Я с двумя охранниками срочно выехал на "Поле чудес". О том, что горело овощехранилище, я узнал еще не доехав до него. Во-первых, потому что по пути с визгом и воем нас обогнали несколько пожарных машин, а во-вторых, по неповторимому аромату, которым был наполнен воздух на окружающей овощехранилище территории в радиусе одного километра.
Мы прибыли наконец на место и отыскали там Чернобородова среди толпы пожарников и рабочих. Адриан пояснил нам, что сгорел один из складов, на котором хранились картошка и яблоки. Поскольку овощи и фрукты гореть не могли, сгорели лишь деревянный каркас здания и крыша, чем был нанесен ощутимый ущерб окружающей среде. По моим подозрениям, картошка была скорее всего прошлогодней, а яблоки были завезены еще летом. И лишившись стен и крыши как сдерживающих факторов, складская вонь, подогретая к тому же пожаром, распространилась по окрестностям, игриво щекоча ноздри местных жителей. Масштабы экологического бедствия были таковы, что похоже, в скорости здесь можно было ожидать пикета представителей "Гринписа". Поскольку пожарные уже справились с огнем, а присутствующая толпа принюхалась, мы сочли свою миссию выполненной, выразили Адриану соболезнования и на большой скорости удалились с места происшествия.
Я пояснил Ершевскому, что вероятность поджога велика, так как ничего самовоспламеняющегося на складе отродясь не было. Все выразили сочувствие Чернобородову и пообещали построить новое, современное овощехранилище, если после выборов останутся деньги. На сим все решили разъехаться по домам, посчитав, что сегодня уже вряд ли что еще случится.
Дома я сообщил Приятелю о пожаре и услышал от него предостережение, что это не последний неприятный эпизод. Особое беспокойство у Приятеля вызвал Тополянский. Я принял это к сведению и решил утром еще раз напомнить Евгению о необходимости соблюдать осторожность.
Однако сделать мне этого не удалось. Утром следующего дня я узнал, что Тополянский исчез. Причем сообщил об этом всем Дима Столяров, явившийся в "Корабль Иштар" с фингалом под глазом и самим этим фактом повергший членов штаба в глубокое изумление. Гайдук резонно поинтересовался:
– Дима, как это могло случиться? Ведь до твоего глаза даже достать-то не каждый может...
Дима в пространной речи, перемежаемой междометиями и матом, пояснил, что подлое покушение на его лицо было совершено, когда он сидел в автомобиле. Из его рассказа мы поняли следующее: когда они с Тополянским ехали по каким-то делам, о характере которых Дима не стал распространяться (впрочем, в этом не было необходимости), их остановила группа молодых людей в количестве не меньше шести-семи человек. Как только Дима опустил ветровое стекло и высунул голову с вопросом "Что господам угодно?", он получил ответ металлической трубой, которая пришлась ему аккурат по правой стороне лица. Видимо, нападавшие посчитали, что такого ответа будет достаточно для того, чтобы Дима уже не задавал больше никаких вопросов. Но они сильно просчитались.
Дима, выйдя из машины и уже ни о чем не спрашивая, принялся проводить воспитательную работу среди молодежи. В результате этих педагогических мероприятий двое молодых людей ретировались с места событий с максимально высокой для полученных травм скоростью, еще трое были уже не в состоянии куда-либо ретироваться, и их Дима погрузил в машину и отвез в местное отделение милиции. И лишь сдав хулиганов милиционерам, он обнаружил пропажу Тополянского, который исчез из автомобиля во время драки в неизвестном направлении.
Обзвон всевозможных злачных мест, где мог прятаться Тополянский, результатов не дал. Дома Женя также не появлялся. Все находились в напряженном ожидании самого худшего.
Во второй половине дня позвонил Яровой, что его и без того плохое самочувствие ухудшают постоянные звонки с угрозами сделать нечто нехорошее со всей женской частью его семьи и им лично. Поэтому он вынужден держать всю семью дома и просил прислать охранника, который ходил бы в магазин за продуктами. Я как мог спокойнее объяснил Яровому, что ничего страшного не происходит, что звонят всем нам и всем обещают сделать нехорошо и даже больно. Некоторым вот уже сделали – я рассказал про Диму Столярова, но не стал пугать Ярового пропажей Тополянского. Яровой принял мои заверения в том, что всем сейчас нелегко и что охранник выезжает, несколько успокоился и даже пообещал, возможно, появиться завтра на выборах.
Уже поздно вечером поступили известия от Тополянского: он самолично явился в штаб, смутив всех отсутствием в руке фляжки и громкой грязной матерщиной. Евгений был небрит, грязен, весь в синяках и от него ужасно пахло.
На недоуменный вопрос Ершевского, где он шлялся и что с ним такое произошло, что он так воняет, Евгений разразился еще более отборной матерщиной. В конце концов из его отдельных высказываний мы поняли, что во время того как Столяров гонялся за хулиганами, двое других вытащили Евгения из машины и треснули ему резиновой дубинкой по голове. После этого он не слишком хорошо помнил, что с ним происходило дальше.
Очнулся он уже связанным. Его везли в автомобиле. На вопрос о том, куда его везут, ему ответили, что в сортир. "Кастрировать?" – в ужасе спросил Евгений. Похитители ответили, что не пришли на этот счет к единому мнению. Далее Тополянский с удивлением обнаружил, что здание, куда его привезли, было недостроенным дворцом гигиены в Борисычевом овраге. В одну из кабин этого достойного учреждения его и сгрузили, засунув кляп в рот и привязав к унитазу скотчем. После этого все трое сопровождавших его лиц дружно решили воспользоваться для справления малой нужды унитазом именно той кабины, в которой "засел" Тополянский. Видимо, высказывания, которые просочились сквозь кляп, были столь вопиющими даже для похитителей, что они после этого еще и отдубасили Евгения ногами. Здраво решив, что кастрировать его уже нет никакой необходимости – "такому обоссанному ни одна баба не даст!" – злодеи покинули сортир, вежливо пожелав Тополянскому спокойной ночи.
Спокойствие для Евгения не наступило: ночью он окоченел от холода, и если бы не большое количество спиртного в организме, он мог бы заболеть. Беспокойным выдался также и день, так как местные жители, уже начавшие пользовать недостроенный сортир, не обращали внимание на странное мычание, доносившееся из соседней кабины. Спас Тополянского какой-то алкаш, который забрел именно в его кабину. После долгих раздумий насчет того, "что бы это могло быть?", он пришел к выводу, что это человек, приклеенный к унитазу, а не унитаз причудливой формы и неуверенными дрожащими руками освободил Тополянского от пут. За это он был тут же вознагражден, получив на поллитра, которые затем были с успехом распиты в туалете. Любимая фляжка Евгения, как выяснилось, была приватизирована его похитителями. Распрощавшись со своим спасителем, Женя поймал попутку и, отдав водителю тройную цену, добрался до штаба.
Все присутствующие пришли к мнению, что во-первых, это ужасно, и во-вторых, что Тополянскому надо немедленно ехать домой переодеться. Я поискал глазами охранников, но они как сквозь землю провалились. Меньше всего повезло Михаилу, который спрятался у меня в кабинете. Я, испытывая некоторую неловкость, попросил его довезти Тополянского до дома. Михаил неуверенным тоном попытался выдвинуть альтернативное предложение съездить за вещами Тополянского и привезти их в штаб. Я решительно сказал, что Женя простудился и что ему немедленно нужно домой. Понурив голову, мой подчиненный бросился выполнять приказание.
Я посчитал, что если сегодня еще что-нибудь произойдет, я лучше дам себя застрелить, чем обоссать. И, проверив зарядку своего "Макарова", в сопровождении Саши отправился домой.
Ночь прошла спокойно. Наступившее после нее утро дня выборов выдалось дождливым и пасмурным. Появившись очень рано в офисе, я застал там функционирующим лишь Гайдука. Ершевский еще спал в своем кабинете, а остальные еще не подъехали. Гайдук уже успел объехать и обзвонить несколько участков и сообщил мне, что выборы начались спокойно. Как обычно, первыми к избирательным урнам пришли сумасшедшие и дачники. Для первых это было праздником и раздольем, где можно было показать себя, вторые же старались как можно скорее отделаться от исполнения гражданского долга, чтобы иметь возможность отправиться закрывать дачный сезон.
К середине дня подтянулась вся команда: залепленный пластырем Дима Столяров, переодетый Евгений Тополянский с новой фляжкой в руках, грустный Адриан Чернобородов, неожиданно выздоровевший Сергей Яровой. Последними появились Джаванидзе и Веселов. Все как-то нехотя стали потягивать кофе и переговариваться друг с другом о событиях малозначительных, стараясь не затрагивать тему выборов. Но все же о них пришлось заговорить, когда с избирательных участков вернулись Ершевский и Гайдук. Они сообщили, что голосование идет удачно и похоже, что выборы состоялись – на большинстве участков на двенадцать часов дня явка составляла 80 процентов от необходимой. Они сообщили также, что избирательные участки активно объезжал и единственный соперник Ершевского – господин Пасленов.
Он в сопровождении большой группы лиц, представленных им как юристов, "задвигал" избирательным комиссиям и наблюдателям речи о необходимости соблюдения всех установленных законом процедур. Пасленов сетовал на "селективность мышления" избирательных комиссий и отсутствие "унитарной точки зрения" на избирательный процесс вообще. Кроме того, кандидат грозил "судебными прецедентами" и разгромными статьями в центральной прессе в случае нарушения закона о выборах.
Заслушав эту информацию, большинство пришло к выводу, что народ вряд ли поймет такого кандидата. По мнению Джаванидзе, новый сортир и реконструированный путепровод населению понятнее, чем системные законы и технологические схемы. На этом обсуждение темы выборов было завершено, и каждый как мог убивал время до вечера, занимаясь в лучшем случае рутинной работой, а в большинстве случаев – откровенно бездельничая.
Сообщения, поступавшие с участков, не содержали ничего интересного и навевали тоску и скуку. Где-то с выносной урны была сорвана пломба, и пасленовские наблюдатели устроили огромный скандал, пообещав засадить всех членов комиссии в "тюрягу" на всю оставшуюся жизнь. Были зафиксированы также случаи требования избирателями выдачи им бюллетеней с фамилией Пальцева. Явившиеся отказывались верить, что Пальцев снял свою кандидатуру и спрашивали что-то о бесплатных похоронах. Некоторые устраивали скандалы, так как опасались, что деньги за их оплаченные голоса могут быть потребованы обратно.
К вечеру пришло сообщение о том, что на одном из избирательных участков представитель Пасленова написал 129 актов о нарушениях избирательной процедуры, после чего выведенный из себя председатель комиссии вознамерился было набить настырнику физиономию, но эту попытку вовремя пресек дежуривший на участке милиционер. Председателя комиссии напоили водой и отправили в комнату отдыха.
Наконец, в семь часов пришло сообщение о том, что выборы состоялись. В одиннадцать часов начали поступать первые данные о соотношении процентов голосов за Ершевского и Пасленова. Уже по первым сообщениям стало ясно, что Георгий лидирует с огромным преимуществом. Лица присутствующих приободрились, по офису стали раздаваться смешки, Тополянский со Столяровым засобирались за спиртным и закуской.
В три часа ночи, когда уже было известно, что Ершевский лидирует с соотношением голосов 3:1, веселье уже было в полном разгаре. Пили все. Как обычно, на халяву не отказался и я.
В четыре часа ночи, отведя Ершевского в его кабинет и уложив его на диван, мы с Гайдуком грузно осели в кресла. Он принялся разливать кофе, как вдруг раздался звонок. Я поднялся и взял трубку.
– Ершевского, пожалуйста, – проговорил хорошо поставленный голос.
– А кто его спрашивает? Он сейчас несколько..., – я посмотрел на лежащего на диване Георгия, – несколько занят.
– Так пусть освободится. Это Азизов, председатель избирательной комиссии.
Я зажал трубку ладонью и сказал Гайдуку:
– Это Азизов.
Тот вскочил и принялся изо всех сил тормошить Ершевского, объясняя ему суть происходящего. Георгий с трудом поднялся, подошел к телефону и взял у меня из рук трубку. Гайдук на всякий случай включил спикерфон, чтобы мы слышали разговор.
– Мы тут посовещались... – начал Азизов. – Вообщем, ситуация неконкретна...
– О чем вы? – пошатываясь, спросил Ершевский.
– Натешился? – ответил ему вопросом чиновник. – Поиграл? Ты понимаешь, что так просто ничего не бывает? Бесконтрольных процессов мы не допустим! Ты это должен понимать...
Ершевский еще раз покачнулся и пьяно заявил:
– А я не по-ни-ма-ю!!
Тут Азизов не выдержал:
– Вообщем, есть три варианта. Первый – признать выборы недействительными в связи с массовыми нарушениями закона. Второй – признать выборы недействительными в связи со смертью кандидата в депутаты Ершевского. И третий – ты сейчас явишься сюда и дашь нам гарантии своей лояльности и то, что не выкинешь никаких фокусов в дальнейшем. Как ты понимаешь, пустым являться не стоит... Прихвати с собой небольшой чемоданчик...
Ершевский резко выпрямился, при этом чуть не упав, и заорал:
– Да вы ох...ли!
Голос в трубке помолчал, переваривая услышанное, и наконец выдал:
– Тогда заказывай похороны по высшему разряду. Нам всем будет тебя не хватать...
В трубке раздались короткие гудки. Ершевский тупо поглазел на аппарат, затем положил трубку и быстро стал трезветь.
– О чьих похоронах говорил этот мудак? – спросил он наконец.
Гайдук посмотрел сначала на телефон, потом на Ершевского и со вздохом ответил:
– О твоих, Жора, о твоих...
Георгий также посмотрел на телефон и сказал:
– Да... Вот мы и победили... Ну и что теперь делать будем?
Честно говоря, я не совершенно не знал, что делать в этой ситуации. Признать выборы недействительными из-за нарушений закона в связи с большими нарушениями было глупо – и не из-за того, что жалко напрасно построенный сортир, а просто потому, что все ЭТО, получается, мы пережили и перестрадали зря. И нам, как последним лохам, объявили, чтобы мы засохли именно в пике нашего успеха... Поехать и присягнуть на верность губернатору? Ну, это еще более странное мероприятие. Во-первых, все равно не поверят. А если поверят, то только в том случае, если заставят вляпаться во во что-то такое, чем будут шантажировать всю оставшуюся жизнь. Во-вторых, не хватит столько денег, чтобы привезти с собой на присягу. Остается третий вариант, но, откровенно говоря, очень жалко Жору... Мы словно сговорившись с Гайдуком, посмотрели на Ершевского тоскливым взглядом. Я подумал, что единственное, что могу сейчас сделать для Жоры – связаться по модему с Приятелем и попросить его помочь.
Я сказал:
– Подождите меня минуточку, – и отправился в маленькую комнату, где стояли компьютеры.
Через минуту я по модему связался с Приятелем и сообщил ему вкратце о звонке Азизова, после чего спросил:
– ЧТО ДЕЛАТЬ?
Приятель тут же ответил:
– НИЧЕГО. ЖДАТЬ.
– ЧЕГО ЖДАТЬ-ТО? – спросил я. – ЗВУКА СНАЙПЕРСКОГО ВЫСТРЕЛА?
– НЕ ЗНАЮ. ДУМАЮ, БУДЕТ ЗВОНОК ОТ ГУБЕРНАТОРА, – ответил Приятель и отключился.
Я в недоумении вышел в большой зал, где на меня воззрились все члены штаба, включая Ершевского, который уже совершенно протрезвел.
– Давайте подождем немного, – сказал я. – Все, что могли, мы уже сделали.
Потянулись тяжелые минуты напряженного ожидания. Это время я коротал, рассматривая присутствующих. Столяров тупо уставился в стол, хрустя спрятанными под ним костяшками пальцев, которые трещали как автоматные очереди. Тополянский с деланным безразличием отхлебывал коньяк, причмокивая языком. Гайдук нервно ходил по комнате с заложенными за спину руками и о чем-то напряженно размышлял. Джаванидзе и Яровой пытались вести какое-то подобие светской беседы, которая явно не клеилась. Веселов положил перед собой трубку сотового телефона и крутил ее перед собой как юлу, со скукой наблюдая за этим занятием.
Больно было смотреть на Ершевского, который сник и как-то внутренне расклеился. Он положил на стол свои холеные руки и уткнулся в них лбом. Несвежая, помятая белая рубашка завершала общее впечатление разрухи, царящей в душе этого человека.
Так прошло полчаса. Наконец Гайдук перестал ходить по комнате, подошел ко мне и тихо спросил:
– Ну что? Ждать, видимо, больше нет смысла. Надо ехать договариваться. Условия теперь диктуют они.
Я сказал:
– Дайте мне еще один шанс. Через пять минут я дам вам ответ.
Я уже было направился в маленькую компьютерную комнату, как в зал вбежала секретарша и крикнула Ершевскому:
– Вас к телефону.
– Кто? – резко встрепенувшись, спросил Георгий.
– Губернатор, – ответила она.
Мы всей толпой рванулись в кабинет Ершевского. Георгий включил селекторную связь и сказал:
– Слушаю. У телефона Ершевский.
В динамике раздался голос:
– Это Ямцов. Губернатор... Поздравляю тебя, Георгий Михайлович, с победой... Заслуженной победой... По Коровинскому избирательному округу... Желаю тебе потрудиться на благо народа, не подвести своих избирателей, работать в тесном контакте с исполнительной властью. Интересы у нас общие.
Ершевский несколько секунд молчал, потом наконец сказал:
– Я ничего не понимаю... Полчаса назад звонил Азизов и наговорил бог знает что. Я был очень удивлены подобными заявлениями и...
– Азизов? – удивленно спросил губернатор. – Сейчас, секундочку...
В трубке помолчали несколько секунд.
– Он здесь у меня в кабинете сидит, – продолжил Ямцов, – и говорит, что никому не звонил и понятия не имеет, о чем идет речь... Вообщем, ерунда это все... Шутка, наверное...
Интонации голоса Ямцова были радостными и успокаивающими.
– Ты же знаешь, у нас шутников много! Как напьются, так и начинают куролесить...
И уже более серьезным тоном продолжил:
– Надеюсь, ты понимаешь, что у нас такого быть не может...
– Да-да, – ответил Ершевский. – Я все прекрасно понимаю.
– Кстати, мне только что звонил Президент, он в курсе всех событий, – сообщил Ямцов. – Я доложил ему, что выборы прошли нормально... Ну, вообщем, еще раз с победой, удачи тебе... Если какие проблемы – заходи, всегда рад тебе помочь,... Георгий...
Губернатор вздохнул и положил трубку.
Ершевский осторожно и плавно, как будто она была хрустальной, положил трубку на аппарат и произнес:
– Ну, ни х... себе!
Но его уже никто не слушал, все радостно обнимались и кричали: "Ур-р-ра!!!"
Ко мне подошел Гайдук и, крепко пожав мне руку, сказал:
– Спасибо.
Я недоуменно посмотрел на него и ответил:
– Пожалуйста...
Все снова перебрались в большую комнату, и веселье продолжилось с пугающей силой. Гуляли все. Я же был уже не в состоянии что-либо воспринимать и отправился домой.
Дома я первым делом пришел к Приятелю и, введя пароль, спросил его:
– НУ? И ЧТО ТЫ ТАКОГО НАТВОРИЛ?
Приятель ответил мне следующее: