"Пельменная", "Шашлычная", "Парикмахерская", - читал Алексей русские вывески, - "Ресторан "Одесса""… На тротуаре рядами стояли лоточники, столики с разложенными на них книгами. Алексей с удивлением отметил знакомый питерский ассортимент - Чейз, Гарднер, Толкиен, Бунич, Суворов, детективы, политические авантюрные романы, мемуары. Все издано в России…
- Вот так номер! Кеша, они что, на себе это все тащат из России? Тяжело ведь!
- Ну да, тащат… Скупают у эмигрантов свежих по пятьдесят центов, продают по десять баксов. Тут дураков нет. Такие жуки - за квотер каждый удавится.
Брайтон-Бич в этом месте выглядел огромным тоннелем - небо уже темнело, над головой продолжали грохотать поезда, первые этажи домов светились витринами магазинов, закусочных, ресторанов, тиров, баров, лавок, улица казалась одновременно просторной и тесной, неуютно чувствовал себя здесь Алексей. Русская речь вокруг становилась громче, вообще, если бы не эстакада, можно было подумать, что идешь по улицам южного приморского городка. Некоторые из прохожих даже лузгали семечки.
- Кеша, а океан далеко?
- За углом налево.
Они свернули с Брайтона, и чувство, что вокруг обычный провинциальный городок, еще больше усилилось. Здесь было тихо и безлюдно - как и бывает в таких городках с одной главной улицей, на которой и идет вся светская и несветская жизнь, а на боковых улочках - никого и ничего, темнота, влюбленные парочки, спрятавшиеся в подворотнях, редкие прохожие, шаги которых слышно издалека в стерильной тишине, не нарушаемой скрипом тормозов и скрежетом моторов ничьих машин. Алексей вдруг понял, что сейчас вот услышит откуда-нибудь из распахнутого окна или с лавочки за кустами жестяной звук расхлябанной деревенской гармошки.
Но вместе идиллических переливов трехрядки он вздрогнул от хлопнувшего впереди выстрела. Еще хлопок, короткая очередь - в лица приятелей брызнул ослепительный белый луч. Обдав их теплым ветром, в сторону Брайтона пронесся длинный "харли дэвидсон", который оседлал темный силуэт с задранными, как у кузнечика, коленями.
- Местные дэдхэды собираются, - объяснил спокойно Кеша. - Дэдхэды. Потом узнаешь, кто это. Не бойся, они ребята, в принципе, спокойные…
- А я и не боюсь.
Вид на океан с набережной Брайтон-Бич немного разочаровал Алексея. После гипнотизирующей бесконечности живой, двигающейся, таинственной пустыни, увиденной им с самолета, темная маслянистая поверхность Атлантического океана здесь выглядела как небольшое озеро, ограниченное огнями, маяками, островками, справа тянулась череда огней Стэйтен-Айленда - Кеша, широко поводя руками, описывал панораму, слева и прямо - десятки островков, сливавшихся в конце концов в единый громадный ломоть Лонг-Айленда. Океан здесь выглядел как-то индустриально, дрессированным каким-то существом казался он Алексею, не было в нем ожидаемой при-вольности и широты.
- Вообще-то, если хочешь к Ларисе, тебе уже пора двигать, - сказал ему Кеша, взглянув на часы. - Пошли, я тебя посажу на поезд. Тут все просто. Доедешь до конца, это минут тридцать - сорок, выйдешь, а там она тебя встретит. Я ей позвоню, предупрежу, что ты выехал.
- А как я ее узнаю?
- Узнаешь, не ссы. - Кеша хлопнул его по спине. - Она тебя уж точно узнает. Свежачка с самолета сразу видно.
- Я что, так бросаюсь в глаза?
- Американец не врубится, а наш брат-эмигрант тебя сразу вычислит. Ничего, может, оботрешься. Хотя некоторые и через пять лет здесь выглядят так, словно только что вышли за пивом в тапочках из своей питерской коммуналки. Тебе про сабвей, наверно, ужасов всяких дома наговорили? - продолжал Кеша, пока они шли к эстакаде. - Особенно не переживай. У нас ветка не самая лучшая, конечно, но и не самая страшная. С непривычки, может, не понравится тебе, не выгляди в случае чего испуганным, но и сам на рожон не лезь.
- А "в случае чего" - это в каком смысле? Не пояснишь? В случае, если резать будут? - Алексей улыбнулся. Ему не верилось в правдивость всех питерских сплетен о нью-йоркском метро. Уж очень легко здесь дышалось, очень уж спокойно он себя чувствовал.
- Да никто тебя резать не будет. Что за чушь. Просто черные могут пристать. Ну и сумасшедших много гуляет. Они как раз в основном в метро и живут. Тяжелое наследие правления президента Рейгана.
- Почему?
- Это же он всех тихих сумасшедших из дурдомов повыпускал. С одной стороны - сокращение расходов на содержание, с другой - опять же, права человека. Рейтинг себе поднимал таким образом. Ну они, понятно, из дурдомов все в метро переселились. - Они стояли на грязном перроне подземки, и Кеша то и дело поглядывал на часы. В отличие от уличного тротуара, платформа была действительно грязной - со следами плевков, окурками, обычная, словно петербургская пригородная, Удельная какая-нибудь или Лаврики. - Ну и безработные тоже… - Кеша переминался с ноги на ногу в нетерпении. - Целые династии там у них. Папа безработный, дед безработным был - и детишки тоже безработные. Живут в тупиках, магнитофоны там у них, телевизоры на батарейках… Принципиальные такие тунеядцы. Во, поезд, - с видимым облегчением сообщил Кеша. - Давай, садись, понял все? Едешь до конца, там Лариска тебя встретит. Вот ее адрес на всякий пожарный. - Кеша сунул Алексею в руку картонную белую визитку. - Позвони мне обязательно, когда придете домой. И не забудь ей подарочек передать.
- Да не забуду, Кеша. Спасибо тебе.
- Да пока не за что, - ухмыльнулся Кеша. - Давай, увидимся. Приезжайте с Лариской ко мне. Только договоримся, когда Ксюхи дома не будет. Она меня ревнует ко всем бабам здешним. - Кеша хмыкнул. - Делать мне больше нечего, как по бабам шляться. Ну пока, турист.
Он проводил взглядом оглядывающегося по сторонам Алексея, видел, как тот, стараясь выглядеть уверенно и независимо, плюхнулся на жесткое сиденье и вытянул ноги. Вагон был почти пуст и ничего угрожающего из себя не представлял. "Вот и славно", - подумал Кеша. Он повернулся, прошел сквозь турникет и спустился на улицу.
Он почти сразу забыл об Алексее - во всех деталях нужно было обдумать завтрашний день. Завтра он мог наконец разбогатеть. Но могли случиться и крупные неприятности, крупные настолько, что Кеша старался не сосредоточиваться на них.
В принципе, он все продумал. Голова у него варила дай Бог каждому - московская школа. Он всегда гордился своей предприимчивостью и в особенности осторожностью. Именно она дала ему возможность разбогатеть в Москве. И здесь, при всей сомнительности нынешнего его бизнеса, подняла доходы до черты, о которой он и мечтать не мог, когда сам, вот так, как Лешка, приехал из аэропорта Кеннеди зеленым эмигрантом. Кеша глубоко вдыхал свежий вечерний воздух - курить он бросил полгода назад и теперь, после месяца мучений, когда не находил себе места, жевал резинку, лузгал семечки, ел без конца, но не мог избавиться от мыслей о сигарете, теперь наслаждался относительной чистотой своих легких, пил воздух большими глотками, как хорошую минеральную воду.
- Кеш?
Он быстро обернулся. Облокотившись спиной о стену, на корточках сидел, растопырив острые коленки, худой, как соломинка, парень. Темная футболка болталась на нем, не скрывая торчащих ребер, узкие белые джинсы были местами серыми от пыли, однако черные кеды выглядели совершенно новыми, словно только что из магазина. Да они, вероятно, и были только что украдены в каком-нибудь супермаркете - паренек явно не был способен хоть что-то купить.
- Кеша, - повторил тот, - не признал?
- A-а, Джонни? Привет, привет. Задумался, знаешь ли, не заметил тебя. Я тороплюсь, извини. - Он повернулся и успел сделать пару шагов, как сидящий у стены знакомый снова окликнул его:
- Кеша, слушай, нехорошо старых друзей забывать. Постой, поговорим.
- Ну, чего тебе?
- Чего-чего. Поболтал бы с земляком, сигареткой бы угостил.
- Я не курю.
- Серьезно? И давно? В Москве-то две пачки в день садил… "Мальборо". Рассказал бы об успехах своих, о трудностях…
- Джонни, у тебя есть дело ко мне? Или нет? Давай короче.
В последнее время они виделись редко. Джонни - мелкий московский фарцовщик, врун и крайне неприятный тип, женившись на молоденькой американке, уехал в Штаты за два года до четы Гриценко. Анашой Джонни не брезговал и на родине, а на новом месте жительства, впав в какую-то эйфорию, стал, по выражению знакомых, "торчать со страшной силой", переходя постепенно ко все более сильным "мозговым стимуляторам", как он это называл. Джонни опустился, развелся с женой.
Кеша знал, что он связался с местными хулиганами, мелкими пушерами, которым постоянно был должен, с ворами, и старался избегать старого знакомого. Не боялся, нет, просто противен был ему этот тип. Не слабостью своей противен, а наглостью, этим, как Кеша считал, советским хамством, от которого его просто начинало тошнить, панибратством своим.
- Дело? Да, дело. Кеша, дай взаймы десять баксов. Очень надо. Я вот кеды новые купил, потратился… - Джонни ухмыльнулся. - Кушать теперь нечего. Дашь?
Кеша полез в карман, молча вытащил "токин" - сабвейный жетон и протянул его Джонни. Рука его дернулась - он хотел кинуть жетон, но сдержался, однако Джонни заметил это движение. Он мрачно хихикнул, кряхтя, поднялся на ноги и мерзкой своей шатающейся походкой побрел к Кеше, взял у него токин и пристально посмотрел "спонсору" в глаза.
- Спасибо, друг, выручил. Спас. Век не забуду. - Он начал кривляться. - Благодетель! Теперь до Таймс-сквера доеду - там заночую. Спасибо, родной. - Он полез обниматься.
- Пошел ты. - Кеша отпихнул почти невесомое, бездушное тело, воняющее потом и почему-то рыбой, повернулся и пошел прочь.
- Сука, - тихо прошептал Джонни, вертя в пальцах токин. - Вот сука!
"Я от дедушки ушел, я от бабушки ушел", - вертелось в голове у Алексея, удобно развалившегося на сабвейном сиденье. Ноги, правда, он поджал, когда высоченный худющий негр-оборванец медленно прошел по вагону, тряся перед собой пластмассовым стаканчиком с надписью "Кока-кола". В стаканчике брякали монетки.
Он сидел и ждал. Ждал, когда наконец к нему придет то состояние, в котором он видел себя еще находясь в самолете. Состояние завоевателя. Борца. Разведчика. Кого угодно, но только чтобы не было все вокруг так буднично, эти пейзажи за темным окном - индустриально-питерские, - какие-то трубы, теплоцентрали, кирпичные домишки, черные, утесами выступающие из-за хмурых городских деревьев и неухоженных разросшихся кустов рабочих окраин.
Из множества ситуаций, которые он намоделировал в самолете, ну хоть одна должна же сложиться или хотя бы что-то похожее на нее, но не тут-то было. Казалось, он и не пересекал границу, отделяющую один мир от другого, знакомую реальность от принципиально иной, новой и неведомой. Первое легкое изумление масштабами этого города, непривычной архитектурой прошло после прогулки по неширокой русскоговорящей улице, а сейчас, в привычно громыхающем на стыках рельсов слабоосвещенном вагоне, и вовсе забылось.
Он же ехал сюда за приключениями, а они должны были начаться сразу - как в научно-фантастических романах, с первых шагов по чужой планете, не говоря уже о первой встрече с инопланетянами. А его первый контакт оказался на редкость банальным, словно и не было многочасового перелета над океаном, - Кеша Гриценко почти не изменился, разве что потолстел чуть-чуть. И болтал все так же, как бывало при их нечастых, но веселых и шумных встречах в Москве. Правда, отправил он Алексея чисто по-московски, спровадил с глаз долой, но ведь мало ли что, могут быть дела у человека, а тут русский турист как снег на голову. Вот оно что, поймал наконец Алексей, ухватил, словно маленькую, невидимую глазом занозу, мысль, державшую его в напряжении, не дающую полностью расслабиться. И для русских матерщинников, встретившихся ему в аэропорту, и для Кеши, и для этого вот негра-оборванца в метро Алексей не был явлением из ряда вон выходящим, не был Гостем, Чужим. По большому счету им было на него наплевать, они даже не замечали его. Вернее, замечали, но не больше, чем всех остальных.
Ну да, вспомнил он, страна иностранцев… Кому какое дело, кто я такой, что со мной было вчера… Негр, усевшись напротив, пристально смотрел Алексею в глаза. Стаканчик от кока-колы он поставил рядом с собой на сиденье, кисти рук, широкие, словно темные от грязи саперные лопатки, положил на колени и вдруг стал медленно наклоняться вперед, к Алексею, сверкнув неожиданно яркой, белой полоской улыбки.
Алексей мгновенно напрягся - "вот, началось". Не зная, чего ожидать от клонившегося к нему оборванца, он решил для начала улыбнуться в ответ и растянул рот, но улыбки не получилось. Он увидел за спиной негра свое отражение в темном стекле окна - отвратительная гримаса смяла его красивое, в общем, с правильными чертами лицо. Алексею стала противна эта комедия, и он, глубоко вздохнув, громко спросил:
- Чего тебе?
Вопрос был задан по-русски. Неизвестно, понял ли его американец африканского происхождения, как рекомендовал называть черных Кеша, но тело его застыло и больше не валилось вперед. Продолжая широко улыбаться, черный медленно опустил руки и стащил один за другим оба разбитых древних ботинка. Затем, заржав уже в голос, потянул за носки и освободил от них корявые, похожие на древесные корни ноги. Откинувшись назад, негр зашевелил пальцами и, отсмеявшись, тихо запел какую-то дикую песнь без четкой мелодии и, насколько Алексей мог разобрать, без слов. Во всяком случае звуки, издаваемые им, никак не походили на язык Фолкнера и Хемингуэя. "Псих", - с облегчением вспомнил Алексей Кешины уроки. Вот и первое приключение.
Поезд въехал в тоннель, резко оборвав череду унылых пейзажей вечернего Бруклина. "Ист Ривер. Наконец-то", - подумал Алексей. Сейчас он уже находился под Манхэттеном, о котором мечтал, про который читал в бесчисленных книгах и видел его в массе голливудских фильмов, наводнивших в последнее время Петербург. Столица мира - это не Кеша первый сказал, он слышал это определение много раз, да и сам так считал. Правильно он решил не ехать сразу в Денвер. И пары дней ему явно не хватит, он должен полазить здесь как следует, побродить, пройтись по Гарлему - наверняка там жутко интересно, как раз для него, должно быть, местечко. Хотя про нью-йоркское метро тоже много рассказывали, а вот он едет, уже почти ночь - и ничего… И народу нет, хотя все писатели, начиная с О. Генри, уверяли, что в сабвее толчея… Может быть, и Гарлем не так страшен? Ха, да что ему может быть теперь страшно, после всего того, что было в Питере?..
Он увидел, что немногочисленные пассажиры в полном составе потянулись на выход, и сообразил, что приехал. Последним он вышел из вагона и тотчас увидел Ларису. Небольшого роста, худенькая, с коротко подстриженными светлыми волосами, она была одета в длинную юбку, тонкий серый свитер и вид имела по сравнению с обитательницами Брайтон-Бич столичный, другого определения на данный момент у Алексея не было. Эта девушка, конечно, любит хорошее белье, хорошие машины, умеет обращаться с ножом и вилкой, и с мужчинами, и с подругами, хотя подруг у нее много быть не должно. Знакомых - да. Но близко к себе такая просто так не подпустит.
Алексей шел прямо к ней, широко улыбаясь. "Трахну!" - закрутилось в голове веселое предчувствие. Подойдя вплотную, он внимательно вгляделся в ее лицо и вдруг увидел, что она совсем не так молода, как казалось издали. Под глазами лежали темные круги. Кожа на висках была тонкая, словно прозрачная, ниже, к скулам, покрытая сеточками мелких морщинок, не заметных, а скорее угадываемых. Плотно сжатые обветренные губы - сухие и, кажется, жесткие - чуть-чуть поднялись уголками, изображая улыбку. Но главное - взгляд - глубокий, темный какой-то, хотя глаза - светло-серые, большие, но за ними - мрак… "Нет, не трахну… Манекен какой-то. Как за стеклянной витриной…" - Он чисто физически ощущал невидимую тонкую стену между собой и этой красивой, в общем-то, женщиной, не стену даже, а некий кокон, надежно ее защищающий от чрезмерной близости с кем бы то ни было.
- Здравствуй. Алексей? - спросила она, улыбнувшись шире и смотря ему в глаза с явным интересом, но все-таки как-то отстраненно, точно на картинку в журнале, а не на живого, симпатичного молодого парня.
- Алексей.
- Лариса. - Она протянула узкую ладонь, не отводя глаз.
- Я знаю, - ответил он игриво и мгновение колебался - не поцеловать ли галантно протянутую руку, но решил ограничиться осторожным рукопожатием.
- Ну, пойдем, Алексей. - Она почему-то усмехнулась, взяла его под руку и потянула к лестнице, ведущей из метро на улицу.
- Прогуляться хочешь, или ты устал? - спросила Лариса, когда они вышли из неглубокого, на удивление, подземелья метро. Лариса обратилась к нему так, словно они были давно знакомы, - спокойно, чуть равнодушно, словно зная не то чтобы сам ответ, но интонации, с которым он будет произнесен.
- Конечно, прогуляемся… А куда пойдем? - Он поглядывал на спутницу, изучая ее, но все никак не мог проникнуть внутрь невидимого кокона и не понимал, чего можно ждать от странной этой новой знакомой.
- Ко мне, разумеется. Просто нам, если идти пешком, понадобится минут тридцать.
- Лариса, я же вообще-то сюда и ехал для того, чтобы гулять. Турист.
- Турист… Ну хорошо. Так ты оставаться в Штатах не собираешься? Это, кстати, Бродвей, - кивнула она головой в неопределенном направлении.
- Не собираюсь. Где?
- Да вот, мы по нему идем. Ты что, как это у вас называется, новый русский?
- Почему ты так решила?
- Ну, поездка-то сюда недешево стоит. Я вот десять лет здесь, а в Москву слетать себе позволить не могу. Не по средствам. Ну как, нравится Нью-Йорк?
- Так я же еще ничего не видел… - Он оглядывался по сторонам - да, это не провинциальный Брайтон, а именно то, чего он ожидал от Америки. Да и странно было бы, не окажись Манхэттен таким, каким он видел его в гангстерских боевиках, - вырубленный из серого камня. Закопченный выхлопными газами автомобилей, медленно, по сравнению с питерскими лихачами, ползущими по прямым, параллельно-перпендикулярным улицам. Строгие прямоугольные небоскребы. Негры, сидящие на тротуарах и торгующие каким-то явно ворованным барахлом, бесчисленные кафе, магазинчики и магазинищи - кажется, жизни не хватит, невозможно запомнить, где и что находится. Но Алексей поймал себя на том, что не было у него ощущения новизны. Он чувствовал себя так, будто давным-давно уехал отсюда, а теперь вот вернулся, просто подзабыл названия улиц и расположение зданий.
- Нью-Йорк? Да я его таким и представлял. Во всяком случае, пока не обманывает ожиданий. А ты, говоришь, десять лет уже здесь? И как, нравится?
- Нравится. У вас-то совсем страшно жить стало. А здесь хорошо. Спокойно. Студия у меня в хорошем месте, в Виллидже, отличное место - сам увидишь. Если хочешь, я тебе потом попозже ночной Нью-Йорк покажу.
- Конечно, хочу. Я вообще в Гарлем хочу сходить…
- Ха, в Гарлем? Ночью не рекомендую. А днем - пожалуйста. Я утром спать буду, а ты - сходи прогуляйся. Вот это - Юнион-сквер, - она показала на небольшой садик впереди, - я тебя немножко кружным путем повела, но тут уже рядом. Еще вниз спустимся - и дома.