Все эти разговоры о потерянном времени. С крыши небоскреба он наблюдал, как века проходят словно минуты. Мимо шли целые тысячелетия, зарождались и гибли цивилизации. Город, превратившись в джунгли, зарос высоченными деревьями гингко, между которыми порхали огромные длинноперые райские птицы. Потом деревья засохли, и Нью-Йорк стал оазисом среди бескрайней пустыни. Высокие желтые барханы уходили за горизонт, гонимые ветром. Когда казалось, что пустынная эра уже никогда не кончится, море поднялось и захлестнуло пески - Эдвард, перегнувшись со своего насеста, мог обмакнуть пальцы в соленую воду.
Потом откуда ни возьмись пришел непонятный, но очень культурный человек и стал объяснять Эдварду происходящее:
"На самом деле все очень просто. Землю хотят захватить инопланетяне, но сначала им нужно сделать ее обитаемой для себя. Сами они с холодной планеты, а Землю согревает расплавленная лава в ее ядре. Когда ядро через несколько миллионов лет остынет и затвердеет, они смогут колонизировать эту планету. Вот они и ускоряют время, чтобы охладить ее побыстрее. Если им повезет, то и человечество заодно вымрет".
"Понял, а как их остановить?" - напечатал Эдвард. Детали его не интересовали. Ему надоело быть пассивным наблюдателем и очень хотелось подраться. Но тот другой, то ли из стоицизма, то ли из погрешностей в программировании, так и не ответил ему.
Десятки тысяч лет пролетели мимо. Когда океаны покрыли сушу, человечество целиком переселилось на массивные дирижабли - их шили из китовых шкур и надували горячим воздухом. Эдвард слез со своей башни и вступил в банду воздушных пиратов. Они носились над морями, следуя атмосферным потокам, и охотились на мелкие суда. Чтобы прокормиться, они ловили сетями рыбу и ставили силки на птиц, чьи несметные стаи заслоняли небо. Бамбук для своих планеров они брали на пиках Гималаев, единственных гор, которые торчали еще над водой.
Вскоре он начисто забыл о вторжении инопланетян. Даже при ускоренном течении времени, рассудил он, пройдут еще миллионы лет, прежде чем они станут реальной угрозой. Он может жить так практически вечно - с бронзовой от солнца кожей, с ножом в зубах, промышляя своей смекалкой и ни о чем не заботясь.
* * *
Как-то утром ему стало лучше. Нос очистился, голова вернула себе нормальный объем, тускло-желтая маскировочная сетка лихорадки поднялась.
Он чувствовал себя просто великолепно, только голова немного кружилась. Прошлое вернулось назад с процентами. Бог мой, сколько же времени он потерял! Ночью хлестал дождь, и на небе до сих пор оставались тучи. Пахло влагой, и день выглядел свежим, точно его отскребли стальной щеткой. Эдвард принял душ, оделся и десять раз отжался от пола.
Телефон Маргарет, как обычно, не отвечал. Ничего. Он провел быстрый компьютерный поиск и узнал ее адрес в Бруклине.
Захлопнув за собой дверь квартиры, он без видимых причин - и при наличии сразу нескольких причин испытывать прямо противоположные чувства - ощутил себя отдохнувшим, счастливым и освеженным. Очищенным. Он впервые за неделю вышел из дома, и его переполняла энергия. Купив "Нью-Йорк таймс", "Джорнэл" и "Файнэншнл таймс", чтобы быть в курсе мировых событий, он сбежал по ступенькам к шестому маршруту метро и через час вышел, моргая, в Бруклине.
Зеф преувеличивал, говоря, что Эдвард ни разу не бывал в Бруклине, но ненамного. Если не считать пары ночей в богемных трущобах Уильямсбурга и одного случая, когда он по ошибке сел на экспресс Бруклин - Квинс, Эдвард почти никогда не пересекал Ист-ривер. Угрюмые коричневые дома в странных перспективах разбегались на все четыре стороны от метро, и он пожалел, что не захватил с собой карту. Он оказался на чужой территории, терра инкогнита, далеко от правильной декартовской решетки Манхэттена. Здесь было более зелено - через каждые двадцать ярдов росло гингко или другой образчик выносливой городской флоры - и более грязно.
Когда он наконец отыскал дом Маргарет, возникла другая проблема - ее не было дома. Он жал на ее звонок минут пять, но ответа не дождался. День уже перевалил за середину. Старички и мамаши с колясками бросали на него подозрительные взгляды и отводили глаза, когда он оборачивался. Он смотрел наверх, где предположительно находились ее окна, и в нем закипал гнев, омрачая радужное настроение только что выздоровевшего больного. Какая наглость - взять и исчезнуть таким вот образом! Что она, бросить его собралась? Уехала из города? Потеряла интерес к кодексу? Или идет самостоятельно по новому следу, не поставив его в известность?
В конце концов он сунул под дверь записку и поехал назад. Где-то в районе Сохо он ощутил зверский голод - за все время болезни он не ел по-настоящему, - вышел в Чайнатауне и устроил себе грандиозный ленч в дешевом японском ресторанчике. Коренастый мужчина с бритой головой и руками душителя пек клецки на сковородке величиной с крышку люка. Эдвард вспомнил про Зефа и Кэролайн, чьи звонки он игнорировал точно так же, как Маргарет - его. Он позвонил Маргарет по мобильнику - нет ответа. Ну и черт с ней. Он и без нее жил прекрасно. Он позвонил Зефу и Кэролайн, но там тоже никто не ответил. Ну и пусть. Ему вообще-то ни с кем не хотелось разговаривать. В разговоре неизбежно пришлось бы объяснять, обсуждать, трезво оценивать, анализировать - делать все это он был совершенно не в настроении.
Начинало уже смеркаться, поэтому он доехал до Юнион-сквер и посмотрел боевик про убийц из ЦРУ. Потом остался на другой фильм, про симпатичных тинейджеров-серфингистов, и вышел из кино уже около полуночи. На пути к метро он завернул в бар чуть шире своей парадной двери, где на потолке болтался дракон из папье-маше, и стал заказывать крепкие коктейли с водкой - любимый напиток киношного цэрэушника, - пока не набрался под завязку. После этого он каким-то образом телепортировался на платформу подземки. Мужчины и женщины в светящихся робах поливали бетон из шлангов, распространяя уютный запах теплой мыльной воды. Слепая китаянка играла на цимбалах "Девушку из Ипанемы". Между колоннами отчаянно хлопал крыльями серый голубь - заблудшая душа, угодившая в подземное царство.
"Завтра Маргарет обязательно позвонит, - думал Эдвард. - Завтра я опять пойду по следу". Темный туннель с мерцающими огнями представлялся его сонному взору таинственным, усеянным самоцветами чревом земли.
Но Маргарет не позвонила, и он не вернулся на брошенный след. Вместо этого он потратил пять тысяч долларов на ноутбук, миниатюрное чудо техники. Компьютер - черный, плоский, почти невесомый - выглядел как оккультный предмет - казалось, будто он сделан из панциря какого-то чудовищного тропического жука. Эдвард купил для него футляр с гелевым наполнителем и всюду носил ноутбук с собой, чтобы заполнить чем-то свой увеличивающийся досуг. Как только приходила охота - в кафе, в метро, на скамейке в парке, - Эдвард раскрывал футляр и играл в "Момус".
Через некоторое время он, однако, зашел в тупик. После того, как он нашел себя в роли воздушного пирата, времена опять изменились. Земля продолжала остывать, и настала другая эра - ледниковый период. Процесс ускоряло еще и то, что в небе рядом с солнцем появился какой-то диск, почти невидимый. На глазах у Эдварда диск соприкоснулся с солнцем и стал наползать на него, как контактная линза. Часть солнца, накрытая им, побледнела, и на нее можно было смотреть без рези в глазах.
Любезный лектор возник снова и пояснил:
- Это все инопланетяне. Они затягивают солнце специальной линзой, чтобы ускорить охлаждение.
С тех пор солнечный свет стал каким-то холодным и серым. Над землей стлались низкие белые тучи, температура падала. Стал сыпать легкий, как пудра, снег. Люди боролись за жизнь в холодных руинах Нью-Йорка, на удивление хорошо сохранившихся после тысячелетий, проведенных под песком и водой. Цивилизация пришла в полный упадок и подниматься не собиралась.
Эдвард из боевого командира сделался кем-то вроде мэра или вождя племени. Жители Нью-Йорка даже не думали сопротивляться инопланетному нашествию. Обитали они в метро, где было теплее и не так донимали хищники. Эдвард в своей новой роли обеспечивал еду и топливо, отвечал за орудия труда. Они совершали вылазки в бывшие офисные здания, вынося оттуда бухгалтерские ведомости и разломанные столы для костров. Это напоминало ему прежнюю работу. За игрой он бубнил себе под нос мотивчик из старого рождественского мультика:
Все, к чему я прикасаюсь,
Превратится сразу в снег,
Я умелец, я красавец,
Страшный Снежный Человек!
Зачастую он играл всю ночь и заставлял себя прерваться в восемь утра, когда под окном уже вовсю двигался транспорт. Если бы ему платили за все часы, проведенные в "Момусе", он уже раз десять стал бы миллионером. Закрывая глаза, он видел перед собой этапы игры, а когда он засыпал, "Момус" ему снился.
Игра отражала уныние его реальной жизни. Волки пришли из тех загадочных мест, где жили в лучшие времена, и подкарауливали на улицах больных и слабых, вывесив розовые языки. В нью-йоркской гавани теснились айсберги вышиной с небоскребы. Мерзлую землю в Централ-парке припорошил снег. Черно-белый пейзаж оживляла лишь легкая синева там, где ветер сметал снег волнами. Эдвард со странной, иллюзорной ясностью осознал, что находится в Киммерии.
17
Ему звонили и оставляли сообщения - кто угодно, только не Маргарет. Сам он понимал, что звонить ей бессмысленно, но больше заняться все равно было нечем. Ее телефоны (он умудрился выпытать и служебный у заикающейся секретарши в университете) служили его единственной связью с тем, что еще имело значение. Желание найти кодекс овладело им с новой силой. Для этого требовалась Маргарет - кроме того, он скучал по ней. Что она испытывает из-за того, что случилось в библиотеке, - смущение, гнев, стыд? Ему пока было все равно что, он просто хотел это выяснить.
Он сидел на диване и бренчал на гитаре - играть как следует он так и не выучился. Телефон зазвонил снова, потом включился автоответчик.
Это была не Маргарет. Услышав звонкий, с чувственными нотками, не имеющий возраста голос, Эдвард встрепенулся, и все нервы в его теле наэлектризовались одновременно. Голос, вне всякого сомнения, принадлежал герцогине Бомри, и это было единственным реальным событием за долгое время.
Она, видимо, ничуть не смутилась, услышав автоответчик, - неизвестно, отличала ли она вообще машину от человека. Эдвард снял трубку.
- Эдвард, - воскликнула она. - Это вы.
- Да. - Он был в одних трусах и теперь оглядывался, ища какие-нибудь штаны. Ему почему-то не хотелось говорить с ней, глядя на свои бледные, щетинистые ноги. - Ваша светлость, - добавил он.
- Вам совсем не обязательно называть меня так. Питер на этом настаивает, но я так и не привыкла. До замужества я была всего-навсего баронессой.
Эдвард плюхнулся обратно, так и не найдя брюк.
- И к вам обращались "баронесса Бланш"?
- Леди Бланш.
Так и не дождавшись подсказки, он попробовал снова:
- Но ведь просто баронесс не бывает? То есть вы должны были носить имя каких-то своих владений?
- Фелдингсвезер. Ужасное место. Я там никогда не бываю. В этом городке делают теннисные ракетки, и он весь пропах лаком.
- А когда вы вышли замуж? Если вы, конечно, не против моих вопросов. Вы тогда перестали быть баронессой… э-э…
- Фелдингсвезер? Вовсе нет, - засмеялась она. - Один человек, слава богу, может носить несколько титулов, поэтому я баронесса Фелдингсвезер по праву рождения, а в браке - герцогиня Бомри.
- А ваш муж в браке тоже считается бароном Фелдингсвезер? - Эдвард шел путем логики до конца и определенно не желал заткнуться вовремя.
- Ничего подобного! - торжествующе заявила она. - Мужчины в отличие от женщин не приобретают автоматически титулы своих жен. Поэтому, выходя замуж за короля, вы становитесь королевой, а на супруга королевы Англии наклеивают дурацкий ярлык принца-консорта. Впрочем, все это очень сложно.
- Как же мне вас все-таки называть?
- Просто Бланш. Друзья называют меня по имени.
Эдвард повиновался. К его удивлению, у них завязался длинный, весьма приятный, но самый банальный разговор. Ему с трудом верилось, что это происходит на самом деле. Так он мог бы говорить со своей тетушкой - приветливой, говорливой, слегка кокетливой. За ее умением вести беседу стояли века хорошей породы и десятки лет тренировки. Ее речь, правда, носила слегка маниакальный оттенок, зато это сглаживало неловкости, которые иногда допускал он. Она явно задалась целью очаровать его, и он, даже чувствуя некоторую нарочитость ее усилий, был не в том положении, чтобы бороться. Не успев оглянуться, он уже рассказал ей о своей работе, своих каникулах, своих видах на будущее - каких-никаких, - и все это благодаря ее дару казалось невероятно увлекательным. Отрадно было поговорить с человеком, который - не в пример той же Маргарет - умел дать понять, что собеседник ему интересен. И не так уж важно, что этот человек - напичканная тайнами иностранная плутократка.
Разговор ее стараниями вращался вокруг переезда Эдварда в Лондон, превратностей воздушного перелета, районов, где он мог бы поселиться, преимуществ и недостатков загородной жизни по сравнению с городской и так далее, и так далее. Она рассказала длинную и довольно смешную историю о реставрации старой гардеробной комнаты в Уэймарше. На заднем плане слышалось тявканье маленькой собачки, требующей внимания.
Беседа естественным путем перешла к кодексу. Эдвард рассказал, как они с Маргарет съездили в Ченоветский филиал и какое фиаско там потерпели. О шофере герцога, который тоже там оказался, он умолчал. Герцогиня вздохнула.
- Я порой сомневаюсь, существует ли эта книга на самом деле. - В ее голосе появилась усталость. - Когда-то она была, я в этом уверена, но могла ли она дожить до нашего времени? Книги так легко гибнут - в этом отношении они как люди. Еще они напоминают мне моллюсков - твердая скорлупа и нежная, уязвимая плоть внутри. Это очень плохо, Эдвард, - снова вздохнула она. - Наше с вами время на исходе.
- Даже не знаю, что вам сказать. - Он представил себе, как хмурится от волнения ее бледный лоб. - Все наши нити, похоже, оборваны.
- А Маргарет? Судя по вашим рассказам, она очень умна.
- Верно, только она… куда-то пропала. Я уже много дней не могу с ней связаться.
- Что она все-таки за человек? - В ее голосе зазвучало нечто новое - уж не ревность ли? - Можно ли ей доверять? Мне она представляется неким гибридом Стивена Хоукинга и Нэнси Дрю.
- Ее не так легко раскусить. - Эдвард чувствовал себя немного виноватым, говоря о Маргарет за ее спиной, - но, собственно, что здесь такого? Разве он ей чем-то обязан? - Она очень серьезная девушка. Немного странная. Но прочла она все, что когда-либо было написано, это факт.
- Даже не по себе делается.
- Вот-вот. Я рядом с ней, говоря по правде, чувствую себя полным идиотом. Но она в этом не виновата. Что ж поделаешь, если я такой профан.
- Не говорите глупости. Никакой вы не профан.
- Может быть, вы с ней еще познакомитесь, - невпопад брякнул он.
- Надеюсь на это. Она не собирается в Англию вместе с вами?
- Не знаю. Да нет, не думаю. - Ему это никогда не приходило в голову. - У нее здесь работа - зачем бы я стал тащить ее с собой.
- Но будь у вас возможность, вы бы это сделали, правда?
- Что? Взял бы ее с собой? Вряд ли. То есть я не хочу сказать, что…
Герцогиня рассмеялась.
- Я просто дразню вас, Эдвард. Слишком уж вы серьезны. Вы ведь знаете это за собой, верно? Вы очень, очень серьезный молодой человек.
- Вам виднее. - Ему вдруг захотелось перехватить инициативу. - Бланш, а почему ваш муж не хочет, чтобы я искал кодекс?
- Он так сказал? - спросила она после долгой паузы. Голос звучал рассеянно - возможно, собачка добилась наконец своего. Эдвард, кажется, нарушил какое-то неписаное правило, и их только что наладившийся контакт мог прерваться в любой момент. - Я уверена, что он не имел в виду ничего такого. Вы говорили с ним лично?
- Нет, разумеется, нет. Я узнал это через Лору. Но почему вы не хотите, чтобы он знал о моих поисках?
- Послушайте, Эдмунд, я понимаю ваше беспокойство…
- Эдвард. Хорошо, но…
- И если в какой-то момент вам покажется, что этот проект больше вас не устраивает, можете считать себя свободным - в том случае, если гарантируете конфиденциальность наших переговоров. - Она говорила теплым, подчеркнуто великодушным, предостерегающим тоном с явным намерением задеть его за живое. Любящая тетушка ушла куда-то далеко-далеко. - Но пока вы работаете на меня, извольте соблюдать мои условия. У меня не один утюг греется на огне, Эдвард. Вы даже вообразить себе не можете, какими ресурсами я располагаю. Не вы один ищете кодекс, вы лишь маленькая часть общего плана.
Правду ли она говорит? Неужели здесь действительно задействованы другие? Эдвард сильно подозревал, что герцогиня блефует, но это почти ничего не значило. Она испытывала его, проверяла, сколько лапши ему можно навесить на уши и насколько малым количеством информации он способен обойтись, прежде чем заартачиться. А он с немалой тревогой отдавал себе отчет, что предела пока не достиг.
Когда он принес ей свои извинения, она опять мило защебетала, и он почувствовал, что разговор движется к любезному завершению. За последующие пять или десять минут она снова показалась ему с кокетливой стороны. Он должен непременно позвонить ей, когда будет в Лондоне. Они встретятся, и это будет чудесно. У нее есть парочка идей, где искать кодекс, - она ему напишет письмо. Эдварда почти смущала легкость, с которой он поддавался на ее уловки, - блаженная иллюзия, говорящая, что они могут доверять друг другу, завладела им целиком. Неожиданно для себя он сознался, что ему уже полагалось бы прилететь в Лондон и приступить к работе. Это развеселило ее так, будто она ничего остроумнее в жизни не слышала.
- Я в вас ошиблась, - отсмеявшись, сказала она. - Может быть, вы вовсе не так уж серьезны.
- Может быть, я недостаточно серьезен.
- Ну, не знаю. Придется выбрать что-то одно, это диктует обыкновенная логика.
Он чувствовал, что сейчас она повесит трубку, но не готов был пока с ней расстаться - ему требовалось от нее еще кое-что.
- Бланш, - сказал он без намека на юмор, - мне нужно знать одну вещь. Почему вы именно меня попросили помочь вам найти кодекс? Почему я, а не кто-то другой?
Он думал, что она опять накинется на него, но она только улыбнулась - он уловил это по ее голосу, - и ему вдруг показалось, что он подошел опасно близко к чему-то, чего знать совсем не хотел.