать посетителя по одежке. На Наташу тут же повесили ярлык "Денег нет" и начинали обращаться преднамеренно небрежно, чтобы не зачастила. Наташа согласилась прийти в салон в надежде немного развеяться от монотонной жизни, а в итоге получила новый стресс.
Нет, думала Наташа, покидая салон, она будет в другом месте развеиваться – на собрании их общества "Светоч" в Доме пионеров. Прав был Опавший Лист, когда говорил, что мир вокруг нас создан из боли и разочарования.
На собрания Наташа ходила всего около полугода, потому что, впервые услышав проповедь Листа, почувствовала: проповедник говорит сердцем. Та, первая проповедь была о власти:
– …И люди эти, подобно обезьянам, карабкаются друг через друга, топчут друг друга, срываются в смердящую пропасть. Они хотят взобраться на мирские троны, будто счастье восседает там!
Молодой парень в очках и с жиденькой бородкой повернулся к сидящей между ним и Наташей девушке, шепнув:
– Это же из Ницше!
После проповеди к новичкам, которые по традиции сидели на первом ряду, подошел сам проповедник. Он спросил, как понравилась проповедь, и козлиная бородка тут же вступил в дебаты. Наташа не слишком разобралась в его умствованиях, она лишь любовалась, с каким достоинством парировал проповедник выпады молодого человека. Опавший Лист сказал то, что Наташу убедило во всем и сразу:
– Надо верить, молодой человек! У вас блудливый разум, подавивший чистую способность верить. Поэтому вы не можете распахнуть глаза и сердце навстречу правде.
После этого Опавший Лист повернулся к Наташе и улыбнулся ей.
С того памятного вечера Наташа проводила в обществе все свободное время. Ей впервые показалось, что она видит перед собой нечто настоящее. Она так устала от каждодневных проблем, от набившей оскомину работы на химическом заводе, от хлопот у плиты, от мытья посуды, от стирки. А деньги, которых все время не хватает? Ох, как же надоела Наташе эта бессмысленная бухгалтерия неудачников!
Но и Ларисе нужна была помощь – ее пустота превращалась в черную бездну. После очередной проповеди Наташа остановила Листа в фойе и рассказала ему о своей подруге и ее пустоте.
Он положил руку ей на плечо:
– Вот видишь, женщина сама дала название своей болезни – пустота! Приведи ее к нам, она заполнит пустоту светом.
Глава 5
УДИВИТЕЛЬНЫЕ ОТКРЫТИЯ В САМОМ СЕБЕ
Дня три Павел провел самым наилучшим образом, то есть в беспамятстве.
Утром после третьей дивной ночи очнулся, брезгливо обнюхал себя, убеждаясь в несовершенстве физического тела человека. Телу этому доверять было совершенно невозможно: чуть не уследил – оно уже вонючее, липковатое, в красных полосках от смятой влажной простыни.
Сам Паша с удовольствием избавился бы от своего тела, но пока удавалось в этом направлении немногое. Все, что он мог, – сделать свое существование слегка дискретным и эфемерным. Однако руки и бутылку Седов не опускал.
Из душа он выбрался с твердым намерением слегка прибраться в доме. ПХД, так сказать, парково-хозяйственный день. Начал со стирки, для чего замутил ядреный раствор стирального порошка в голубеньком вместительном тазике, добавил туда примерно стакан "тети Аси" и вывалил в эту царскую водку все свое грязное белье, накопленное за последний месяц.
Кваситься вся эта вонючая прелесть будет часов десять, а потом Паша, мудрый, хоть и ленивый до безобразия рационализатор, опустит в синенький скромный тазик рассекатель душа и зарядит на два часа горячую струю. И после, счастливый, отожмет свое бельишко. Этот метод был гордостью Седова.
Пока откисало белье, Паша разобрался со сваленным на стулья барахлом, заправил диван, протер пыль на книжных полках, с которых уже больше двух лет не доставались ни Стругацкие, ни Куприн, ни Набоков, ни Каспаров. Паша больше не читал ничего, кроме этикеток на бутылках, и не интересовался никакими партиями, кроме партии спиртного в соседнем ларьке. В приступе хозяйственности Седов даже вымыл полы, а это потребовало серьезного напряжения воли.
Гордясь собой, он вышел перекурить на балкон. Этот майский вечер для Гродина был, пожалуй, холодноват. Паша вдруг подумал, что прошли зима и весна, а он их почти не помнит.
Дерзкий ветерок сбил пепел с его сигареты и спустился вниз, во двор, где весело прошуршал по молоденьким листьям каштанов, разбросал белые конфетти с цветущей алычи и взметнул золотистые пряди волос молодой женщины, в растерянности стоящей перед подъездом. Секунду назад она вылезла из иномарки, которая теперь плавно отъезжала со двора в сторону улицы. Павел невольно пригляделся к блондинке, угадывая знакомый силуэт.
– Ага, – вслух произнес Паша.