Гунарстранна подумал: нет смысла обсуждать с Аннабет Ос теорию криминалистики. Он догадывался, куда она клонит. Вовсе не из желания спасти Катрине Браттеруд она оставила ее у себя! Ею двигало честолюбие. Кроме того, на девушку, которая попала к ним по направлению социальной службы, "Винтерхагену" выделяли муниципальную субсидию. Стремясь к успеху любой ценой, Аннабет, выражаясь библейским языком, "оцедила комара, но поглотила верблюда". Точнее, ей пришлось принести в жертву профессиональную этику.
– Пока никто не знает, что произошло в ту ночь. – Инспектор старался подобрать доверительный тон. – Никто не знает, почему сегодня Катрине пришлось хоронить. Так что давайте не будем делать голословных выводов. Достаточно сказать: вы лечили пациентку, которую по большому счету не имели права держать у себя. Известно ли кому-то, кроме вас, о прежних… отношениях вашего мужа с Катрине?
– Нет.
– Почему вы так уверены?
– Потому что в местах вроде нашего центра слухи невозможно хранить в тайне.
– В разговорах с Катрине вы ни разу не обсуждали вашего мужа?
– Ни разу.
– Вы никогда не заговаривали с ней о… ее отношениях с вашим супругом?
– Нет.
– А она когда-нибудь заговаривала с вами об этом?
Аннабет закрыла глаза и покачала головой.
– Нет, никогда.
"Никогда, – подумал Гунарстранна. – Катрине наверняка догадывалась, что Аннабет все известно. И всякий раз, как Аннабет беседовала с Катрине, она помнила о том, что ее муж покупал услуги девушки… А девушка, со своей стороны, наверняка чувствовала отношение Аннабет к себе. По-другому и быть не может!"
Вода из лежащего на полу шланга добралась до его ног; струйка потекла дальше по плиточной дорожке.
– Может, выключить воду? – предложил он, подходя к крану. Он повернул его, выпрямился и выжидающе посмотрел на Аннабет. Она не двинулась с места. – Знаю, говорить об этом вам неприятно, – продолжал он. – Но я обязан выяснить все возможные мотивы преступления. Если предположить, что Катрине не знала угрызений совести, в таком случае их прошлое – точнее, то, что ваш муж, руководитель центра, пользовался ее услугами…
Аннабет ненадолго закрыла глаза. Гунарстранна помолчал и все же продолжал:
– …В таком случае можно предположить, что прошлое давало Катрине власть над вашим мужем. Она не пыталась шантажировать его или как-то демонстрировать свою власть над ним?
– Нет, никогда.
– Вы, похоже, вполне уверены.
Аннабет сняла перчатки и быстро подошла к нему.
– Дорогой мой, Катрине хотела избавиться от своей зависимости. Вот почему я оставила ее у себя. По-моему, у меня еще ни разу не было такой мотивированной пациентки, как Катрине. И одно ваше предположение о том, что она могла шантажировать Бьёрна… да ей такое и в голову не приходило!
– Возможно, вы просто не хотите рассказывать о том, что ваша пациентка оказывала давление на вашего мужа.
– Зачем мне что-то скрывать? Я бы не потерпела, если бы она попробовала шантажировать Бьёрна!
– Дело в том, что желание избавиться от шантажиста – отличный мотив к убийству.
Аннабет громко расхохоталась.
– Ну вот, теперь вы гоняетесь за тенями! Бьёрн! Мог ли Бьёрн убить Катрине? – Она снова расхохоталась. – Извините, но ваши предположения совершенно нелепы. Поверьте мне, Гунарстранна. Бьёрн Герхардсен отлично умеет обращаться с цифрами и иногда выбирается в какое-нибудь сомнительное заведение, чтобы удовлетворить свою мужскую похоть. Но во всем остальном… Когда мы летом ездим на рыбалку в Сёрланн, убивать пойманную им рыбу приходится мне. Если в нашем летнем домике в горах в мышеловку попадает мышь, он не может даже смотреть на нее. Убирать мышь приходится мне. По правде говоря, Бьёрн – хороший мальчик, но нежный, как пастила.
Гунарстранна молчал. Он размышлял над тем, что только что услышал. Они шли рядом между столами с рассадой. Вместе вышли из теплицы. "Хороший мальчик, но нежный, как пастила". Аннабет Ос не видит в своем муже мужчину…
Они направились к парковке.
– Поверьте, Гунарстранна, ваши домыслы нелепы. Катрине хотела вылечиться. Она выбрала нас, потому что поняла, что мы можем ей помочь.
Инспектор остановился и заглянул Аннабет в глаза.
– Вы покидали дом во время приема, устроенного в субботу?
По-прежнему улыбаясь, она покачала головой:
– Ни на минуту. Бьёрн уехал в город с Георгом Беком и еще несколькими гостями. Он, насколько я понимаю, вам уже все рассказал. Но он вернулся, нежный и любящий, как котенок, каким он бывает всякий раз после того, как покидает свою мамочку больше чем на два часа.
Гунарстранна не сводил с нее внимательного взгляда.
– Вы помните, который был час, когда ваш муж уехал? – спросил он.
– Около полуночи. А вернулся он один незадолго до четырех и помог мне убирать квартиру.
– Кто-нибудь еще покидал ваш дом в течение вечера?
– Нет, никто. Остальные гости начали прощаться в половине третьего, но прошло еще довольно много времени, прежде чем всем удалось сесть в такси. Отъезд гостей затянулся на час, а может, и больше.
Глава 23
Стриптизер
Большая приемная была переполнена. Фрёлик озирался по сторонам. Пожилой мужчина в зеленой, наглухо застегнутой парке и брюках, похожих на пижамные, кашлял – влажно, с присвистом. Фрёлик отвернулся. Взгляд его упал еще на одного старика, седого и бледного, с отросшей щетиной и грязными, нечесаными волосами. За ним сидела женщина и держала на коленях маленького мальчика. Рядом с ними вязала старушка. Рядом с ней – еще одна пожилая женщина в платке, толстых коричневых чулках и разношенных тапочках. Фрёлик удивился. Эрик Хёугом – сексолог. Интересно, с какими проблемами обращаются к нему такие пациенты?
Дежурная за стойкой во всем белом подняла голову и отрезала:
– Пожалуйста, подождите за дверью!
– Извините… – начал Фрёлик.
– Я попросила вас подождать за дверью.
– У меня вопрос, – вежливо ответил Фрёлик.
– Все равно, дождитесь своей очереди. – Она обошла стойку – воплощение властности в белых брюках и белой блузке. Взяла Фрёлика под руку и попыталась его вывести. Когда он выдернул руку, она показала на красную лампочку над дверью: – Красный свет. Видите? Красный свет на светофоре означает "Стойте". Здесь красный означает то же самое. Когда свет сменится на зеленый, вы можете войти… конечно, в порядке очереди, если вы записывались. Если нет, позвоните и запишитесь от восьми до девяти утра. Поняли? Вам ясно?
– Дорогуша! – воскликнул Фрёлик, улыбаясь.
Дежурная так и ахнула, когда он закрыл за собой дверь зала ожидания и положил на стойку свой полицейский жетон.
– Что это? – спросила девица уже не раздраженно, а скорее уныло. Снова проковыляла за стойку, цокая каблуками белых сабо. Она взяла телефон и набрала номер, прижав трубку к подбородку. – Если не уйдете добровольно, мне придется позвать охрану. Вас вышвырнут отсюда, – продолжала она, глядя в пространство.
– Меня зовут Франк Фрёлик. Я пришел побеседовать с Эриком Хёугомом, здешним врачом, – объяснил полицейский.
– Дождитесь своей очереди, – по-прежнему не глядя на него, ответила девица в белом.
– Я пытался записаться или предупредить о своем визите заранее, но по какой-то причине к телефону никто не подходил… У меня предложение, – хладнокровно продолжал Фрёлик. – Сейчас вы постучите в кабинет доктора Хёугома и попросите его уделить мне десять минут. В противном случае мне придется вызвать его на допрос в полицейское управление. По закону он обязан туда явиться, следовательно, потеряет часа четыре, не меньше. Так что положите телефон, пойдите к нему и спросите, что он предпочитает. Выбор за ним, не за мной.
Девица закрыла глаза и покачала головой.
– Какая наглость! – негромко бурчала она, входя в помещение за стойкой.
Вскоре она высунулась оттуда и поманила его за собой. Они шли мимо кабинетов, из которых пахло лекарствами, мимо кабинетов с ширмами, кушетками, закрытыми бумажными полотенцами, и таблицами для проверки зрения на стенах. Такая же таблица висела и в кабинете Хёугома.
Эрик Хёугом протянул ему руку. Врач с румяным лицом, в положенном по статусу белом халате; верхние пуговицы были расстегнуты; виднелась густая поросль седых волос на груди. Он провел языком по зубам. Его челюсть напоминала выдвижной ящик стола.
– Пожалуйста, извините наших сотрудниц, – сказал он. – Вы же понимаете, в нашу клинику приходят… скажем, самые необычные люди. Вот, например, два месяца назад… как раз дежурила Ингер-Мари, с которой вы только что познакомились… в приемную вдруг ввалился какой-то тип. Достучаться до него было совершенно невозможно. Выглядел нормально, прилично одет – в костюме, при галстуке и так далее. Он стоял на одном месте и не двигался. Не произносил ни единого слова! Как манекен в витрине. Что делать? Все пытались с ним разговаривать, а он стоял, словно прирос к полу. Стоял так минут двадцать; по-моему, даже ни разу не моргнул. А потом вдруг начал раздеваться. Представляете? Без зазрения совести снимал с себя одну вещь за другой и аккуратно вешал на руку. А когда он остался во всей своей отвратительной наготе, он вдруг развернулся, ни слова не говоря, прошел через зал ожидания, спустился вниз и ушел. Вы можете себе это представить? После того случая мир для Ингер-Мари изменился. Садитесь, – продолжал он, придвигая гостю стул. – Ваша фамилия Фрёлик, не так ли? Бедняжка все же запомнила…
Фрёлик хмыкнул и сел.
– Надолго я вас не задержу. Меня интересует прием у Аннабет Ос.
Хёугом сел на свое место и кивнул.
– Вы были знакомы с Катрине Браттеруд? – спросил Фрёлик.
– Не очень хорошо, – улыбнулся Хёугом. Улыбка перешла в странную гримасу: он все время проводил языком по нижним зубам. – Но Сигри, моя жена, очень много о ней рассказывала, – продолжал доктор, видя, что его собеседник молчит. – Она любит рассказывать о своей работе. Женщины так устроены, верно? Любят сплетничать о своей работе, чем бы они ни занимались. У меня есть друг, университетский преподаватель… Довольно часто мы встречаемся и играем в бридж – мы с Сигри и он с женой. Так вот, мой друг, которого зовут Могрен, признался, что терпеть не может коллег-женщин, которые, вместо того чтобы работать, постоянно делятся друг с другом своими профессиональными проблемами… Вот вы полицейский. Я врач. Представьте, что будет, если я начну рассказывать о каждом пациенте и о каждом пороке гениталий или венерическом заболевании, или об ипохондриках, с которыми приходится сталкиваться ежедневно!
– Представляю.
– Вот видите! Но вы все же пришли ко мне не для того, чтобы выслушивать рассказ о наших с женой отношениях!
– Значит, Катрине Браттеруд вы лично не знали?
– Нет… То есть да – шапочно. Симпатичная девушка, высокая грудь, длинные ноги, она была привлекательной, верно?
– Насколько я понял, в субботу вы отвезли жену в гости к Аннабет Ос, а позже забрали ее оттуда.
– В самом деле, так и было. Ужасно, что убили такую симпатичную девушку!
– Когда вы заехали за женой?
– В начале пятого утра.
– Как великодушно с вашей стороны!
– Вот что я вам скажу, Фрёлик. У нас так повелось с тех пор, как мы поженились. Я человек несовременный; не люблю возиться на кухне и не стираю свои носки. Зато я делаю то, что положено делать мужу. В том числе забираю Сигри, когда ей нужно поехать домой.
Фрёлик оторвался от своих записей и глянул на доктора. "Надо же, делает то, что положено делать мужу… А он тщеславен!"
– Вы не ложились спать и ждали ее звонка?
– Конечно. Ведь я ее муж.
Фрёлик глубоко вздохнул. Смотреть на гримасничающего Хёугома было неприятно.
– И как вы проводите время? – спросил он.
– Здесь?
– Нет, я имею в виду, пока ждете жену.
– Ожидание – своего рода маленький вклад; за долгие годы я сделал их довольно много, и все они окупились. – Хёугом едва заметно улыбнулся. – Говорю вам как профессионал. Многие любят рассуждать о рецепте счастливой семейной жизни. А секрет прост. Он состоит в таких вот вкладах, которые даются довольно легко. Я имею в виду терпимость и снисходительность… Кроме того, мне нравится иногда побыть одному. Ночь – самое лучшее время, особенно летние ночи. Можно просто погулять, да? Тишина, сине-серая дымка. Можно сидеть на веранде и читать, курить хорошую сигару. Судя по вашим пальцам, вы курите немного. Может быть, вы принадлежите к тому истерическому поколению, которое носится со здоровым образом жизни? Вместо таблеток – уколы; червивые яблоки и несъедобный черный хлеб, чтобы якобы предотвратить рак и так далее… Хотя не знаю. Внешность бывает обманчива. По-моему, вам очень пойдет курить сигары. Курите сигары, и обретете душевное спокойствие! Как врач говорю. И совесть не будет вас мучить.
Фрёлик вздохнул.
– Когда вы приехали за женой, кроме нее, в доме оставалось еще много гостей?
– Никого.
– Только ваша жена? А Бьёрн Герхардсен тоже там был?
– Да, насколько я понял, он только что вернулся после небольшой вылазки в город. Настоящий плейбой! Сам уезжает в город, а жену оставляет развлекать гостей… Готов поспорить, он ездил на другую вечеринку. Он, Герхардсен, я имею в виду, – современный мужчина. Но, несмотря на всю свою современность, он умеет по-настоящему радоваться жизни.
– Вы не помните, когда точно вы туда приехали?
– В пять минут пятого.
– Вы не знаете, давно ли вернулся Герхардсен?
– Нет, но вряд ли давно.
– Почему вы так решили?
– Я облокотился о капот машины, в которой он приехал; мотор еще был очень горячим.
– Все обсуждали, что там случилось?
– А что случилось?
– Катрине стало нехорошо; ее стошнило.
– Н-нет… я так не думаю. В конце концов, была глубокая ночь. Они все ужасно устали, все до единого. Кроме того, всех мучило похмелье.
Фрёлик встал.
– Спасибо, что нашли время поговорить со мной, хотя я явился без предупреждения. – Он направился к двери, но на пороге обернулся, так как кое-что вспомнил.
– Да? – спросил Хёугом из-за стола.
– Знаете, время от времени я читаю вашу колонку, – поколебавшись, признался Фрёлик.
– Которую? – Хёугом задрал подбородок.
– Если бы я помнил! – ответил Фрёлик, опуская глаза.
Хёугом снисходительно улыбнулся:
– Может быть, у вас ко мне какой-то вопрос?
– Он вылетел у меня из головы, – ответил Фрёлик, схватившись за дверную ручку. – Если вспомню, я с вами свяжусь.
Глава 24
Украшения
Гунарстранна дочитал отчет Фрёлика и в сердцах смял страницу.
– Она что, дура? – спросил он, глядя на Фрёлика, который сидел в низком кресле у окна.
Фрёлик подбрасывал в руке зеленый дротик. Прицелился, замахнулся и метнул дротик в щит, который он поместил между двумя шкафчиками, на полке над столом.
– Вряд ли она дура, – не сразу ответил он. – Все-таки она образованная, на хорошей работе… – Он взял со стоявшего рядом журнального столика еще один дротик.
Гунарстранна с мрачным видом смотрел на протокол:
– Дурами могут быть даже образованные!
Фрёлик снова прицелился, но промахнулся; дротик упал между шкафчиками. Фрёлик выругался.
– Вот ты образованный, – язвительно продолжал Гунарстранна.
– Ну и что?
– Просто сейчас вид у тебя не особенно умный. – Инспектор досадливо помахал бумагами.
Фрёлик глубоко вздохнул, пересел за свой стол и выдвинул клавиатуру.
– Кто-то из них двоих лжет. Лжет либо Мерете Фоссум, либо Эйдесен. Это очевидно.
Гунарстранна кивнул:
– В первый раз мы с тобой надавили на Эйдесена. И он придумал невероятно банальную историю, в результате чего остался без алиби. Если мне не изменяет память, он утверждал, что поехал домой, рассчитывая застать в своей постели Катрине, но ее там не оказалось. Я прав?
Фрёлик подвигал мышью и нашел нужный файл. Он прочел:
– "По его словам, он вернулся домой между половиной третьего и тремя".
– А Катрине в то время еще могла быть жива, – заметил Гунарстранна.
Фрёлик стал читать дальше:
– "Эйдесен сказал, что звонил Катрине, но она не подходила к телефону".
Гунарстранна кивнул:
– Потом он лег спать… Так что алиби у него нет.
Фрёлик крутанулся на стуле:
– Зато Мерете Фоссум утверждает, что они с Эйдесеном поехали к ней и прокувыркались в постели до середины следующего дня!
– Но зачем Уле Эйдесену скрывать такое железное алиби?
– Наверное, из-за этических соображений… В конце концов, он был приятелем погибшей девушки; гораздо лучше выглядит, если он спал в своей постели и ждал ее, когда ее убивали. Так лучше, чем признаваться, что он спал с другой женщиной.
– Но, если дело только в этом, неужели он не понимал, что мы скоро разоблачим его?
– Конечно, – не сдавался Фрёлик. – Но он был ее бойфрендом. У него не было мотива к убийству. Кроме того, у него есть алиби, но, чтобы избежать упреков со стороны других – у них с Катрине все же были общие знакомые, – он не спешит обнародовать свое алиби, то есть Мерете Фоссум. Что скажут люди, если узнают, что он отпустил Катрине домой одну, ночью, когда на улицах полно маньяков и преступников, а сам прыгнул в постель к Мерете, пока Катрине убивали?
– Если Эйдесен ревновал Катрине к Хеннингу Крамеру, то мотив у него как раз был, – возразил Гунарстранна. – Допустим, он ее ревновал. Есть мужчины, которые подозревают своих подружек двадцать четыре часа в сутки. Допустим, он шпионил за ней, когда она ушла из гостей. Он увидел, как она идет по дороге, садится в машину соперника… Подумать только, в нашей стране ежегодно совершаются сотни таких убийств!
– Но зачем Фоссум лгать? – спросил Фрёлик. – Все подтвердили, что они втроем вышли из такси у ночного клуба. Все подтвердили, что те двое держались вместе. Маловероятно, что она покрывает ложь Эйдесена. Она ничего не выигрывает! Придется предположить, что Фоссум говорит правду и у Эйдесена действительно на ту ночь алиби. Если Эйдесен выяснил, что в ту ночь Катрине была с Крамером, он решил ей отомстить тем, что переспал с Мерете. По-моему, это вполне в его духе, во всяком случае более вероятно, чем желание убить Катрине.
Гунарстранна слушал, задумчиво сдвинув брови.