– В некоторых клиниках и центрах добиваются лучших результатов… Цифры выше ненамного, и все же… Вот Катрине добилась выдающихся успехов. Но не думайте, что нам можно почивать на лаврах. Многие считают, что наши провалы напрямую связаны с нашими законами. Пациенты попадают к нам принудительно; их направляют органы опеки. Но удерживать их у себя насильно мы не имеем права. Они часто убегают. То же самое происходит и со многими так называемыми нормальными людьми: они идут по пути наименьшего сопротивления.
– Как вы думаете, почему в тот вечер Катрине тошнило? По-вашему, она что-то не то съела?
– Понятия не имею. – Сигри снова задумалась. Она полулежала на диване, подогнув под себя ноги, одну руку положила на лодыжку, а на другую облокотилась. – Помню, Катрине и Аннабет о чем-то разговаривали; я подошла к ним. С ними еще стоял приятель Катрине… Он подхватил ее, когда она упала.
– Катрине потеряла сознание?
– Не знаю.
Гунарстранна терпеливо ждал.
– Да, возможно, она потеряла сознание, – произнесла Сигри Хёугом.
– А вы что?
– Пошла за ними, за Катрине и ее бойфрендом, в ванную. Через какое-то время он открыл дверь. Она оставалась внутри. Он сказал, что ей уже лучше и она скоро выйдет. Я немного подождала и через несколько минут постучала к ней. Она в ответ крикнула, чтобы я не беспокоилась. Потом она все-таки открыла. Я вошла; она сидела на крышке унитаза. Помню, я ее умыла. Выглядела она почти как всегда, только ее трясло. Сначала она попросила меня вызвать такси, а потом передумала… то есть она снова попросила меня не беспокоиться. Кажется, она собралась сама позвонить в службу такси или кому-нибудь из знакомых, чтобы ее отвезли домой.
– Вы говорили ей что-нибудь еще?
– Нет. Чуть позже я спросила у Аннабет, где Катрине, и Аннабет ответила, что она, наверное, уехала домой, потому что ей стало плохо.
– И что вы подумали?
– Мне стало не по себе. Она очень расстроилась из-за одного инцидента, который произошел раньше в тот же день, и…
– Что за инцидент? – перебил ее Гунарстранна.
– Кажется, в бюро путешествий, где она работала, ворвался один ее старый знакомый.
– Кто?
– Имени я не знаю. Но за пару часов до того, как мы встретились у Аннабет, она мне позвонила… Наверное, было часов пять, то есть она уже пришла с работы… По ее словам, у нее кое-что случилось. – Сигри нахмурилась. – Говорила она как-то бессвязно, кажется, упоминала о каком-то знакомом из ее наркоманского прошлого. Вот почему ей понадобилось срочно со мной поговорить. Она настаивала на личной встрече.
– Почему?
– Потому что… – Сигри задумалась, подыскивая нужные слова. Гунарстранна молча наблюдал за ней. – Потому что мы с ней часто вели… доверительные разговоры. Мы с ней неплохо ладили.
– О чем она хотела поговорить в тот раз?
Подумав, Сигри Хёугом ответила:
– Я спросила, нельзя ли все обсудить по телефону, и она ответила, что нет. Помню, я еще посмотрела, сколько времени. – Сигри показала на громко тикавшие настенные часы. – Начало шестого, а в половине седьмого мы должны были быть у Аннабет. Я прикинула, сколько времени мне понадобится на душ и все остальное. Я… ну, в общем, пыталась все успеть, скажем так, и спросила, не могу ли я заскочить к ней до приема, но Катрине ответила: нет.
– Чем она объяснила свое нежелание вас принять?
Сигри пожала плечами:
– Кажется, сказала, что ничего страшного, поговорим потом. Мне это не очень понравилось, потому что я знала, что она очень обидчива, тяжело воспринимает отказ. Поэтому я спросила: "Ты уверена?" И еще раз предложила за ней заехать. Но она спросила, найдется ли у меня время завтра, то есть в воскресенье, на следующий день после званого ужина. Я ответила, что да, но… встреча так и не состоялась.
– Вы не помните, как именно она рассказывала о случившемся? Меня интересуют точные слова.
Сигри задумалась. Гунарстранна отпил кофе и снова одобрительно кивнул.
Сигри закрыла глаза.
– Она сказала: "Ко мне пришли…" Нет, не так: "Кое-что случилось на работе… Явился один человек из моего прошлого. Мне нужно поговорить с тобой, иначе я сломаюсь". Что-то в этом роде – точных слов я не помню.
– "Иначе я сломаюсь"?
Сигри кивнула.
– Как вы истолковали ее слова?
– Да никак. Просто такой оборот речи, вроде "Кажется, я сейчас упаду в обморок" или "Ой, я сейчас умру", как говорят некоторые.
– И что вы ей ответили?
– Спросила: "Кто же это, милая?" или "Милая, кто же к тебе приходил?"
– Вы с ней были настолько близки? Вы называли ее "милой"?
– Ну да.
– Вы так же обращаетесь к другим пациентам?
– У меня со всеми складываются неплохие отношения…
– И вы ко всем обращаетесь одинаково?
– Нет. Наверное, можно сказать, что у нас с Катрине… отношения были особыми.
– Почему?
Сигри не спешила с ответом. В конце концов она сказала:
– Потому что у нас с ней… – Она еще немного подумала. – Наверное, Катрине чем-то отличалась от других… Да, по-моему, она была не такая, как все. Катрине была особенная.
Гунарстранне показалось, что Сигри пытается что-то объяснить себе самой. Она смотрела в одну точку, словно забыв о его присутствии.
– Было в ней что-то такое… – Она еще помолчала и добавила: – Хотя… не знаю. В такие минуты, как сейчас, кажется… возможно, нас с ней просто потянуло друг к другу. Но самое главное, она очень долго доверяла мне свои секреты.
– Доверяла?
– Да. Возможно, с медицинской точки зрения это было не очень полезно, но она предпочитала меня многим другим.
– И все же она так и не сказала, кто приходил к ней на работу и что там произошло?
– Нет. Мы договорились встретиться на следующий день.
– Вы пробовали связаться с ней в воскресенье?
– Днем я звонила ей, но она не взяла трубку.
– Что вы подумали?
– Подумала, что она забыла о нашем уговоре или перезвонит мне сама позже. В конце концов, мы ведь так и не назначили время встречи.
– Что за человек ее бойфренд? – спросил Гунарстранна после паузы, прочистив горло.
– А, ерунда. Пустышка!
– Пустышка?
– Да, мне так кажется. Снаружи еще куда ни шло, а внутри, – она постучала себя пальцем по голове, – пусто! Он ее очень ревновал… что говорит о его инфантилизме.
– Он склонен к насилию?
– Н-нет… я так не думаю.
– Как по-вашему, он бил ее?
– Нет. – Сигри покачала головой. – Нет, иначе она бы со мной поделилась.
– Как проявлялась его ревность?
– По-моему, он боялся, что она изменяет ему с другими мужчинами.
– А она ему изменяла?
– Понятия не имею.
– Значит, она не всем с вами делилась?
– Скажем, такого рода тайны меня не интересовали.
– На званом ужине к ней кто-нибудь приставал?
– Что значит "приставал"?
Гунарстранна посмотрел ей прямо в глаза:
– По-моему, вы прекрасно поняли, что я имею в виду. Кто-нибудь из гостей проявлял к ней… повышенное внимание, отпускал двусмысленные шуточки и так далее?
– Сомневаюсь.
– Почему?
Сигри задумчиво смотрела в одну точку.
– Если бы так было, тот, кто проявлял к ней интерес… потом ушел и позже вернулся, и вел себя так, чтобы не вызывать подозрений…
– Да, все возможно.
– Нет… – Она покачала головой. – Не может быть!
– И все-таки?
– Почему вы настаиваете?
– Вы хорошо ее знали, – ответил Гунарстранна, – она делилась с вами своими секретами… Может быть, кто-то из тех, кто присутствовал на званом ужине, в самом деле относился к ней… несколько своеобразно. Насколько допустимо подобное поведение – вопрос другой. Вы можете сказать, положа руку на сердце, что все гости в тот вечер неотлучно оставались в доме?
– Нет.
– Почему?
– После того как мы встали из-за стола, несколько человек решили поехать в город. Одни гости были наверху, другие внизу, третьи гуляли в саду. Кто знает?
– Вы помните, кто именно поехал в город?
– Несколько человек отправились в "Смугет"… Инициатором был некто Гогген. Знаю, что он занимается эргономикой и его настоящее имя Георг Бек. С ним поехал Бьёрн Герхардсен…
– Хозяин, муж Аннабет?
– Да, он совсем как мальчишка-подросток! Остальных тоже уговаривал поехать и развлечься. Согласились несколько гостей помоложе. Не помню, сколько их было всего. Гогген и Бьёрн Герхардсен точно уехали, а с ними кто-то еще… Кажется, Уле Эйдесен, бойфренд Катрине.
– Почему вам так кажется?
– Я нигде не видела ни его, ни Катрине. Либо он ушел с Катрине, либо поехал с Гоггеном и остальными в развлекательный центр.
– А вы?
– Я? Я ходила туда-сюда… – Она нерешительно улыбнулась. – Думаете, я…
– Мы ничего не думаем, но, возможно, нам понадобится прослушать записи ваших бесед с Катрине.
– Зачем?
– Во время ваших бесед она могла упомянуть нечто, имеющее отношение к делу. Поэтому прошу вас, если вы что-нибудь вспомните, позвонить нам. – Он встал.
– Конечно, – заверила его Сигри, тоже вставая.
– Как вы узнали о ее смерти? – спросил Гунарстранна.
– На сегодняшнем утреннем совещании я первая упомянула о том, что Катрине не объявлялась с субботы… Кто-то вчера смотрел новости и запомнил, что в Мастемюре нашли мертвую женщину. Не знаю почему, но мы все вдруг испугались. А если это Катрине? Хеннингу, парню, который проходит у нас альтернативную службу, поручили позвонить ей на работу и все выяснить. – Сигри осторожно улыбнулась. – Не знаю, связались с вами до того или после, – добавила она.
– Значит, вы понятия не имеете, почему ее стошнило на званом ужине и куда она делась после того, как ушла оттуда?
– Ни малейшего.
– Как вы попали домой?
– За мной заехал муж.
– Когда?
– Поздно, очень поздно… Уже начало светать.
– У вас заботливый муж.
– Он всегда заезжает за мной. Когда мы были моложе, его самопожертвование меня слегка утомляло… Теперь же мне кажется, что это прекрасно.
– Но почему вы так задержались в гостях?
– Мы продолжали праздновать. В основном беседовали с Аннабет. Нечто среднее между заседанием швейного кружка рукоделия и производственным совещанием. Последние гости, по-моему, ушли в половине пятого утра. Потом я помогала Аннабет прибираться. Перед тем как я уехала, из города вернулся Бьёрн.
– Когда это было?
– Повторяю, уже начало светать, так что, наверное, около четырех утра.
– По-вашему, прием удался?
– По-моему, да.
– В тот вечер Катрине с кем-нибудь уединялась? Разговаривала с кем-нибудь особенно долго?
– Мне трудно сказать. Она ведь ушла раньше других, а я во время ужина сидела далеко от нее. В какой-то момент я заметила, что они с Уле пьют кофе. Вот и все, что я заметила – до тех пор, пока ее не стошнило.
Гунарстранна подошел к двери.
– Рада была познакомиться с вами, – сказала ему в спину Сигри Хёугом.
Инспектор уголовного розыска с задумчивым видом обернулся с порога.
– Что? – спросила Сигри.
– Вам известно что-нибудь о ее прошлом… о детстве?
Сигри покачала головой:
– Однажды мы с ней побывали у нее дома.
Гунарстранна молчал.
– Мне стало очень грустно.
– Почему?
– Ее мать живет в настоящей развалюхе. Кажется, у нее имелся какой-то спутник жизни, но, когда мы приехали, она была одна. У Катрине был день рождения, о котором ее мать забыла… Представляете, она не видела Катрине целых два года и попыталась угостить нас спагетти из консервной банки на одноразовых тарелках!
Гунарстранна поморщился.
– Катрине не выдержала, – продолжала Сигри. – Она выбежала оттуда; по-моему, тогда они с матерью виделись в последний раз.
Глава 9
Званый ужин
Инспектор уголовного розыска Гунарстранна сидел у себя в кабинете. На его шатком столе рядом с компьютером стояла электрическая пишущая машинка. Кроме компьютера и машинки, на столе умещались кружка с шариковыми ручками, кипа журналов и газет, дырокол, пустая выцветшая красная пепельница с надписью "Чинзано" белыми буквами и множество разрозненных документов.
Гунарстранна расстегнул пуговицы синего блейзера, ослабил узел ярко-синего галстука. Когда он откинулся на спинку стула и скрестил ноги, стул заскрипел. Штанина задралась, обнажив белую ногу над резинкой носка. Носок черного ботинка сердито покачивался вверх-вниз.
Зазвонил телефон. Гунарстранна поднял трубку.
– И вам спасибо, – сказал он. – Я только что пришел. Да, очень понравилось. Я редко выбираюсь в театр. Но что поделать, такова наша полицейская доля. Да, нужно еще кое с чем разобраться на работе, хотя уже поздно.
Одну руку он положил на машинку, а другой придвинул к себе рапорт, который он только что переписал. Читая рапорт, он слушал голос на том конце линии.
– Чем меньше мы будем об этом упоминать, тем лучше, – произнес он перед тем, как распрощаться. Положив трубку на рычаг, посмотрел в окно. Снаружи совсем стемнело. Значит, уже очень поздно. С другой стороны, в июне на небе еще не очень хорошо видны звезды. Он заметил вдали мерцающий зеленый огонек в небе – самолет летел так высоко, что звука не было слышно.
В дверь постучали. В кабинет просунул голову Франк Фрёлик. Гунарстранна кивнул.
– Ну как, понравилось? – спросил Фрёлик, закрывая за собой дверь. Когда он враскачку подошел к столу и сел, стул заскрипел под его тяжестью. Фрёлик, как всегда, был одет неформально: джинсы, кроссовки, джинсовая куртка, а под ней – футболка с надписью "Друзья пива". Волнистые седые волосы отросли и закрывали уши. "Ему нужно подстричься, – подумал Гунарстранна, – подстричься и сесть на диету". Живот у Фрёлика вываливался на пояс джинсов. Когда он выпрямлялся, было заметно, что на живот можно ставить кружку…
– Что понравилось? – спросил Гунарстранна.
– Спектакль.
Гунарстранна не спешил с ответом; он осмотрел себя, поправил галстук и запонки.
– Нет, – ответил он наконец. – Не понравилось.
– Что именно тебе не понравилось?
– Толпа в зале.
– Но ведь зрители не имеют отношения к спектаклю. Кстати, на что ты ходил?
– На "Фауста".
– О! Считается гвоздем сезона.
Гунарстранна ответил не сразу:
– Сам спектакль мне понравился. То есть… текст хорош, чего нельзя сказать о постановке. Режиссер очень банален: женщины в чулках на подвязках и так далее. Я ждал от Гете большего, не говоря уже о Мефистофеле!
– С кем ты ходил?
– С Фолк-Андерсеном, его женой и сестрой.
– Значит, тебя вроде как сосватали?
– Сосватали, как же… Им, конечно, все очень понравилось.
– А кто такой Фолк-Андерсен?
Гунарстранна вздохнул:
– Один ботаник. Академик на пенсии. Как я ни старался, мне не удалось никого обидеть…
– Вот и хорошо, – сказал Фрёлик. Какое-то время он с оцепенелым видом смотрел перед собой. – А я допрашивал сослуживицу Катрине Браттеруд по бюро путешествий.
Гунарстранна поднял руку и посмотрел на часы. Он понял, что ему уже давно надо было поесть, и попытался понять, голоден он или нет.
– Звонил прокурор Фристад, – буркнул он и зашелся в приступе кашля. Грудь у него болела; он покраснел и понимал, что выглядит ужасно.
После того как приступ наконец прошел, Гунарстранна развернулся на стуле, открыл окно пошире и достал из кармана короткий, толстый окурок самокрутки.
– Не думаю, что это очень полезно, – заметил Фрёлик.
Гунарстранна отдышался и проворчал:
– Ничего полезного на свете нет. Работать вредно, спать тоже вредно, даже от еды, которую мы едим, можно заболеть. – Он выпятил нижнюю губу, сразу став похожим на обезьяну, и стал осторожно прикуривать, стараясь не обжечься.
– Почему не скрутишь новую? – возмущенно воскликнул Фрёлик.
– Если буду экономить, постепенно доведу количество сигарет до восьми в день, – объяснил Гунарстранна.
– Значит, по-твоему, полезнее курить окурки, где одна смола, чем делать несколько затяжек и бросать?
– Говоришь совсем как сестра Фолк-Андерсена!
Чтобы не обжечься, Гунарстранна зажал окурок ногтями большого и указательного пальцев. Выдувая дым, он сложил губы колечком.
– Мне-то плевать, обкурись хоть до смерти, – досадливо продолжал Фрёлик. – Просто со стороны это выглядит отвратительно!
– Ладно, ладно, – проворчал инспектор, разворачиваясь и выбрасывая окурок в пепельницу с высоким горлышком. Он ухмыльнулся и достал из кармана новую самокрутку. – Девять в день!
Франк Фрёлик покачал головой.
– Ты прав, – продолжал Гунарстранна, затянувшись. – Так лучше, от этой меня не тошнит. Кстати, Фристад спрашивает, почему мы не сообщаем представителям прессы обычные подробности – изуродованный труп, зверское изнасилование, ничего хуже я за все время службы в полиции не видел и так далее.
– И что ты ответил?
– Ничего.
– А разве ее изнасиловали?
– Похоже на то, – ответил Гунарстранна.
– Нам предстоит выяснить, чем она занималась после полуночи, – напомнил Фрёлик.
– Поехала в закусочную.
– Точно?
Гунарстранна кивнул:
– Исследовали содержимое ее желудка; там мясной фарш, хлеб, картошка – скорее всего фастфуд. Похоже, изысканный ужин, которым она угощалась у Аннабет Ос, в ней не задержался… Нам нужно установить, где и когда она поела потом.
– Я беседовал с ее напарницей, – сказал Фрёлик. – Дамочке около пятидесяти, такая заботливая клуша. Ну, ты понимаешь, о чем я, – собственные дети выросли, и при виде Катрине в ней пробуждался материнский инстинкт… По ее словам, работала Катрине с удовольствием, всегда хорошо выглядела, была веселая, бодрая и так далее.
– И что?
– Она в курсе, что Катрине проходила курс реабилитации, что она бывшая наркоманка, была подвержена дурному влиянию. По ее словам, в субботу случилось кое-что странное…
Зазвонил телефон. Гунарстранна сердито покосился на него. Телефон не умолкал.
– Ты не ответишь? – спросил Фрёлик и расплылся в улыбке после того, как Гунарстранна схватил трубку и тут же швырнул ее на рычаг.
Фрёлик долго смотрел на молчащий телефон.
– Продолжай, – велел Гунарстранна.
– В тот день, когда она пропала, к ним в бюро путешествий вломился какой-то тип и набросился на Катрине.
– Вот уже второй человек рассказывает нам об этом происшествии, – заметил Гунарстранна. – В тот день около пяти Катрине позвонила Сигри Хёугом и рассказала то же самое. Погоди… что значит "набросился на нее"?
Фрёлик пролистал свои записи и начал читать:
– "Какой-то мужчина бандитского вида, возраст – около сорока, волосы цвета соли с перцем, стянуты в хвост, серьга в ухе, на предплечье уродливый шрам. Он угрожал Катрине и даже замахнулся на нее, но попятился, когда Катрине сказала… Катрине попросила… она попросила меня вызвать полицию". – Фрёлик поднял голову. – Ее сослуживица была в шоке. Она спросила у Катрине, кто это и почему он набросился на нее. Говорит, Катрине призналась, что когда-то знала того типа, но много лет его не видела.
– Что значит "волосы цвета соли с перцем"?
Фрёлик задумался.
– Цвет такой.
– Черно-белые, что ли?