– Откуда? – не удержалась от ехидства Колькина мамаша. – Она у нас на голом полу спит.
Будущая свекруха только глазами луп да луп. Вот уж они вчера с мужиками наржались!
– На кой вы ее в такую семью отдаете? – удивился Ленчик. – Ее ж там замучают своими придирками. Да и жадные они, все равно попрекать будут.
– Да сеструхе уже двадцать шесть лет. Перебирала, перебирала, время ушло, все ее ухажеры переженились, только этот и согласился взять. Да и тот какой-то хреновый. Такой весь квадратный... Прикинь – он во все стороны одинаковый.
– И чего за такого выходить? Она у тебя девка красивая, погодила бы еще. Да и какие ее годы? – опять удивился Ленчик. – Мне двадцать шесть, а я жениться и не собираюсь лет до тридцати пяти. А то потом и не погуляешь, дети пойдут, всякие семейные обязанности.
– Девкам надо вовремя выходить, а то вообще женихов не останется. Молодняк на подходе, а мужики молодых любят.
– Это точно, – согласился Ленчик. – Я тут с одной учительшей хороводился, а ей уже двадцать два. Ничего такая баба, симпатичная, сиськи – во! – вытянул он руки вперед, потом подумал и чуть убавил в размере. – Но как-то утомлять меня стала. Все умничает, какие-то книги подсовывает читать, просвещать меня решила. А то неловко ей – у нее высшее образование, а я даже техникум не закончил. Стала вякать, что должен соответствовать ее уровню. Будто без высшего образования я не человек. А я зато чемпион области по шахматам! У меня даже грамота есть. Ну я и подумал: что я на нее время трачу? Все равно жениться не собираюсь, а баба надеется. Родители ее тоже стали напрягать – иди да иди учиться. А мы поможем. Они все с высшим образованием, папаша РОНО заведует, мамаша в вечерней школе учительница. Даже бабка у них институт закончила при царе Горохе, прикинь! – расхохотался Ленчик. Почему-то образование бабки его особенно смешило. – Ученые все, блин. А на кой мне учиться, если я не хочу? Да и возраст у нее уже. Когда мне будет сорок шесть, ей будет сорок два. Прикинь! В сорок два бабы уже совсем старые, не то, что мужики. Сиськи до колен обвиснут, жопа сдуется... А у нас, мужиков, жизнь только начинается. Ну я ей честно сказал – старая ты... Обиделась. А чего обижаться? Правду ведь сказал. А тут встретил одну – ей всего семнадцать. Персик! – заржал он, вспоминая свою Тамарку.
– А у нее как с сиськами? – поинтересовался Колька, который временно простаивал, потому что ему с девками в последнее время что-то не везло и он очень любил поговорить о бабах. Вернее, об их прелестях.
– Да так себе, смотреть не на что. Зато молоденькая, свеженькая, говорю же – персик! К тому же не станет с женитьбой приставать. Рано ей еще. А такая сладенькая! Кожа нежная, как у младенца! Попа кругленькая, как два мячика...
Ленчик лежал на матрасе и полудремал, вспоминая нежную розовую кожу Тамарки, ее голубые глаза – круглые и удивленные, как у ребенка, ее неразвитую грудь первого размера, но упругую, с маленькими коричневыми сосочками. Понял, что соскучился. Даже почувствовал в штанах некоторую стесненность. Все-таки воздержание – одно из тех неудобств, которое приходится терпеть ради бабла. Были у него мысли на станциях, когда Борис бегал договариваться о перецеплении вагона, подыскать на платформе какую-нибудь не особо переборчивую, заманить в вагон да оприходовать ее на матрасе. Но Колька отговорил. Напугал всякими заразами вплоть до таких, что член может покраснеть, сыпью покрыться да и отвалиться. Говорил, в детстве в книжном магазине однажды надыбал одну книгу, медицинскую, про всякие кожные заболевания. Начал листать цветные иллюстрации. Мама родная! Лучше бы он никогда этого не видел. Спать потом не мог – снились страсти. Как проснется – ощупывает себя, все ли на месте. Пацанам рассказал – не поверили. Потом всем двором ходили смотреть, пока продавщица не поняла, что за интерес у ребятни к отделу медицинской литературы и не спрятала эту ужасную книгу.
После такого предупреждения Ленчик решил судьбу не испытывать. Постельный опыт у него был небольшой, Колька в этой теме лучше сечет. У него даже взрослые бабы были, лет по сорок, жены золотоискателей. Как мужья на промысел отправлялись, так перед Колькой все двери открывались. Одной и вовсе сорок шесть, считай – в матери ему годилась. Но горячая! Многому Кольку научила, он хвастался. Да его все любят – веселый, заводной, не жадный, слова плохого ни о ком не скажет. Все у него хорошие. Кроме новой родни, которую он получит вместе с замужеством сестры.
Что-то затих Колька, дрыхнет, наверное. Проверить, что он делает, Ленчику было лень, монотонный стук колес убаюкивал. Даже голову не хотелось поворачивать.
– Звонить пора, – услышал он голос Бориса над головой. Тот достал мобильный, начал набирать цифры. Ответили сразу, словно ждали. Разговор был недолгим и Борис напомнил ребятам:
– Скоро подъедем к станции, нас встретит Генкин кореш. Кончай дрыхнуть.
Парни зашевелились, от нечего делать решили раскинуть карты, хотя они уже за долгую дорогу здорово надоели.
– Повезло, что Генка с этим корешем дружбу завязал. а то на всех станциях одному так трудно организовать перецепку, – продолжал Борис. – А здешние места очень неспокойные, Генка говорил.
– Такой уговор был – мы с оружием, ты организуешь, – пробормотал Колька и радостно крикнул Ленчику:
– А я тебе короля пикового! А у тебя уже нет ни фига!
– Опять тебе фартит, – недовольно пробурчал Ленчик и выложил сплошную мелочь.
Поезд начал замедлять ход, послышались несколько сильных ударов.
– Интересно, кто это лупит со всей дури? – прислушался Колька.
– Наверное, путевой обходчик, сцепку проверяет.
– На ходу, что ли? – удивился Колька.
– А что, останавливать из-за этого весь состав? – резонно заметил Ленчик. – Поезд и так еле тащится, можно и на ходу. Если что не так, он может машинисту знак какой-то подать, флажком махнуть.
– Флажками стрелочники машут, балда, – поправил его Колька.
– Ну этот своей стукалкой помашет, что у него там – молоток или кувалда, – заржал Ленчик.
– Где-то здесь поворот, по-моему, мы как раз в него и вписываемся, а потом еще минут десять и станция – Борис развернул карту и принялся водить по ней пальцем. Потом поднял голову:
– Пацаны, что-то я не слышу лязга сцепки... И вагон идет как-то слишком тихо... Не нравится мне это. А ну оружие приготовьте, быстро, – скомандовал он и бросился к небольшому арсеналу, который постоянно лежал на виду. Все втроем залегли на пол и стали напряженно прислушиваться к звукам за стенами вагона. Он едва полз по рельсам, слегка постукивая на стыках, все замедляя и замедляя ход. Слышались голоса, потом, когда вагон совсем остановился и мягко качнулся, в дверь постучали. Колька приник к щели между дверью и стеной вагона. Вокруг разлеглась степь, ни одного жилого дома. В дверь опять постучали, но человек стоял так, что его не было видно.
Адреналин прилил к голове Кольки и он заорал что есть мочи:
– Кто? Я сейчас через дверь выстрелю.
За дверью молчали.
– Кто? – опять заорал Колька и передернул затвор. По спине поползла тонкая струйка горячего пота. В унисон с ним заорал Ленчик, вытаращив глаза.
20
В магазине "Копейка", как обычно, работали только три кассы из семи. Анна Федоровна толкала перед собой нагруженную тележку и заглядывала по очереди в такие же тележки покупателей, стоящих в очереди в кассы. Выбирала, кто не пожадничал, как она, и набрал продуктов поменьше. Как назло, все закупались на неделю, а то и на две. Она покачала головой. И куда такая прорва продуктов? А теперь стой за ними, пока кассир не пробьет длиннющие чеки. Она заняла очередь за двумя девчонками. У них-то как раз в тележке покупок было немного, но у стоящих перед ними продукты чуть ли не вываливались из тележки. Анна Федоровна приготовилась к долгому стоянию и затосковала.
– ...А я тогда баллончик из сумочки выхватила и ему в лицо. Прямо в глаза! – взволнованно рассказывала своей подружке стоящая впереди Анны Федоровны девушка.
– Какая ты молодец! – похвалила ее подружка. – У меня от волнения всегда руки дрожат. Я бы даже сумочку открыть не смогла, не то что баллончик вытащить.
– Думаешь, я не испугалась? У меня просто реакция хорошая. Мне еще наш тренер говорил, по волейболу. А когда этот подонок мне в нос заехал, у меня перед глазами прямо звездочки замелькали. Такая боль! Но я так разозлилась! Веришь – была бы у меня палка, так бы по голове и треснула, убить хотелось! Хорошо, что палки не было. Когда он цепочку сорвал, я в себя пришла. И мыслей никаких в голове. Только злоба. Ух, как я разозлилась! Сумочка у меня легко открывается. Пока он смотрел на меня, уж не знаю – зачем, я руку в сумочку, а баллончик сверху лежал. И ему в морду. Хорошо, папа мне все время напоминал – баллончик должен быть всегда сверху. Иначе от него никакой пользы, если рыться придется.
– А этот что? – испуганно спросила подружка.
– За глаза схватился и упал. Я даже не думала, что этот газ в баллончике такой едкий. Этот урод стал глаза тереть, а в руке у него моя цепочка. Ну я изловчилась и вырвала ее. И как побегу! Никогда еще так быстро не бегала. Сердце колотится, прямо к горлу подступило, в груди будто огонь полыхает.
– Бедная, представляю себе... А я бы точно стояла столбом, в шоке.
– Вряд ли. Ты бы тоже побежала. Жить захочешь – убежишь.
Девушка повернулась в профиль и Анна Федоровна увидела темные очки на лице девушки и распухший нос.
– Домой побежала? – продолжала расспрашивать подруга.
– Сначала в подъезд вбежала, а потом думаю: пока домой поднимусь, пока в милицию позвоню, время пройдет. А больше шансов найти преступника по горячим следам. Притом в таком состоянии вряд ли он сможет быстро убраться. Выбежала из подъезда, он все еще сидел, глаза тер, сволочь такая...А я за угол и в милицию побежала.
– Хорошо, что наша милиция близко.
– Да толку чуть. Там же просто так к следователю не зайдешь. Сначала к дежурному надо. А к нему тоже очередь, как назло. Передо мной стояли какие-то тетки, а он по телефону говорит. Я этих прошу: пустите меня без очереди, на меня только что напали. А эти бабы мне: на нас тоже только что напали! А у самих вид, будто на посиделки пришли. Такие спокойные... Я все равно кричу дежурному: срочно принимайте меры, на меня сейчас было совершено нападение. А он мне: "Не мешайте, девушка, я по телефону говорю. Сообщение принимаю, не видите?"
– Вот гад! – возмутилась подружка.
– Эти две бабы тоже гадины. Знаешь, зачем приперлись? На соседа сумасшедшего жаловаться! В ванную их не пускает. И дежурный их слушает, велит заявление писать! А меня и слушать не хочет, говорит: "В порядке общей очереди". Можно с таким отношением с преступностью бороться?
– Нельзя! – решительно поддержала девушку подружка.
– До меня дошла очередь, я ему в двух словах поскорее рассказала, а он мне: "Да, известно нам об этом маньяке. Только этим делом МУР занимается. Так что, девушка, завтра езжайте в МУР. Вас там встретят с распростертыми объятиями". Я ему и говорю: "Да вы что? Он там сидит на асфальте, его можно прямо сейчас брать, если не убежал еще, пока вы резину тянули".
– А он что?
– Говорит: "Слишком умные теперь пошли потерпевшие. Работать нас учат". Вызвал какого-то жирдяя, тот пока в машину уселся, пока мотор завел... Я ему говорю, что рядом наш дом, на соседней улице, пешком скорее дойдем. Да куда ему пешком ходить, он же как студень, растрясет свои жиры.
– Не может быть! – не поверила подруга. – Разве бывают такие милиционеры?
– Точно говорю – толстый. И как только он за бандитами гоняется?
– На машине...
– Ну да, правда, на машине. Приехали – никого, конечно, уже и нет. Он хотел меня высадить, а я думаю: фигу тебе! От меня так просто не избавишься. Говорю: сейчас будем кататься по району и смотреть. Я его узнаю. Я его лицо видела, как ваше. Я его так опишу, что лучшей наводки вам не надо. И что ты думаешь этот хряк мне говорит?
– Что?
– "Девушка, вы хоть и употребляете правильную терминологию, но не учли некоторые обстоятельства: с момента нападения на вас уже прошло сорок минут. Ваш маньяк не идиот, не станет гулять по улицам после того, как засветился. Скорее всего он уже где-то зализывает свои раны. То есть глаза". Ну не гад? А по чьей милости с момента нападения на меня прошло уже сорок минут? Уломала его, минут десять поездили по улицам и дворам. Никого, конечно, и близко уже нет. Но я им гадость сделала. Когда заявление в МУРе писала, потом еще и жалобу накатала. Прямо в МУРе и оставила. Захотят – дадут жалобе ход. Не захотят – я еще раз напишу. Ненавижу непрофессионалов!
– Ань, а ты описала в МУРе, как выглядит этот грабитель?
– Конечно, сразу с этого и начала. И что волосы длинные белые, и что ногти длинные. Интересно, почему он их не стрижет? Ведь они мешают, когда он нападает. Я видела – он их бережет, старается не задеть. Больной какой-то...
– Хорошо, что ты мне это рассказала. Я тоже всем девчонкам расскажу и опишу его, чтобы остерегались длинноволосого блондина с длинными ногтями.
– Между прочим, в МУРе мне следователь сказал, что этот ублюдок до меня нападал на пожилых женщин. Я ему напомнила, что в таких случаях нужно оповещать население, а не держать в тайне информацию. Люди должны знать, что угрожает их жизни.
– А он что?
– Недовольный был, что учу его. Говорит – нечего панику в городе сеять. Все они недовольны, когда им об их обязанностях говоришь. Вот как можно бороться с преступностью при таком отношении к работе?
Анна Федоровна сначала с интересом прислушивалась к разговору. В какой-то момент у нее в голове как будто что-то щелкнуло и стало проясняться. Только девушка замолчала, Анна Федоровна вмешалась:
– Девушка, а какого он роста – этот маньяк?
Обе девчонки повернулись к женщине.
– Наверное, как я... – удивленно ответила Аня.
– А в чем он тогда был одет, ну, в тот день, когда напал на вас? – не унималась пожилая женщина. Девушка уловила в ее расспросах не праздный интерес.
– Черная кофта с капюшоном, на груди рисунок – рогатые уроды с гитарами.
– Кажется, я его знаю... – ошеломленно заявила женщина.
Анна Федоровна прожила в общежитии в общей сложности сорок лет и не представляла себе другой жизни. Последние лет десять время от времени в общежитие наезжали какие-то важные люди, прохаживались по длинному коридору, заглядывали в кухню и душевую, пробегали, зажав пальцами нос, мимо туалета и если их приглашали, осматривали комнаты. Жильцы в такие дни ходили возбужденные, обсуждали грядущие перемены, но все оставалось по-прежнему. Почему-то о расселении общежития разговоры быстро прекращались. И так до следующей комиссии. Все, кроме Анны Федоровны, мечтали об отдельных квартирах. "И чего в них хорошего? – думала Анна Федоровна. – В отдельной квартире не с кем словом переброситься, умрешь от тоски". Нельзя сказать, чтобы она была чрезмерно общительной, но жить одной в квартире ни за что бы не хотела. Соседи, конечно, всякие бывают. И в общежитии ее всегда кто-нибудь да раздражал. Но можно было закрыться в своей комнате и не выходить, пока не надоест или продукты закончатся. А зато как весело на кухне, когда сразу на четырех электроплитках начинали готовить и препоручали друг другу последить за супом или выключить вовремя чайник. Можно было обсудить все новости, поговорить о любимых сериалах, вспомнить сообща молодость. Да мало ли какие темы для разговора возникали на кухне. Анна Федоровна была человеком добрым, со всеми сохраняла ровные отношения, в скандалы не вмешивалась и соседи за это ее уважали. Когда-то она жила в коммунальной квартире, но недолго. После смерти мужа опять вернулась в общежитие, потому что взрослый сын покойного просто выставил ее за дверь. Анна Федоровна свой брак с пожилым вдовцом не оформляла, так что никаких прав на комнату в коммуналке у нее не было, хотя и прожили они вместе четыре года. Правда, Гришка, сын ее мужа, не был законченным негодяем и сам же помог гражданской жене своего покойного отца получить комнату в общежитии. Даже спустя пятнадцать лет иногда заходил к ней в гости, приносил вино и торт, и, выпив, спьяну благодарил ее за то, что вырастила его. Вырастила – это было громко сказано. Когда она переехала к мужу, Гришка был уже здоровый парень двадцати пяти лет, не дурак выпить, но не скандальный. С ним она тоже ладила и даже не очень обиделась, когда после смерти мужа он сказал, что собирается жениться и привести жену. А комнатенка небольшая, как они все разместятся? А дети пойдут? И когда устроил ей нормальную комнату в общежитии, была ему даже благодарна.
Валерик, сын соседки Полины, ей не нравился еще с тех пор, как они поселились в общежитии. Да и Полину она невзлюбила, хотя виду старалась не подавать. Полина ходила вечно хмурая, с насупленными бровями, почти не улыбалась, да и улыбка ее тоже совсем не украшала. Потому что улыбалась она не от радости, а когда злорадствовала. Злая какая-то улыбка была у соседки. А чего злиться? Разве другим сладко жилось? Зина без мужа вообще троих растит. А как улыбнется, прямо как ясное солнышко, все тоже улыбаются ей в ответ. И Иришка одна с дочкой едва перебивается, та болеет вечно, а на бюллетенях особо не зажируешь. А Фаина? Разве ей легче оттого, что муж у нее есть? Пьет чуть ли не каждый день, что заработает – все пропивает. А у них сынок школу заканчивает, ему бы учиться дальше, мальчик умный, а за учебу теперь платить нужно. У всех проблемы, всем тяжело. У злой Полины и сын злой. Тоже брови сведет, смотрит зверьком, слова доброго не скажет. Только огрызаться умеет. И в школе едва тянул, даже вспомогательная ему не по зубам была. После девятого класса в вечернюю пошел, да и ту не закончил. Другой бы старался матери как-то помочь, а этот все из нее тянет, тянет, вечно дай ему то на кино, то на мороженое – Анна Федоровна сама слышала. Только недавно в какую-то автомастерскую мать его пристроила, машины мыть. Себе на кино стал зарабатывать. Да и то – пока мать его добудится, все нервы себе истреплет. Выскакивает из комнаты красная, злая, да бегом на фабрику. А Валерка выползает хмурый, ни на кого не смотрит, будто противны ему все на свете.