– Ты не выберешься, – сказал Девкалион. – Они захватили полицию и все органы власти. Дороги блокированы с обеих сторон города. Они захватывают ключевые службы – телефоны, энергостанцию. Погода им в этом способствует, поскольку люди не намерены покидать дома, а там дубликатам проще их отыскать.
– Без телефонов и любой возможности передавать сообщения, – сказал Сэмми, – без интернета лишь KBOW – наш единственный способ предупредить широкие массы людей.
– У меня есть оружие, – сказал Ральф Неттлс. – Я… собираю.
Сэмми всегда думал, что у этого уравновешенного, ответственного, одержимого деталями инженера наверняка имеется план на все случаи жизни, от влюбленности до Армагеддона. Хоть он никогда и не слышал, чтобы Ральф даже словом обмолвился о коллекционировании оружия, подобное откровение его не удивило, он подозревал, что коллекция будет обширной, количества лишь чуть-чуть не хватит для оправдания слова параноидальная.
– Достаточно, чтобы защитить это место, – сказал Ральф. – До моего дома меньше мили. Я могу вернуться сюда с оружием и боеприпасами за… двадцать минут или около того.
– Я пойду с тобой, – сказал Девкалион, – и мы будем гораздо раньше.
Зазвучал звонок во входную дверь. KBOW была закрыта для посетителей, после того как приемная запиралась в половине шестого.
– Это Транспорт Номер Один, – промолвил Девкалион. – Они считают, что заберут отсюда четверых зомби. Ждите здесь. Я с ними разберусь.
Сэмми не мог даже подумать, что потрясающее открытие существования репликантов и вид их инопланетных внутренностей окажутся менее поразительными, чем уход Девкалиона из комнаты. И все же он, Ральф, Мэйсон и даже полубессознательный Барт вскрикнули от изумления, когда Девкалион, отвернувшись от них, не просто вышел из комнаты, а исчез из нее.
12
Чтобы приподнять пятилетнюю Крисси Бенедетто, едва достававшую подбородком до столешницы, понадобилось две подушки, уложенные на кухонный стул.
Обеими ручками девочка подносила к губам кружку горячего шоколада, и каждый раз, когда она отпивала из нее, глаза малышки расширялись, словно радуясь вкусу напитка.
– Ты делаешь его по-другому, – сказала она.
– Я использую миндальное молоко, – ответила Эрика, сидевшая за столом напротив девочки.
– Миндальное, то есть из орехов?
– Да. Именно.
– Ты, наверное, давишь очень сильно, чтобы выдавить из них молоко.
– Давят другие люди. Я просто покупаю его в магазине.
– А из арахиса тоже можно добыть молоко?
– Нет, не думаю.
– А можно выдавить молоко из каш-ю?
– Из кешью? Нет, не думаю.
– Ты очень красивая, – сказала Крисси.
– Спасибо, милая. Ты тоже очень красивая.
– Я была Русалочкой в подготовишке. Ну, когда в последний раз отмечали Хэллоуин.
– Готова поспорить, ты очаровала всех мальчиков.
Крисси поморщилась:
– Мальчишки. Они все хотели быть страшными. И были фу.
– Лучше быть красивым, чем страшным. Мальчики рано или поздно понимают это, но, чтобы понять, им нужно много времени.
– А в этом году я буду принцессой. Или свинкой, как Оливия из книжек.
– Я бы на твоем месте выбрала принцессу.
– Ну, Оливия – красивая свинка. Да и папа всегда говорит, что не важно, как ты выглядишь снаружи. Главное, какая ты внутри. А другие печенья у тебя тоже выходят вкусными.
– Я добавляю пекан и кокос к шоколадной крошке.
– Можешь научить мою маму?
– Конечно. Я и тебя могу этому научить.
Последним из качеств, которые Эрика Пятая – теперь Сведенборг – должна была бы обнаружить в своем характере, являлся талант вызывать к себе симпатию и воспитывать юных. Будучи выращенной в резервуаре "Рук Милосердия" в далеком Новом Орлеане, обретя сознание уже взрослой, она была лишена родителей, от которых могла бы перенять нежность, и детства, в течение которого стала бы объектом ласковой заботы других. Она была создана, чтобы служить Виктору, беспрекословно ему подчиняться, ее запрограммировали ненавидеть человечество, в особенности юное. Даже тогда Виктор представлял себе мир, где однажды исчезнут дети, будущее, в котором секс не станет служить ничему, кроме избавления от напряжения. Он мечтал о времени, когда сама концепция семьи будет уничтожена, а члены постчеловеческой Новой Расы будут привязаны не друг к другу, к странам или Богу, а лишь к нему, Виктору.
– Мама в городе, покупает мне мишек Тедди, – пролепетала Крисси.
Так сказал ей Майкл. На самом деле ее мать была мертва.
– Та глупая поддельная мама разорвала моих мишек.
Поддельной мамой являлась представительница Коммуны, заменившая настоящую Дениз Бенедетто. Майкл спас Крисси, а Карсон несколько секунд спустя убила репликанта.
– И откуда взялась та поддельная мама? – спросила Крисси.
Она казалась хрупкой, как фарфор от Лладро. Доверчивая натура девочки и уязвимое сердце почти довели Эрику до слез, но она сдержала их.
– Ну, милая, наверное, это как в сказках со злыми ведьмами. Иногда достаточно заклинания, чтобы сделать их похожими на других людей.
– Поддельная мама была злой ведьмой?
– Возможно. Но поддельной мамы больше нет, она никогда не вернется.
– А куда она ушла?
– Я слышала, ее бросили в котел с ядом, который она варила, чтобы отравить других людей.
Глаза Крисси расширились без помощи горячего шоколада.
– Вот это круто.
– Она пыталась превратиться в стаю летучих мышей и улететь из котла на волю, – продолжала Эрика. – Но все мыши перепачкались ядом и – пшик! – превратившись в облачко тумана, исчезли навсегда.
– Вот так и надо всем злым ведьмам.
– Так и случилось. Пшик!
Из кабинета по коридору до самой кухни снова донесся голос Джоко, полный хакерского торжества:
– Бум, вум, зум! Выдали пудинг, теперь тащите пирог!
Отложив печенье, Крисси сказала:
– Твой маленький мальчик говорит совсем не так, как все мои знакомые мальчишки.
– Да, не так. Он очень особенный.
– Еще одна слива, еще одна слива, еще одна слива струсилась! Джоко трясет кибер-сливы! Ах-ха-ха-ха, ах-ха-ха-ха!
– А можно с ним познакомиться?
– Чуть позже, милая. Он сейчас делает домашнее задание.
– Козявки! Козявки! Козявки! КОЗЯВКИ! Ладно, ладно. Так что… резать, дергать, рвать, кусать, и-и-и из зипа вырывать! Джоко – король всего мира!
– Помнишь, как ты сказала мне о том, что папа говорил про важность внутри и снаружи? – спросила Эрика.
– Конечно.
– Так вот, Джоко очень красивый внутри.
– Надеюсь, я ему понравлюсь.
– Джоко все нравятся.
– А он любит играть в чаепитие? – спросила Крисси.
– Уверена, что он с удовольствием поиграет.
– Мальчишки обычно не любят.
– Джоко всегда хочет делать приятное. Милая, боялась ли ты когда-нибудь чего-то, позже узнавая, что этого нечего было бояться?
Крисси нахмурилась, задумавшись над вопросом, а потом внезапно просияла:
– Ага, собак.
– Ты боялась собак?
– Больших собак с большими зубами. Большого старого Дуфуса у соседей.
– Но потом ты лучше узнала Дуфуса, да?
– И он очень милый внутри.
– И снаружи перестал быть таким уж страшным, верно?
– Он теперь забавный. – Правая рука девочки взметнулась вверх, и она помахала ладонью, словно в классе хотела добиться внимания учителя.
– Что, милая?
– Герцог. Когда я его впервые увидела, он меня напугал. – Герцогом она называла Девкалиона. – Но потом он поднял меня и волшебством перенес оттуда сюда, и больше он меня не пугает.
– Ты хорошая девочка, Крисси. И храбрая. Девочки могут быть храбрыми, совсем как мальчики. Я горжусь тобой.
По коридору из кабинета все доносился голос хакерствующего Джоко:
– Джоко видит пирожок! Джоко режет тут кусок! А потом еще кусок! Они пекут, у Джоко слюнки текут! Вкусные цифровые данные! Давай, Джоко! Джоко, давай! Давай-давай-давай-ДАВАЙ!
13
Рафаэль Джизус Хармильо, начальник полиции, жил в двухэтажном американско-викторианском доме на Бруин-драйв. Вдоль скатов главной крыши и навеса над крыльцом, а также вокруг окон и дверей дом украшали коричневые молдинги. Это был благопристойный, разумно декорированный особняк из тех, что в свое время Голливуд преподносил как дом любой достойной уважения семьи из среднего класса, вроде Энди Харди и его отца, судьи. Но это было до того, как кинопромышленники решили, что средний класс – самый настоящий опасный заговор недалеких хапуг, фанатичных невежд, чьи дома в фильмах обязаны демонстрировать их глупость, необразованность, скучную ортодоксальность, жадность, расизм и прогнившую до основания злобную суть.
Фросту очень нравилось это место.
Он и Даггет проезжали мимо особняка несколько часов назад, при свете дня. Они знали, что он окрашен в бледно-желтый с голубой пряничной отделкой, однако ночью, без подсветки ландшафта, дом казался таким же бесцветным, как покрытая снегом земля, на которой он стоял.
Паркуясь у обочины, Даггет сказал:
– Жена, теща, двое детей. Правильно?
– Так значится в собранных данных. Ни собаки. Ни кошки. Канарейка по имени Твитти.
Второй этаж, виднеющийся за голыми ветвями дерева, был темным, но все окна нижнего этажа ярко светились изнутри. Витражный овал стеклянной вставки во входной двери сиял огромным драгоценным камнем.
Фрост обычно не считал викторианские постройки очаровательными. Следуя за Даггетом по дорожке, ведущей к крыльцу, сквозь снег, он решил, что именно этот дом кажется ему привлекательным, прежде всего потому, что выглядит теплым.
Если существовала такая вещь, как реинкарнация, то в предыдущей жизни Фрост наверняка был членом какого-нибудь племени в набедренных повязках, обитающего в жарких экваториальных джунглях, или, возможно, пустынной игуаной, проводящей свои дни на раскаленных солнцем камнях. Глубоко в его костном мозге и сути как будто осталась память о той жаре, сделав его не только особо уязвимым для мороза Монтаны, но и злым на этот мороз, обиженным и оскорбленным.
Ирония того, что он родился в семействе Фростов с повышенной непереносимостью холода, не ускользала от него. Таинственная сила, оставшаяся скрытой за механизмами природы, выражала свое чувство юмора бесчисленным количеством способов, и Фрост находил мир чудесно забавным, даже когда был вынужден смеяться над самим собой.
Даггет позвонил в дверь, и они услышали внутри колокольчики. Когда никто не ответил, он позвонил снова.
Занавески на окнах не были закрыты, и Фрост двинулся от крыльца, проверяя комнаты, наполненные теплым светом. И не увидел никого, но в гостиной его внимание привлекли свидетельства недавней драки: перевернутый расшитый стул, сбитая с углового стола лампа с бронзовой фигурой-основанием, лампа-ваза, на которой покосился от удара абажур из плиссированного шелка, треснувшее зеркало над камином.
Обратив внимание Даггета на эти признаки борьбы, он вместе с напарником прошел к задней двери с четырьмя стеклянными панелями, лишь наполовину закрытыми прямыми занавесками. На кухонном полу лежали разбросанные ножи, тесак для мяса, несколько горшков и кастрюль, разбитые тарелки.
Дверь была заперта. Даггет расстегнул свою лыжную куртку, достал пистолет, достаточно сильно ударил дулом по стеклу, разбил панель и потянулся внутрь, чтобы отпереть засов.
Глухая ночь и густота падающего снега заглушали звуки настолько, что Фрост сомневался в способности разбившегося стекла насторожить соседа. Он тоже вытащил пистолет и последовал за Даггетом в кухню, закрыв за ними дверь.
Дом был тих, как сон о глухоте.
Попеременно захватывая в прицел двери и переступая пороги, они обыскали первый этаж. К тому времени как дошли наконец до гостиной, никого не обнаружили.
Каскад чистых приятных нот положил конец жутковатой тишине – это Твитти приветствовала их из своей клетки. Несмотря на обстоятельства, Фрост нашел птичье пение приятным и даже успокаивающим, наверное, потому что оно напомнило о других пернатых обитателях экваториальных джунглей из его прошлой жизни.
– Что, черт его дери, это за район? – пробормотал Даггет.
Внимание Фроста переключилось с ярко-желтой птички на пушистый синий тапочек, лежащий у перевернутого стула с вышивкой.
Ему потребовалась минута, чтобы понять: вовсе не обувь вдохновила Даггета на вопрос. За тапочком лежала босая ступня с ногтями, покрытыми карамельно-яблочным лаком. Женская тонкая ступня с красивыми пальцами и деликатным подъемом. Отрезанная в лодыжке.
Хотя "отрезанная" было не вполне подходящим словом, оно предполагало клинок. Плоть и кость не были чисто срезаны, как случилось бы даже при использовании очень остро наточенного меча, не были раздроблены и зазубрены, как при использовании любого рода пилы.
Обрубок выглядел одновременно гладким и пористым, словно начал растворяться и в то же время был законсервирован кислотой.
Даггет опустился рядом с мрачным объектом на одно колено, чтобы поближе его рассмотреть. Говорил он негромко:
– Чертовски бледная, верно? Кожа белая, будто гипс. Никаких видимых поверхностных вен или артерий. Видимая плоть… она бледная, как палтус. Словно всю кровь из нее выкачали.
Ни капли крови не было на ковре вокруг ступни.
Склонившись ниже, Даггет продолжил:
– Плоть не пористая. Она выглядит… будто кто-то пожевал ее миллионом крошечных зубов.
– Не трогай ее, – прошептал Фрост.
– Я и не собираюсь, – заверил его Даггет. – Это же улика.
Предостережение Фроста было совершенно не связано с опасением испортить улики. Ступня имела такой странный вид, что он даже задумался, не испортит ли она их.
Твитти, скорее всего, продолжала петь, однако Фрост не слышал канарейки. Продолжительные трели привлекли его внимание, но они не выражали радости, как раньше, сейчас они звучали тонко, пронзительно и слабо.
– Что теперь? – спросил Фрост.
– Наверх.
Покинув гостиную через арку и войдя в фойе, они обнаружили часть руки.
14
Проводя им быструю экскурсию по дому, принадлежавшему Хэнку и Долли Сэмплс, Тиг заодно наскоро посвятил их в детали происшествия в ночном клубе кантри-музыки. Учитывая его уверенность по поводу инопланетного происхождения противника, Карсон размышляла о том, как им с Майклом убедить этих людей в неправильности их интерпретации событий.
Мужчины из Церкви Небесных Всадников располагали оружием и боеприпасами в ключевых для защиты по всему дому точках, укрепляя и баррикадируя большинство окон толстыми досками, их они привинчивали к внутренним рамам, располагая рядом компактные огнетушители. Обычно они возили все это в своих пикапах и джипах, предпринимая всевозможные меры предосторожности, которые могли придумать для превращения дома в практически крепость.
В это время женщины с детьми расположились в кухне и столовой, перерабатывая горы продуктов, привезенных из менее подходящих для укрытия домов, в пастообразные салаты, салаты с картошкой и запеканки. Все это можно было разместить в кухонном и гаражном холодильниках, чтобы по первому требованию накормить всех собравшихся.
Три портативных генератора, заправленных бензином, подключили к электроснабжению дома с целью гарантированной работы холодильников и микроволновой печи на случай, если Рейнбоу-Фоллс лишится энергоснабжения. Благодаря работающему на мазуте котлу отопление могло протянуть еще как минимум месяц.
Никто не ждал, что эта война миров продлится в течение месяца. Либо Господь поддержит человечество в быстрой и полной победе над этими очевидно безбожными чужаками из далекого мира, коим правит Сатана, либо это будет Армагеддон. А если это действительно последний бой, он точно окажется коротким, поскольку, когда абсолютное Добро наконец столкнется в лобовую с абсолютным Злом, последнее выдержит всего одну яростную схватку с ним.
Доставив прибывших в просторную, кипящую работой кухню с намерением познакомить с Долли Сэмплс, Тиг ушел, чтобы снова присоединиться к патрулирующим периметр охранникам. Долли, непрерывно раскатывая один круг теста за другим, делала тыквенные пироги – "Конец Света или не Конец Света, а хороший тыквенный пирог радует сердце и придает нам сил", – но она настояла на том, чтобы добыть гостям по чашке кофе с домашним сахарным печеньем.
Как заметила Карсон, по одну сторону от форм для пирогов у Долли лежал кольт 38-го калибра. Другие женщины, работающие на кухне, говорили друг с другом о недавних событиях в клубе, но при этом делились обыденными вещами, например тонкостями рецептуры, а также историями последних проказ их детей. И у каждой под рукой лежало серьезное оружие: "Зиг Р245", "Смит и Вессон" модели 1076, "Смит и Вессон" 640, револьвер скрытого ношения, тоже 38-го калибра, "СуперКэрриПро" 45-го из "Кимбер Кастом Шоп"…
Все они демонстрировали решительность и ни капли отчаянья, сосредоточенность и внимательность, но никакого очевидного страха. Были приготовления, которые следовало сделать, работа, с которой необходимо управиться, а занятые руки означали занятый разум с отсутствием времени на страх или отчаянье.
Кофе оказался потрясающим. Сахарное печенье – божественным.
– Есть два вида этих отвратительных созданий, – объяснила Долли, вернувшись к тесту. – Первые выглядят как люди, которых мы знаем, и их можно было бы счесть худшими, поскольку они обманщики среди нас, дети Отца Лжи. Однако они выдают собственную истинную природу своими действиями, поэтому мы можем с ними справиться. Они пытались пристрелить некоторых из нас, но мы быстрее выхватываем оружие, а их можно убить. Для этого надо много выстрелов. Одной хорошей пули недостаточно, даже в упор.
Подхватив круг теста и уложив его в форму для пирога, Долли взглянула на картину в раме, висящую на стене над обеденным уголком: Иисус в белых одеждах и ковбойских сапогах сидит на лошади, драматично привставшей на дыбы. Вместо ковбойской шляпы чело Сына Божьего украшает нимб.
– Господь точно пребывал с нами в "Пикинг энд грининг", иначе все мы были бы уже мертвы. Нельзя сказать, что одно только наше умение стрелять сберегло нас.
– Но Господь помогает тем, кто помогает себе сам, – сказал Майкл. – А хороший ствол может послужить славной помощью самому себе.
Карсон с некоторым облегчением отметила, что у нарисованного Иисуса нет пистолета.
Долли продолжила:
– Монстры второго типа тоже выглядят как люди, но не обычные люди. Они прекрасны, словно ангелы. Они выглядят, будто Донни и Мари Осмонд в молодости, когда от них просто невозможно было отвести взгляд.