- Уф! - выдохнул он. - Ловко. Надолго ты ее… того?
Я выпрямилась и пожала плечами:
- Ну, Геннадий… минут на пять.
- Красиво двигаешься, - похвалил он. - Я-то в этом толк понимаю, все-таки балетную пластику преподавал. Красиво, как кошка дикая… тигрица или эта - пантера.
- Вот именно, - сказала я тонким голоском. - Если хотите, Геннадий, поглядите. На ней ни одной царапинки нет. Как вы и просили.
- Да ну? - пробормотал он, еще раз глотнув из фляжки. - Ну-ка… глянем. - Тренер приблизился к неподвижно лежащей Ольге, склонился над ней и, взяв руку, поднял, а потом уронил. Рука упала, как полено. Геннадий потыкал пальцем почему-то в грудь Ольги, а не в те места, куда я наносила удары, и сказал:
- Да, действительно - никаких синяков. Где это ты так научилась-то, а? Молодец.
- Можно одеваться? - спросила я.
- Одевайся. Сейчас поедем к нам.
- А мы разве не у вас?
- Ну… сейчас тоже у нас, но много есть таких мест, про которые я могу сказать: "у нас". Сейчас мы поедем… увидишь, в общем. Ты, наверное, там и не была ни разу.
- Где? - захлопала я ресницами.
- В Караганде. Я думаю, что тебя возьмут. По крайней мере, я скажу, чтобы брали. Полина Львовна, тамошняя директриса и худрук, так сказать… в общем, вряд ли будет против. Приступишь сразу к репетициям в основной группе. Двухнедельные курсы тебе не нужны. А как у тебя с хореографией?
- Немного… - застенчиво отозвалась я.
- Ну, ну, не на-адо вот этого. Все у тебя нормальна-а. У меня же глаз наметанный, вижу. Мне ведь главное не то, чтобы у тебя была фигура, как у Клавы Шиффер, а чтобы двигалась ты пластично и владела своим телом. Это - главное.
- А она владеет? - спросила я наивно и ткнула пальцем в Ольгу.
- И она владеет, - сказал Геннадий. - Ее я тоже возьму. Но - в предвариловку. Данные у кобылы хорошие… этакий круп…
Геннадий продолжал реализовывать свою скверную привычку применять к человеку зоологические, в частности коневодческие, термины.
- Так куда мы едем?
Он развернулся ко мне всем телом и выговорил:
- Ладно, скажу уж, какая разница. В клуб "Эдельвейс". Слыхала про такой?
Я машинально покачала головой, и тотчас же всплыли слова Родиона: "Екатерина Деева убита неделю назад в ночном клубе "Эдельвейс". Двумя выстрелами в спину. Чувствуешь?.."
Я чувствовала.
* * *
Геннадий привез меня в клуб "Эдельвейс" и ввел в просторный кабинет, у дальней стены которого сидел лысеющий мужчина средних лет, с высоким лбом, в приспущенных почти на кончик носа дорогих очках. Он то и дело утирал с лица пот, хотя в кабинете не было жарко. На его лице было странное, какое-то блуждающее выражение. Он чуть прикрыл глаза и, упершись в столешницу обеими руками, мутно смотрел на дверь, из которой появились мы с Геннадием.
При виде этого мужчины вальяжный кот Благовещенский вдруг посерьезнел, побледнел и весь подобрался. Он медленно приблизился к столу, но тут сидящий за ним мужчина, опустив глаза к столешнице, выговорил словно бы с усилием:
- Стой, где стоишь. Чего тебе?
- Мне нужна Полина Львовна, - сказал Геннадий.
- А ты… а ты кто такой?
- Я Геннадий Благовещенский, работаю…
- A-а, не трещи… погоди, - перебил его мужчина, срывая с носа очки и вертя их в руках. - Ага… та-ак, - он прикрыл глаза. - Ну… а это кто-о с тобой?
- Кандидатка, - ответил Благовещенский, еще больше вытягиваясь и бледнея, - она… она - на вакансию, которая после… в общем…
- А-а, - вновь перебил его сидящий за столом, - ты, значит… чего тебе?..
- Я же говорил, - терпеливо повторил Геннадий, - мне нужна Полина Львовна, директор.
- Поли-ина… та-ак… Льво-овна, - протянул тот, совсем закрывая глаза и откидываясь на спинку кресла, а руками упруго упираясь в столешницу. Создавалось впечатление, что он наслаждается звуками собственного голоса. Или - еще чем-то… ну… черт побери, как же я сразу не расслышала!
- Но… - начал было снова Геннадий, но тут мужчина за столом изогнулся, схватился рукой за собственный подбородок и запрокинулся назад. Геннадий испугался и рванулся было к столу, но я успела схватить его за руку и остановить свистящим шепотом: "Да ты куда? Стой… а то - уволят!" Он испуганно глянул на меня, и тут сидящий вдруг заорал:
- По-о-ой, ласточка, пой, ка-а-а-ак люблю-у голос тво-о-о… о-о-о!!!
Мужчина вдруг швырнул об стену очки и широко открыл рот, запрокидываясь назад до упора. Его тело несколько раз содрогнулось, а потом он опустил руку и начал гладить… собственное колено, что ли.
Нет. Не колено, и уж тем более не собственное. Потому что колено не могло бы вынырнуть из-под стола, обернуться черноволосой, аккуратной женской головкой, а потом повернуться к нам лицом. Невозмутимо вытереть губы ребром ладони, а потом поглядеться в зеркальце, проверяя макияж, в особенности губную помаду, и произнести как ни в чем не бывало звонким, мелодичным голосом:
- Геннадий? Это вы? А с вами - на вакансию? Сейчас я буду. Приведу себя в порядок. Ждите.
И она упорхнула в боковой кабинет. Господин поднялся из-за стола и, подойдя к Геннадию, похлопал его по щеке, а потом повернулся ко мне и сказал:
- Вы очень красивы, леди. Благодарю вас, что вы не пустили его ко мне. У меня наконец-то получилось. Всего вам наилучшего.
- У вас… - пролепетал Геннадий.
- Что? - недовольно повернулся к нему господин, снова вытирая со лба пот.
- У вас… ширинка расстегнута.
- А? A-а. Ну спасибо, Геннадий. Бывай.
- До свиданья, Филипп Юрьич, - проговорил Благовещенский, зябко ежась на диванчике для посетителей.
"Филипп Юрьевич? - ударило в голове. - Стоп! Уж не Каморин ли это? Но что делает директор "Фаворита" в ночном клубе "Эдельвейс", да еще днем, да еще принимает интимные оральные услуги от Полины Львовны, которая сама тут не последний человек? Что за… черт?"
Мои размышления были прерваны мягким толчком в бок и голосом Геннадия:
- А… а как ты догадалась, что ему не плохо, а просто… у него… член сосут, в общем?!
Я повернулась и, на мгновение оставив наигранную наивность a la Елена Тарасовна Кривошлык, прелестная днепропетровчанка, грубо проговорила:
- Она чавкала!
- Ну и дела… - выдохнул Геннадий. - Конечно, он крут, но чтобы так… вот этак… ну, карусель!
- А кто это? - тихо спросила я. - Кто это был?
- Тсс! - Благовещенский приложил палец к губам. - Это - Каморин, серьезный человек! Он тут, в клубе, всем заправляет! И всеми делами заправляет, и всем девчонкам заправляет! - пошловато скаламбурил он напоследок, но не могу сказать, что шутка эта была в сильном диссонансе с только что завершившейся сценкой с участием Каморина и Полины Львовны.
В этот момент дверь бокового кабинетика открылась, и вышла Полина Львовна. Она сдержанно улыбнулась и произнесла чуть нараспев:
- Вы - Елена? Геннадий уведомил меня по телефону, что вы нам подходите. Я - управляющая клубом "Эдельвейс" Ангелова Полина Львовна.
10
Полина Львовна была миниатюрной миловидной женщиной лет около тридцати. Ничто в ее внешности не могло навести на мысль, что она способна сидеть под столом и ублажать начальника, как это делают - такова уж правда жизни! - некоторые рвущиеся сделать карьеру секретарши. Впрочем, было видно, что свой важный пост она занимает не так давно и еще не привыкла к тем привилегиям, которые он предполагает.
- Ну что же, - продолжала она, - я всецело полагаюсь на Геннадия в кадровом вопросе. Он утверждает, что вы полностью отвечаете нашим требованиям и даже сверх того.
- Я не знаю, - снова вживаясь в роль Аленочки Кривошлык, проговорила я, - он, наверное… в общем, он… я - как вы скажете.
Моя сбивчивая речь была озарена приветливой улыбкой Полины Львовны.
- Не робейте, - сказала она. - Все будет хорошо. На сегодня, я думаю, Геннадий вас больше не станет утомлять, а послезавтра с утра приступим к работе. Бумаги будут оформлены. Оставьте у нас свой паспорт и телефон, по которому вас можно найти.
- У меня нет телефона, - промолвила я.
- Не беда. Позвоните сами. Послезавтра утром, запомнили?
- Да.
- Вот и прекрасно. Вы свободны. И ты, Геннадий, тоже свободен.
- Но, Полина, я хотел узнать…
Ее брови чуть дрогнули. Лицо стало суровым.
- Свободен! - повторила она, понизив голос. - Иди, Гена. Завтра поговорим, если будет о чем.
В коридоре Гена Благовещенский разразился взрывом отборного мата. Основные его претензии сводились к тому, что Полина Львовна с неуместной для нее фамилией Ангелова - злобное, глупое, тщеславное, похотливое и продажное существо, что это существо без году неделя пробралось в начальнички, а уже вовсю дает понять своим старым друзьям, что они для нее - низший сорт. Воспользовавшись его подогретым состоянием, я спросила:
- А что, Геннадий, эта Полина - она что, недавно управляющей работает?
- Ну да! Недавно? Недавно! Да она, может, с пару месяцев как работает, а до нее Амалия была, вот та нормальная девчонка!..
- Амалия? - переспросила я.
- Ну да, Амалия! Знаешь что, Лена… хочешь выпить? У меня, честно говоря, нервное расстройство после этих… чавканий под столом! Выпьем? Только не в "Эдельвейсе", у меня на него денег не хватит! Ну - вперед?
- Ты же не любишь женщин.
- Кто сказал? А, правда - я сказал. Ну ладно. Я знаю одну забегаловочку, там недорого и прилично, пойдем, а? Там бармен хороший. Знакомый…
Я согласилась. Геннадий Благовещенский представлялся мне очень неплохим материалом для выдаивания информации. Особенно если учесть, что Каморин Филипп Юрьевич, директор "Фаворита", был обнаружен в кабинете управляющей клубом "Эдельвейс", а предшественницей Ангеловой на упомянутой должности была женщина с редким именем Амалия…
В маленьком подземном кабачке с комичным названием "Толстый Лева" с бюстом соответствующего русского классика на входе Геннадий быстро надрался водкой и пивом. Он сидел на стуле возле стойки и беседовал попеременно то со мной, то с жирным барменом, которого, как несложно догадаться, тоже звали Лева:
- А ещщщ…ио меня упрекают, что я, значит… мужчинами. А как? Да я ж из-за нее… так и получилось, что я из-за нее во всех женщинах и разочаровался… раз-зо…чаррр… эх, раз, еще раз, еще многа-а, многа раз!
- Гена, - говорила я, - тебе, верно, уже хватит.
- Хватит? - возмущенно вскинулся он. - Ты… кто? Ты что это меня… совестить? Ты - совесть нации? Этот… Солценицын… Наговицын… Вицын?
- У меня был знакомый еврей по фамилии Цицын, - вдруг гулким басом сказал бармен. - Он каждый день пил столько же, сколько ты сегодня, Гена. Все думали, что он умрет от алкоголизма, а он взял и уехал в Израиль, а там попал в теракт и был смертельно ранен. И когда умирал, все время повторял: "И стоило ехать? Там бы, в России, я и пил, и жил еще долго-о".
- Во-во, - мрачно подтвердил Геннадий, - никто не знает, где найдет, а где потеряет.
Я оттащила его за угловой столик, говоря:
- Гена, тормознись. Я тебя, например, отсюда не потащу. Ты и наверх-то не поднимешься, если будешь в том же темпе.
- Ты - хитрая! - объявил он, бухаясь за столик. - И че ты пошла в этот гадюшник? "Эдельвейс"… вей… пейс. Зажрут они тебя, - подытожил он.
Я увидела, что он пьян уже достаточно. И решила идти напролом:
- Гена, вот что… ты знал такую девушку - Инну Малич?
- Инку-то? - Он хитро прищурил один глаз и стал нацеливаться лицом в блюдце с салатиком. - Была такая. Только сейчас она уволилась, что ли. Я ее у нас уже дней десять как не видел. Я с ней спал, когда… ык!.. еще натуралом был! - гордо объявил он. - В прошлом… эк!.. году.
- А у нее была подруга Катя Деева?
Он вздрогнул и помрачнел. Мне показалось даже, что его глаза трезво блеснули:
- А ты… почему спрашиваешь? Ты ее… знала?
- Так мы ж землячки. Из Днепропетровска, - заученно отозвалась я.
- А, да. Убили ее. В "Эдельвейсе". Две пули в спину, и ищи-свищи. Кто убил, кто заказал - не нашли. А ведь народу полный клуб был, и - с концами! Да… давай выпьем за ее упокой! И еще… да! У нас ведь сразу проредили ряды - Катю убили, Инна куда-то с концами, Амалия, Маринка и Петра еще, дура… все поувольнялись, кажись. Пять человек. Амалия-то понятно, ей обидно, она раньше управляющей была, а ее потом сняли и в этот блядский шоу-балет ткнули, а через два дня и совсем уволили… а вот что Петра эта, молдаванская харя, рыпается, так я не понимаю. Этой дуре радоваться надо, что она на такой работе, "бабки" навалом гребет… а она - свалила. А ведь ее клиенты любили, у нее этот… бюст… - Он очертил руками два огромных полукружия, отведя кисти чуть ли не на полметра от тела. - Бюст… как у Льва Толстого… там, на входе. А Амалия - да, обидно, я ее понимаю, когда твое место шалава типа Польки занимает… э-эх! - И он неистово ударил кулаком по столу так, что заплясала посуда, а одна из рюмок сорвалась на пол и разбилась.
- Гена, не буянь! - сказала я строго. - Ты лучше… расскажи мне, выговорись.
- Я… я раньше с Полиной… думали, что поженимся, - сказал он. - Я, конечно, сволочь, но не такая же. А она за моей спиной с Камориным спуталась, и он нашел повод, чтобы убрать Амалию с поста управляющей. Уволили ее, в общем. Я, правда, еще и до этого с мужиками баловался, а теперь, когда Полина так вильнула… и вовсе озлился и решил с бабами завязать. Получалось.
Произнеся последнее слово, Гена бессмысленно засмеялся и совершенно неожиданно упал под стол. Все попытки вынуть его оттуда оказались бесполезны. Пришлось вызывать охрану.
Домой я попала приблизительно к половине первого. Прежде чем подняться наверх, в свою комнату, я зашла в кабинет к боссу и вкратце рассказала ему о сегодняшних впечатлениях. Он молча кивал головой и явно был погружен в свои мысли.
Значит, пища для мыслей была и без моих сообщений. Впрочем, он все-таки отвлекся и проговорил:
- Неприятная новость, Мария. Звонил я в ментуру насчет Бранна, чтобы его отпустили.
- Ну и?..
- Мне сказали, что никакого Бранна у них нет. Я попросил, чтобы меня соединили с капитаном Терентьевым, тем самым, который выступал на квартире убитой Амалии Шпеер, и получил очень своеобразный ответ. Меня заверили, что тут такой больше не работает. Понимаешь? Уволен. А Бранна у них нет, и никто не может сказать, в чем дело.
- Темнят, - сказала я.
- Темнят.
- И что вы думаете?
- А что тут думать? Перекрываются. Или умер, или еще что. Они же не церемонятся, когда хоть какие-то улики есть. Не удалось нам выручить старика-то. Не удалось. Да-а!
И он опустил голову и снова погрузился в свои размышления. Вырывать его из них было делом безнадежным, да и ненужным.
Я пожелала Родиону Потаповичу спокойной ночи и отправилась спать. Уходя, я оглянулась. Босс, казалось, и не расслышал моих слов. У него был чрезвычайно задумчивый вид.
* * *
Прошло пять дней. На протяжении этих пяти дней у босса был все такой же задумчивый вид. Только в глазах собиралось все больше угрюмой мрачности, и все чаще, чтобы как-то развеяться, он относил деньги в "Фаворит", делая ставки. Большею частью неудачные.
У меня же, откровенно говоря, было куда больше поводов для недовольства, чем у просиживающего кресло в своем теплом кабинете Шульгина. Я уже третий день подряд работала в ночном клубе "Эдельвейс".
Если уж говорить совершенно точно, то пока что в массовке, потому что Геннадий решил, что я еще не созрела до соло - и слава богу, что он так думал. Я работала только два дня, а на третий, выпавший на субботу, нас повезли в какой-то элитный клуб, бывшее бомбоубежище, ныне переделанное в центр отдыха для о-очень богатых господ. В этом центре мы, правда, выполняли только вспомогательную работу: в перерывах между кикбоксерскими поединками показывали те самые танцы, о которых говорил Геннадий: пляски с мечами, имитирующие гладиаторские бои.
Зря говорят, что работа в ночных клубах непременно - без вариантов! - связана с сексуальными домогательствами и неприличными предложениями. За эти три дня не было ничего подобного, и только как-то раз нетрезвый господин попытался сунуть мне сто баксов, но был выловлен охраной и выдворен из клуба.
Сто долларов охрана оставила себе.
На пятый день моей работы произошло то событие, ради которого, быть может, и была затеяна вся эта авантюра с трудоустройством. Событие случилось как нельзя более кстати, ибо я начала уже отчаиваться узнать что-либо качественно новое. Я не могла обнаружить никаких связей между "Фаворитом" и "Эдельвейсом", за исключением общей для двух этих предприятий фигуры Каморина.
В тот день Полина Львовна подошла ко мне в раздевалке и сказала сухо:
- Елена, вы работаете у нас совсем недавно, но я в целом вами довольна. Сегодня будет игровое шоу с мечами, и вы должны соответствовать. Будут нужные люди, и если вы произведете впечатление, то можете очень, очень неплохо заработать. Вы поняли?
- Я поняла, Полина Львовна! - пропищала я. - Поняла. А кто… кто эти люди?
Управляющая клубом осуждающе поджала губы.
- Леночка, не стоит стремиться знать слишком много, - заявила она. - Порой мне кажется, что вы и так слишком осведомлены.
"Ты, наверное, имеешь в виду свои подстольные отношения с господином Камориным, жаба, - подумала я. - Уж не его ли ты разумеешь под мутным определением "нужные люди"? Или еще кто-то, например, Храмов и его компаньон Ованесян? Хотелось бы надеяться, но кабы так - то слишком складно получалось бы… А так в жизни не бывает".
Шоу началось в одиннадцать вечера.
Его начало ознаменовалось великолепными лазерными спецэффектами - нависшая надо всем нежная алая дымка, клубы фосфоресцирующего тумана, время от времени пронизываемого вспышками разноцветных лазерных "молний". Лучи блуждали по стенам, ломаясь хаотично мечущимися линиями, отчего нарушалась ориентация в пространстве. И казалось, что пол уплывает из-под ног, а потолок и стены раздвигаются в пространстве. Из пятиполосных колонок плыл нарастающий рокот, плескало серебряное марево лучей, неожиданно взрывающееся ослепительной вспышкой, на мгновение превращающей воздух в некую светящуюся субстанцию. Финальным аккордом впечатляющей световой "заставки" обещанного "гладиатор-шоу" стали плавающие в воздухе голограммы, возникающие из упруго пульсирующих под потолком точек.
"Жан-Мишель Жарр недоделанный, е-мое! - мелькало у меня в голове. - Ишь наворотили, а! Но - красиво".
Я стояла, готовая выйти на сцену, и сжимала в правой руке меч, левая была продета в крепление щита. Оружие было легким, но выглядело очень натурально: делали по заказу, по оригиналам из музея.
На мне была одежда, скопированная с одеяний древнеримских гладиаторов: коротенькая пурпурная туника, почти ничего не скрывающая, шлем без забрала, на котором развевались красные перья, и блестящие налокотники; ноги были обнажены, обуты в сандалии на высоких вульгарных подошвах. Таких сандалий в помине не было в Риме, они были неудобны и мешали быстро двигаться, но высокая подошва, по мнению модельера, делала ноги более открытыми и соблазнительными.