- Так, так, - Телипай растерялся. Он понимал: продолжать разговор не имело смысла. Лучше продемонстрировать способность иронизировать. Сказал:
- Действуйте и дальше в том же духе. Хорошим это не кончится. Впрочем, вы и без того человек знаменитый.
Что правда, то правда. Фамилию капитана в поселке знали все.
В Океанке Мисюра сделался человеком известным уже через месяц после своего появления. В поселок он приехал молодым лейтенантом прямо со скамьи высшего военного училища. В бригаде его встретили весьма радушно. Он сразу получил самое главное - должность Ваньки-взводного и все связанные с ней командирские заботы. Второстепенные вопросы, такие как предоставление новому командиру жилья, начальство отложило "на потом", поскольку в русском языке слово "потом" не имеет временного эквивалента.
Жилье, или как говорят "угол", Мисюра отыскал в доме одинокой сектантки. Немолодая хозяйственная женщина сжалилась над лейтенантиком, и он поселился в маленьком домике за весьма умеренную плату.
Сектанты, именовавшие себя "павликанцами" по собственной приверженности заветам святого апостола Павла, в Океанке жили с дореволюционных времен. Они не признавали священников, рукоположенных официальной церковью, обличали склонность православного клира, особенно высших иерархов к мздоимству, роскоши и лицемерию.
Лейтенант Мисюра поселился у хозяйки, которую звали Лукерьей Ивановной, как раз в канун какого-то праздника, который отмечали сектанты. Именно в ее доме должны были собраться единоверцы на молитву и трапезу.
Помочь ей и побыть в доме за хозяина, Лукерья Ивановна попросила нового жильца. Оказалось, что по обычаям сектантов, гостей принимать должен был мужчина. Отказаться такой роли Мисюра не посмел.
Первым заданием, которое он получил от хозяйки, была обязанность присмотреть за брагой, которую сварила сама Лукерья Ивановна. Надо было разлить ее по кувшинам и приготовить к подаче на гостевые столы.
Мисюра, получив указание, прошел в кладовку, где стоял большой бидон, раскрыл его, зачерпнул черпаком мутную жижицу бражки. Отпил, пробуя. Поморщился: квасок, не больше. Одно слово - сектанты, лишку себе не позволяют. А мужики, если на них глянуть, все на подбор. Каждый - ростом в столб, плечами - с ворота, бороды большими лопатами. Тяпнуть по-маленькой для таких должно быть одно удовольствие, так почему не помочь?
Решение было простым: добавить в тару со слабой бражкой немного водочки. Но водкой в местном сельпо торговали только в летнюю пору. Зимой вода, которой разводится спирт, в этих краях в бутылках замерзала, и жидкость превращалась в тонко кристаллический лед: поболтаешь бутылку, а в ней с шорохом колышется нечто, похожее на битое стекло. Пить такую шугу, не подогрев бутылку, нельзя. А тех, кто подогревает водяру, вы видели? Поэтому на зиму в Океанку завозили спирт. Натуральный. Девяносто шести градусов крепостью. Нальешь такой в стакан, разбавишь ледяной водой, напиток тут же разогревается, хоть на морозе, хоть на ветру.
За неимением водки, Мисюра принес две бутылки спирта, которые купил впрок. Сбулькал их во фляжку и разболтал. Оставил настаиваться, сам ушел по делам. Только к обеду, когда гости начали собираться, разлил бражку по кувшинам. Хозяйка разнесла и расставила их по столам.
Гости сходились к назначенному часу чинно и благородно. Приходили семейными парами. Раскланивались, троекратно целовали друг друга в щеки.
На молитве Мисюра не присутствовал. Он вошел в дом, когда гости уселись за большой стол, чтобы принять то, что им бог послал.
На правах хозяина, принимавшего гостей. Мисюра сел рядом с руководителем секты Ферапонтом, местным столяром-краснодеревцем. Когда участники трапезы разлили по стаканам бражку, Мисюра задал вопрос, который его крайне интересовал.
- А это… - сказал он и несколько замялся. Мисюра не знал, как его любопытство воспримет собеседник и не обидит ли оно его. - Питие… разве не противоречит религии?
Ферапонт огладил бороду легким движением ладони так, чтобы она пошире распласталась на груди. Ответил со всем благочинием человека, который искренне верит в то что говорит:
- Мы держимся образа здравого учения, храним добрый залог духом святым, живущим в нас. Святой апостол Павел наставлял ученика своего Тимофея словами: "Впредь не пей одну воду, но употребляй немного вина стомаха своего ради и частых твоих недугов".
Мисюра не понял слов "стомаха ради", но решил не открываться: дураком выглядеть не хотелось. Качнул головой, показывая, что ответом удовлетворен.
Понимание смысла сказанного Ферапонтом пришло чуть позже, уже за столом, когда Ферапонт встал, снова огладил пышную бороду, поднял стакан.
- Во славу божью и стомаха своего ради…
Он торжественно поднес стакан ко рту и высадил бражку в два глотка. Обтер тыльной стороной ладони усы, крякнул и сказал:
- Аминь.
Все выпили вслед за ним, не чокаясь, не произнося тостов.
Сосед Мисюры молодой круглолицый мужик с черной круглой бородкой, долбанул бражку, охнул и посмотрел на Мисюру изумленно округлившимися глазами.
- Вот и выпили. - Он погладил брюшко, выпиравшее из под пиджака. - Живота своего ради и с благословения Ферапонта…
Благочестивая чинность трапезы сохранялась недолго - до третьего стакана. Дальше произошло то, чего никто предположить не мог. Змий Огненный, спущенный с цепи, махнул зеленым крылом и всех, кто в тот день принял с благословения Ферапонта "стомаха своего ради" добрую чарку бражки, посшибал ударами беспощадными с внезапно ослабевших ног.
Первыми, как на любой войне полегли бабы. Затем перестали дергаться мужики. Когда пришло время подавать жаркое, Змий Огненный свое коварное дело сделал: т в е р е з ы х в компании не оставалось.
Хозяйка - Лукерья Ивановна - то и дело охала, придыхала и всплескивала ладошками:
- Господи боже, святый и правый, помилуй нас! Господи боже…
И было отчего поохать и попросить прощения.
Усадьба Лукерьи Ивановны походила на поле битвы, в которой не было победителей. Мужики и бабы лежали вповалку - на полу избы, в сенцах, на крыльце, во дворе у сарая, по навесом и у колодца.
Одни лежали ничком, словно пали на бегу, когда пытались спастись от врага. Другие упали навзничь и валялись, раскинув руки и ноги, словно подставляли груди хищным птицам - терзайте нас, беспомощных и неразумных…
Ошеломленная видом бескровного мамаева побоища, Лукерья Ивановна с ковшичком воды в руке ходила среди лежавших и охала, причитала, как вдова, потерявшая в бою с нечистым последнего сына и теперь искавшая его среди недвижимых тел.
Мисюра вышел из дому на крыльцо, встал, держась за столб, который подпирал навес, и мутными глазами обозрел сотворенное его стараниями похабство. Душа горела, горло пересохло. Он вернулся в избу. Взял со стола стакан бражки и выпил, цедя огненную жидкость через зубы.
Минуту спустя он медленно сполз по стене и улегся на полу возле стола.
В какой степени алкогольного обалдения находились гости хозяйки, русский пьяный словарь не смог бы определить, хотя он дает градации окосения для представителей разных профессий.
Российский плотник напивается в доску.
Сапожник - в стельку.
Портной - в лоск.
Пожарный - в дым.
Электрик - до заземления.
Извозчик - в дугу.
Железнодорожник - в дрезину.
Священник - до положения риз…
До чего упились сектанты и лейтенант Мисюра, увы, народная мудрость не знает.
Милая и добрая Лукерья Ивановна, спасая жильца от позора, за ноги проволокла его в спальню и взвалила на постель.
Знаменитым на всю бригаду морской пехоты Мисюра стал уже на следующий день.
Утром в час, предусмотренный распорядком, батальон морских пехотинцев построился для развода на занятия.
Комбат подполковник Скоков прошелся вдоль строя. Вглядывался в лица солдат. Поправлял у некоторых пряжки поясов. Легкими ударами ноги раздвигал у других носки на ширину ступни. Остановился у второго взвода. Не заметил на привычном месте офицера и спросил:
- Где командир?
Ротный капитан Сачков нервно дернулся. Причины опоздания лейтенанта на развод он не знал, но до выяснения истины закладывать подчиненного не собирался.
- Заболел, товарищ подполковник!
Комбат такого объяснения не принял. Он всегда считал, что прививать дисциплину следует строгостью и проверкой правдивости докладов.
- Посыльный! Быстро к лейтенанту Мисюре. Выяснить, что с ним. - Подполковник повернулся к строю. - А мы все подождем…
Заставить все ждать одного - хитрость иезуитская. Злость на опоздавшего сразу возникает у большинства его товарищей. Но таковы уж армейские методы воспитания - не взыщите.
От плаца батальона до поселка - рукой подать. Долго ждать не пришлось. Посыльный смотал бегом туда и обратно. Вернулся быстро. С опрокинутым лицом подлетел к комбату. Разрывая рот в крике, заорал громко, как орут с перепугу, и голос его вибрировал:
- Они умерли, товарищ подполковник!
Комбат краснолицый и лупоглазый, враз покраснел еще больше, сильнее выкатил глаза и стал похожим на вареного рака. Он рявкнул во весь голос, стараясь криком подавить эмоции запаниковавшего солдата.
- Кто они?! Доложи как следует!
- Лейтенант Мисюра умерли, - солдат повторил доклад уже тише. - Насмерть!
Комбат, собиравшийся что-то сказать, икнул, захлебнувшись непроизнесенным словом.
Оправившись, он подавил смятение.
- Кто? И не ори на весь плац!
Солдат понизил голос:
- Лейтенант Мисюра умерли, товарищ подполковник.
- Врач! Капитан Крюков, ко мне!
Из строя шустро выскочил офицер со змеями - выпивохами в петлицах. Подбежал, подбросил руку к виску.
- По вашему приказанию…
- Кончай! Пошли! - Комбат взмахнул рукой, приглашая врача следовать за собой. Повернулся к солдату. - Веди, Сусанин.
Они вошли в дом и прошли в комнату, которую снимал лейтенант.
Мисюра лежал на спине, заняв кровать во всю ее ширину. Он раскинул руки, как богатырь на привале, и те свисали, касаясь пальцами пола. Но комбат не сводил глаз с лица лейтенанта. На фоне бледного лба и щек резко выделялись темно-синие губы и подбородок.
- Что с ним?
Комбат с тревогой смотрел на врача.
В голову сразу полезли страшные названия болезней - чума, холера, оспа…
Капитан Крюков ни в мединституте, ни в своей клинической практике с симптомами болезни, от которой лицо приобретает цвет синих чернил, еще не встречался. Он взял правую руку лейтенанта, нащупал пульс. Сердце билось нормально: ритм синусовый, наполнение хорошее, может быть несколько частило, но совсем немного.
Нагнулся к лицу, попытался приоткрыть веко, но тут же отшатнулся: запах сивухи был столь густым, что дыхание перехватило.
Обеими ладонями врач стал резко хлопать по щекам Мисюры. Голова лейтенанта болталась из стороны в сторону.
- Гы-ы!
Мисюра выдохнул с такой силой, что комбат от неожиданности вздрогнул.
- Живой?
Врач повернулся к нему, вынул их кармана носовой платок и вытер руки. Брезгливо скомкал и бросил в угол.
- Он поддатый, товарищ подполковник. В усмерть!
Комбат посмотрел на посыльного. Сказал насмешливо:
- Они умерли… Иди-ка ты отсюда, сынок. Ну. Бегом марш!
Объяснение происшествию оказалось самым что ни есть прозаическим. Ночью, обуянный страшной жаждой, не вставая с кровати, Мисюра сунул руку под койку, нащупал бутылку минеральной воды, молодецкими зубами скусил пробку и выпил содержимое, булькая и обливаясь. Бутылку бросил под кровать и опять отключился.
Ошибка стала ясна только утром. Рядом с нарзаном под кроватью стояла фляжка синих школьных чернил, которую Мисюра купил в сельпо для ротной канцелярии. Ее то он и высадил в пьяной запарке. А пролитые чернила окрасили лицо в цвета парадной авиационной формы…
- Твое счастье, лейтенант, что ты военный. - Комбату хватило чувства юмора. - Гражданский бы такое не выдержал. Но это разгильдяйство я тебе надолго запомню…
Однако в тот раз выпал лейтенанту случайный фарт.
Сперва все достаточно просто обошлось с сектантами.
Когда Мисюра оклемался и стал выглядеть пободрее, хозяйка завела с ним разговор.
- Сынок, - Лукерья Ивановна со щеками бледными, словно присыпанными мукой, говорила тихим убитым голосом, - ты ничего в бражку не добавлял?
Врать под таким взглядом Мисюра не счел возможным.
- Добавил. Немного. Две бутылки…
- Боже праведный! - Лукерья Ивановна всплеснула руками. - Когда же ты успел?
- А что?
- Я туда тоже добавила… Две бутылки.
Мисюра охнул и стукнул себя кулаком по ляжке. Еле сдержал богохульную фразу, готовую сорваться с языка. Лукерья Ивановна его поняла и успокаивающе запричитала:
- Ты уж того… не винись. Я все на себя возьму перед Ферапонтом. Должна была упредить тебя… Забегалась, сказать забыла…
Но и для нее все обошлось.
Ферапонт, широкой души человек, после того как оклемался и пришел в себя, появился в доме Лукерьи Ивановны с покаянием. Низко склонил голову на пороге.
- Ты уж прости, сестра, всех я ввел во искушение. Бес должно быть попутал. Два литра спирта в твою бражку вбухал…
Мисюра, когда ему об этом рассказала Лукерья Ивановна, как говорят "отпал": челюсть отвесил, нужных слов не нашел. Только охнул:
- Это же ведро водки на бидон бражки. - Он завел глаза под лоб. - Тротиловый эквивалент - сто килотонн… Вот оно и ахнуло!
Обошлось все и в служебном плане.
Морпехи вышли в море отработать высадку первого броска десанта на глухом побережье. Присутствовал командующий флотом. Он хотел своими глазами увидеть чего стоит подчиненная ему пехота в черных мундирах. Все остальное начальство рангом пониже было тут же и дрожало в коленках, боясь поскользнуться на банановой кожуре, которую им под ноги пока никто и не бросил.
Погода не баловала в тот день ни моряков, ни десантников. Сильно штормило. При подходе к району высадки наблюдатели обнаружили на волнах прыгавший рогатый шар - морскую мину. Какими ветрами и течениями, когда и откуда ее занесло в эти места, никто сказать не мог.
Командующий, находившийся на мостике, отдал приказ:
- Уничтожьте.
Несколько очередей из автоматической скорострельной пушки прошли мимо цели. Корабль качало, мину то и дело скрывали волны.
Командир корабля переживал минуты позора. Командующий демонстративно покинул мостик, продемонстрировав выдержку и никому не устроив разноса. К нему тут и подкатился шаром нахальный морпех лейтенант Мисюра. Он кинул клешню под черный берет и гаркнул голосом, полным солдатского рвения:
- Разрешите, товарищ командующий?!
Адмирал взглянул на обитателя литорали - земноводное прибрежных глубин - холодным взглядом глубоководной акулы. Небрежно махнул рукой.
- Разрешаю…
Мисюра взял снайперскую винтовку. Выбрал место поудобнее. Положил винтовку на планширь. Вогнал патрон в патронник. Припал к прицелу.
Комбриг полковник Бушуев стоял за спиной командующего, держа на пояснице крепко сжатый кулак. Комбат подполковник Скоков прекрасно понимал значение этого жеста и костенел в предчувствии неприятностей. Сейчас мазанет лейтенант, пустит пулю мимо и посадит всех в лужу, хотя делать этого его никто не просил. Ну, Мисюра! Ну, синегубый алкаш, попомнишь ты у меня этот случай!
Выстрела в шуме волн, кативших на берег, почти никто не расслышал. А результат увидели все.
Мисюра влепил пулю прямо в свинцовый рог гальванического взрывателя мины. Огромный столб воды и бурого дыма поднялся над морем. Грохот взрыва прокатился над волнами, отразился от скалистого берега и рассеялся над водой.
Адмирал круто повернулся к комбригу морской пехоты.
- Какой ротой командует лейтенант? Фамилия?
Полковник Бушуев дернулся, как стреноженный конь.
- Лейтенант Мисюра. Командует взводом.
- Я спросил, какой р о т о й командует лейтенант?
Голос адмирала выражал крайнее неудовольствие тем, что его не понимают.
- Пятой, товарищ адмирал, - сообразив в чем дело, доложил комбриг. - С сегодняшнего дня.
- Хороший командир, объявите ему благодарность…
За спинами высокого начальства стоял подполковник Скоков и морщился будто хлебнул кислоты. Пятая рота была во втором батальоне, значит первый, которым командовал он, терял хорошего командира. Так всегда - один растит, пестует, не дает росту, чтобы не потерять, а дядя со стороны стрижет купоны и богатеет. Признаться себе в том, что сам во всем виноват, Скоков не мог. Настоящие командиры виноватых назначают только по своему усмотрению…
Вызывая на ковер капитана Мисюру, майор Телипай хорошо представлял с кем имеет дело и как может сложиться их разговор, но то как все произошло на самом деле, он предположить не мог.
Любой бунт для начальства, уверенного в обязанности всех остальных его любить и ему подчиняться, кажется невозможным, невероятным. Потому, когда он происходит, это вызывает мгновенный шок.
Капитан Мисюра вошел в канцелярию батальона, не отдавая чести, не делая доклада о прибытии. Приблизился к майору Телипаю, который сидел, обложившись бумагами. Вынул из кармана орден Мужества, которым его отметили за Чечню. Швырнул железку на стол. Она глухо звякнула.
- Забери, - сказал Мисюра скорее устало, нежели гневно. - Погоны я срежу дома и тоже отдам тебе…
- Ты… Вы… - Телипай растерялся, не знал что и сказать, как себя вести. - Вы что, капитан? Перепили?
Между прочим, у нас если начальство неожиданно слышит правду, то сразу предполагает, что человек мог сказать ее только по пьянке.
- Ага, перепил. - Мисюра не стал возражать. - А теперь, майор, вы все оставайтесь, а я пойду к ейтой матери! Только учтите, за вами должок - моя зарплата за два прошлых месяца.
Телипай вскочил. Одернул тужурку. Рявкнул командным визгливым голосом:
- Капитан! Прекратить! Вы кадровый офицер и обязаны исполнять…
- А пошел ты! Никому я уже ничем не обязан. Особенно нынешней власти…
- Погоди, - голос майора Телипая вдруг сделался слабым, усталым, агрессивность уступила место человеческому участию, похожему на то, с каким читал проповеди солдатам отец Парамон. - Можно подумать, что ты во всем одобряешь поступок Баглая. Поступок, который противоречит христианской морали и офицерской чести.
Мисюра поморщился.
- Оставим христианскую мораль, ладно? Не надо обращать меня в веру даже таким способом. Что касается офицерской чести, то в делах, которые касались любви, ее не хватало многим. Даже офицерам дворянам, которые и пулю из-за баб пускали себе в лоб и дрались из-за них на дуэлях. Всякое бывало. Куда больше не хватает офицерской чести тем, кто стреляется от безысходности и безденежья. Говорят в прошлом году в вооруженных силах покончили с собой пятьсот офицеров. Вот это - настоящий позор. В пистолете семь патронов. Если один в себя за то что не получил зарплаты и не имеешь квартиры, шесть остаются неиспользованными. Полтысячи офицеров оставили таким образом после себя три тысячи пуль. А они могли серьезно изменить ситуацию. Лично я бы использовал все…
- Как вас понять? - Телипай ненавязчиво вынуждал Мисюру открыть все карты сразу - так проще было бы выяснить, какими козырями тот располагает.