Я помолчал немного. Вовчик наконец допил свое пиво и поставил бутылку за диван. Его разные носки вносили явный дискомфорт в атмосферу домашнего уюта.
– Владимир, а что у нас с головой? В смысле прически? Конкурс парикмахеров?
– Какой там конкурс! Вчера в ларьке шампунь купил. Красивый такой, с рекламой. Мол, лучшее средство от перхоти. Во, решил, как по телеку – одну половину помою мылом, а вторую – шампунем. Результат сам видишь – перхоть осталась, волосы исчезли. Ты думаешь, я бритвой так выскреб?
– Так, может, это наоборот – средство от волосатости? Или лохматости? Для собак, естественно.
– Черт его знает. Я в английском слаб.
– Я б тебе советовал и вторую половину вымыть. Иначе как-то не смотрится. Не, в принципе, не так уж и худо, но не смотрится. А носки почему разные, друг мой?
– А, так… Я ж дома.
Глава 8
Дорога вдоль набережной была в инвалидном состоянии. Это особенно чувствуется, когда сам сидишь за рулем. Раньше я, как правило, ездил по ней в качестве пассажира и ничего подобного не замечал. А сейчас… Ох, черт, еле вывернул. Только успевай объезжать ямочки размером с колесо, не то само колесо в ямочке так и заночует. А говорят, как приятно думать в машине. О большом и светлом. Дурак, кто так говорит.
Лично я математически рассуждаю – как бы мне доехать до набережной из пункта А в пункт Б и не угробить Женькин "жигуль". Машина старая, ко всяким неровностям относится болезненно, со скрипом. Евгений мне, случись что, скажет большое и светлое спасибо. Ну и к тридцати "лимонам" приплюсует мне иск тонн так в триста-четырес-та за ремонт подвески. Так что, несмотря на цейтнот во времени, я не гоню, спокойно объезжаю препятствия и пытаюсь, насколько это возможно, обсудить сам с собой итоги переговоров на среднем уровне.
Бедолага Леха относился к той категории лиц, чей жизненный принцип заключается в простенькой формулировке: "Если от меня чего-то хотят, значит, я чего-то стою, а раз я чего-то стою, то почему я должен стоить дешево?"
Людей с таким принципом весьма легко использовать как наживку, как инструмент или как приспособление. Как одноразовый шприц. Пальчиком поманил, бумажку показал, бросил что-нибудь типа: "Ну, парень, да ты крут…" – и считай, "инструмент" в твоем полном распоряжении.
Ну а после отслуживший свое инвентарь мы с легким сердцем выбрасываем на помойку или уничтожаем, что иногда значительно удобнее. Особенно если "инструмент" начинает вдруг отклоняться от заданной программы и может запороть продукцию. Леха, будучи не в меру болтливым и самоуверенным типом, теоретически мог отклониться.
Так-с, товарищ Ларин, вас опять в дебри понесло. Прямо производственное совещание. Только кульмана с чертежом не хватает. Меньше теорий. Теории нужны лишь тем, кто не хочет заниматься практикой. Кто слишком часто устраивает перекуры. Все, совсем свихнулся.
Трасса наконец ушла от набережной, но лучше от этого не стала. Проехав еще пару кварталов, я добрался до своего магазина и, заперев машину, спустился вниз.
На моем стульчике сидел сегодня Юрок; Лизка, по обыкновению в новом платье, пыталась всучить женщине-покупателю сломанный корейский фен; Сергеевна дымила через приоткрытую дверь кабинета; Лехин напарник в будке что-то считал на калькуляторе. Обычный деловой режим. Кивнув Юрке и Лизке, я зашел в будку.
– Здорово, мастер. Много наменял за сегодня?
– Как обычно, – пожал плечами парень.
Ему было лет двадцать пять. Из-за его чересчур скрупулезного обращения с деньгами мы придумали ему кличку – "Канцекрыс". Канцекрыс пересчитывал имеющиеся у него в столе деньги по пять раз в час, сортировал их по стопочкам в круглые суммы и аккуратно раскладывал в сейфе. Деньги клиента он так же пересчитывал раза четыре как минимум, чем вызывал нарекания со стороны нетерпеливых граждан.
– Что это ты сегодня? – на всякий случай поинтересовался он у меня.
– По твою душу, мастер. Ты у нас человек серьезный и пунктуальный, деньги любишь считать. А поэтому вопросик соответствующий – где твой бумажник с калькулятором? Черненький такой, блестящий?
Канцекрыс посмотрел на меня с явной опаской.
– Кирилл, ты, видно, после того убийства немного ту-ту.
– Ничего я не ту-ту. У тебя ж должен быть подобный кошель.
Канцекрыс сунул руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана куртки обычный замшевый кошелек, изрядно пообтрепанный по углам.
– Других не было.
Я побарабанил пальцами по его столу и пробормотал:
– Ладненько, значит, я перепутал.
Кассир еще раз пожал плечами и убрал кошелек.
Я вышел в зал, снова подмигнул Лизке, сумевшей-таки втюхать фен доверчивой даме и, зайдя за стойку, снял трубку стоящего на витрине телефона.
– Я воспользуюсь?
Лизка безразлично кивнула.
Я набрал номер и, дождавшись привычного "Слушаю", произнес:
– Евгений, ты прямо как портье в отеле – всегда на посту. Все бумажки строчишь?
– Машину не угробил?
– Ну что за мрачный тон? Я, между прочим, за справочкой. Очень мне необходимой. Кассира Леху помнишь? Или уже унесло течением?
– Что хотел?
– Вы шмотки его осматривали?
– Само собой. Я сам в морг с матерью на опознание ездил.
– Там в вещичках кошелек не наблюдался? Черный, с машинкой счетной?
– Не было. Ни кошелька, ни документов. Паспорт его так и не нашли. Поэтому опознание и делали.
– Понятненько. А может, под шумок кто помылил?
– Вряд ли. Да труп же в зале, прямо с медиком осматривали. Не было никакого кошелька.
– Хорошо, радость моя. Буду в ваших краях, заеду показать тачку. Я здесь стукнул ее слегка, но ничего, только переднее крыло содрал. А так пока ездит. Все, бывай.
Я повесил трубку и невидящим взглядом уставился на витрину. Очень миленькая картинка. Накануне смерти у Лехи есть кошелек, а сразу после – нет. Какая досада.
– Лизок, солнышко, ну-ка, вспомни. Когда эти головорезы киоск грабили, они Леху случаем не обыскивали?
Лизок наморщила лобик и довольно быстро ответила:
– Не было. Я как сейчас их вижу. Прямо кино американское. Один на нас пистолет наставил, а второй из стола деньги выгребал через окошко. Лешенька упал на пол в будке, до него и не достать было. Он же изнутри будочку закрывает. А что это ты вдруг?
– Ничего. Любил я его. Как брата.
Лизка хмыкнула и отвернулась.
Я еще немного постоял за прилавком, потом вышел и опять заглянул к Канцекрысу.
– Мастер, уступи на пять минут место инвалиду. Отдохнуть хочу.
– Не могу, здесь деньги.
– Я ж тебя не уходить прошу, пунктуальный ты мой. Стой здесь и смотри за своими деньгами. Давай, давай. Очень надо. Я здесь кое-что оставил.
Канцекрыс нехотя снялся с места, порылся в кармане куртки, выудил сигарету и вышел из будки. Но дверцу не закрывает. Опасается. Молодец.
Я опустился на стул, сделал пару ничего не означающих жестов, типа почесывания носа, после чего быстро сунул руку за батарею.
Бумажник лежал между железными перемычками радиатора. Я не был так ловок, как Леха, поэтому не удержал кошелек пальцами, и он свалился на пол.
Черт! Канцекрыс тут как тут. Да и Юрок подгреб. Как по заказу. Еще бы Лизку и Сергеевну сюда – вот здорово бы было.
– Чей это? Придется колоться.
– Лехин, наверное. Я случайно увидел.
– Ну да! Рассказывай. Что там? Давай-ка глянем.
Я расстегнул бумажник и стал выкладывать содержимое на стол. Во, и красавица наша подгребла. Ну просто сметана! Лизка, ты-то тут что оставила?
После потрошения бумажника на столе остались довольно внушительная пачка зеленых купюр небольшого достоинства, менее внушительная пачка российских "деревянных", россыпь мелочи и несколько аккуратно свернутых бумажек, лежавших в кошельке отдельно от денег.
В настоящую секунду меня больше занимали именно эти бумажки. Я быстро начал разворачивать их и знакомиться с содержанием.
Одна оказалась обычной рекламой какой-то конторы, вторая – не чем иным, как сорванным со столба объявлением о продаже машины, естественно, недорого и с быстрым оформлением, а вот третья…
Она заинтересовала меня больше всего потому, что принадлежала явно не Алексею. Такие бумажки для его мелкооптовых мозгов не свойственны. Заказное письмецо. Очень красивое, с кучей штемпелей и блямбочек. Оттуда же, откуда и водка "Распутин", – "из Германии". Очень обидно, что на немецком. "Айн унд цванцих, фир унд зибцих"…
Придется поднапрячься или записаться на курсы. Лучше первое, в школе я учил язык великого Гете. Но и без словарика я разобрал имя адресата – господину Яхонтову. И еще одно словечко – "Аякс". Больше ничего не понять – набор цифр и слов. По-ихнему. Но ничего, покажем знающим людям, переведем и разберемся.
Я так увлекся воспоминаниями о школьных годах чудесных, что не заметил, что и Юрок, и Канцекрыс так же внимательно изучают письмо. Я быстро свернул все бумажки, сунул их обратно в яхонтовское портмоне и сложил туда же деньги, после чего переправил бумажник в собственный карман.
– Ничего интересного. Надо матери вернуть. Я заеду по пути.
– Смотри, довези, – ехидно намекнул Канцекрыс.
– Довезу, мастер, не шебуршись.
Я вылез из будки и, попрощавшись с Юриком, стал подниматься на улицу.
Лизок курила перед входом в магазин. Стрекоза. Все время перед носом крутится.
– Поехал?
– Да, пора.
– Погоди. Ты что сегодня вечером делаешь? – неожиданно спросила Лизка.
– Книжки читаю.
– Может, сходим куда-нибудь? Тут рядом кафе открылось. Говорят, ничего.
Признаться честно, я этого от Лизки не ожидал. Хотя глазки она мне давно строила, что мне очень льстило.
– Извини, Лиз, сегодня я, наверное, не смогу. Потом как-нибудь.
– Жалко…
Я постоял немного. Очень тяжело отказываться от таких предложений. Но мне действительно было не до кафе. Лизка выбросила сигарету и, не попрощавшись, сбежала в магазин. Я, вздохнув, залез в "Жигули" и завел двигатель.
Глава 9
К своему дому я подъехал около восьми. После магазина я прошвырнулся до отделения, но Евгения не застал – он уже сгинул в неизвестном направлении. Тогда я посетил пару универсамов, где прикупил любимых сосисочек, кое-каких овощей, полбуханки хлеба. Наконец я заглушил мотор на небольшой стояночке возле дома.
Закрыв машину и включив сигнализацию, я направился к подъезду. Входная дверь была открыта настежь, кодовый замок сломали еще полгода назад. Я поехал на грузовом лифте, пассажирский в нашем доме постоянно на ремонте. Однако какой-то придурок поджег спичкой кнопку именно моего этажа, поэтому пришлось подняться выше. Это в моем доме регулярное явление. Вообще, для нашего человека кнопки в лифтах надо делать из железобетона, а сами лифты – из брони.
Тем не менее впоследствии я бы расцеловал того пацана, который подпалил кнопку именно моего этажа. И даже подарил бы велосипед или роликовые коньки. Потому что из-за этого мелкого хулиганства мне второй раз в течение месяца крупно повезло.
Я заметил товарища первым. А короткая черная куртка вызвала во мне очень нехорошие воспоминания о недавних событиях в магазине. И когда он резко обернулся на шум открывшейся стеклянной двери, ведущей с лестницы, я в принципе был готов.
Не хочу строить из себя супермена или героя полицейских сериалов, но, когда начинаешь потихоньку добираться до разгадывания чьих-нибудь секретов, про понты и пижонство желательно забыть. Это я хорошо усвоил на милицейской скамье и наплевательски относиться к сохранности собственной жизни не желаю.
А потому Лехин пистолет в моей руке был бы все равно, даже если б товарищ ждал возлюбленную. Ну, в крайнем случае, я бы объяснил, что купил пацану игрушку.
Однако товарищ ждал не возлюбленную, а дожидался, мать-перемать, именно меня. Как-то я догадался по его лицу. И не только по лицу, кстати, но и по направленному в мою сторону револьверу. Такому блестящему, красивому, с барабанчиком.
Скажу прямо, сдрейфил. Потому что как-то не сразу врубился в мизансцену. Хотя тот тоже, наверное, не предполагал настолько неожиданного поворота событий. Он меня из лифта встречал, а я вот с тыла объявился.
ТТ не случайно выбирают для заказных убийств. Длинный ствол повышает убойную силу пули в несколько раз по сравнению с тем же "Макаровым". Пистолет в моей руке рявкнул; товарищ, волчком крутанувшись на месте, свалился на бетонный пол лестничной площадки и больше не шевелился.
Черт, зря я все-таки игнорировал стрельбу в тире. Лучше бы его подранить было. Куда-нибудь в плечо. Собственно, я туда и целился. Но… не повезло ему. Я не попал. Скорей, от страха.
Ну вот, доигрался. Человека завалил прямо на пороге собственной квартиры. Однако сейчас не до эмоций. Эмоции в сторону, надо включать форсаж и рвать когти.
Я поэтому подбираю выпавший из руки товарища револьвер, охлопываю его карманы – другого оружия, естественно, не нахожу, – затем поднимаю вылетевшую из моего "ствола" гильзу. Мельком оглядываю стену, отмечаю в ней глубокую дырку от пули и быстренько ретируюсь назад на лестницу. Через минуту весь подъезд будет бурлить, как борщ в кастрюле. Потому как пистолет – такая штука, которая издает слишком много шума. До меня уже доносилось щелканье замков дверей на лестничной площадке.
Первой, наверное, тетя Ира выскочит. Она все время у замочной скважины караулит, как бы чего не пропустить.
Поэтому я несусь как ошалелый, перепрыгивая через три ступеньки и думая лишь об одном – добежать до машины быстрее, чем тетя Ира обнаружит товарища.
Перед дверью на улицу я слегка жму на тормоз, чтобы гуляющие снаружи граждане не подумали ничего плохого. А то решат еще – во, несется, не иначе человека убил.
Я спокойно выхожу из подъезда, вытирая вспотевшие руки о джинсы, подруливаю на стоянку, выключаю сигнализацию, завожу машину и потихоньку отваливаю.
Однако сердце барабанит как бешеное, и я начинаю делать глубокие вдохи-выдохи, чтобы выйти из транса. Сейчас бы пару рюмок – в самый раз, и лучше без закуски.
На перекрестке небольшая пробка, что позволит мне еще минуту побыть в относительном покое. Разрозненные мысли начинают помаленьку притягиваться к голове, как кнопки к магниту.
Замечательная картина получается. Как только у меня появляется кошелечек бедняги Яхонтова, я сразу становлюсь жертвой нападения неизвестных со следами насилия на лице. Отлично сказано. Правда, в нашем случае следы насилия остались на неизвестном.
Но быстро, я бы даже сказал, очень быстро. Милиции ой как далеко до подобной оперативности. Кто ж вломил? Канцекрыс? Юрок? Лизка? Черт! Нет, вот дьявол меня точно не вламывал.
Значит, Лизка. Чего ради она меня в кабак тащила? Ну, собака бешеная, доберусь я до тебя! Потом. Устрою вечер в кафе.
Я даванул на педаль акселератора, перестроил машину в левый ряд и помчался, как говорится в сказках, куда глаза глядят. Лишь бы подальше от дома.
Что там следующее? Яхонтов как-то связан с "Аяксом". Дьявол, там же компьютер!
Я резко крутанул руль вправо, чуть не зацепил двигавшуюся рядом иномарку, заметил покручивающее движение чужого пальца у виска, но благополучно припарковался у дверей проходной какого-то предприятия. Вбежав внутрь, я спросил у вахтера, где телефон. Увидев аппарат, я сорвал трубку и стал накручивать диск.
– Вика! Фу, ты дома! Ничего не спрашивай, просто слушай и запоминай! Очень внимательно!
– Кирилл, что с тобой? Почему ты кричишь?
Черт, а ведь точно. И вахтер таращится. Да, до Штирлица мне далеко. Я сбросил децибелы.
– Собери вещи, возьми деньги, в-общем, все, что тебе потребуется, кроме мебели и телевизора. Когда совсем стемнеет, возьми Бинго и выйди через черный ход на улицу. Запомни, только через черный ход.
– Ничего не понимаю. Объясни, что случилось. У меня дверь черного хода шкафом заставлена.
– Отодвинь! Вика, родная, не перебивай меня! Мы очень крупно влипли! Очень! Эти люди пойдут на все!
– Какие люди?
– Не-хо-ро-ши-е!!! Когда выйдешь на улицу, лови первую попавшуюся машину, поезжай на вокзал и рви из города куда угодно. Ты говорила, у тебя подруга в Краснодаре. Вот к ней и рви. С билетами сейчас проблем не будет, уже не сезон. Поняла?
– Ничего я не поняла! А работа?
– Я позвоню, совру что-нибудь, чтобы тебя не уволили. Запомни одно – сегодня тебя не должно быть в городе.
– А ты?
– Оставь телефон и адрес своей подружки под ковриком у двери черного хода. Я позвоню и скажу, что делать дальше.
– Там нет никакого коврика.
– Ну так постели! Все, мне пора. Целую. Запомни, как совсем стемнеет – беги. Будешь выходить из подъезда, держи Бинго на коротком поводке. Пока!
Я резко повесил трубку, чтобы избежать дальнейших вопросов. Затем вернулся в машину и, отъехав с полкилометра, притормозил возле ближайшего магазина.
Достав кошелек, я еще раз осмотрел письмо. Адресок, кстати, тот самый. Получается, изрешетили. И главное. "Аякс".
Круто я зацепил кого-то с этим посланием. Кого-то из банка. Я достал из сумки револьвер. У меня почему-то не оставалось сомнений, что именно из него уложили прокатчика и Леху. И собирались подстрелить меня.
Я включил приемник. Опять играл саксофон. Кажется, Фаусто Папетти. Блюз. Блюз осеннего вечера. Па-да-ба-да…
Однако где мне жить теперь, а? Может, тоже рвануть куда подальше? Бесполезно, достанут. Ну, волки позорные. Ладно, перекур окончен, пора к станку.
Евгений был дома. Он стоял в дверном проеме, как статуя Пушкина у Русского музея. Первое, что он спросил, увидев мое очумелое лицо, было:
– Тачку угробил?
– Ну что ты, Евгений? Стал бы я навещать тебя в девять вечера из-за подобной ерунды. Тачка всего лишь куча бездушного железа, резины и пластика, поэтому если бы, как вы утверждаете, я ее угробил, то удостоил бы вашу персону поздравительной открыткой, но никак не личным визитом.
Женька с явным облегчением вздохнул и наконец-то пригласил:
– Заходи.
Он жил с женой и шестилетним сыном в двухкомнатной квартире старого кирпичного дома, стоящего неподалеку от отделения.
– Привет, Кирилл, – увидев меня, поздоровалась Ольга, его супружница. – Ужинать будешь?
– Ну, разумеется. Я вообще у вас заночевать собрался. Много места я не займу, можете постелить в ванной. У меня, знаете ли, дом сгорел.
– Это пожалуйста. Место есть. Даже не в ванной. Проходи.
Я сразу прошел в гостиную, плюхнулся в старенькое Женькино кресло и вытянул ноги.
– Фу…
– Что стряслось? – Евгений зашел следом и закрыл дверь.
Я достал из сумки револьвер.
– Из этого ствола, Евгений, меня чуть не почикали. Из него же, по всей видимости, стреляли во время налета на наш обменный пункт. Отвези завтра Просперо, пусть накоротке проверит.
– Где взял?
– Подобрал в подъезде собственного дома. Один приятель обронил.
– А сам приятель?
– Ну я не знаю. Может, выживет, если туда "скорая" быстро доедет. Сам понимаешь, с ночлегом я не шучу.
– Да какие вопросы? Живи хоть месяц.
– Но, Евгений, предоставлением жилплощади ты от меня не отделаешься. Надо кое-что разведать. Очень аккуратно и быстро. А поэтому, любимый мой, слушай внимательно.
Зашла Ольга.