Еще долгие три года я оставался в убеждении, что навсегда потерял своего друга Холмса. Хотя тела в пучине водопада найти было невозможно, все поверили в смерть Холмса и профессора Мориарти. Лестрейд выражал мне соболезнования, однако, мне кажется, в глубине души был доволен, что кто-то более умный перестанет совать нос в дела, которые он ведет, и смеяться над его методами расследования. Лондон, возможно, еще помнит тот громкий процесс, на котором, как писали газеты, "была подведена черта злодеяниям большой, хорошо организованной шайки преступников, во главе которой стоял известный ученый". О Мориарти в зале суда говорили глухо, ввиду его смерти судьи не вдавались в подробности его деятельности. Газеты, правда, смаковали три заветные буквы MWM, однако никто так и не догадался, что скрыто за двумя оставшимися литерами. Одно время я даже коллекционировал досужие догадки нашей прессы, но газетчики переключились на другие сенсации раньше, чем это успело мне надоесть.
Надо ли говорить, что большая часть нашей организации осталась вне поля зрения полиции, а наша с полковником М. роль так и осталась неизвестной.
Глава 8
Собака Баскервилей
Исчезновение Холмса поставило под угрозу мою писательскую карьеру. Я написал два исторических романа, которые, без сомнения, имели куда большую литературную ценность, чем мои детективные поделки, но в редакции их приняли с большим сомнением, и публика встретила их без интереса.
- Вот если бы вы продолжили писать о мистере Холмсе… - мягко посоветовал издатель.
- Мой друг умер, - отвечал я. - А кроме того, я никогда не хотел быть криминальным репортером.
- Тем не менее именно ваши криминальные репортажи пользуются успехом и все время переиздаются, а ваша повестушка о боксерах времен регентства не распродана даже на четверть, - хладнокровно ответил редактор. - Кого интересует описание старинного мордобития, когда можно пойти в любой спортивный зал и посмотреть бокс на деле. Если уж беретесь писать исторический роман, то хотя бы вводите любовную линию.
- Я ввел, - хмуро сказал я.
- Это называется "ввел"! - издатель возмущенно шлепнул по столу томиком моего второго романа. - Герой встречает героиню в девятой главе, потом в одиннадцатой и двенадцатой как-то знакомится с ней и проникается благоговейной любовью, после чего в тринадцатой отправляется на войну и выбрасывает свою даму из головы до самой последней, тридцать восьмой! Это что - любовная линия? А остальные тридцать четыре главы вы со смаком описываете постоялые дворы, бродяг разного звания и гербы всех без исключения друзей и недругов Черного принца! Да какое дело нашим читателям, что там было на гербе Чандоса? Если им приспичит это узнать, они могут взять справочник по геральдике. Сперва поучитесь писать исторические романы у сэра Вальтера Скотта, а уж потом… Сэр Вальтер о любовной линии не забывал!
- Взять хотя бы "Айвенго"… - вставил я.
- Да-да, "Айвенго"! Две красавицы - прелестная англичанка и колоритная еврейка, таинственный романтический герой, рыцарь без страха и упрека. А у вас кто? Какой-то полумонашек, не знающий, с какого конца браться за меч. Да что это за мода сейчас среди писателей? Вот возьмите мистера Стивенсона. Талантливый писатель. Талантливейший! А на что расходует свой талант? Как он с ним обращается, я вас спрашиваю? Вот "Остров сокровищ". Богатейший материал. Сокровища, пираты, бунт на корабле… И что он из него делает? Приключения школьника на каникулах. Пресное описание морской прогулки и бесцельные перемещения по острову. Начало хорошее, бодрое, энергичное - но где сюжет? Надо было ввести любовную линию, и роман был бы спасен.
- Между кем - любовную линию? - с оторопью спросил я.
- О Боже! - издатель посмотрел на меня, как на идиота. - Ну могли же они наткнуться на шлюпку, в которой спаслись от кораблекрушения две прекрасные девушки. Или вот еще лучше - вместо Джима Хокинса ввести Джейн Хокинс, тайно влюбленную в доктора Ливси. Пусть бы она переоделась мальчиком…
Я подумал, что эту самую Джейн разоблачили бы в самом прямом смысле и изнасиловали через минуту после того, как она ступила бы на палубу "Испаньолы", в результате чего мистеру Стивенсону пришлось бы писать не приключенческий роман, а порнографический. А лавры маркиза де Сада вряд ли нужны автору "Острова".
- В "Похищенном" он, правда, во второй части спохватился и попробовал исправиться, - продолжал издатель. - Фигура Катрионы вполне колоритна. Но кто герой? Заметьте, не яркий великолепный Алан Брэк, появления которого всегда ждешь с интересом. У него, конечно, не все в порядке с моралью, но чего ждать от шотландского горца? А мистер Стивенсон зачем-то вводит простоватого деревенского паренька, старательно попадающегося во все встречающиеся ловушки. Нет уж, доктор Ватсон, вы лучше и не пытайтесь писать исторические романы. Криминальные репортажи о делах мистера Холмса получаются у вас гораздо лучше.
- Мой дорогой друг погиб от рук профессора Мориарти, - скорбно возразил я.
- Возьмите его старые дела, - посоветовал издатель.
Я вернулся домой и целый час сидел, тупо уставившись на чистый лист бумаги. Криминальные репортажи! Любовные истории! Романтические героини! И что было хуже всего, я не имел никакого доступа к бумагам моего друга, их забрал Майкрофт Холмс. Я не мог припомнить ни одного достаточно интересного дела.
В полном расстройстве я вышел погулять и на Оксфорд-стрит наткнулся на стремительно мчавшегося Лестрейда.
- А, доктор! - полицейский, похоже, считал, что длительное знакомство с Холмсом дает ему право обращаться ко мне фамильярно.
Я суховато поздоровался.
- Газеты читаете? - самодовольно обратился ко мне Лестрейд. - Я раскрутил дело Симпсона. И без всякого Шерлока Холмса, заметьте, без мистера Холмса.
- Поздравляю, - сказал я. - И кто преступник?
- Вы не поверите, доктор, - ответил Лестрейд. - Там, можно сказать, целая шайка. Младший брат Симпсона, женщина, на которой он был тайно женат, и женщина, на которой он обещал жениться, когда получит наследство.
- Вот как? Настоящий любовный треугольник, - вежливо заметил я.
- Какое там! - воскликнул Лестрейд. - Настоящий любовный квадрат! Он поощрял ухаживания брата за обеими женщинами, а брат по этой части был далеко не промах. Да что там! Он, - Лестрейд воровато оглянулся, - он, можно сказать, прямо подкладывал своих дам под брата. Ничего себе нравы в почтенном семействе! - Сыщик кипел возмущением. Я бы не назвал его ханжой, но распущенность, которую он считал простительной у простонародья, казалась ему непозволительной для среднего класса, а тем более для аристократии.
Лестрейд пригласил меня в Скотланд-Ярд и показал "героев" этой драмы. Женщины были хороши собой и все валили на обоих Симпсонов. Младший Симпсон казался слабовольным субъектом, молол чушь о ревности и валил все на брата и обеих дам.
- Обратите внимание на миссис Симпсон, - тихо сказал Лестрейд. - Формально она чиста перед законом - что там, я даже не буду передавать ее дело в суд, ее все равно ни один судья не осудит: мышьяк в кофе Симпсону сыпал не она. А между тем сливки с этого молока снимет она. Ее сынок получит денежки покойного дяди и повешенного папочки. А ведь это она и придумала всю историю, только доказать невозможно. Даже ваш мистер Холмс не смог бы этого доказать.
"Вот и тема для рассказа, - с грустью думал я, вернувшись домой и одиноко сидя в кресле возле камина. - Или даже повести. Только, извините, если я начну описывать удачи Лестрейда, меня не так поймут. Английский читатель традиционно относится к полиции без сочувствия. Полицейский - герой романа? Нет, в этой стране это невозможно".
Я гулял по Гайд-парку, перед моими глазами стояли лица преступников, и я уже начал прикидывать, как мне изложить эту историю на бумаге, но всюду мысленно натыкался на Лестрейда и останавливался. Нет, надо попробовать обойтись без Лестрейда. А если обходиться без него, то в настоящем виде эту историю использовать нельзя. Любовный квадрат следовало воссоздавать по-иному. Да и семейка Симпсонов, галантерейщиков из Кройдона, не вызовет у читателей особого интереса. Вот если бы они были хотя бы сквайрами и жили в большом поместье… Я мысленно присвоил покойному Симпсону рыцарское звание и стал подумывать, как поярче описать его родственничка. Его физиономия вызывала в моем сознании скорее представление о белесой лоснящейся гусенице, а нудный голос напоминал о школьных учителях. Я подумал - и сделал преступника школьным учителем и страстным любителем энтомологии. Следовало также изменить ему внешность, потому что до меня никак не могло дойти, что нашли в нем две необычайно привлекательные женщины.
- Он живет под другой фамилией неподалеку от поместья своего брата - нет, дяди, который никогда в жизни его не видал, - сказал я себе. - Его жена живет с ним, но он выдает ее за сестру. (Это для того, чтобы было удобнее соблазнять ею почтенного сэра Чарльза, подумал я как бы в скобках).
Кто расследует это дело? Разумеется, я. Не покойный же Холмс и не - упаси Боже! - Лестрейд. Меня попросил коллега, переехавший в деревню из Лондона. Господи, а ему-то что от этой истории? Он влюблен в миссис Симпсон или в ту, другую женщину? Ой нет, только не это. Жалко коллегу, пусть даже совершенно незнакомого, если влюбится в одну из этих стерв. Он был другом покойного сэра Чарльза. Ладно, пусть будет так.
Да, но если преступление успешно завершено и не раскрыто полицией, почему младший Симпсон все еще живет недалеко от поместья, а не действует через поверенных, чтобы получить наследство? Значит, есть еще какой-то промежуточный наследник, которого тоже надлежит убрать. Ха! Вот это номер! Откуда же взялся этот совершенно посторонний наследник, которого младший Симпсон не принял в расчет? А откуда они все берутся? Из Америки, конечно. И мой коллега-доктор принимает участие в дикаре-американце. И этот американец не на шутку влюбится в миссис Симпсон. Это уже не любовный квадрат получается, а любовный пятиугольник. И я, как последний дурак, буду слоняться за ним, чтобы он не слопал мышьяка из рук своей прелестницы. Это не детектив, это какая-то диккенсиана получается. Да и мышьяк… Это только в жизни преступники пользуются мышьяком, а в литературе это уже дурной вкус. Сейчас в моду входит синильная кислота. Только сэр Чарльз, получается, страдал полной потерей обоняния, если по доброй воле выпил эту гадость. Или он любил какой-нибудь ликер с запахом горького миндаля? А как потом травить американца? Никто не поверит, что американец пьет ликер. Они там хлещут виски или ром. Тоже отрава в своем роде, но я же затеваю не нравоучительную повестушку для квакеров. Да и вообще - как-то это плоско. Попробовать обойтись без яда?
Несчастный случай? Какие-нибудь каменоломни, куда миссис Симпсон вызвала сэра Чарльза на свидание, а муженек сбросил дядюшку с обрыва? Сломанная шея и несчастный случай - что-то в этом есть. Да, но чего встревожился мой коллега-доктор?
Я мерил Гайд-парк шагами, ломая голову над тем, что могло заставить моего коллегу обратиться за советом ко мне. Неудачное покушение, и кто-то сломал шею в каменоломне вместо американца? Что же, они не видели, кого с обрыва сталкивают? Разве что ночью… Да и ночью, знаете, надо сильно постараться, чтобы перепутать. Или там была одинаковая одежда? Или мистер Симпсон у меня подслеповат? Это энтомолог-то? Ну нет, шею мы пока никому ломать не будем. Несчастный случай, пустынная местность… Жаль, что это не готический роман. Там можно было бы приплести какое-нибудь проклятие. Проклятие рода Симпсонов…
Я хмыкнул. И без того было ясно, что фамилию Симпсонам придется менять, но сейчас это стало очевидным.
Ночью прекрасная миссис Симпсон приглашала меня в каменоломню полюбоваться орхидеями при лунном свете. Мы устроили небольшой пикничок на краю обрыва, пили горький ликер и обменивались замечаниями о погоде с вышедшими сюда же на прогулку мистером Симпсоном и его любовницей. Дамы сидели под белыми кружевными зонтиками, мистер Симпсон украдкой показывал мне флягу с виски и многозначительно подмигивал. Неся на руках кокер-спаниеля, сам похожий лицом на свою собаку, прошел мимо мой коллега-доктор. Он любезно раскланялся с нашей компанией и сообщил, что к аптекарю поступил свежий стрихнин.
- Ах спасибо, - ответила миссис Симпсон. - Я недавно купила три унции очень хорошего стрихнина и думаю, на этот месяц нам хватит.
В наряде Буффало Билла появился Лестрейд с сачком для ловли бабочек.
- Я только что поймал замечательный экземпляр Cyclopides, - сообщил он таинственным шепотом. - И без вашего мистера Холмса, доктор! Без мистера Холмса!
Любовница мистера Симпсона, которая только что была в светлом скромном платье, вдруг оказалась в вызывающем черном белье, как будто сошла с французских откровенных открыток. Куря трубку моей покойной Верити, она подошла ко мне и сказала:
- Вам пора ломать шею, сэр Джон. Прыгайте с обрыва, прошу вас…
- Ах нет, - вскричала прекрасная миссис Симпсон. - Ему еще рано. Ведь орхидеи еще не зацвели!
- У нас нет времени, дорогая, - ответил мистер Симпсон. - Сэр Джон торопится. У него свидание с мистером Холмсом.
- Да-да, - сказал я и обратился к мистеру Симпсону: - Вы не поможете?
Мистер Симпсон сильно толкнул меня, и я полетел с обрыва в полном блаженстве, наслаждаясь мягкостью окружающего меня воздуха. Прозвучали несколько выстрелов, и Лестрейд, сдирая шкуру с кокер-спаниеля, закричал:
- Вот оно, проклятие рода Симпсонов!
Под шкуркой оказалась другая собака, огромная, страшная, настоящее чудовище…
Я проснулся, полежал в постели, приводя мысли в порядок. Лестрейд был прав, ни один присяжный никогда бы не осудил ангельски прекрасную миссис Симпсон. Да и в литературе… В литературе как-то сложилось, что блондинки не могут быть злодейками. Вот если бы она была яркой брюнеткой… Хорошо, будет яркая брюнетка. Эсмеральда. Испанское имя. Она - испанка. Или нет - креолка! Злой гений бесцветного мистера Симпсона.
И пора им уже поменять фамилию. Они будут называть себя… мистером и миссис - нет, мисс, он же выдает ее за свою сестру - ох, как же их назвать? Я вспомнил своего старого знакомого, довольно неприятного малого, у которого была очень привлекательная сестра. Они были мистер и мисс Меррипит из Стэплтон-хауза. Решено: наши преступники будут мистер и мисс Стэплтон из Меррипит-хауза. А имя сердечника-дядюшки, которого они свели в могилу, испугав до смерти чудовищной собакой, пусть будет… я заглянул в выходные данные книги, которую читал перед сном, как делал всегда, когда мне надо было заменить подлинные имена персонажей. Однако ни одна фамилия не показалась мне приемлемой для вынесения в заглавие. "Проклятие рода Джонсов" - или Смитов - это, скорее, для юмористического рассказа. Фамилия Макдональд была гораздо лучше, но она сразу переносила действие в романтическую Шотландию, а я уже решил, что оно будет развиваться в скучной английской глубинке. Взгляд мой упал на строчку: "Гарнитура Баскервиль", и все было решено. Конечно же, "Проклятие рода Баскервилей"!
Я писал этот роман с вдохновением, которого никогда не испытывал, описывая дела Холмса. Отдавая долг Лестрейду, именно ему я подарил славу убийцы зловещего чудовища. Но вся слава раскрытия этого преступления оставалась за мной - до того дня, когда я пришел к издателю, только что прочитавшему мою рукопись.
- Это совершенно ни на что не похоже! - сказал он мне устало. - Доктор Ватсон, вы упорно не внемлете моим настоятельным просьбам. Я до предпоследней страницы ждал, когда с континента, или из Америки, или откуда-нибудь еще приедет мистер Холмс и блестяще раскроет это дело. И что? Вы, кажется, хотите, чтобы со всей Англии собралась рассерженная толпа читателей и устроила тут суд по-американски? Как это… э-э-э… "суд Ленча", кажется. Я ведь показывал вам письма. Народ Британии желает читать о мистере Холмсе! Почему вы всюду выпячиваете свою персону? Мы уже знаем, где вы учились, и что вы позорно бежали из-под Майванда, и историю вашей женитьбы, и кое-кого из ваших пациентов и коллег. Но, извините, кому интересны ваши семейные обстоятельства? Холмс, мистер Шерлок Холмс - вот фигура, которую можно назвать героем нашего времени. Он ведет войну с хаосом не где-нибудь на окраинах империи, а в ее сердце… - издатель перешел на язык газетных передовиц "Таймс".
- Вы не видели, какой хаос он ухитрялся учинять на Бейкер-стрит, - возразил я. - Наша почтенная миссис Хадсон не раз грозилась выселить его через суд.
- Короче, я говорю вам: не пойдет! - объявил издатель. - Или вы приносите роман, где действует мистер Холмс, или я более с вами не разговариваю. Да, и зачем вы изобразили миссис Стэплтон такой фурией? Что за чушь - креолка, Эсмеральда? От всяких этих знойных креолок можно ожидать только преступление по страсти: пылкая душа, ревность, кинжал в сердце. "Да, это я убила его! Но и после смерти он мой!.." А тут она у вас хладнокровно плетет паутину, будто какая-нибудь Екатерина Медичи, всего лишь ради наследства. Нет уж, доктор, никаких Эсмеральд!
И вы еще будете говорить о гордости творца? Предрекаю вам, что не пройдет и сотни лет, и литературой будут править деляги-издатели, а не писатели-творцы!
Увы!
Две ночи я бессильно боролся с сомнениями, но здравый смысл победил. Я сдался и послушно переписал несколько глав в начале и в конце, рассыпал упоминания о Холмсе по остальному тексту и бестрепетной рукой превратил Эсмеральду Стэплтон в забитую слабовольную женщину, из последних сил сопротивляющуюся преступному мужу. Ее слугу Антонио, который был ее преданным помощником и одним из колоритнейших персонажей, я почти везде повычеркивал. О том, что я должен ее переименовать, я вспомнил в самый последний момент. Как бы ее назвать? Мария, Анна, Элвира? И зачем я ее сделал креолкой? Эсмеральда - это значит "изумруд". Изумруд, подумал я, это тот же берилл, только цветом поярче да ценою подороже. Вот так и назову ее - Бэрил. Даже лучше, что имя не испанское.
Я отнес свое истерзанное детище издателю, услышал его горячее одобрение и в конце концов получил рецензию от Лестрейда:
- Ну, доктор, спасибо! Весь Скотланд-Ярд спрашивает, нет ли у меня щенка от баскервильской собаки. А кое-кто считает, что я не должен был расстреливать несчастное животное, и так страдающее от фосфорной мази. Удружили, доктор, что и сказать!..