Хлопнул выстрел из удаляющейся от берега лодки, и Ягунин от резанувшей боли скрючился, схватился за левую ключицу. Он тоже выстрелил в последний раз, патроны в барабане нагана кончились, но лодка уже растворялась в предутреннем тумане, только слышно было, как с шумом хлестали по воде весла.
По песчаному берегу от Алексеевского спуска бежали красноармейцы. Михаил, зажимая рану, огляделся: других лодок поблизости не было.
- Ушел!
Горячие струйки все бежали по измученному его лицу.
2
Серый сумрак окутывал лесную поляну, еще предрассветно тихую и сырую. Но вот сорока, неторопливо и с достоинством чистившая клюв, насторожилась. Подозрительно вытянула шею: что-то зашевелилось в кустах. Сорока склонила голову набок, подумала и на всякий случай перелетела на сук повыше.
Раздвигая жухлые ветки орешника, на поляну вышел Гаюсов. Прислонился к разлапистому осокорю - сорока взлетела еще выше - и ладонью стер с лица пот, проведя грязные полосы на лбу и щеках. Дыхание его было прерывистым, тяжелым, словно он долго карабкался в гору. А какие на Проране горы? Пустяковый песчаный откос, старуха взойдет без одышки. Но пройти через всю Волгу на веслах, да еще когда гонит страх перед погоней, - вымотаешься на нет.
Однако отдыхать долго он не намеревался: перевел дух - и дальше, через поляну, в глубь островного леса. Скорее, скорее! Только бы не столкнуться ненароком с каким-нибудь болваном, что зорюет на острове со снастями…
Слава богу, до землянки он добрался благополучно, никого не повстречав. Землянку с тропы не разглядишь - она вырыта в склоне буерака, окошко хитро прикрыто ветками, покатую крышу не отличишь от бурелома. Прежде чем спуститься в овраг, Гаюсов огляделся: вроде бы никого. Осторожно ступая, чтоб не нашуметь осыпью, он сполз со склона и постучал в дверь - с виду совсем колода - отрывисто, четыре раза, вернее, дважды по два. Из глубины землянки не сразу отозвался встревоженный голос:
- Кого надо?
- Охотник, - сказал Гаюсов вполголоса. - Мне бы соли щепотку.
- Соль-то нынче кусается, - щелкая задвижкой, уже спокойно ответил голос.
Приоткрылась дверь, в прорези на мгновение мелькнула заросшая щетиной физиономия и скрылась. Гаюсов согнулся, шагнул в землянку, дверь тотчас захлопнулась, снова стукнул засов.
Чиркнула спичка, затрещал огонек масляной коптилки.
- Что случилось, Борис Аркадьевич? - с тревогой спросил бородатый человек в крестьянской домотканине, подпоясанной солдатским ремнем. Сидя на лавке, он исподлобья смотрел на Гаюсова. Другой обитатель землянки, еще молодой и, пожалуй, красивый, несмотря на портившую его небритость, стоял у порога, нервно терзая пуговицу на мятом парусиновом кителе. В глазах его дрожал откровенный испуг.
Гаюсов не отвечал. Вялым движением стянул с головы картуз, опустился на лавку рядом с бородатым. Посидел, тряхнул головой.
- Шацкого взяли… И его группу всю… - сказал он устало. - Сергей…
Он взглянул на молодого человека в кителе. У того прыгали губы.
- Да не паникуй ты! - крикнул Гаюсов. - Ничего страшного, потери неизбежны, ясно? Шацкий не продаст. Сволочь он, да, но не продаст, повернет на уголовщину…
Бородач крякнул, хотел что-то сказать, но передумал.
- Так вот, Сергей… - Гаюсов встал с лавки и взял руки молодого человека в свои. - Побрейся и немедленно отправляйся в город. Сейчас же.
3
Ток-ток, - пощелкивали по булыжнику каблучки, - ток-ток…
Нюся шла, не глядя по сторонам, не видя перед собой дороги - так шла бы ослепшая лошадь домой, ведомая поводырем- привычкой. Голова была словно из свинца, в ней сонно ворочались ресторанные мысли - что-то о тонкой посуде, которую так и не купила хозяйка, о вине из Туркестана, которое клиент назвал непечатно, о том, что официанты все больше наглеют… Нюсю радовало, что усталость хоть немножко притупила четкое осознание мерзости того, что она услышала от Бориса. Вторые сутки оно разъедает ей мозг, как негашеная известь, и от этих мыслей она чувствует, как в затылке нарастает боль.
Тук, тук, - глухо срезонировали деревянные ступеньки. Лицо Нюси осунулось, черты утратили мягкость, плечи обвисли. Естественная реакция организма: с трех дня до трех утра она была на ногах, в душном чаду, оглушаемая гамом и визгом оркестра. А потом так и не смогла уснуть, хоть и прикорнула в швейцарской. Только еще сильнее намучилась. Сейчас почти восемь, хоть бы до начала полуденной духоты отдохнуть… Уснуть…
Она остановилась перед дверью на втором этаже, вынула ключи. В тишине резко скрежетнул замок. Нюся вошла в длинный полутемный коридор. В него выходило несколько дверей, но ни одна, слава богу, не отворилась. Сейчас Нюсе не хватало еще только общения с соседками… брр! Осторожно ступая, она подошла к своей комнате, вставила ключ из связки. Этот замок открылся без шума.
Нюся вошла в комнату и несколько секунд постояла у порога в душной темноте. Шторы были задернуты еще со вчерашнего утра, но и сейчас она не станет их открывать. Не до того. Щелкнула выключателем, бросила сумку на пол. Сняла плюшевую жакетку, повесила на гвоздь у двери. Походила бесцельно по комнате, тронула спинку стула: пылища… Ну и пусть. Села, положила голову на руки и не шевелилась довольно долго, будто решила так подремать. Потом резко встала, расстегнула пуговицы, сняла кофточку.
Из-за ширмы в дальнем углу комнаты вышел человек. Еще молодой, со следами порезов от бритвы на полных щеках. Одет он был неважно - в полотняный китель, весь будто жеваный, и такие же брюки. Белым назвать его костюм было никак нельзя, и все же в облике неизвестного было что-то фатовское.
- Мадам! Миль пардон!
От звука его голоса Нюся вздрогнула и мгновенно повернулась, прикрывшись кофточкой. Но не произнесла ни слова; без испуга смотрела, ждала.
- Я тут в одиночестве воспользовался вашей девичьей постелькой. - Мятый человек улыбнулся с откровенной наглостью. - Хотя, разумеется, предпочел бы…
- Как вы сюда попали?! - злым шепотом крикнула Нюся.
- Видите ли, я, так сказать, с корабля на бал…
- Что вам угодно? - перебила Нюся.
- Терпение, мадам, я от Гаюсова. Борис Аркадьевич теперь у нас.
Она молчала.
- Гм… Он дал мне ваши ключи.
Он показал Нюсе ключи и снова положил их в карман.
- Что случилось? - вырвалось у нее.
- Я полагал, мадам… Вы что, не знаете о провале группы Шацкого? Впрочем, конечно…
- Вы из ЧК? - равнодушно спросила Нюся и стала так же равнодушно натягивать на плечи кофточку. Даже не отвернулась.
Молодой человек с удовольствием разглядывал ее.
- Что ж, понимаю, понимаю… Но я в самом деле от Гаюсова, мадам. Поручик Гофферт. - Он стукнул каблуками. - Сергей. Тезка вашего покойного мужа, мадам.
- Заткнитесь, - с отвращением сказала Нюся. - Доказательства?
Гофферт достал из кармана сложенную вчетверо записку и протянул Нюсе. Она не двинулась с места.
- Извините, мадам! - он гаерски склонился и подошел к Нюсе. - Прошу!
Развернув бумажку, Нюся прочитала: "Этому человеку верь. Немедленно отправляйся с ним. Это не пожелание и не просьба, а приказ. Б".
- У вас есть сомнения? - спокойно спросил гость.
- Нет, - ответила Нюся, не поднимая от записки глаз.
- Тогда прошу вас. Кстати, мы можем уйти через соседний двор?
Нюся опустилась на стул, задумчиво повертела в руках записку.
- Анна Владимировна, у нас мало времени на раздумья.
- Я никуда не пойду.
Поручик отозвался не сразу. Потрогал царапину на шее, вздохнул. Тихо проговорил:
- Увы, приказы обсуждать…
- Я не вправе? - зло перебила Нюся. - Нет уж, милостивый государь, с меня достаточно.
Полные щеки возмущенно дернулись.
- Мадам! - В голосе послышалась угроза. - Это похоже на предательство.
Нюся вдруг успокоилась. Усмехнулась, отрицательно покачала головой.
- Вот что, поручик. Передайте Борису, что я устала. Нет, лучше так: что я смертельно устала от всего. Я хочу, чтобы меня оставили в покое. В покое, слышите, вы? В по-ко-е!
С испугом и нескрываемой враждебностью смотрел на Нюсю поручик Гофферт.
- Вы легкомысленны, мадам… - отчеканил он с натужным сарказмом. - Может быть, вы и ЧК попросите о том же?
- Боитесь? - Она с презрением усмехнулась. - Напрасно. Гаюсов знает, что туда я не пойду. Я просто выхожу из игры. Совсем. Передайте ему мои слова. И уходите!
- А мне сдается, что игру вы только начинаете. И рискованную, мадам, предупреждаю вас, слишком рискованную.
Лицо Нюси исказилось.
- Уходите! - крикнула она гневно. - Отдайте ключи!
Гость молчал. Глаза его забегали. Он боялся, видимо, этого крика: соседи!..
- Я подниму соседей, - попала в точку Нюся. - Вы меня плохо знаете, поручик. Ключи!
Рука гостя медленно полезла в карман, а вынул он ее рывком.
Однако в кулаке был зажат вовсе не пистолет, как того ожидала Нюся. Ключи, брошенные поручиком Гоффертом, со стуком упали на стол.
4
В маленькой палате - когда-то она была закутком кастелянши - бился о стены и отражался от них зычный смех красноармейца Никишина, курносого паренька цыплячьего вида, но на удивление густоголосого. И как кружевная оборочка к басовитому громыханию позванивал смеющийся голосок темноволосой красавицы в белоснежном халате - замглавврача военгоспиталя Нины Дмитриевны Ольшанской. Смешил их Ягунин. Лежа на койке с забинтованной до шеи рукой и с марлевой нашлепкой на лбу- стукнулся о мостки, - он "травил": вспоминал, привирая всякое, эпизоды польского похода.
- Ну, браток, - восхищенно крутил головой красноармеец, вытирая бязевым рукавом слезу, - ну и уважил, гы-гы… Это ж надо… помрешь тут с тобой… Чисто цирк…
- У вас природный дар юмориста, - сказала Ольшанская, продолжая улыбаться. - Будь я не врач, а писательница, я бы имя себе на ваших историях сделала, право. Затмила бы саму Тэффи.
Поскольку Ягунин понятия не имел, что это такое - Тэффи, он смолчал. Спросить не решился: эта изящная дама, сидящая нога на ногу, была слишком похожа на буржуйку. Хотя и врач. Впрочем, в этом вопросе Михаил путался, в точности не знал, куда отнести врачей, профессоров и всяких адвокатов - к буржуйскому или трудящемуся классу.
- Нет уж, - ответил он уклончиво. - Оставайтесь врачом, для нас они на сегодняшний день важнее.
Он заперхал, углом подушки заткнул рот, но грудь еще долго содрогалась от разъедающего ее кашля.
- Кто знает, - переждав, сказала Ольшанская мечтательно, - как еще повернется наша жизнь? Сегодня вы обычный военный, каких тысячи, а через десять лет… И встречу я вас как-нибудь на эстраде, в элегантном черном фраке, в манишке, с бабочкой…
Никишин, не удержавшись, подавился смехом. Он и пытался, да вот никак не мог не смеяться: уж больно смешным представила врачиха Мишку…
Ольшанская взглянула на него с мягким неодобрением, покачала головой.
- Зря вы смеетесь, Никишин, - начала было она. Но не закончила, прислушалась, встала с табурета.
- Все! Тишина! - озабоченно проговорила Нина Дмитриевна. - Идет главный врач. Укройтесь, Никишин! Ложитесь! Вот так…
Дверь в палату распахнулась. Усатый, остробородый старик со свирепым выражением лица не сразу протиснул могучий торс через дверной проем, открытый на одну лишь створку. За спиной главврача маячила медсестра. Опасливо поглядывая на начальство, она подала глазами знак Ольшанской: старик не в духе.
- Гм… Гм… - сердито откашлялся доктор Здановский, придирчиво оглядывая палату и не удостаивая взглядом Ольшанскую, - Как тут дела? Что твой живот? - кивнул он Никишину. - Отпускает язва?
- Мале-е-енько, - простодушно улыбаясь, пробасил красноармеец. - Под утро хватануло чуток, а чтобы очень - не-е-т…
- Угу… - Главврач отвернулся и подошел к кровати Ягунина.
- Ну а твое самочувствие, герой? - спросил он громко и бодро, слегка ощупывая плечо и ключицу Михаила.
- Да уж куда лучше… - заканючил тот, но старик перебил его, раздраженно бросив через плечо Ольшанской:
- До завтра перевязок не делать. Как сон? Так до утра и кашлял?
- К сожалению, Владимир Илларионович, хронический…
- Пулю я твою, голубчик, не уберег. Да! Хотел презентовать, но дура санитарка смахнула куда-то… Ищи теперь! Сплющенная такая. Дрянь. Не жалей…
- На что она мне? Вытащили - и ладно.
Главврач снисходительно фыркнул, нащупал у Ягунина пульс, скосил глаза на часы.
- Если б вы знали, Ягунин, сколько такого добра Владимир Илларионович из людей вынул, - проникновенно проговорила Ольшанская. - У Владимира Илларионовича воистину золотые руки.
Прозвучало это фальшиво, даже Никишин почувствовал - заворочался и закрыл глаза. Михаил увидел, как у старика побагровела шея.
- А у вас, голубушка, я вижу, золотое сердце, - рыкнул он, вставая с табурета. - В инфекционном… Гм… Впрочем, не здесь… Все, выздоравливайте!
Он кивнул Ягунину с Никишиным и повернулся к ним спиной. Усы его топорщились. Ольшанская была явно растеряна, хотя и пыталась это скрыть. Пальцы ее нервно сжимали трубку стетоскопа, на щеках выступили темно-розовые пятна.
Главврач, постояв несколько секунд, двинулся к выходу, сестра засеменила за ним. Ольшанская вышла последней, движения ее были замедленными. Ягунин подумал, что Нина Дмитриевна надеется: вот, мол, сердитый старикан уйдет и забудет. Не тут-то было! Когда Ольшанская вышла из палаты, чья-то рука плотно прикрыла за ней дверь, и тотчас до ушей Ягунина и Никишина донеслось:
- Обход проведу сам! Идите в инфекционный. Что у вас там творится, я спрашиваю?..
Марлевая занавеска скрывала от них отсутствие стекла в двери. Так что хоть доктор Здановский и сдерживал голос, в палате слышно было каждое слово.
- Откуда эти лоботрясы? - Главврач пыхтел, как закипевший чайник. - Вы врач или сердобольная кумушка? Симулянтов различать разучились, да?
Судя по тяжелым шагам, Здановский двинулся дальше.
- Стоило только уехать, и уже черт знает что, - слышалось из коридора. - Не госпиталь, а постоялый двор! Да!
Рассерженный доктор затих, и уже издалека донеслось лишь приглушенное:
- Чтоб завтра же духу их не было!..
Ягунин с Никишиным озадаченно переглянулись.
- Вот так штука, - сказал огорченный Никишин. Ему от души было жаль симпатичную докторшу.
5
Белов диктовал, Шабанов записывал: проверить… отыскать… спросить… опознать… Оба они устали и ожесточились от бесплодных допросов, оба понимали, что упущенное время, даже один день, может обернуться серьезными осложнениями: враг глубже законспирируется, оборвет все нити, уйдет в подполье, и этот невскрытый нарыв опять будет зреть, угрожая рецидивами антисоветских вспышек, террактов, злостного саботажа, диверсий.
В кабинет начальника секретоперотдела вошел Вирн. Прошел к столу, сделал знак: продолжайте!.. Послушал, встал, прошелся по комнате.
- Хватит, - сказал Белов. - Складывай бумажки, писатель.
- Что нового, Иван Степанович? - спросил Вирн.
Белов покрутил головой.
- Рановато для нового. Придется еще повозиться с этим Шацким. Корниловец! Остальные ни черта не знают. Обычные налетчики.
Вирн потер ладонью несвежее лицо.
- Нет у нас времени возиться, Иван Степанович. Ясно, что эта банда - только ветка. А где ствол? Поглядите, что подкинули. Нашли в караульном помещении штаба коммунистического полка. Мне Ратнер передал.
Председатель губчека вынул из кармана френча грязный клочок бумаги и протянул Белову. Тот развернул, вслух прочитал:
"Предполагается произвести нападение: штаб ЗВО, клуб коммунистов, губ. чрезвыч. комиссия, губвоенкомат, госуд. банк, окружной суд, ревтрибунал, почта, курсы командиров, элеваторы новый и старый, губернаторский дом, продовольственный комитет, авто и тракторная мастерские. Будьте готовы. Точно время не знаю, но скоро. Разрешите покуда мне не сказать своего имени".
- Да-а, - Белов озабоченно поморгал. - Ничего себе новости… А не провокация?
- Вы что, у меня спрашиваете? - поднял бровь Альберт Генрихович. - Конечно, не исключена и провокация, хотя… Какой смысл? Так или иначе, через час в губисполкоме вместе с особым отделом и штабистами округа соберемся для разработки плана охраны города. А вот от кого охранять - туман.
- Разъяснится, Альберт Генрихович. Я так надеюсь, что скоро разъяснится.
Вирн усмехнулся и неожиданно продекламировал:
Нельзя довериться надежде,
Надежда слишком часто врет…
- Читали такого поэта - Минаева? - спросил он.
Белов пожал плечами: откуда?
- Я в туруханской ссылке читал. Неплохо он критиковал царизм, хотя и не с классовых позиций. Да, что там с Нюсей?
Иван Степанович озабоченно цокнул языком.
- Я вот думаю, есть ли резон, что мы ее оставили. Нюся теперь для них - отрезанный ломоть.
- Точно сказано, - одобрил Вирн. - Именно "отрезанный ломоть". Сейчас с нее глаз спускать нельзя.
Белов слушал, что-то соображая.
- Можете не сомневаться, Иван Степанович. - Натура этих… - Вирн выдержал паузу, - известна. Не оставят они ее в покое. В любом случае. Как бы нам не прозевать.
- Так… - протянул Белов. - Резонно.
И повернулся к Шабанову.
- Слушай, писатель! Придется тебе нынче до закрытия подежурить в "Паласе". Надо бы посмотреть, кто к ней будет липнуть. Может, связной. А после проводить буфетчицу до дому, только незаметно… Рано туда не заявляйся, чтоб глаза не мозолить, лучше поближе к ночи. Задача ясная?..
- Есть! - сказал Шабанов. - Ясная. Разрешите пока идти?
- Иди.
Решив не откладывать сборы, Шабанов заглянул к Левкину, но не нашел его на месте. Столкнулись они на лестнице. Договорившись, когда ему взять подходящую одежонку, Иван повернул было к себе, но вспомнил о просьбе Ягунина. Нынче утром, дождавшись в госпитале окончания операции, он ухитрился перекинуться с Михаилом несколькими фразами.
- Как там Нинка? - прикрыв глаза, бормотнул Ягунин, когда его несли по коридору санитары, - Узнай у Исая…
Иван Шабанов видел Нинку один-единственный раз - с тряпкой и ведром, раскрасневшуюся и растрепанную. Девушка ему тогда понравилась: скромная, работящая и собой вроде ничего.
- Исай, как Нина-то работает? Не саботажница? - спросил он как бы в шутку.
- Это имеется в виду землячка Миши? - что-то уж слишком неприветливо, на себя непохоже, уточнил Левкин.
- Она.
- Землячке дали поворот от наших ворот, - сказал все так же сухо Левкин, - Когда с Мишей были неважные дела, я был вынужден ей сказать…
- Что сказать? - нахмурился Иван.