У меня складывается впечатление – не буду утруждать тебя деталями, – что, приобретя "Интерконтинентал", мы, возможно, получили больше, чем рассчитывали. Я хочу, чтобы ты прошелся по их штату самым частым гребнем, какой только найдешь, и ничего, абсолютно ничего не упустил. А теперь, прежде чем я продолжу, есть ли у тебя вопросы?
– Есть, сэр. Я совершенно не разбираюсь в компьютерах.
– Разберешься, юноша. Прежде чем приступать к работе, разберешься.
12 августа, через три месяца после того разговора, я поднимался на лифте в офис "Интерконтинентал пластикс корпорейшн" на Парк-авеню, где мне предстояло начать первое рабочее утро в качестве подающего надежды аналитика производственного контроля из Лондона.
Три месяца я дышал, пил и ел, засыпал и просыпался с компьютерами и пластмассами – по двадцать четыре часа в день. Я посетил элитный Массачусетский технологический институт, побывал в ведущих электронных фирмах Японии, Германии и Англии, навестил самые дальние уголки света, чтобы увидеть, как работает "Интерконтинентал". Одному Богу известно, что из всего этого отложилось у меня в голове; поднимаясь в лифте, я испытывал нехорошее чувство, что недостаточно.
А еще через три дня, 15 августа, Файфшир попал в госпиталь – в тяжелом состоянии, с шестью пулями, разорвавшими все его важнейшие внутренние связи. Он ехал в машине с президентом Мвоабских островов Баттангой, направлявшимся на конференцию неприсоединившихся стран. Два мотоциклиста в шлемах расстреляли машину из автоматов, когда она остановилась на красный свет. Баттанга и водитель погибли на месте, Файфшир получил тяжелые ранения. Чуть позже ответственность за преступление взял на себя некий представитель Армии освобождения Мвоабских островов. Правительство островов категорически опровергло сам факт существования такой организации и обвинило Великобританию в заговоре. Какую выгоду могли преследовать англичане, объяснено не было, но в заявлении содержался намек на возможное в скором времени открытие на островах крупных месторождений нефти.
Глава 10
Сампи включила душ. Я развязал синюю ленточку и вскрыл конверт. В нем лежало письмо и небольшой тонкий предмет длиной примерно в дюйм и шириной в треть дюйма. Предмет был цвета белого мрамора, но на верхней стороне имелось что-то вроде металлической коробочки с кружком твердого прозрачного пластика посередине, за которым виднелся серый треугольник с блестящими проводками, расходящимися во все стороны наподобие паутины. С другой стороны предмет напоминал сколопендру и опирался на двадцать четыре согнутые металлические ножки. Здесь же имелся штамп, "Малайзия", и серийный номер. Опыт трехмесячной работы в компьютерном бизнесе помог мне идентифицировать предмет: силиконовый чип. Чип был запрограммирован делать что-то, но что именно – я узнать не мог, не имея под рукой компьютера.
Я прочел письмо. Оно было короткое и мало что проясняло.
"Дорогой сэр Чарльз!
Число, имеющее значение, 14В. При личной встрече я передам некоторую дополнительную информацию, и, думаю, тогда вы согласитесь, что мне можно верить. Как вы, возможно, уже поняли, цветовой выбор этого послания не случаен".
Внизу стояла подпись – доктор Юрий Орчнев. На обратной стороне конверта было еще одно имя – Чарли Харрисон, и адрес – Коконат-Гроув, Дюнвей-авеню, Файр-Айленд.
Файр-Айленд – песчаная отмель длиной более тридцати миль и шириной в несколько сотен ярдов, протянувшаяся вдоль южного берега Лонг-Айленда. Местные жители ревностно оберегают свой остров, демонстрируя доходящий до шовинизма патриотизм, характерный более для эпохи расцвета Британской империи. Здесь, что нетипично для североамериканского континента, строго запрещены автомобили. Впрочем, пользоваться ими в любом случае было бы проблематично, поскольку на острове нет дорог. Файр-Айленд часто называют раем для геев, хотя постоянных жителей здесь мало, а большинство населения составляют приезжие из Нью-Йорка, причем люди далеко не бедные. Любителей роскошной богемной жизни принимают многочисленные летние домики, магазины и модные рестораны, растянувшиеся вдоль всего острова.
Мне показалось маловероятным, что покойный доктор Орчнев – если, конечно, именно у него я забрал это письмо позапрошлой ночью, когда он лежал, мертвый, на полу в моей комнате, – направлялся или возвращался на Файр-Айленд. Середина декабря в этой части света не самое подходящее время для пляжного отдыха.
Я еще раз посмотрел на обратную сторону конверта. Имя Чарли Харрисона было мне знакомо – специалист, занимавшийся компьютерной системой самой компании "Интерконтинентал".
Я еще раз перечитал письмо. Ни даты, ни адреса. Почему у человека, появившегося в моей квартире в половине третьего ночи и покончившего с собой, оказалось в кармане это письмо? Я тщательно обыскал его тогда, но никаких удостоверяющих личность документов не нашел. Не нашел вообще ничего, не считая этого письма.
Что содержит чип? Что происходит в Коконат-Гроув? И какое отношение ко всему этому имеет Чарли Харрисон? Сегодня среда. Если на Файр-Айленде что-то и происходит, то, скорее всего, по выходным. Значит, в первую очередь нужно заняться Чарли Харрисоном. Или чипом. Подумав, я сделал выбор в пользу чипа. Чтобы расколоть Харрисона, потребуется больше времени – наблюдение за человеком дело тяжелое и утомительное. За четыре месяца я проверил всего лишь четверть штатных работников "Интерконтинентал" и отмел всех, за исключением крутившей роман секретарши – мне так и не удалось выяснить, с кем именно, – и программиста Хоуви Котла, который, не исключено, был геем.
Мою умственную работу прервала Сампи. Она уже вышла из ванной и теперь в третий раз повторяла заказ на завтрак туповатому и, похоже, тугому на ухо оператору обслуживания номеров.
Что делать с Сампи? Вопрос не давал покоя. Вернувшись к себе, она могла обнаружить, что непрошеные гости разнесли все вдребезги и, не исключено, задержались и поджидают ее с ножом для разделки мяса. До устранения источника опасности ей было бы лучше держаться пока подальше от самой этой опасности. Вот только спрятать понадежнее высокую загорелую блондинку с соблазнительной фигурой – дело совсем не легкое.
– Как насчет отпуска? – спросил я.
– Прежде чем я что-то сделаю, мистер Максвелл Флинн…
– Максимилиан, – вставил я. – Имя имеет латинский корень, а растворимый кофе тут ни при чем.
– Мне наплевать, даже если тебя назвали в честь нигерийской зеленой мартышки, – сообщила она с милой улыбкой. – Я хочу знать, откуда ты явился и куда планируешь направиться, потому что здесь мне все опротивело. Сыта по горло. – Она изобразила соответствующий жест. – И если ты тот, кем себя изображаешь, то должен знать, что это кое-что значит.
Я сидел и смотрел на нее, пока она сердито расхаживала по комнате. Потом сказал:
– Что ты хочешь услышать?
– Что я хочу услышать? Что я хочу услышать? Я скажу тебе, что я хочу услышать. Я хочу услышать, почему ты застрелил того мужчину в своей комнате посреди ночи; почему сказал мне не впускать в квартиру полицейских; почему ты, пока я была в душе, продырявил стену и похитил меня; почему не остановился, когда полицейский направил на тебя пистолет; почему заставил меня украсть машину и зарегистрироваться в отеле под вымышленным именем. Хватит для начала? – Она остановилась и устремила на меня испепеляющий взгляд.
На ее месте я бы, наверное, чувствовал то же самое. Но я не был на ее месте. И не мог дать ей исчерпывающих объяснений. Я только хотел, чтобы она не возвращалась в свою квартиру.
– Ты хочешь уехать сегодня в Бостон? Со мной?
– Не могу. У меня ланч с Линн. А потом мне нужно успеть на трехчасовой рейс в Рим – посмотреть несколько картин. Я даже не успеваю заехать на квартиру, и меня не будет здесь несколько дней.
Что ж, Линн, кем бы она ни была, оказала нам огромную услугу.
Через пару часов, проклиная себя за глупость и опрометчивость – надо было улететь с Сампи в Рим, – я изо всех сил пытался рассмотреть что-то через запотевшее ветровое стекло, за которым разыгралась настоящая метель, заносившая снегом Коннектикут-Тернпайк. Снег уже шел, когда я высадил Сампи у ресторана, где у нее была назначена встреча с подругой. Я бы погрешил против истины, если бы сказал, что мы расстались на дружеской ноте. И валившая с неба снежная каша подъему настроения никак не способствовала. Колеса бесконечных тягачей месили снег, гравий и соль, швыряя грязь в стекло, "дворники" с усилием размазывали эту смесь, пытаясь превратить ее во что-то полупрозрачное, но в просветах открывалась только темнеющая впереди дорога. Часы показывали три, и день быстро погружался в сумерки.
Я включил радио в надежде послушать какую-нибудь веселую музыку и услышал бубнящий голос, настойчиво предлагавший свернуть на следующей же развязке, найти ближайшую церковь и помолиться всемогущему Господу о спасении моей души и душ миллионов других, которым грозит неминуемая опасность вследствие обремененности обилием грехов, список которых слишком долог, чтобы преподобный доктор Лонсдейл Форрестер, пастор автомобилистов, успел перечислить их в то короткое эфирное время, что выделено ему между рекламами. "И пока ты едешь в поисках ближайшей церкви, возблагодари Господа – да, возблагодари Господа – за бензин в твоих баках, за покрышки на твоих колесах, за валы, трансмиссию, поршни в цилиндрах…"
Я переключился на другую станцию и услышал бодрый голос, рассказывавший о семье из пяти человек, только что погибшей в автомобильной катастрофе. Следующая станция вещала: "К Рождеству купите вашим детям "Ультрасмерть", новую замечательную игру для всей семьи. Возьмите карточку, бросьте кубик и выберите эвтаназию для вашей любимой тетушки…" Я снова переключился. Бесплотный голос говорил, что если моя поездка не жизненно важна, то ее лучше отложить, потому что в ближайшее время ожидается снег. Ведущему явно не помешало бы сменить очки или поставить в студии новые окна. Я выключил радио и закурил. Четырехчасовая поездка в Бостон превращалась в путешествие куда более долгое, при такой скорости я мог бы считать себя счастливчиком, если б добрался туда до полуночи.
Секреты лежавшего в кармане крошечного пластикового дружка можно было бы выведать, воспользовавшись моим собственным компьютером в офисе "Интерконтинентал", но что-то подсказывало, что для здоровья полезнее держаться от него подальше. Я позвонил секретарше Марте, сказал, что чувствую себя не очень хорошо и хочу немного отдохнуть. Марта видела пару раз приходившую ко мне на работу Сампи, а потому, проявив тактичность и благоразумие, не стала спрашивать, буду ли я отдыхать дома, а лишь пожелала скорейшего выздоровления. Интересно, знает ли она, кто мои настоящие хозяева? Марта – девушка смекалистая, и я бы нисколько не удивился, узнав, что она еще и оперативник Файфшира. Если так, то следы ей удалось замести весьма успешно. Вдобавок ко всему Марта была очень и очень хороша собой. Может быть, мне стоит в ближайшее время попытаться узнать ее получше? Приятные размышления на эту тему отвлекли меня на время от дороги.
Машины впереди внезапно остановились, и я несколько раз надавил и тут же отпустил педаль тормоза, чтобы избежать столкновения.
Массачусетский технологический институт. Я попытался вспомнить расположение кампуса, в котором провел несколько недель, изучая компьютеры. Имевшееся там оборудование стоимостью в миллиарды долларов приобреталось для обучения и приобщения к современным мировым технологиям самых способных студентов и молодых ученых Америки. Я надеялся, что никто не станет сильно возражать, если малая часть этого оборудования будет использована для практических нужд.
Погода ухудшилась, а дорога удлинилась, и я остановился на ночь в мотеле "Говард Джонсон", в компании едва ли не всего населения северо-восточного побережья. Оказалось, здесь собрались коммивояжеры, люди, для которых такие темы, как управление запасами коробок передач, вакуумная упаковка настольных ламп, еженедельные списки клиентов и рационализация дорожных расходов, были важнее сна.
С утра к душевым выстроилась длинная очередь, присоединяться к которой желания не возникло. Я вышел на парковку и занялся очисткой окон от снега и льда. Метель стихла, земля укрылась сверкающим белым одеялом, и чистое синее небо нежилось в мягком сиянии блеклого зимнего солнца. Дороги уже привели в порядок, хотя они еще оставались мокрыми от растаявшего снега, и мне удалось добраться до Бостона к самому часу пик.
Проехав по Масс-авеню и Гарвардскому мосту, я свернул направо, к главным корпусам института, и, оставив машину на открытой парковке, направился к потрясающе красивой набережной, Мемориал-Драйв.
Небритый, без галстука, с грязной физиономией, в мятых брюках и куртке, бледный после бессонной ночи, я надеялся, что легко сойду за какого-нибудь аспиранта.
Идя вдоль реки Чарльз, я остановился и посмотрел на другой берег, туда, где высился золотой купол бостонского Капитолия и вырастала из снега башня Джона Хэнкока. Не успел я повернуться и продолжить путь, как меня едва не смяла толпа сорокапятилетних любителей бега трусцой.
В холодный день даже кроху солнечного тепла принимаешь с благодарностью. Мои туфли быстро раскисли в мерзкой слякоти, заставив пожалеть о том, что я не позаботился надеть ботинки.
На компьютерные кабинеты рассчитывать не приходилось, но в отделении химии имелся Ай-би-эм 370, пользовались которым крайне редко. Туда я и направился. Все здесь как будто сжалось со времени моего первого визита, как обычно и бывает, когда приходишь в какое-то место во второй раз.
Подойдя к нужному зданию, я решительно повернул к входу. У двери стоял охранник, которого раньше здесь не было.
– Мне нужен триста семидесятый.
– На семинар?
Я кивнул.
– Вверх по лестнице, второй направо.
Я поблагодарил его, проклиная про себя неведомый семинар, поднялся по лестнице и открыл дверь. Здесь ничего не изменилось – те же две комнаты с застекленным пространством между ними. За стеклом, в помещении с регулируемой температурой, сидел оператор. Там же, тесня друг друга, стояли блестящие синие ящики с мигающими лампочками и расползающимися во все стороны проводами, и в этих ящиках скрывалось кое-что намного более сообразительное, чем старые кассовые аппараты, на которых Уотсон построил свою "Интернэшнл бизнес машинс".
Комната, в которую попал я, была заполнена оборудованием: устройствами визуального отображения, графопостроителями, картосчитывателями и печатающими устройствами. А еще здесь расположилась большая группа студентов, от юнцов в кордах и джинсах, ветровках, линялых свитерах и обязательных кроссовках "Адидас" до парней постарше – в спортивных пиджаках "в елочку" и фланелевых брюках. Почти половина в очках без оправы с толстыми стеклами. Возраст – от девятнадцати до пятидесяти. В центре комнаты высокий худощавый мужчина с землистым лицом и в вельветовой куртке на молнии объяснял какие-то числа на дисплее. Когда я вошел, он остановился и почти виновато посмотрел на меня:
– А… э-э… хотите проверить программу?
– Да, хотел, но могу подождать.
– Вы по заданию Зет-Бета?
– Э-э… нет.
– Дорожный контроль?
– Нет. Я разрабатываю новую… для семестрового зачета.
Он посмотрел на меня пристально:
– Не помню вас…
Вот удивил! К счастью, в памяти с прошлого визита остались несколько имен.
– Вообще-то я из Принстона. Прохожу спецкурс у доктора Йасса. – Оставалось только надеяться, что за два месяца, прошедших с тех пор, как мы с доктором Йассом прогулялись по Принстону, его не сбил какой-нибудь автобус. Взгляды девятнадцати присутствующих устремились на меня. Двадцатый занимался тем, что вырывал из головы волосы, один волосок за другим. Лицо лектора просветлело – древнее искусство неймдроппинга снова сработало.
– Хорошо, работайте, если только это не займет много времени. Я подожду. Присутствующим будет полезно понаблюдать.
Мои и без того натянутые нервы тревожно зазвенели, до паники оставался один шаг. Опыт работы с компьютером у меня был минимальный. Приобретенных знаний едва хватало на разговоры общего плана, чтобы сойти за знатока, но их было явно недостаточно для операционных действий. Будь на моей стороне время и удача, я бы смог что-то сделать, но в сложившейся ситуации, даже если бы мне удалось не вспугнуть оператора, мои усилия только обеспечили бы работой ремонтную бригаду Ай-би-эм. Более того, в том маловероятном случае, если бы мне удалось получить удовлетворительный результат, я вовсе не горел желанием открыть секреты чипа двадцати одному незнакомцу. Уверен, большинство людей за пределами этой комнаты, будь они в курсе вставшей передо мной проблемы, разделили бы мои чувства.
– Спасибо, но мне нужно больше времени. Несколько часов. Подожду, спешить некуда.
– Мы закончим к пяти. Если никто не записался, оно все ваше. – Он указал кивком на пришпиленный к стене листок.
– Спасибо. – Я отошел в сторонку, и лекция продолжилась.
– Итак, ранние аналоговые машины…
Я посмотрел на листок, нашел сегодняшнюю дату. В расписании напротив цифры 5 значилось нацарапанное небрежным почерком имя – Э. Скрутч. Я благодарно кивнул лектору и вышел из комнаты. Он не заметил – вернулся в те дни, когда компьютеры были больше динозавров и не такие проворные. Теперь они стали меньше пушек и куда опаснее. Я спустился и, не обнаружив на месте охранника, проскользнул за его стол, где обнаружил несколько ключей – все одинаковые и снабженные ярлыком "Мастер-ключ – выдавать под роспись". Я положил один в карман и вышел на улицу.
В голове засело имя – Э. Скрутч. Кто он такой? Как можно дать человеку такое имя? Более неблагозвучное и придумать трудно. В моем представлении он был невысокий, худой, с угловатым лицом и щетиной на подбородке и макушке.
Выходя из здания, я, как обычно, внимательно огляделся. Вероятность слежки была невелика, но некоторые действия, вколоченные за время подготовки шесть лет назад и закрепленные впоследствии на ежегодных курсах, стали второй натурой, неотъемлемой частью обычного поведения. Через секунду, а может, и того меньше я уже был в курсе того, что происходит вокруг, причем сторонний наблюдатель сказал бы, что я всего лишь пригладил взъерошенные волосы на затылке.
Дальше мой путь лежал к центру Бостона, где я рассчитывал разжиться сухой обувью.