- А мужчины? - не отставал я. Описал Коста и Стрега, , он не вспомнил. Описал Уолтера Редфорда и Джорджа Эймса - тоже напрасно. И, наконец, попытался сделать это с неизвестным мужчиной с волосами песочного цвета, который тоже искал Карлу Девин, и ещё с худощавым бледным юношей в сером спортивном автомобиле. Для полноты коллекции я добавил приметы дворецкого Маклеода.
Он покачал головой.
- Мужчины его редко посещали поодиночке. Они приходили группками. Покер, я думаю. - Он улыбнулся. - Мне мужчины не запоминаются.
- Я понимаю. Когда в ту ночь Барон пришел домой? Я имею в виду понедельник.
- Я дежурю с девяти и не видел, как он приходил.
- Значит, тогда вы не знаете, был ли кто у него наверху?
- Я никого не видел.
- Кто дежурил перед вами?
- Сомневаюсь, что они могли запомнить. Оба пожилые и едва ли обращают внимание на пассажиров. С пяти до восьми и без того тут оживленно, работают оба лифта.
- Все равно я завтра с ними переговорю, - я полез в карман.
- Спасибо, но я получаю плату, - возразил он.
Я поблагодарил и вышел. Снег опять перестал, и сразу же похолодало. Я дошел до Стюйвезан-парка, сел на морозе на скамейку и закурил. В парке не было никого, кроме мужчины, который выгуливал собаку. Точнее, собака таскала его по парку. Мужчина выглядел закоченевшим, но собака прыгала бодро.
Итак, у меня в кармане была первая явная ложь. Гертруда Редфорд в понедельник вечером навестила Барона. Внезапно и спешно. Почему?
По моей теории Барон мог в тот вечер, сразу после убийства Джонатана, попытаться опять заняться шантажом. Но мне казалось, что в понедельник было ещё слишком рано. Ему предстояло укрываться по меньшей мере до тех пор, пока не Вайса не посадят за убийство. Значит, миссис Редфорд приходила к Барону по какой-то другой причине, или же Барон вовсе не убивал Редфорда. Телефонный звонок, за которым последовал визит, позволял предположить, что Барон отнюдь не опасался связываться с Гертрудой Редфорд.
Но почему тогда он потратил столько сил, чтобы обвинить в убийстве Вайса? Ради кого-то другого? Ради неизвестного партнера? Что, если Барон пытался прикрыть своего партнера, а тот его убил, потому что он слишком много знал, потому что слишком велик был риск?
Только я не понимал, как мужчина вроде Барона мог настолько доверять убийце, пусть даже партнеру, что в решающий момент отослал Лео Цара. Барон никогда бы не позволил так легко себя убить, и тем не менее он был мертв. .
Если двоих недостаточно, берут третьего. Джонатана убил третий. Барон знал об этом. И гипотетический партнер убил Барона. Почему и, вообще-кто? У меня было ощущение, что "почему" и "кто" тесно связаны между собой. Если я узнаю, почему, то узнаю кто, а если выясню кто, буду знать почему.
В конце концов, если Барон не убивал Джонатана, это должно противоречить всем фактам и алиби кого-то другого. Это мне уже говорила Моргана Редфорд. Факты неверны, Барон хотел кого-то прикрыть. После этого его убили. В этом был ключ: убийство Барона.
Я раздавил сигарету и пошел к Третьей авеню, чтобы найти такси. . 21.
Из такси я вышел на Шеридан-сквер и влился в пятничную людскую сутолоку. В толпе люди казались плотно закутанными и нетерпеливыми. Девушки на морозе и в неоновом свете смахивали на очаровательных медвежат. То тут, то там смело вышагивали решительные одиночки в тонких куртках и без шарфов, демонстрируя свое презрение к стихии и ко всему миру.
Я шагал по темным боковым улицам. Окна домов были ярко освещены, для меня они принадлежали к другому миру. Гроув-стрит была пуста, а Гроув-Мьюс лежала за аркой, как покинутый средневековый двор.
Снег лежал на мостовой, белый, плотный и почти девственный. Я поднялся по лестнице до каменного коридора на пятом этаже. Меня встретил ледяной порыв ветра. При первом визите я оставил окно в коридоре открытым, и никто его с тех пор не закрыл.
Ветер донес глухой стук.
Легкие, однообразные удары в постоянном медленном ритме. Монотонные, но вибрирующие. Траурные удары далекого барабана. Мягкие, как приглушенные барабаны за лафетом мертвого героя. Только это был необычный барабан: тон был низким, удары легкими. Слабый, бесконечно одинокий звук на ветру.
Дверь квартиры 5В была полуоткрыта, медленные барабаны звучали оттуда. Я распахнул дверь полностью. Тонкий бледный юноша, которого я видел последний раз за рулем серого спортивного автомобиля рядом с Карлой Девин, сидел на кушетке. Меня он, казалось, не заметил. Кроме него в комнате никого не было. Я закрыл за собой дверь.
Бен Марно, если это был он, сидел, прислонившись спиной к стене, вытянув ноги перед собой, зажав маленький барабан коленями. На нем были грязные китайские брюки, слишком тонкие для нью-йоркской зимы, и старый китель, такой же тонкий, как и брюки.
Плечи были так нахохлены, словно ему пришлось мерзнуть всю жизнь. Лохмы волос спадали на лицо, я мог видеть только его нос, его сжатый рот, его острый подбородок. Он отстукивал последний ритм настолько мягко, что едва ли замечал движения своих рук.
Я вдруг понял, почему барабан звучал так чуждо, легко и монотонно. Это был еврейский барабан, или, если хотите, арабский - они похожи друг на друга, эти еврейские и арабские барабаны, обычаи и культура подчиняются другим законам, нежели политика. Барабан был величиной с маленькое банджо, похож на глиняный кувшин, верхнее отверстие которого затянуто кожей с узким вырезом.
- Марно? - спросил я.
Парень вскинул на меня глаза без удивления или любопытства. Он смотрел на меня, но я не был уверен, видел ли он меня, хотел ли видеть вообще. Неосмысленный взгляд был не здесь, но руки не прекращали отбивать на барабане медленный ритм.
- Где Карла? - спросил я.
Его безжизненные глаза, маленькие темно-коричневые кружки, устремились в бесконечность в направлении причудливой паучьей сети под потолком. В бесконечность не только от меня-ото всех. Невыразительные, мертвые, безучастные. В самом деле? Его руки непрерывно выстукивали мягко звучащий ритм, а в мертвых глазах стояло что-то ещё - может быть, шок? Жили только руки, остальное ушло, затаилось глубоко внутри.
- Где она, Марно?
Глаза уставились на меня. Потом мигнули, совсем слабо, дернулись куда-то влево. Крохотное движение темных глаз. В сторону двери, ведущей в другую комнату. Непроизвольный рефлекс, который я в конце концов все-таки вызвал в его подсознании, что-то там затронув.
В соседней комнате лежала она.
Она совершенно неестественно повисла на кушетке, зацепившись одной рукой и коленом стройной ноги. На ней был только прозрачный голубой нейлоновый халат, под ним детское тело, упругое и совершенное, оставшееся красивым и в смерти. Широко раскрытые глаза без зрачков, тонкая струйка крови изо рта, засохшая на подбородке. . . Смерть пришла в виде колоссального шока, и она в этот момент прокусила себе язык. На её лице мадонны не было следов страданий, лишь черты искажены, как от сильного удара. Я узнал действие сверхдозы героина.
Я проверил её руки, но мне даже не потребовалось видеть крошечный вспухший след укола в вену, чтобы понять, что случилось. Я нашел ещё несколько следов уколов, не слишком много. Она, видимо, употребляла наркотики не так давно, или только время от времени. Но достаточно долго. Это мог быть несчастный случай. Наркоманы умирают из-за передозировки каждый день. Или это могло быть самоубийство. Но я знал, что это не было ни тем, ни другим: это было убийство. Только не было возможности когда-нибудь убийство доказать.
Я поднял её из этого неестественного положения, положил на кушетку и накрыл голубым халатом. Потом вернулся к Марно. Тот сидел все в той же позе, пялился в пустоту и отбивал свой реквием на барабане.
- Когда она умерла? - спросил я.
Его пальцы стучали. Он смотрел на меня. Он вернулся в настоящее время, в комнату с паучьей сетью. Возможно потому, что я теперь тоже знал то, что всего несколько минут назад знал только он.
- Кто знает? - прошептал он. Голос звучал хрипло и тонко. - Кого это беспокоит? Он спрашивает, когда. Навсегда, мистер.
- Я уже был здесь четыре часа назад.
- Меня не было. Я пришел, может быть, с час назад. Она была здесь. Такая, как сейчас.
- И вы оставили её лежать?
- Глупая. Глупая маленькая девочка.
- Вы оставили её лежать просто так?
Его пальцы не переставали отбивать свой реквием. Он склонил голову, прислушался к тихим ударам и сосредоточился.
- Я должен положить её на носилки, старик? Сложить ей руки и закрыть глаза, и надеть лучшее платье? Лживый вздор. Она мертва, старик. Эта лживая чушь её больше не трогает.
Пальцы барабанили тяжело и медленно. Он покачал головой.
- Кто знает, может быть, она сможет услышать это. В Валгалле. Вы верите, что есть Валгалла для девушек такого нрава? Она жила, как хотела а теперь?
- Ладно, - сказал я, - оплакивайте свою потерю, а я. . .
Он приглушил барабан ладонью.
- Сострадание, старик? Не тратьте его на меня. Для меня это просто неудача. Она была славной маленькой пчелкой. Теперь мне придется подыскать что-то новое. Разве это не мелочь для старого Бена Марно!
Он был потрясен глубже, чем это могло показаться. Он кровоточил всеми ранами и скрывал свои страдания. Он страдал. Не о себе, а о мертвом полуребенке рядом.
- Кто поддержит меня теперь? Пчелка сыграла со мной плохую шутку. Как вы находите? Кто купит теперь поесть Бену Марно?
Кровь лилась из него ручьем. Если он будет так продолжать, боль может пройти быстрее.
Я спросил:
- Кто её убил, Марно?
- Убил? Ошибка. Слишком много"снега" для такой маленькой пчелки.
- Убил! - повторил я. - Это не ошибка. Кто, Марно?
- Кто! Кто! Святой дух, вот! Мы все умираем, старик. Мы все будем убиты. Все - гигантская шутка, старик. Прихлопните мух!
- Это вы сказали. Вас прихлопнут, как муху?
- Мы все мухи, старик, раньше или позже нас всех прихлопнут. Но пока мы летаем, высоко, ох как высоко!
Его голос и звук барабана становились громче. Впервые я по-настоящему увидел его глаза. Зрачки были сужены. Его истерия была не только страданием. Он был под действием наркотика, и не только.
- Вы на игле, Марно. Хотите пропасть из-за этого?
Он отбил быстрый такт на барабане.
- Совсем немного, старик. Маловато для мухи. У меня не хватает. Бену Марно недостает "снежку". И сейчас ничего больше не осталось, даже маленькой пчелки, которая меня снабжала.
Он мне что-то хотел доверить. Я понял.
- Она рискнула? Она ушла, чтобы достать вам еще?
- Для меня, для Бена Марно, которому нужно ещё больше "снежку", приносящего счастье. Да, она ушла, чтобы найти продавца. И она нашла, старик, - он отбросил барабан, вонзив в меня свои суженные зрачки. - Кто, старик? Скажите мне! Вы детектив.
- Если вы это знаете, вы знаете больше меня.
- Я кое-что знаю, и не знаю ничего, понял, старик? Она кое-что знала, и не знала ничего. Но вполне достаточно, чтобы её убили. Они очень осторожны. Моя милая, маленькая, ласковая пчелка, приятельница Пола Барона, потому что у Барона было то, что ей нужно. Она была при нем, понимаете. Она ничего по-настоящему не знала, но она знала, что Барон был жив после того, как ваш Вайс ушел.
- Она говорила вам, что Пол Барон был жив, когда Вайс ушел в среду ночью?
Его глаза были мертвыми.
- Она боялась, старик. О Боже, она была пугливой робкой пчелкой. Но для меня она пошла, и я ей позволил. А её предупреждали: держать рот на замке и нигде не показываться. Но она предчувствовала, что этим все не обойдется. - Он смотрел на меня в упор. - Потому что она была замешана! Виноваты вы, старик. Она была убеждена, что полиция ей поверила, но когда вы стали её выслеживать, она испугалась, что ей не поверять. Вы и я виноваты, старик.
Что я мог бы сказать? Это было похоже на правду. Я лишь попросил:
- Расскажите мне, что вы знаете, Марно. Все!
Он вскинул на меня глаза, подтянул колени к подбородку и обхватил руками лодыжки.
- Что я могу рассказать? Она ничего толком не знала, несмотря на это её убили. Она знала только, что Барон наезжал на одного парня по имени Уолтер Редфорд. Она там участвовала как свидетельница. Барон начал топить парня в воскресенье. Но в понедельник все пошло кувырком. Барон был очень возбужден и просил у неё только алиби на время. Для того превосходно задуманного дела он в ней больше не нуждался.
В среду вечером мы вместе ужинали. Барон был счастлив, как мальчишка, все шло как по маслу. Позже они встретилась у него на Пятой улице. Пришел Вайс, получил деньги за скачки и ушел. Она мне рассказывала, что Барон смеялся, когда Вайс ушел. Ее он тоже сразу отослал домой. Она полагала, он кого-то ждал. Даже видела внизу какого-то парня, но ничего не заподозрила. На следующий день женщина сказала ей, что она должна держать рот на замке. Ни слова копам. Почему - она не знала. Не знала, пока до неё не добралась полиция, в четверг ночью, когда вы тоже были в управлении.
- Женщина? Что за женщина её предупредила?
- Она не сказала.
- Подумайте! Он покачал головой.
- Бесполезно, старик. Она не хотела, чтобы я это знал. Слишком опасно для малыша Бена. Полагаю, эта женщина должна быть хорошо знакома с Полом Бароном. Может быть, Мисти Даун-та была постоянной подругой Барона до Карлы. Карла говорила, что все дело затеяла именно Даун. Кажется, Мисти спала с одним парнем, который знал Уолтера Редфорда, и передала свои сведения Барону.
В комнате было так тихо, что я слышал вдалеке голоса на Седьмой авеню. Кто-то смеялся на заснеженной улице.
- Барон сделал свой первый ход в воскресенье?
- Карла так говорила.
Я направился к выходу.
- Когда вызовете полицию, не упоминайте обо мне.
- Полицию? Не смешите меня, старик. Я испаряюсь. Снимаю имя с почтового ящика и улетаю прочь. Мы все лишь острова. Острова в океане.
Пройдет много времени, пока заживут его раны. Может быть, ещё больше, чем для Джеральда Девина и его молчаливой жены в их маленьком собственном домике.
Я спустился вниз в занесенный снегом двор и через арку вышел на Гроув-стрит. Повернул налево, чтобы найти на Седьмой авеню телефонную будку. Обернувшись, увидел на другой стороне улицы машину.
Зеленый автомобиль, шум двигателя которого приглушал снег, отъехал от края тротуара и двинулся в мою сторону. . 22.
Я ускорил шаг.
Зеленый автомобиль прибавил скорость.
У большого жилого дома я свернул в темный переулок. Он был пуст. За большим домом я видел свет на углу Бедфорд-стрит, движение транспорта и людей на Седьмой авеню.
Колеса автомобиля, скрипя на снегу, катились за мной. Когда я собрался бежать, мне показалось, что кто-то стоит в дверях подъезда на другой стороне улицы. Но у меня не было времени удостовериться в этом. Зеленая машина почти настигла меня и выбирала момент, когда я окажусь в тени большого здания.
Я плашмя бросился на снег.
Что-то плюхнуло в тихом морозном воздухе. Резкий, короткий, чуть ли не презрительный плюющий звук. Из стены дома посыпалась кирпичная крошка. Эхо раскатилось по обеим сторонам улицы.
Машина промчалась мимо меня, тормозя и скользя по снегу, начала поворачивать.
Я уже был на ногах.
Для разворота улица была узка. Машине пришлось заехать на тротуар. Снова тот же плюющий звук. Где-то разбилось окно - звон осколков разнесся в морозном воздухе. Мотор взревел, колеса скрипели по снегу.
Я побежал.
На обратном пути тоже не было времени всматриваться, стоит ли кто-то в дверях подъезда на другой стороне улицы.
Я бежал дальше, и все происходящее казалось мне сном. Мои ноги беззвучно передвигались по снегу, как ноги призрака. Лишь тяжелое дыхание было реальностью - я задыхался, как загнанный кролик, по пятам за которым гонятся собаки.
Я проскочил под аркой на Мьюс и достиг следующего угла. Машина позади меня теперь ревела без всякой осторожности. Я свернул за угол, поскользнулся и шлепнулся навзничь, болтая ногами в поисках опоры, чтобы встать и бежать, бежать. . . Машина одолела поворот тоже не лучше, её занесло и бросило через тротуар на другой стороне улицы в железную решетку.
Я вскочил на ноги. Мотор автомобиля взвыл, но его бампер застрял в решетке. Шины визжали в ночи, зарываясь все глубже в снег, и вращались на месте.
Отскочив назад, я помчался дальше и увидел перед собой огни ресторана "Золотой осел". Это место я знал и стал ломиться в дверь. . Из застрявшей машины выскочили двое мужчин. Один упал в снег, приподнялся и снова упал. Я успел протолкнуться внутрь.
Теперь я бежал через зал ресторана. Все оборачивались. Официант протянул было руку, но я увернулся. Позади меня на пол с грохотом падала посуда. Я промчался сквозь кухню и снова выскочил наружу, на темную соседнюю улицу. Я увидел двери, я дергал за ручки, бегая от одной к другой, но ни одна не поддалась. Пришлось снова свернуть в переулок. Передо мной была тихая и пустынная улица, параллельная Гроув-стрит.
Я высунулся из переулка - и увидел их.
Две черные фигуры на белом снегу. Они двигались к переулку. Очевидно, они тоже знали ресторан "Золотой осел". Двое мужчин приближались, держа что-то в правых руках. Тот, что повыше, бежал впереди. Лица я не видел. Только оскал, зубы, отражавшие свет уличных фонарей. Тяжелое темное пальто с развевающимися полами. Шляпа. "Пушка", направленная вперед.
Я повернулся, чтобы скрыться в переулке.
Тут в ночи прозвучали выстрелы. Прогремели внезапно и сильно, как удар по моим барабанным перепонкам, в разреженном морозном воздухе, на узкой улице. Два выстрела. Потом крик. Высокий и жуткий, как крик раненого хищника. Я упал в снег и перекатился дальше. Но кричал не я.
Целый и невредимый, я приподнялся и остался сидеть в снегу, пригнувшись, с оскаленными зубами, как шипящий зверь. И пока я так сидел, мне показалось, что раздался ещё один громкий выстрел и два коротких хлопка - той "пушки" с глушителем, которая целилась в меня.
Затем вдруг все кончилось.
Из ночной темноты появились люди. Где-то рядом заливались полицейские свистки. Мой преследователь, тот, что пониже, лежал на мостовой. Другой позади него мешком привалился к дому. Вдали кто-то спасался бегством. Когда я наконец поднялся на ноги, он уже исчез.
Я подошел к первому. Тот лежал на спине. В пальто спереди были две окровавленных пробоины, куда можно было бы засунуть оба моих кулака. Он был маленький и тощий. Его шляпа лежала на снегу. У него были песочного цвета волосы, и он был мертв.
Никогда раньше я не видел этого маленького тощего человека, но я знал, что он был тем мужчиной, который до меня в Сити Айленд искал Карлу Девин. Я плечом проложил себе путь сквозь толпу ко второму мужчине, который привалился к плохо освещенной стене. Его я уже видел: Лео Цар.
У Лео в груди были два расположенных рядом маленьких аккуратных отверстия, и пальто почти не пострадало. Он дышал медленно и тяжело, неравномерные громкие хрипы вырывались из простреленных легких. Я наклонился вплотную к его широкому грубому лицу.
- Цар! Кто это был? Цар!