"Н-да, - думала я, - конечно, при коммунистах застраивались капитально. Есть у меня такой знакомый, отставной майор разведвойск, так он на идее подземной Москвы даже повернут немного. Проект "Метро-2", диггеры, сталинские катакомбы, шахты и штреки, все такое… А ведь в самом деле подземные сообщения Москвы - это нечто. Самой приходилось видеть. Не удивлюсь, если боссы "Бункера" зайдут в свой подземный туалет, а выйдут на поверхность где-нибудь из катакомб Парижа. Помню, видела я у босса в компе схему подземных коммуникаций Москвы - из базы данных КГБ скачано. Ушлый вы, Родион Потапыч…"
Впрочем, я вынуждена была отвлечься от мыслей о Родионе Потапыче и вспомнить о том, что вообще-то Геннадий Благовещенский отправил меня присмотреть за Ольгой. Глупость какая-то… Какой смысл смотреть за этой кобылой, если ничего качественно нового я - после более чем недельного-то существования бок о бок - о ней не узнаю? Не-ет уж, как сказал бы сам Геннадий. Следует заняться другим.
Я воссоздала в памяти схему бункера, показанную мне Родионом. Бесспорно, схема содержала данные о старой планировке этого подземного сооружения, но, как говорил босс, кардинально оно не могло измениться.
В данный момент я находилась на так называемой распределительной площадке третьего уровня. Вниз, на уровень номер четыре, шла широкая каменная лестница, которую не отделывали под евроремонт и оставили так, как была - в пещерном стиле обычных советских бункеров. Голые стены, скупые чахоточные фонари, мягкие шорохи шагов, разлетающиеся по сторонам и далеко опережающие идущего. И - пустота. Глухая, гулкая. Откуда-то из далекого далека доносятся веселые голоса, взрывы хохота, из-за приоткрытой железной двери, где, верно, расположена инвентарная комната, сочатся чувственные стоны - надо полагать, шустрый администратор поймал уборщицу в удачной позе. Но это как бы не здесь - в другой жизни. А ты словно на первом, самом легком и самом необитаемом, уровне компьютерной игры-ходилки, бесконечного "квеста".
Пустота. Каменная клетка. Романтика подземелий. Расползающиеся, как щупальца невероятно огромного окаменевшего осьминога, тоннели.
Тоннели!
Основной эвакуационный тоннель…
Интересно, можно ли в случае чего бежать именно по нему? Мало ли какие обстоятельства сложатся по ходу сегодняшнего - праздничного, кстати! - вечера?
Я прислонилась к холодной бетонной стене, села на корточки и закрыла глаза. Нужно было вспомнить план четвертого, нижнего уровня и выяснить, как мне отсюда добраться до начала эвакуационного хода. Причем сделать это следовало как можно быстрее, потому что Геннадий мог и забеспокоиться: куда это подевались основные участницы сегодняшнего… гм… спектакля?
Да. Четвертый уровень прояснился перед глазами, как на экране только что включенного монитора. Так и есть. Схема разворачивалась перед глазами. Мне следовало спуститься на четвертый уровень по северной лестнице, пройти во-от этим длинным коридором, повернуть направо и далее - до упора. Там, по предположению Родиона, теперь находится мощная решетка, преграждающая дальнейший путь в эвакуационный тоннель.
Все оказалось несколько сложнее. Когда я прошла обозначенным в схеме длинным коридором и приготовилась свернуть направо, то обнаружилось, что поворот перегорожен новенькой сверкающей металлической решеткой. У решетчатой двери, из-за которой веяло сыростью, перед монитором сидел молчаливый охранник. Перед ним лежал "калаш", поверх "калаша" - раскрытый примерно посередине журнал. Посреди страницы расплылось ярко-красное пятно.
И пятно в журнале, и молчаливость охранника имели под собой одну и ту же причину возникновения: голова охранника была пробита и держалась вертикально только потому, что правое ухо было пришпилено к спинке стула дротиком.
Точно таким же, как тот, которым я отрабатывала броски.
Мне внезапно стало невыносимо жутко. Нет, не при виде тела охранника. Просто я почувствовала, как из темноты тоннеля на меня кто-то смотрит.
Я окаменела. Не знаю, почудилось или это было в самом деле, но то ли в моем мозгу, то ли в самом сердце каменного склепа, из черного зева зарешеченного эвакуационного хода, возникли слова: "Пусть идет. Иди!!"
И я пошла. Нет, не пошла - побежала. Помчалась!
И - я знала, чувствовала - мне смотрели вслед…
* * *
Геннадий с сомнением посмотрел на меня, когда я вернулась обратно в гримерку и присела перед зеркалом, не без смятения глядя на свое отражение.
- Ну и что? - наконец сказал он. - Ольга уже вернулась, а тебя еще нет. Ты где шляешься? Или тебе тоже приспичило, Леночка-днепропетровочка?
- Приспичило, - мрачно ответила я. - Тебе бы тоже приспичило.
- Ты что, в своем уме? - буркнул тот. - А ну-ка пойдем выйдем. Ты же сегодня дебютируешь, нельзя раскисать, поняла? Нет, ты не поняла. Идем!
Он затащил меня в какую-то подсобку, заваленную картонными коробками и офисной мебелью в разобранном виде. Если бы я не знала, что Геннадий совершенно не интересуется женщинами, то по его возбужденному лицу непременно заподозрила бы, что у него вызревают самые гнусные и похотливые планы.
Он захлопнул дверь и выдохнул:
- Ну ты что скуксилась? Боишься? Тут такие "бабки" могут отвалиться, а она нюни распускает! Соберись!! Ну ты что, в самом деле? У тебя такое лицо, как будто ты привидение увидела.
И он раскатился смехом, но таким, что я тотчас же поняла: он нервничает ничуть не меньше меня. А то и больше. Все-таки он действительно отдал свою судьбу в мои - неопытные, как он полагал - руки и теперь мог и пожалеть об этом. Поздно.
- А что, Гена, - произнесла я, - тут, в этом месте, водятся привидения, да? Уж не привидения ли Инны Малич… Кати Деевой, Ионеску со Шпеер? Нет?
Это было сказано очень необдуманно. Он уставился на меня и облизнул пересохшие губы. Было видно, что моя реплика ужалила его похлеще любого дротика.
- Ты что это такое говоришь? - отозвался он, стараясь еще быть спокойным. - Ты, Леночка… или ты… или ты никакая не Леночка?
17
Я поняла, что пора играть в открытую. Будь что будет. Узнал ли босс имена убийц или же нет, сейчас не так важно, если можно спросить самой. И иметь шансы на то, что будет получен ответ.
- Вот что, Геннадий, - тихо произнесла я, отходя к двери и запирая ее на внутренний засов, - прошу заметить, что не я тебя сюда притащила, а ты меня, и не я создала такие, скажем, идеально приближенные к интиму условия. Так что воспользуемся этим интимом и поговорим начистоту. Милый Гена, может, ты знаешь, кто убил девчонок из "Эдельвейса", а?
Гена коротко выругался и вдруг ринулся на меня. С пластикой и реакцией у него всегда все было в порядке, но на этот раз он действовал прямолинейно, как взбесившийся от избыточного количества красного цвета бык - и этим себя выдал окончательно. А излишняя горячность не пошла ему на пользу, как говорится, дважды в одном: во-первых, он обнаружил свое истинное лицо, а во-вторых, пытался убрать меня с дороги так откровенно, что мне не составило труда отразить его выпад, а потом нанести два прямых удара - в голову и в корпус. На ногах Гена не устоял и упал на пол. Лицо его залилось кровью.
Я присела перед ним на корточки и, сняв с себя шлем древнеримской воительницы, положила рядом с собой.
- Вот что, Благовещенский, - хмуро сказала я. - То, что я не Леночка, ты верно заметил. До начала шоу еще двадцать минут, так что мы еще успеем переговорить по душам.
Он поднял искаженное ненавистью лицо:
- Сука… так это ты!..
- Бесспорно, это я, - оставалось согласиться, - только вот, мне кажется, ты меня до сих пор принимаешь не за ту.
- Ты - подсадка из гэбэ, - прохрипел он, - нам уже слили информацию, что "Бункером" занялись вплотную.
Я качнула головой:
- Да нет, ты не прав. ФСБ тут ни при чем. И не станем больше возвращаться к моей персоне. Поговорим лучше о тебе. Ну что, Гена, кто тебе заказал Ованесяна - снова заказал Ованесяна, а? Ведь, кажется, его уже пытались убить, только вместо Артура Даниковича угодили в Гараняна, гастролера из Краснодара, а? А потом странным образом стали погибать девушки. Сначала Катя Деева, потом Иванникова, потом Ионеску, а потом и Инна Малич, а последней, почти на моих глазах, была убита Амалия Шпеер. Случайность, да? Знаешь что, Геночка… в ту ночь, когда была убита Инна Малич, за ней на черном джипе гнались двое молодых людей. Одного из них звали Фокой. Позже его нашли на пустыре с перерезанной глоткой. Он тоже сопротивлялся и ничего не хотел мне говорить.
- Те-бе? - переспросил он, поднимаясь на одно колено. - Так это ты его?.. Все-таки - ты? Значит, про тех, кто тебя затащил в машину, ты все придумала?
- Да. И про семью в Днепропетровске - тоже. Но мы, кажется, уговорились про меня не беседовать. Так вот, в ночь гибели Инны Малич двое молодых людей проводили ее до самых дверей сыскного агентства. Один, здоровый и бритый, был Фока, а второй, поменьше, крашеный блондин… уж не ты ли? Особенно если учесть, что сегодня мы приехали на черном джипе, точь-в-точь таком, на каком преследовали Инну.
Губы Геннадия презрительно перекривились:
- A-а, кажется, я понял, откуда ты! Ты - из этой частной сыскной конторы… около которой я пристрелил эту…
Я не дала ему договорить. Брезгливое, тошнотное чувство всколыхнулось во мне, и я наотмашь врезала ему по щеке. Титановые когти пантеры глубоко пропороли кожу, Благовещенский взвизгнул и отполз к стене. Кровь ручьем текла с его подбородка.
- Все-таки это был ты, - сказала я. - Ну, Гена, облегчи душу, расскажи. Кто заказчик? Кто велел убрать Ованесяна в тот и в этот раз? Ну что молчишь? Ведь даже если ты выйдешь живым из этой комнаты, то все равно ты не жилец. Твой заказчик тебя не отпустит. Кто?..
Гена коснулся изуродованной щеки и выдохнул:
- Храмов!!
- Михаил Сергеевич или другой, младший?
- Младший…
- Младший?!
- Н-не… Я говорю, младший… младший - это тюфяк, чмо… Конечно, старший. Михаил. Он… ему…
- Ну давай, давай! Сделай в своей жизни хоть одно доброе дело. Рассказывай!!!
Геннадию было сложно говорить. Мешала распоротая щека, да и зубы с языком, видно, тоже были повреждены. Но я вцепилась в него мрачным взглядом хищника, поймавшего свою жертву, и он понял, что сопротивляться бессмысленно.
Благовещенский заговорил:
- Старший Храмов всегда хотел… хотел владеть всей компанией - и "Бункером", и "Фаворитом", и "Эдельвейсом", и комплексом "Царь-девица"… и еще есть несколько фирмочек поплоше - и ими тоже. Ему мешал… мешал Ованесян. У Ованесяна и Храмова примерно по тридцать процентов акций… а сорок процентов у генерала Бражнина. Я его… я его никогда не видел, он предпочитает говорить по телефону. Храмов с ним встречается конфиденциально. Так вот, насколько я понял… насколько я понял, этот Бражнин заявил, что готов продать свои акции Храмову и отойти от дел. Но в таком случае, куда девать Ованесяна? Он же - компаньон. В общем, Бражнин толкал Храмова убрать своего компаньона, а не то… а не то Ованесян уберет Храмова сам. И тогда Бражнин продаст свои акции Ованесяну. Какая ему, генералу, разница, кому продавать? Деньги и у Храмова, и у Ованесяна не пахнут. Pecunia non olet… деньги не пахнут… как говорили в Древнем Риме.
- Древним Римом я сыта по горло, - сказала я. - Давай про современность.
- В общем, как я понял… этот Бражнин сталкивал лбами Храмова и Ованесяна. Ждал, кто из них первым уберет компаньона. А потом…
- А потом Бражнин и уцелевшего сожрал бы, - проговорила я, - знаем этих бывших комитетчиков…
Благовещенский качнул головой:
- Да, ты точно не из ФСБ. Но Храмов слышал, что внедрили в структуру их сотрудника… Ему сам Бражнин сообщил, что в гэбэ заинтересовались "Бункером"…
- И неудивительно, - сказала я.
- Да… неудивительно. В первый раз Ованесяна должна была убирать Амалия Шпеер. Я с ней короче всего был знаком… да она и обижена была, что с ней вот так… что Полинку-блядь вместо нее управляющей в "Эдельвейс" назначили. Шпеер согласилась убрать Ованесяна, тем более что она - профессионал, мухе в глаз попадет. В тот день были так называемые мажоритарные поединки… то есть профессионалки дрались с менее обученными. Одна профессионалка против двух дилетанток. Правда, там больше комические бои… настоящей крови не бывает… больше на хи-хи… смешно, как профессионалка накручивает этих двух коров. Там бой идет до тех пор, пока кто-то из вышедших на арену совсем голой не останется… бутафория, знаешь ли, а не бой. Я говорю - комедия…
- А тебе настоящую бойню надо, да?!
- Так вот… в тот день, когда грохнули Гараняна, выступали пять троек… каждая тройка - одна профи плюс два "мяса", это на нашем жаргоне. Профессионалки были: Деева, Иванникова, Ионеску, Малич, Шпеер. Выходили на арену согласно распечатке, то есть по алфавиту.
- Распечатке! - воскликнула я. - Так вот оно что: их убили в том порядке, в котором они шли в этой проклятой распечатке!
- Да… но только Шпеер в тот день на арену не вышла, сказавшись больной. Ее, конечно, штрафанули, но ведь на арене ее не было!!
- А Гараняна убили… - пробормотала я.
- Да… убили. Убил кто-то из тех, кто был на арене - из профессионалок, конечно, потому что попасть дротиком в глаз - это только им по силам. Шпеер, оказывается, перепоручила заказ. Не знаю уж почему. Даже я не знаю, кто из тех четырех промазал по Ованесяну и убил Гараняна. А Храмов…
- А Храмов вызвал тебя и сказал, что если ты такой болван и не справился, то теперь убирай всех возможных свидетелей. О заказе на Ованесяна знали Амалия Шпеер и кто-то из тех четырех девушек, конкретно та, которая его и убила. Значит, три погибли просто так - ни о чем не подозревая, - проговорила я.
- Я… я не хотел их убивать, - пробормотал Геннадий. - Но эта история не должна была выплыть на поверхность. Они… если бы я не… то Храмов уничтожил бы меня. И мне пришлось убирать их. По алфавиту…
- Понятно, - кивнула я. - "Эдельвейсовские" девчонки сразу сказали мне, что Дееву убил кто-то из своих, потому что чужой просто не сумел бы пронести оружие. Потом ты сбил машиной Иванникову. Потом вколол Петре Ионеску сверхдозу героина.
- Она "торчала"… она сама бы скоро перекинулась… я просто немного помог…
- Помощник! Ну, об Инне Малич, о драке перед нашим офисом и о выбитом зубе Фоки мы знаем. Фока тебя почти успел назвать тогда, в ту ночь, когда умер. А Шпеер ты застрелил через дверь. Все правильно?
- Да… меня заставил Храмов. Он… он - страшный человек. Храмов меня бы…
- Ну, страсти по Храмову - это ты не в тему. А теперь ответь мне, голубь: что это у вас возле эвакуационного тоннеля на четвертом уровне - труп охранника? Непорядок. Видно, тут кто-то кроме меня орудует. Вникаешь, Гена? Еще кто-то. Видать, много у вас образовалось недоброжелателей - с такой-то кадровой политикой.
Геннадию, по всей видимости, становилось дурно. Да и крови он потерял прилично. Он несколько раз пытался подняться с пола, но всякий раз его предательски шатало, и он опускался или на колено, или вовсе падал на пятую точку. В его взгляде было что-то от затравленного волка - то, что заставляло меня радоваться своей силе пантеры. А ведь этот урод убил девчонок, которые мне мало в чем уступали…
- Что ты думаешь делать? - спросил он.
- Я должна дать тебе отчет? Ну хорошо. Я ничего не собираюсь делать. Пусть все пойдет так, как идет.
- И ты… убьешь Ованесяна?
Я рассмеялась.
- Кажется, разум тебе начал окончательно изменять, Гена. Ованесяна? Зачем? Честно говоря, хоть я и не особенно люблю дельцов шоу-бизнеса, но этот армянин хотя бы не приказывал убивать ни в чем не повинных женщин. Как это делал твой Храмов.
- Ты меня изуродовала, - хрипло сказал он.
- Ничего страшного. Ты не девочка на выданье. Вот что, Гена. Наверное, скоро начнется ваше действо, и я должна на него успеть.
- А я?
- А ты пока полежи, отдохни!
И я ударила его обутой в римскую сандалию ногой в плечо, а потом ребром ладони нацеленно ткнула в основание черепа. Благовещенский мешком растянулся на полу. Я оттащила его за ящики и забросала коробками. Вот так. Пусть полежит. Часа два он точно не очухается.
А за два часа многое может произойти…
Особенно… если учесть труп охранника у решетки эвакуационного тоннеля.
* * *
Главный зал ночного клуба "Бункер" напомнил собой помещение цирка, быть может, только не с таким высоким куполом и далеко не с таким количеством зрительских мест. Арена в виде овала была сердцем зала и самой нижней его точкой. Арена была довольно велика. В самой протяженной своей части она достигала пятидесяти метров, шириной же - поменьше, что-то около двадцати. Пять секторов VIP-лож, а других тут и не было, лепестками ромашки разбросаны вокруг арены. С любой из этих лож открывался великолепный обзор на арену, а освещение и планировка были такими, что казалось, будто все действо происходит на расстоянии вытянутой руки.
Между секторами располагались охранники, одетые в такие же тоги, что и члены клуба, дабы не нарушать общего стиля. Под просторными складками их тог не было видно пистолетов, да и не могло быть видно, потому что клубный устав запрещал проносить в пределы главного зала огнестрельное оружие.
Исключений не было ни для кого.
При желании арена могла быть легко забрана конструкциями из металлических решеток - если на арену выпускались дикие звери. Порой решетки опускались и при боях людей - так называемых боях без правил, которые особенно ценились в клубе "Бункер" и напоминали бы Женскую лигу реслинга США, если бы не летальные исходы, которыми зачастую могли закончиться поединки.
Не женское это дело.
При обустройстве зала для шоу применялись самые новые технологии. Поверхность арены, выполненная из прозрачного пластика со световодами, при желании могла приобрести любой заданный цвет или же вовсе переливаться и перетекать, подобно морским волнам. Она то вспыхивала ярко, то тускло светилась в абсолютной темноте, высвечивая лишь тела участниц будущего ристалища. Кроме того, за каждой участницей-профессионалкой закреплялось определенное прозвище и соответственно набор световых символов, которые вспыхивали на арене в момент ее выхода. По фамилиям гладиаторши именовались только в распечатках для ставок, да и то они могли быть вымышленными.
Словом, в клуб были вбуханы огромные деньги, но с тем расчетом, чтобы еще большие деньги были заработаны. Неудивительно, что ради владения таким заведением Храмов был готов на многое - на риск, на убийства, на подлог.
Я вернулась в гримерку, когда участницы группового боя "Мирмиллоны - ретиарии" уже вышли на арену. Мы не могли наблюдать за ними напрямую, пришлось ограничиться просмотром на экране двух телевизоров, установленных тут же. На один телевизор шла картинка с одной камеры, на другой - сразу с двух.
- Вон сидит Ованесян, - сказала завистливая Верка, тыча пальцем в телевизор. - Эка он сегодня вырядился! В белом с золотистым, и на голове венок из роз! Такой больше на кладбище сгодится, - добавила она шепотом.
- Эх, Верка, договоришься…
- А кто это рядом с ним? - спросила я.
На меня посмотрели, кажется, с недовольством.
- Это кто-то из его охраны. А в соседней ложе, смотрите, Храмов. Рожа какая-то у него синяя. Небось опять пил. Или это он с горя…
- С какого еще горя?
- Ну не знаю… выпивки не хватило, например.
- Он только сухое пьет. Женька рассказывала…