На улице был ранний вечер. Зеф и Кэролайн жили в Вест-Виллидж, недалеко от Вашингтон-сквер-парка. Эдвард вышел на Шестую авеню и повернул направо, к центру. Он устал и чувствовал себя странно пассивным. Теперь куда, в офис? Нет, решил он, на сегодня хватит. Зайду туда завтра утром.
Солнце садилось, но дневная жара пока не спадала. Эдвард сделал глубокий вдох. Воздух представлял собой сложную, но не то чтобы противную смесь, свойственную только Нью-Йорку: дымки с тележек уличных торговцев, испарения подземки, пары от миллиона кофейных чашек и деликатные миазмы, испускаемые блестящими журналами за пятнадцать долларов. Съемочная группа тянула из анонимных белых трейлеров толстые черные провода, вытесняя прохожих с тротуара на мостовую. Сбоку, на трех столиках, лежали запечатанные в пластик коробочки со спагетти и баночки с содовой. Киношники поливали все вокруг белой пеной наподобие крема для бритья, готовясь снимать зимнюю сцену. Ирреальность снега в жаркий летний вечер заставила Эдварда ощутить свою оторванность от всего окружающего.
На Четырнадцатой он поймал такси. Водитель с китайской фамилией на лицензии ничего не ответил, когда он назвал адрес, но вроде бы понял. Сотовый телефон Эдварда зазвонил - опять Андре. Ну и пусть звонит. Черную обивку столько раз латали, что клейкой ленты там было больше, чем винила, но сиденье осталось мягким и пружинистым, с резко наклоненной назад спинкой. Эдвард боролся с желанием закрыть глаза и вздремнуть. Он расслабленно смотрел, как хипповые фасады Челси за окном сменились утесами из стекла и металла в центре, а затем мимо потек серовато-зеленый Централ-парк со своими ландшафтными горками и кирпичными, ветхими, орошенными мочой викторианскими мостиками.
Эдвард чувствовал себя полностью обессиленным, выжатым как лимон - может быть, из-за пива, выпитого у Зефа. Слишком уж он перерабатывал последние несколько месяцев - объедался и опивался работой, прихватывая по шестьдесят, семьдесят, восемьдесят часов в неделю. Чем больше работы он делал, тем больше ее оставалось, и в желудке всегда оказывалось еще немного места, чтобы ее запихнуть. Единственным ограничителем было время, а его всегда можно увеличить за счет сна. Каждый вечер, ставя будильник, он точно ныряльщик, рассчитывающий небезопасное ночное погружение, прикидывал, как бы выкроить еще немного: как уравновесить давление, правильно оценить свою выносливость и распределить драгоценный запас воздуха.
Образы последнего полугода толклись в голове, словно управлявшие ими силовые поля вдруг отключились. Постоянные сумерки центральных кварталов; непривлекательное лицо ассистентки, уже сидящей за своим столом к его приходу; удобный кожаный стул в кабинете; красный огонек голосовой связи, глядящий на него, как зловещее око; крепкие рукопожатия юристов; сотовый, звонящий во время бритья, в кино, в туалетной кабинке аэропорта Ла-Гуардиа. Мигающий значок электронной почты в верхнем правом углу монитора он видел даже периферическим зрением и все время поворачивал голову к своему столу, как ненормальный. Три-четыре раза в месяц он оставался на всю ночь и отжимался на ковре, чтобы не заснуть до шести, мышцы у него на груди подергивались от поглощенного кофеина, челюсти размыкались с трудом, как у робота. Он ехал домой в угрюмой рассветной тишине, чувствуя себя так, точно получил по голове дубинкой. Потом поднимался в квартиру, принимал душ, внушал себе, что он бодр и свеж, как огурчик, и надевал чистую рубашку. Поправляя галстук в кухне и опираясь на новенькую плиту - он даже газ не включал ни разу, - он видел у тротуара машину компании, пускающую из выхлопа белые облачка; она ждала, чтобы отвезти его обратно, на совещание в семь тридцать.
Эдвард встрепенулся, когда китайский таксист подъехал к его дому, и долго возился, доставая бумажник из брючного кармана. Ему казалось, что он способен упасть и заснуть прямо посреди тротуара. С минуту он совал в замок парадного офисный ключ и только потом нашел правильный. Он и правда готов был отключиться. Но вот он вошел, поднялся по лестнице, захлопнул за собой дверь квартиры и, не дойдя до спальни, рухнул ничком на диван.
3
Подрастая в штате Мэн, Эдвард не особенно стремился стать инвестиционным банкиром, как, впрочем, и кем-либо другим. Он не принадлежал к тем ребятам, которые с детства мечтают стать врачом, или пожарником, или астронавтом, да не простым, а специалистом по дистанционному поиску. Думая о своем детстве, что случалось с ним редко, он всегда вспоминал снег на перилах веранды: белая линия, четкая, как на чертеже, слегка загибалась вверх около углового столбика, и Эдвард, глядя на нее, прикидывал, отменят завтра школу или нет.
Его семья жила в старом, белом викторианском доме с облысевшим газоном и надувной камерой, подвешенной вместо качелей на заднем дворе. Его родители, бывшие хиппи и члены коммуны, не выдержали жизни на ферме, вернулись в общество и осели в узкой каемке пригородов, отделявшей старый кирпичный город Бангор от холодного внешнего пространства.
Бангор, лесопромышленная столица девятнадцатого века, переживал тяжелые времена. Чтобы отменили занятия, требовалось много снега, но в Бангоре снег, к счастью для Эдварда, выпадал исправно. Если он начинал идти до того, как Эдвард ложился спать - а чем раньше он начинался, тем больше имелось шансов, - Эдвард долго лежал, вслушиваясь в наполненную снегом тишину, а когда родители засыпали, он светил в окно фонариком и следил, как снежинки, вспыхивая в луче, теряются в сплошной белизне на газоне. Он таращился в безлунную тьму, пытался рассчитать частоту и густоту снегопада, принимая во внимание температуру, длительность, влажность и скорость ветра, и возносил безмолвные, но пламенные молитвы окружной школьной инспекции. После этого он обычно просыпался от рева снегоочистителя, высекавшего из асфальта оранжевые искры, а следом полз грузовик с песком, хороня его надежды в месиве грязи и соли.
То, что Эдвард рос среди черно-белого пейзажа, где снег составлял фон с октября по май, могло объяснить проявившийся у него талант к шахматам.
Однажды, когда они пять часов ехали в Бостон к родственникам и мать сидела за рулем, отец дал Эдварду десятиминутный урок на миниатюрной магнитной доске, передаваемой с переднего сиденья на заднее. Эдвард сделал отцу пат с первой же попытки, побил его со второй и с тех пор ни разу ему не проигрывал. Тогда ему было семь. Последующие пять лет он проводил все субботы и часть воскресений в шахматном клубе Кэмдена, некогда величественной, а ныне обветшалой усадьбе, где пахло отставшими от стен обоями и старой мебельной набивкой из конского волоса. Клуб посещали почти исключительно ушлые юные дарования вроде Эдварда и меланхолические старцы, в том числе два ностальгических русских эмигранта - они бормотали в лохматые бороды "Bozhe moi!" и "Chyort vozmi!", когда Эдвард элегантно загонял в ловушку их коней и брал в клещи ладьи.
В двенадцать лет с ним каждый день занимался после школы профессор из Баудойна, он ездил в Бостон, в Нью-Йорк, а однажды совершил волнующее путешествие на турнир в Лондон. Он получил национальный разряд, и шахматные трофеи занимали в его комнате целую полку. Один его вид - уже высокого, бледного, как белый слон, очень прямо сидящего за доской - вселял страх в сердчишки его малолетних противников.
К тринадцати годам все это кончилось. Талант Эдварда испарился, как роса, на суровой заре половой зрелости, безболезненно, чуть ли не за одну ночь, - и хотя у него сохранились ясные воспоминания о блужданиях по сверкающим коридорам разума, дверь в заветный чертог захлопнулась наглухо, серебряный ключ пропал, и тропа заросла так, что и не найти. Он потерял свой разряд, а матчи превратились в серию политых слезами ранних сдач. Порой он ловил на себе взгляды родителей, недоумевавших, что такое стряслось с вундеркиндом, который некоторое время был их сыном.
Но несмотря на слезы и озадаченность родителей, в глубине души Эдвард не чувствовал себя несчастным от утраты своего дара. Тот ушел столь же загадочно, как и проявился. Эдвард скучал по нему, но ведь он никогда не считал его своей собственностью - он смотрел на себя как на носителя, временного опекуна, ничего больше. Потеря не ожесточила его. Он лишь желал утраченному дару удачи, куда бы ни улетел тот на своих невидимых крыльях.
Случалось, однако, что он оглядывался на годы своего вундеркиндства с ностальгией. Впоследствии он ловил себя на попытках вернуть то ощущение не стоящего усилий мастерства и легкой безмятежности, которое испытывал за шахматной доской, вернуть чувство своей особенности и предназначенности для чего-то лучшего. Он искал это в школьных занятиях, в спорте, в сексе, в книгах, а много позже даже в своей работе у "Эсслина и Харта".
Искал, но искомого так и не обрел.
Проснулся он все на том же диване. Снаружи стемнело. Эдвард сел и снял галстук, сильно помявшийся от лежания.
Два окна отсвечивали розоватым сиянием уличных фонарей. Квартира Эдварда, длинная и узкая, повторяла форму дома в Верхнем Ист-Сайде, где она занимала последний этаж. Вся она, так сказать, представляла собой одну большую комнату: гостиная, расположенная по фасаду, постепенно переходила в кабинет, за ним следовала кухня-чуланчик, далее шли тускло освещенная спальня и непропорционально пышная ванная. Эдвард мог позволить себе жилье вдвое больше этого, но у него никогда не хватало времени подыскать его себе, да и зачем? Он и тут-то почти не бывал. Кондиционер сломался еще прошлым летом, а он так и не удосужился наладить его.
Красные трапецоиды на электронных часах показывали 9:04. Эдвард встал и подошел впотьмах к письменному столу, расстегивая на ходу белую рубашку. Спать ложиться было рано, но он не испытывал желания заняться чем-то еще. Зевая во весь рот, он подобрал сброшенный пиджак с пола и нащупал во внутреннем кармане твердый конверт, подарок Зефа. Он достал его. Зеф написал на конверте печатными буквами:
ЭДВАРДУ, КОТОРОМУ ВРЕМЕНИ ДЕВАТЬ НЕКУДА
Эдвард вытряхнул диск. Никаких обозначений - поди разберись, где у него оборотная сторона. Эдвард наклонил его к свету, и две радужные спицы побежали друг за дружкой вокруг центрального отверстия.
Эдвард вздохнул. Его коллега Стюарт, на пару лет моложе его, а стало быть, уже взрослый, держал в офисе "Геймбой", без которого не мог обойтись. Он играл везде - на совещаниях, говоря по телефону, у поилки с водой и на заднем сиденье лимузина. Стюарт и его красный "Геймбой" служили в офисе предметом шуток, но Эдварда это не забавляло. Ему внушало отвращение лицо играющего Стюарта - устремленный в одну точку взгляд и полуоткрытый рот, как у дебила, решающего задачу по арифметике. Он поклялся, что если когда-нибудь увидит "Геймбой" в присутствии клиента, то выкинет его в окно.
Но деваться некуда. Надо хотя бы посмотреть, что это за игра. Зеф обязательно спросит. Эдвард нашарил под столом выключатель компьютера, зевнул, потянулся и вставил игру в дисковод. Программа, назвавшаяся "imthegame.exe", попросила разрешения на установку. Он разрешил. Несколько долгих минут программа распаковывала и копировала на его жесткий диск серии колоссальных файлов, располагаясь и обживаясь. Под конец на рабочем столе компьютера появилась новая пиктограмма, и Эдвард дважды щелкнул по ней.
Экран почернел, и динамики затрещали от зловещего статического разряда. Жесткий диск закудахтал, точно курица, собирающаяся снести яйцо. Так продолжалось с минуту. Эдвард снова посмотрел на часы - половина десятого. Можно еще успеть на вечеринку к Джо Фабриканту, если захочется. Лампа на письменном столе образовала островок света в темной квартире. Эдвард оперся лбом на ладонь.
Компьютер тем временем очнулся, и на черном экране появились белые буквы:
ОДИН ИГРОК ИЛИ НЕСКОЛЬКО?
Эдвард выбрал ОДИН, и показалась новая надпись:
СДЕЛАЙТЕ ВЫБОР:
МУЖЧИНА
ЖЕНЩИНА
Эдвард моргнул. Довольно интимный вопрос, верно? Он подумал, не соврать ли, и щелкнул по слову МУЖЧИНА.
СДЕЛАЙТЕ ВЫБОР:
СУША
МОРЕ
РЕКА
РЕКА, выбрал он.
ВЫБЕРИТЕ ВАРИАНТ:
ЛЕГКИЙ
СРЕДНИЙ
ТРУДНЫЙ
НЕВОЗМОЖНЫЙ
Он как-никак в отпуске. ЛЕГКИЙ.
ВЫБЕРИТЕ ВРЕМЯ:
КОРОТКОЕ
СРЕДНЕЕ
ДОЛГОЕ
КОРОТКОЕ, ответил он.
Компьютер снова заныл и защелкал, а потом затих. Экран опять погас, и надолго - Эдвард уже подумал, что программа зависла, и собрался ее удалить, но тут компьютер забился в судорогах с новой силой. Эдвард медлил, держа руки над клавиатурой. Экран просветлел.
Сначала Эдвард подумал, что перед ним цифровая фотография. Картинка была поразительно реалистичной - он точно смотрел в окно на другой мир. Зеленый свет падал между стволами деревьев, тонких берез и осин. Легкий бриз шевелил листочки. За рощицей виднелось открытое место с зеленой травой.
Эдвард на пробу подвинул "мышь", и точка его зрения переместилась вбок, как кинокамера. Направив ракурс вниз, он увидел усыпанную листьями тропинку. Он вернулся обратно, к небу. Оно было голубое, и одинокое облачко, белое и пушистое, таяло в нем, как капля молока в луже воды.
Эдварду пришло в голову, что Зеф так и не позвонил ему насчет той вечеринки, да и адрес он не запомнил. Теперь они, наверно, уже там, поддали как следует и треплются. Он пошел в кухню и налил себе холодного красного вина из наполовину полной, стоявшей в холодильнике бутылки. Холодное вино хорошо пить в жару.
С игрой творились какие-то чудеса, Образы струились совершенно гладко, без мультипликационных заминок и подскакиваний. Интенсивная, гиперреальная палитра красок вызывала в памяти предгрозовые пейзажи, и все детали прорисовывались с необычайной четкостью. Эдвард видел на ближней ветке листок с откушенным неровным полукругом по краю. Это напоминало не столько кино, сколько ожившую картину старого мастера.
Бокал с вином запотел. На часах было почти десять.
Эдвард почти уже решил остаться в этот вечер дома, но тут он заметил на полу у дивана белый прямоугольничек конверта. Кто-то запихнул его под дверь с такой силой, что конверт пролетел до середины комнаты. На конверте каллиграфическим, смутно знакомым почерком были выписаны фамилия и адрес Эдварда. Внутри лежало приглашение на вечеринку Фабриканта.
- Вот черт, - пробормотал он.
Как они в дом-то попали? Поглядев еще секунду на приглашение, он отложил его и вернулся к компьютеру.
Ветки шуршали и потрескивали, когда он шел через лес. Выйдя на открытое место, он увидел себя на вершине утеса, отвесно уходящего к широкой реке далеко внизу. Стальную воду морщила рябь. Золотой солнечный диск сверкал на голубом небе, по которому неестественно быстро мчались ватные клочки облаков.
Реку с обеих сторон окружали пологие, в самый раз для гольфа, холмы, перемежаемые темными перелесками. Ниже по течению долину пересекал огромный каменный мост. Взглянув вниз, Эдвард увидел собственные ноги в черных башмаках и коричневых саржевых брюках. На самом краю утеса торчал одинокий обветренный столб с прибитым к нему почтовым ящиком. В ящике виднелись предметы: простой белый конверт, пистолет и лежащие на боку серебряные песочные часы, Эдвард инстинктивно понимал, что все это оставлено здесь не для кого-то, а именно для него.
Он двинулся к ящику, но что-то на краю экрана отвлекло его. Он повернулся в ту сторону и сорвался с утеса.
Все завертелось колесом: голубое небо, серебристая река, красная стена утеса и снова небо. Он падал. Игра так захватила Эдварда, что его внутреннее ухо отреагировало на это панически. Он увидел последнюю вспышку солнца перед тем, как врезаться в воду, затем освещение изменилось, став слабым, мутным, серо-буро-зеленым. Его тело медленно опускалось на дно, вихляясь, как опавший лист, а потом он лег на спину, глядя на блестящую, колышущуюся речную поверхность.
Он надавил несколько клавиш без всякого результата. Угол его зрения слегка сместился, и он, помимо поверхности, видел теперь кусочек песчаного дна с какими-то водорослями. Пресноводная рыба вроде форели проплыла высоко над ним, затмив на миг водянистое солнце, и он понял, что умер.
В квартире стояла тишина. Он нажал наугад еще одну клавишу и снова очутился в лесу, вернувшись к началу игры. Дул легкий ветерок, небо голубело. Он был жив.
4
Утром он проснулся поздно, с головной болью. В памяти сохранилось хождение по лугам и лесам, щелканье клавиш и поиски ключей. В какой-то момент он допил вино и стал наливать себе понемножку из бутылки с граппой, которую привезли ему Зеф и Кэролайн с прошлогодней флорентийской конференции - по принципу, что напитки на основе винограда, даже смешанные, похмельем его не наградят. Теперь он пересматривал этот принцип в свете нового опыта.
Когда же он лег-то? Господи, да он ничем не лучше Стюарта с его "Геймбоем". В квартире духота, солнце бьет в закрытые окна. Спустив ноги на пол, он ощутил испарину на голой спине и распахнул все окна, какие попались под руку.
Часы показывали два. Он потряс головой. Стрессы и недосыпание наконец взяли свое. Сегодня как будто пятница? В обычный свой день он к этому времени отработал бы уже шесть часов. В кухне он налил себе большой стакан воды из-под крана и выпил его одним духом. На стойке лежало здоровенное зеленое яблоко. Он отрезал ломтик и съел прямо с ножа. От кислого сока заныли зубы.
На автоответчике имелось одно сообщение - оно поступило, наверно, ночью, когда он лег спать.
- Эдвард, это Зеф. - На фоне - шум веселого сборища. - Тут все говорят по мобильникам, и мы с Кэролайн тоже решили кому-нибудь позвонить. - Кэролайн промолвила что-то рядом. - Я не ору, я так говорю. Это мой нормальный голос. Мы все здорово на тебя обозлились, - продолжал поддатый Зеф. - Фабрикант обозлился, что ты не пришел, и мы тоже, в общем, все, хотя тут еще много народу - может, они тоже обозлились, не знаю. Неохота спрашивать. Мы уже наладились уходить. Ну их на фиг, эти светские разговоры. О, гляди-ка, Артист! Вот это да! Как это его угораздило? Ходит тут и пугает народ. А вон классная шлюшка…
- Ничего себе каблуки, - промолвила Кэролайн. - Лучше б сразу ходули надела.
- Я сейчас… - Конец сообщения.
Эдвард пошел в ванную и умылся холодной водой. Уже пару дней он не брился. Распускаешься, сказал он себе. Непонятно на что потратил всю ночь и сегодня уже полдня потерял. Давай соберись, засранец. Надо позвонить наконец в офис и распутать неразбериху с библиотекой Уэнтов, подумал он, глядя на себя в зеркало. Хотя нет, сегодня для этого уже поздно. Придется поехать прямо туда, его определенно уже ждут. Он представил себе прохладу, полумрак и покой чердачной библиотеки.
На лбу уже проступал свежий слой пота. Эдвард принял душ, оделся, положил в сумку записную книжку и старый свитер. Ни к чему торчать тут весь день. В квартире Уэнтов хотя бы кондиционеры работают. По дороге к выходу он задержался у компьютера. Запыленный монитор, который он так и не выключил, слабо светился на солнце - на экране вырастали фрагментами и тут же пропадали снова горные хребты. Он даже игру не остановил, и она шла без него всю ночь, пока он спал.