Правда, Зуев не представлял, как справиться с задачей меньше чем за две недели. Но судьба спешила ему навстречу.
– Проклятая сумка! – сказала Людмила, когда квитанция была оформлена и они прощались у дверей кооператива. – Как я ее до вокзала дотащу?
– А вы – на взморье?.. – с трепетом спросил Зуев.
– На взморье! Обещала сестре утюг отвезти и еще кучу всего, у нее дача на самом берегу, и вот засиделась… А сейчас все туда едут, в электричку не протолкнуться, да еще сумка…
– Это вы из-за меня засиделись! – решительно заявил Зуев. – Давайте сюда сумку.
Он ухватился за ручку с такой безумной радостью во взоре, что Людмила остолбенела.
Надо отдать Зуеву должное – почувствовав благосклонность Фортуны, он не стал мямлить, а ринулся в атаку. В электричке, куда он, естественно, увязался за Людмилой, сходу стал жаловаться на свою горькую судьбу и на женские капризы.
Он, Зуев, купил, видите ли, сестре подарок – импортный купальник" только что привезенный знакомым морячком, последний писк моды, купил по ее же поручению, а коварная сестра осталась недовольна, стала намекать, что, мол, надо поменять купальник на такой же, но другой… А когда Зуев обиделся, то купальник так у него и остался.
Никакой сестры у Зуева отродясь не было. Но он видел, как редакционные женщины галдят вокруг принесенной на продажу импортной тряпки. И здраво рассудил, что Людмила из того же теста.
Разумеется, она заинтересовалась. Прямо по прибытии Зуев усадил ее на лавочку под акацией и развернул купальник.
Он был действительно очень наряден – весь в безумных орхидеях и еще каких-то пестрых цветочках помельче.
Людмила осведомилась насчет цены. Зуев сказал, что с ценой сложно, ему морячок уступил не очень дорого, сам же он тоже не спекулянт. И вообще – пусть Людмила примерит купальник, может, и она, как коварная сестрица, найдет в нем недостатки.
Примерять купальник они пошли на пляж. Когда Людмила вышла из кабинки, Зуев испытал желание пожать плечами и почесать в затылке. Такой красоты он не понимал.
В легонькой блузке и длинной пышной юбке с широким поясом Людмила смотрелась очень мило. А сейчас выяснилось, что и плечи у нее мальчишеские, и талия широковата, а длинные ноги тонки в икрах и чересчур круглы в бедрах. Зуев сравнил ее мысленно с маленькой Наташей – и призадумался. Он догадывался, что у Наташи очень женственная фигурка – с грудью, талией и бедрами, и все это при маленьком росте выглядит очень аппетитно, но вдруг и тут – обман зрения при помощи юбок, поясов и прочего камуфляжа?..
Впрочем, когда Людмила пошла по песку впереди него и он увидел полоски незагорелой кожи – уж очень глубоко был вырезан и сверху, и снизу орхидеистый купальник, – то какое-то шестое или седьмое чувство подсказало Зуеву, что Костяй – не дурак…
Зуеву тоже пришлось раздеться, и когда он шел рядом с Людмилой по пляжу, таща сумку, то отчетливо читал во взглядах встречных мужчин:
"И как только этот бегемот совратил такую фею?!" И он дал себе слово отныне бегать по утрам.
– А вода, наверное, уже теплая, – сказала Людмила.
– Искупаемся? – предложил Зуев.
– Но я еще не решила, беру ли купальник…
– Ну и что? Он все равно без ярлыка. Высохнет – никто и не подумает, будто в нем купались.
Людмила улыбнулась и шагнула в воду, Зуев – следом.
В этом уголке пляжа народу было немного. И он надеялся, что финальная часть плана особого скандала не вызовет.
Но наступил решающий момент.
– Выходим? – предложил Зуев.
– Ага! – согласилась она. Они медленно вышли на мелководье, и туг Зуев приотстал. И ему стоило большого труда заставить себя взглянуть на Людмилину спину.
Безумных орхидей и прочей ботаники на купальнике не было. Он обратился в прозрачную пленку. Сквозь нее Зуев отчетливо наблюдал всякое отсутствие родинок пониже спины у Людмилы.
Это была фирменная проказа "Клуба дураков". Зуев шел за Людмилой и трепетал. Главное – без шума достичь кустиков, где они оставили одежду. Высохнув, купальник опять обрел бы цвет, И счастливый исход казался таким реальным!
Когда до кустиков оставалось метра три, перед ними встал, как вкопанный, мужчина средних лет. Нижняя челюсть у него отвисла. Глаза сделались квадратные. Он глядел на Людмилу и дышал, как после армейского кросса с полной выкладкой.
Пораженная этим взглядом, Людмила остановилась. Предчувствуя дальнейшие события, Зуев проскочил вперед, скрылся за кустом и стал сгребать в охапку свои пожитки.
Поняв, что случилась какая-то ерунда с купальником, Людмила посмотрела на свой живот и… не обнаружила вообще ничего. Купальник, конечно же, был и ощущался пальцами. Но вот увидеть его глазами – дудки!
Людмила громко ахнула.
Зуев сделал быстрый вдох, короткий выдох и с места рванул во всю прыть.
Бегуном он был прескверным, но, поскольку за ним никто не гнался, метров через двести он, сопя, перешел на шаг.
Главное теперь было – никогда в жизни не встретиться с Людмилой Ковыльчик.
Глава седьмая МОДЕЛЬ
Вместо ожидаемых комплиментов Зуев получил мощный нагоняй. Его потрясающая оперативность и находчивость были зачеркнуты намертво – ведь он упустил купальник! А этот потрясающий купальник можно было использовать не менее десяти раз – если не выводит!? кандидатуру из воды посреди людного пляжа.
– Трудно было отвезти ее на речку? – негодующе вопрошал Игрушка. – Трудно было дотерпеть до вечера?! В полумраке хоть голышом купайся – никто не заметит!
Слушая упреки, Зуев разглядывал фотографию и вздыхал. Он же, и не окуная Людмилу в воду, мог сообразить, что на снимке – вовсе не она. Оказалось, что спина спине – рознь. И Зуев, в ожидании следующего задания, втемяшивал в стыдливую память изгибы и округлости обнаженной незнакомки.
Наташа Меншикова обошлась без упреков, Она просто сквасила рожу и вычеркнула Людмилу Ковыльчик из списка.
Осталось семнадцать кандидатур.
Три из них уже числились за Игрушкой. Но начал он, естественно, с четвертой.
Дело в том, что Игрушку попросили об одолжении. Просила симпатичная девушка – он не мог отказать. Одолжение было такое – зайти в мастерскую, вызвать Петра Трофимыча, сказать, что от Лены, получить отремонтированный фотоаппарат и принести его на следующий день в редакцию.
Данный Петр Трофимыч трудился аккурат возле Игрушкиного дома, а Лена жила на другом конце города.
И вот, получив аппарат и поразившись всяким импортным надписям на футляре, корпусе и объективе, Игрушка повесил его на плечо и зашагал к дому. Он планировал обзвонить три свои кандидатуры и хоть одной назначить рандеву.
Поскольку и Костяй, и он вращались в одном и том же кругу мелких служащих, богемы невысокого ранга и местной интеллигенции, с большей частью списка он был кое-как знаком. И предлог для звонка потребовал бы незначительного напряжения фантазии.
Сочиняя три предлога, он и столкнулся с Мальвиной.
На самом деле ее звали как-то иначе. Кем она числилась на службе, никто не знал, возможно, лаборанткой на полставки, возможно, библиотекарем на фабрике с населением в триста малограмотных душ, Мальвину ценили не за это, а за декоративность.
Несколько раз она была у Костяя в редакции. Как-то Наташа видела их вместе в ночном барс. Причем как и с кем она сама попала в этот бар, осталось тайной.
Итак, красавица Мальвина, проходившая в списке под номером шестнадцатым и одетая, как всегда, экстравагантно до изумления, шествовала прямо на Игрушку.
Игрушка замер, схватившись за аппарат, и его осенило.
Больше всего на свете Мальвина жаждала быть в центре внимания – иначе не одевалась бы с таким варварским шиком и не шастала по городу в сапогах выше колена при жаре под тридцать градусов. Сапоги, правда, были из диковинной импортной ткани и с вентиляцией и вообще требовались, чтобы подороже продать пространство между ними и мини-юбкой с четырьмя разрезами, а мини-юбка служила пьедесталом для прозрачного балахончика, кое-как сцепленного на плечах, а цвет балахона служил фоном для крашеных кудрей Мальвины… Словом, одно цеплялось за другое, а в целом прямо просилось на обложку импортного журнала.
Это и осознал Игрушка…
– Мальвина, привет! – небрежно сказал он.
– Привет, Игорек! – ответила она и встала в позу светской беседы.
– Хорошо выглядишь, – констатировал Игрушка. – Жаль, я теперь не при деньгах, а то бы нанял тебя.
– Нанял? Это зачем? – насторожилась Мальвина.
– Позировать. Хорошая модель берет по шесть рублей за час. Впрочем, ты бы все равно не согласилась, даже за десятку. Обидно, Мальвинка! И так у нас в городе красивых девушек – раз-два и обчелся. А если встретишь, то уговорить позировать – практически невозможно. Не то, что на Диком Западе! Видала в журнале "Экспресс-фото" объявление на всю страницу?
– Ну?
Ни журнала такого, ни объявления в природе не имелось, но Игрушка знал психологию девиц Мальвининого типа.
– Французская ассоциация свободных фотохудожников проводит всемирный конкурс ню. То есть эротической фотографии, а слово "ню" – это чтобы наши здесь не цеплялись, – старался объяснить попроще Игрушка, – В русском варианте журнала написано "ню", а в американском и французском ясно сказано – эротика. Так у них кинозвезды считают за честь, если их приглашают позировать для такого конкурса.
– Наверно, и премии будут?
– Первый приз – десять тысяч долларов фотографу и пять тысяч долларов модели, – мрачно отрапортовал Игрушка. – В русском варианте цифр нет, но в американском и французском они указаны.
– Здорово!
– Ну вот, я и говорю – дураки они, эти французы. Думают, у нас хоть один отзовется. Хотя, если бы кто-то прислал работы, ему бы точно чего-нибудь перепало за отвагу – хоть поощрительный приз. И модели тоже. Главное, чего боимся? Ведь разрешили эротику! Видела, чего в видеосалонах показывают? Смотреть – смотрим, а сами попробовать – боимся… Чушь какая-то!
– А если бы у тебя были деньги на модель?
– Если бы да кабы! Сеанс – это четыре часа. Считай, кварт. И попробовать нужно с несколькими моделями, – вдохновенно врал Игрушка. – У меня в голове такой кадр сидит – объедение!
– Жаль, – вздохнула Мальвина, – это, наверное, интересно – позировать фотохудожнику…
– Еще бы не интересно! Думаешь, это просто встала в позу, щелк – и иди домой? Как в фотоателье? Нет, нужно искать освещение, ракурс, чтобы модель выглядела как можно изящнее. А еще аксессуары. Скажем, на модели ничего нет, кроме вот таких сапог. Изюминка! И она сидит при этом на чем-нибудь верхом. А?
– Если бы я была уверена… – с сомнением начала Мальвина.
– В чем, девочка?
– Что ты не будешь приставать…
– Куды хватила, матушка! Это же работа! Потом, когда мы ее сделаем, я охотно к тебе попристаю, – пообещал Игрушка. – А когда снимаешь, и мысли такие в голову не лезут. О ракурсе думаешь, о светотенях… об экспозиции…
– Даешь слово, что не будешь приставать?
– Клянусь собаками!
Клятву эту Игрушка и Зуев позаимствовали у боцмана Юзсфа. Она звучала солидно и на Мальвину подействовала.
– Хорошо. Когда мы этим займемся?
– Да хоть сейчас! Только придется у меня дома. Обычно я в мастерской у приятеля работаю, но он уехал в командировку и забыл мне ключ отдать, – опять соврал Игрушка.
Мальвина поверила.
Правда, закралось Игрушке в душу подозрение – вряд ли Мальвина позировала Костяю, уж больно она оказалась бестолкова по фотографической части. Игрушка фотографировал прескверно, теорию знал еще хуже, а тут все его вранье сходило за чистую монету, А с другой стороны, Костяй, зная высокий интеллектуальный уровень подруги, вряд ли забивал ей голову терминологией. Скорее всего, рассуждал Игрушка, сеансы позирования входили, как оригинальное составляющее, в любовную игру, были пикантной увертюрой. В таком случае ясно, что Мальвина молчит об этих фотографических экспериментах…
Дома, пока Игрушка терзался противоречиями, Мальвина разделась в ванной до сапог и вышла, завернутая в полотенце.
Игрушка поставил у окна стул, задрапировал портьерой, положил на пол боком настольную лампу, развернув абажур к стулу, и стал бубнить завиральные заклинания насчет ажура, контражура, выдержки, диафрагмы и экспозиции. Когда Мальвина совсем обалдела, он велел ей скинуть полотенце и сесть лицом к стене, вытянув ноги так, а руки сложив этак. Она повиновалась.
Игрушка посмотрел на нее и мгновенно весь взмок.
Сложена Мальвина была роскошно.
В свое время Игрушка с Костяем разработали классификацию женских фигур: пышные, царственные, роскошные, изящные, хрупкие и невесомые. Пышные соответствовали пятидесятому размеру, предполагая нечеловеческой величины бюст и пухлость по всему периметру. Их всерьез не принимали. Царственные соответствовали сорок восьмому – но при солидном бюсте предполагалась все же спортивная подтянутость. При коротких ногах царственная фигура считалась недействительной. Роскошные тяготели к сорок шестому. От них требовались одновременно и пышный бюст, и стройные длинные ноги, что встречается нечасто. Изящная фигура отличалась от роскошной более скромными бедрами и бюстом при такой же тонкой талии. И, наконец, хрупкая с невесомой уже не предполагали наличия бюста и бедер, а только ноги и талию.
Глядя на Мальвину в объектив. Игрушка искренне пожалел, что аппарат не заряжен.
Он держал слово – указания давал только словесные. Мальвина пугалась, не понимала, и Игрушка с разочарованием понял – свои эффектные позы "для светской беседы" девица просто вызубрила наизусть, равно как и примитивные движения современного танца. С координацией у нее было туго.
Игрушка мрачнел. Родинки на соответствующем месте не оказалось. А разыгравшаяся Мальвина принялась импровизировать, и ему приходилось по ее команде нажимать кнопку аппарата, да еще ахать от восхищения.
Увлекшись, Мальвина утратила чувство реальности. Иначе она бы заметила, что тридцать шесть пленочных кадров давным-давно израсходованы, а Игрушка все щелкает да щелкает.
Где-то на сто восьмидесятом кадре она устала. Игрушка вызвался сварить кофе и ушел на кухню в надежде, что, воспользовавшись его отсутствием, она оденется и после кофепития смоется. Какого черта! Вернувшись с подносом, он обнаружил Мальвину на тахте уже даже и без сапог…
Игрушка мог поклясться, что за все время этого дурацкого сеанса не дал ей ни малейшего повода для таких страстей. На него самого накатывало, это верно, но сумел же он с собой справиться! Видимо, все дело было именно в его сдержанности, подействовавшей на привыкшую давать отпор Мальвину возбуждающе. Ей непременно нужно было раскочегарить того, кто сам к ней нахально не лез. И увы, ей это удалось…
Чертыхнувшись про себя, не имея сил выдираться из нежных, но мощных объятий, Игрушка предоставил Мальвине полную инициативу. Он отдал себя на растерзание. Он позволил делать с собой все, что бы ни взбрело в голову взбалмошной девице. И, естественно, игра понемногу увлекла его.
Немного спустя, когда встал вопрос о том, а не повторить ли. Игрушка с мрачной иронией пробормотал девиз, вывешенный в родимом отделе:
"НЕ ПОЖАЛЕЙ ТЕЛА РАДИ ОБЩЕГО ДЕЛА!"
Он этот девиз предложил – он первым на нем и погорел.
Глава восьмая ТРЕНИРОВКА
Наташа Меншикова носила очки.
Конечно, она раздобыла импортную оправу. Конечно, очки безумно шли к ее милому личику. Конечно, они даже придавали ей определенную пикантность.
Без очков ей пришлось бы телевизор смотреть – и то на ощупь. И она, естественно, избегала всякой деятельности, которую невозможно было осуществить в очках.
Поэтому, когда она сообразила, как может легко и быстро проверить наличие родинки у Сюзи, то крепко задумалась. С одной стороны, прельщала быстрота. С другой – вся эта затея была чревата травмами, до перелома ног включительно.
Странно, но как раз в тот момент, когда Игрушка, лежа рядом с Мальвиной, пробормотал:
"Не пожалей тела ради общего дела!", – эти же слова огненными буквами вспыхнули перед Наташиными глазами, и она решилась. Видимо, за несколько лет совместной службы между сотрудниками отдела коммунистического воспитания возникла телепатическая связь.
И Наташа отправилась в магазин трикотажных изделий.
Если Зуев истратил на первую кандидатуру семьдесят рублей (курсы английского плюс купальник), то Наташа – всего пятерку. Она приобрела черные тренировочные штаны того кошмарного фасона, который гонит наша промышленность лет семьдесят по меньшей мере. Именно в таких штанах физкультурницы тридцатых годов строили многоступенчатые пирамиды бессмысленные до гениальности.
Обзаведясь штанами, Наташа заскочила домой за маечкой, мылом, мочалкой и полотенцем. И, наконец, встала в засаду у дверей школы номер семь.
Сюзи была тренером по аэробике. Именно в этом качестве она первоначально и заинтересовала Костяя. В городе только начинался аэробический бум, а Сюзи была достаточно фотогенична для первой полосы воскресного номера газеты. Костяй сделал интервью с ней о пользе аэробики, но на этом, естественно, не угомонился.
Сюзи вела то ли десять, то ли двенадцать платных групп. Пунктуальная от природы, она составила напряженное расписание. А будучи великой проповедницей аэробики, она заставила Костяя опубликовать это расписание. И, покопавшись в подшивке газеты, Наташа выяснила, где именно в этот вечер работает Сюзи.
После двух часовых занятий в спортзале школы номер семь Сюзи выделила себе сорок минут, чтобы неторопливо дойти до спортзала школы номер десять. Там у нее было последнее за вечер занятие.
– Здравствуйте! – преградила ей дорогу Наташа. – Как хорошо, что я вас встретила!
– Здравствуйте, – ответила Сюзи. К юной тренерше не зря обращались "кис-кис-кис", она действительно была похожа на обаятельную кошечку, даже в коротких кудряшках угадывались очертания кошачьих ушек.
– Вы меня, наверно, не помните? А ведь мы не раз встречались – ну, в редакции! Вы тогда приглашали к себе на тренировку – помните?
По хищному блеску в зеленых глазах Сюзи Наташа поняла, что та сейчас набросится на свеженькую жертву, запустит в нее когти и примется обращать в аэробическую веру. Но кошке полагается сперва осторожно подкрасться…
– Ну и как, надумали? – ласково осведомилась Сюзи. – У меня как раз есть два свободных места в вечерней группе. Группа не очень сильная, но для начала сойдет.
– Я бы сперва просто посмотрела на тренировку, – сделала очередной ход Наташа. – Я так давно ничем не занималась, боюсь, не справлюсь…
– Справитесь! – уверенно объявила Сюзи. – Чего там смотреть! Тренироваться надо!
– Но не с сегодняшнего же дня?
– А почему бы и нет? У меня сегодня группа в десятой школе. Как раз там эти свободные места. Пойдемте, к началу и успеем.
– Какая вы быстрая! Дайте хоть за костюмом забегу, – сдалась Наташа.
По дороге, попросив Сюзи обождать, она заскочила в первую попавшуюся девятиэтажку, покаталась в лифте и вышла.
Когда они вошли в раздевалку, группа уже вовсю разоблачалась. Дамы там были разнообразные, и большинство, по классификации Костяя и Игрушки, – уже за гранью пышности.