Клэр надеется, что Джошуа заснул в детском отделе, но, обернувшись через плечо, вдруг видит сынишку. Он направляется к ней, и глаза у него огромные от страха. Боже, какой он маленький и хрупкий! Личико перекошено от тревоги, перед грудью – крепко сжатые кулачки. Воры его еще не увидели. Клэр незаметно качает головой, хочет, чтобы он вернулся в детский отдел и спрятался, но Джошуа застыл на месте. Клэр спускается еще на ступеньку, и высокий парень лезет в карман свитера. Несколько купюр падают на пол. В его руке что-то блестит.
– Не двигайся, мать твою! – шипит он, доставая из кармана нож.
– Я… не двигаюсь, – уверяет Клэр, переводя взгляд с ножа на Джошуа.
– Ты что?! – Второй грабитель подходит к кассе. – Что ты делаешь? А ну, убери! – Второй парень ниже ростом и крепче сложен; у него фигура гимнаста или борца. Черные курчавые волосы выбиваются из-под капюшона, а глаза серые, цвета шифера.
– Заткнись! – орет высокий и поворачивается к Клэр: – Где сейф?
– У нас нет сейфа, все деньги в кассе. – Ноги затекли, очень хочется встряхнуть ими, но она боится шевельнуться.
– Где сейф?! – снова орет высокий – от досады еще громче.
Все слышат плач, и у Клэр все сжимается внутри. Джошуа!
– Какого хрена? – спрашивает коротышка, ни к кому в отдельности не обращаясь.
– Мама! – кричит Джошуа. – Поехали домой! – Он боязливо переводит взгляд с матери на нож в руке высокого.
– Все хорошо, Джош, – говорит Клэр. От страха у нее перехватывает дыхание; слова вылетают с трудом, по одному. – Иди… в детский отдел. Все будет хорошо. Возвращайся и жди меня.
Джош осторожно пятится назад.
– Нет! Стой где стоишь! – орет высокий грабитель.
Джошуа быстро-быстро мигает и на миг замирает на месте, а потом несется к подсобке. Высокий делает движение, как будто хочет погнаться за ним, и Клэр тут же начинает спускаться по лесенке, но чувствует, как обламываются ступеньки.
Она теряет равновесие и летит вниз. Падать сравнительно невысоко, но Клэр пытается извернуться, сгруппироваться, чтобы не упасть на спину. Раньше Клэр не верила рассказам о том, что в такие минуты время словно замедляется. Она отмахивалась от подобных рассказов, как от какой-то нелепой выдумки. И все же с ней именно так и происходит: за время короткого падения на деревянный пол она замечает поразительное множество подробностей.
Переворачиваясь в воздухе, она замечает высокого грабителя. Тот, видимо, решил, что не стоит гнаться за Джошуа.
– Пошли! – в страхе окликает его напарник.
Клэр кажется, что он выговаривает одно слово невозможно долго: "По-о-о-о-шли-и-и-и". Слово тянется, как ириска. Клэр по глазам видит, что парень боится. Ему лет пятнадцать, не больше. Она думает: интересно, матери этих парней знают, чем они занимаются?
– Давай, уходим! – долго и протяжно кричит коротышка, и оба грабителя наконец направляются к двери. Они уходят. Слава богу! И тут все ускоряется, возвращается к обычному времени.
Сначала Клэр ударяется об пол правым плечом. Взрыв боли отдает в руку. Потом с полом соприкасается голова, и перед глазами вспыхивает ослепительно-желтый свет. Вдруг высокий кричит с порога:
– А ну, положи! Повесь трубку!
Потом Клэр слышит голосок Джошуа – тихий, нерешительный.
– Из-за них мама упала, – говорит он в телефон. Голосок у него дрожит, он испуган. – Они взяли деньги, – торопливо добавляет он.
– Беги! – Клэр пытается кричать, но у нее как будто выкачали весь воздух из легких.
– А ну, положи трубку, гаденыш! – стиснув зубы, шипит грабитель.
Клэр ползет по полу к Джошуа; болят голова и плечо, но это сейчас не важно. Главное – ее сын.
– Беги! – в отчаянии шепчет она.
Джошуа бросает телефон; трубка со стуком падает на пол. Но он не убегает, а подходит к матери и падает на пол рядом с ней. Вдали завывает сирена; Джошуа громко, со всхлипами, дышит ей в ухо. Воры тоже слышат сирены и быстро выбегают из магазина.
– Все хорошо, Джошуа! – слабым голосом говорит Клэр. – Все хорошо, дружок. – Он сидит рядом с ней по-турецки, вцепившись ручонкой ей в запястье, как будто боится, что, если он ее отпустит, она улетит. Плечо и голова болят так, что ее тошнит; к горлу подкатывает желчь. Она отворачивается на бок, подальше от Джошуа, и ее рвет. Клэр слышит, как сынишка плачет; она чувствует, как его тельце сотрясается рядом с ней, но он по-прежнему держится за ее запястье, даже сжимает еще крепче. – Не плачь, Джошуа, – шепчет Клэр, хотя у нее самой по лицу текут слезы. – Пожалуйста, не плачь!
К ним подползает Трумэн, тычется Клэр в лицо мокрым носом, садится рядом, и они втроем ждут, когда прибудет помощь.
Джошуа выпускает Клэр только после того, как приезжает бригада службы спасения и фельдшер уверяет его, что они помогут его маме. У нее на запястье остаются пять круглых отпечатков его пальцев – как красный браслет.
– Все хорошо, Джош! – снова и снова повторяет Клэр.
– Пока не приедет ваш муж, с мальчиком побудет сотрудница полиции, – говорит фельдшер. – Вы сильно ушиблись. Надо сделать рентген, а потом вас осмотрит врач. Очень больно?
Клэр кивает.
– А можно он побудет со мной? Я не хочу оставлять его одного. – Она приподнимает голову, силясь разглядеть Джошуа, прищуривается от напряжения.
Он сидит на диване; Трумэн положил голову ему на колени. К нему подходит молодая сотрудница полиции и что-то говорит; уголки губ у него приподнимаются в робкой улыбке.
– Мэм, вас непременно нужно доставить в больницу. Не волнуйтесь, сотрудница полиции за ним присмотрит.
– Похоже, меня сейчас опять вырвет, – смущенно признается Клэр.
– Ничего, – говорит фельдшер. – Скорее всего, у вас сотрясение мозга. Не стесняйтесь!
Когда Клэр приезжает в больницу и ее вкатывают в отделение неотложной помощи, Джонатан уже ждет ее. Он стоит на пороге и смотрит на нее встревоженно.
– Клэр! – кричит он, и санитары останавливаются. – Клэр, что с тобой?
– Джошуа! – отвечает Клэр. – Где Джошуа? – Она резко садится, и череп пронизывает острая боль. Она вертит головой в поисках сына.
– Он в порядке, – уверяет Джонатан. Когда он смотрит на жену, из его глаз катятся слезы. – Сейчас его сюда привезут… – Он осторожно гладит ее по голове. – Ты-то как? Что случилось?
Пока носилки с Клэр катят по коридору, она наспех рассказывает мужу о том, что произошло. Джонатан идет рядом и держит ее за руку. Глаза у нее слипаются. Сейчас ей хочется одного: поспать. Но она борется с собой.
– Ты бы видел Джошуа! – говорит она, и в ее голосе ужас смешивается с гордостью. Клэр смотрит на запястье, которое так крепко стискивал мальчик, пока они ждали помощи. Отпечатки его пальцев понемногу выцветают, и ей вдруг становится страшно. На секунду ей кажется, что Джошуа пропал, что его навсегда отрывают от нее. Но потом она слышит знакомый топот его ног. Мальчик все ближе… вот он уже рядом с ней.
– Ты мой храбрец! – шепчет Клэр и тянется к сыну, а потом наконец сдается и засыпает.
Эллисон
На общих собраниях я до сих пор в основном молчу. Стесняюсь подавать голос. Каждая из нас может рассказать, что, по ее мнению, подтолкнуло ее к принятию неверного решения. Я много думаю над этим. Вряд ли в истории Линден-Фоллс кто-то падал так низко и так стремительно, как я. Я была идеальной дочерью идеальных родителей… Впрочем, теперь, вспоминая детство, я уже не знаю, так ли это. Родители кормили и одевали нас, следили за тем, чтобы мы хорошо учились, записывали в спортивные секции, брали с собой на всякие мероприятия. Мы даже каждое воскресенье ездили в церковь. И все-таки чего-то не хватало. Мы обсуждали мои спортивные достижения, подготовку к выпускным экзаменам, комитет молодых христиан, в котором я состояла… вот, пожалуй, и все. Мы никогда не вели разговоров по душам, не смеялись вместе; не могу вспомнить ничего, что не было бы вписано в рамки почасового ежедневника, висящего на стене на кухне. Наверное, я могла бы рассказать, как мне недоставало общения с родителями. Потому-то я и не призналась им в том, что забеременела.
Непосредственной причиной моего резкого падения послужил Кристофер.
Я познакомилась с Кристофером случайно, в колледже Святой Анны. Там я пересдавала тест на проверку академических способностей, необходимый для поступления в университет: пыталась набрать побольше баллов. Моя цель была набрать высшее количество баллов – 2400. Такого результата достигает всего триста учеников в год во всей стране, и мне хотелось попасть в их число.
Был субботний день; я вышла из класса на яркий солнечный свет. Тест я писала в каком-то тумане; в голове по-прежнему крутились вопросы и ответы. Я устала, проголодалась, меня тошнило. Думала я об одном: какой у меня результат? Начиналось самое тяжелое – ожидание. Оценки придут только через месяц; при мысли о них внутри у меня все сжималось. Я оцепенела и смотрела перед собой. Должно быть, я выглядела несчастной и больной; в следующий миг, когда я пришла в себя, рядом со мной стоял какой-то мальчик и озабоченно заглядывал мне в глаза. Он был выше меня – вот что я заметила сразу. Немногие мальчики выше меня ростом. И старше – на вид ему было года двадцать два – двадцать три. У него были медно-каштановые волосы, которые завивались над ушами, и худое, угловатое лицо, которое смягчали только глаза – темно-темно-карие и такие красивые, что на них было больно смотреть. На мальчике был свитер с эмблемой бейсбольной команды "Чикагские щенки"; позже я узнала, что он – страстный болельщик.
Я привыкла к тому, что парни обращают на меня внимание. В школе мальчишки вечно отпускали дурацкие шуточки, надеясь повысить свой статус в глазах друзей. На ровесников мне не хотелось даже смотреть. Взрослые мужчины тоже останавливались и смотрели мне вслед – друзья отца, продавец в местном магазине, – хотя они вели себя деликатнее. Всеобщее внимание мне льстило. Не поймите меня неправильно, но все же приятно сознавать, что тебя считают красивой. Но на романы у меня не было времени.
Целыми днями, когда не спала, я занималась, стараясь впихнуть в голову как можно больше знаний. Я была похожа на тайного обжору, который, спрятавшись от всех в чулане, напихивает полный рот чипсов и пончиков, сам не зная почему. Булимия – страшная штука. Примерно то же творилось и со мной, только я обжиралась не сладостями, а информацией. Больше, больше… а зачем? Я и сама не знала. Нет, знала, конечно, – мне нужно как можно лучше сдать экзамены, поступить в приличный колледж, найти достойную работу, хорошо зарабатывать. Но не только это. Однажды я десять часов подряд готовилась к контрольной по истории на тему "Война за независимость". Материал я знала, но мне зачем-то нужно было все время повторять его, запоминать бессмысленные фамилии, даты и битвы. Наконец отец, который всегда ходил по дому на цыпочках, как будто боялся меня спугнуть, зашел ко мне в комнату, силой отобрал учебник и велел мне спуститься и поужинать. Я старалась как-то уравновесить свою учебу – записалась во все спортивные команды, в какие могла, но и там все пошло так же – я носилась как белка в колесе. Мне нужно было бежать дальше, бежать быстрее – не для того, чтобы обогнать соперников. Нет, дело в другом. Точно не знаю, но теперь понимаю, что я была несчастна.
– Что с тобой? – спросил кареглазый парень. – Вид у тебя неважный.
Я покраснела и посмотрела на него снизу вверх, не зная, что ответить.
– Выглядишь, как будто ты в шоке, – объяснил он. – Похоже, ты сейчас в обморок брякнешься.
– Нет, нет, – поспешно заверила я. – Я нормально себя чувствую.
– Вот и хорошо. Не хочется, чтобы ты умерла у меня на руках, понимаешь?
Тогда я не умерла, о чем очень пожалела чуть более девяти месяцев спустя. Мы пошли в ближайшее кафе, выпили кофе, болтали, смеялись. Только ему удалось отвлечь меня от себя самой; впервые я по-настоящему получала удовольствие от жизни. Мой новый знакомый рассказал, что учится на третьем курсе колледжа Святой Анны, специализируется на деловом администрировании. Следующие три недели мы каждую свободную минуту проводили вместе. Я любила Кристофера по-настоящему, но наши отношения развивались слишком бурно, слишком быстро. Вначале мне хотелось соврать, что я старше, чем есть на самом деле. У меня много недостатков, но врать я не умею. Точнее, не умела тогда. Узнав, что мне всего шестнадцать, Кристофер удивился, что не помешало ему в ресторане нежно пожимать мне руку. Я не собиралась прятать его от родных и знакомых, и тем не менее скрывала наши отношения. Я не только не познакомила его ни с родителями, ни с Бринн; о Кристофере я им даже не рассказала. Почему – сама не знаю. Ему было двадцать два года; для меня, которой тогда только исполнилось шестнадцать, он был староват. Родители наверняка запретили бы мне встречаться с ним. Наверное, в глубине души я догадывалась, что наши отношения не затянутся. Хотя нет ничего плохого в том, что шестнадцатилетняя девчонка влюбляется в двадцатидвухлетнего парня, взрослый парень, который влюбляется в девчонку-подростка, выглядит определенно нехорошо. В общем, наши отношения я держала в тайне.
За три недели, что я была с ним, я ни разу не раскрыла учебника вне школы. Уроки делала наспех, перед школой и в перемены. Успеваемость у меня резко снизилась. Я ходила на тренировки по волейболу, но совершенно не слушала указаний тренера. Мама спрашивала, хорошо ли я себя чувствую. Бринн подозрительно косилась на меня, но ничего не говорила. Также вели себя и учителя. Наверное, втайне радовались, видя, что и я – самый обыкновенный человек. Никто не идеален, даже Эллисон Гленн… Я же была безмерно счастлива.
Первую неделю мы встречались в обычных местах – ходили в кино, в рестораны, в парк. А в следующую субботу он повез меня к себе домой. Мы встретились в городском парке; я села в его машину, и мы переехали на другой берег Друида.
– Так ты живешь не в Линден-Фоллс? – удивилась я.
– Совсем рядом, – ответил он.
Его дом мне очень понравился – маленький и простой, но чистый.
Кристофер достал из холодильника газировку.
– Пошли, покажу тебе мою комнату. – Я лукаво покосилась на него. – Разве ты не хочешь взглянуть? – спросил он, обнимая меня за талию и притягивая к себе.
– Хочу, – ответила я и поцеловала его.
Он повел меня к себе. Комната у него оказалась маленькой, мрачноватой; на кровати лежал клетчатый плед. На стенах – ни картин, ни фотографий, ни плакатов.
– Не очень любишь заниматься дизайном интерьера? – поддела его я.
– Мужчине лучше путешествовать налегке, – ответил он, просовывая ладони за пояс моих джинсов.
– Собираешься в путешествие? – спросила я, через голову снимая с него рубашку.
– Да, собираюсь. – Он широко улыбнулся. – Если ты мне позволишь.
– О да, я тебе позволю, – прошептала я.
И позволила. Когда он впервые вошел в меня, я не испугалась и не забеспокоилась. Даже больно не было. Мне было так хорошо! Я снова и снова повторяла его имя:
– Кристофер, Кристофер, Кристофер…
Чарм
Средства массовой информации не разглашают подробностей ограбления книжного магазина; сообщается лишь, что в "Закладке" находились Клэр Келби и ее пятилетний сынишка и что Клэр увезли на "скорой" в больницу. Прочитав статью в местной газете, Чарм несется в "Закладку" – узнать, как там Клэр и Джошуа.
Несколько лет подряд Гас внимательно слушал рассказы своих друзей из пожарного депо. Все делились новостями о малыше, которого к ним подбросили. Гас, в свою очередь, приходил домой и рассказывал о нем Чарм. Та слушала жадно, нетерпеливо. Мальчик жив и здоров, его усыновили славные люди. Мать – владелица книжного магазина, отец – плотник. Мальчика назвали то ли Джейкобом, то ли Джеффри, то ли Джошуа.
В городе было всего четыре книжных магазина; совсем нетрудно оказалось найти тот, у владелицы которого муж плотник. Чарм понравилось название – "Закладка". Такое прочное, надежное, спокойное.
В восемнадцать лет Чарм в первый раз набралась смелости и поехала в "Закладку". Вполне возможно, думала она, что магазин сейчас закрыт, а может, владельцы вообще переехали. Войдя, Чарм сразу отправилась в секцию самообслуживания. Она твердила себе: ей хватит одного только взгляда на мальчика. Она увидит, как он выглядит, посмотрит ему в глаза – и все, можно уходить. Через несколько минут мимо нее прошла женщина со стопкой книг в руках; за ее юбку цеплялся белобрысый малыш. Чарм быстро присела на корточки, как будто ее заинтересовало что-то на нижних полках, и ее стало совсем не видно со стороны. Ее со всех сторон окружали книги, которые учили, как найти любимого, как удержать любимого и как жить без любимого. Если даже ее и увидят, то подумают: вот сидит девушка, которая ищет книгу, способную спасти ее от нее самой. К ней приковылял приземистый бульдог, который бродил по магазину. Чарм погладила пса по голове, надеясь, что он ее не выдаст. Женщина прошла мимо, не посмотрев на нее. Но лицо мальчика Чарм увидела. Хорошенький – весь в отца. Такой же нос, аккуратно вздернутый на конце, такие же чуть оттопыренные уши. Темно-карие глаза цвета шоколада. Она нашла его!
На миг они посмотрели друг на друга; Чарм увидела в нем свое зеркальное отражение. Узнал ли ее малыш? Чарм хотелось верить в то, что какая-то искорка в нем мелькнула. Ей хотелось, чтобы он вернулся во времени на дни, месяцы, годы, разделившие их, и вспомнил ее. Но миг оказался слишком кратким.
Чарм думала, что ей хватит одного раза. После того как она увидит его лицо и поймет, что он живет в хорошей, любящей семье, она сможет вернуться к прежней жизни, уйти не оглядываясь. Она ошибалась. Она не сумела уйти. В какую семью отдали мальчика? Что за люди эти Келби? Она не находила в себе сил уйти. Видимо, уйти от Джошуа она не сможет никогда.
После того как Чарм впервые зашла в "Закладку" и увидела Джошуа и Клэр, она целых три недели набиралась смелости для повторного визита. Придя, она снова отправилась в секцию самообслуживания, потому что та находилась во втором зале, за кассой. Оттуда удобнее всего было втайне наблюдать за дверью и видеть всех, кто входит и выходит. Чарм стала листать книгу Спенсера Джонсона "Кто украл мой сыр?" о переменах в жизни. Кстати, книга оказалась хорошей, и она в конце концов купила ее.
Ей хотелось познакомиться с ним поближе и убедиться в том, что ему живется хорошо, что о нем заботятся. Хотелось одним взглядом сказать: "Тебя очень любили. Ты родился холодной летней ночью, и, когда я впервые взяла тебя на руки, мое детство кончилось. Я стала матерью – твоей матерью, пусть и ненадолго. Ты любил, когда тебя гладили по лысой головке, когда тяжелобольной мужчина пел тебе, а девчонка укачивала. Бывало, ты плакал и плакал, пока не выплакивал из своего тельца все слезы. А потом смотрел на меня, как будто я – единственная во всем свете, и на душе у меня светлело, хотя я совершенно не высыпалась. Твоя тайна оказалась слишком тяжелой. Я хотела, чтобы у тебя было обыкновенное, даже скучное детство, чтобы у тебя были мать и отец ". Вот что сказал бы ее взгляд.
А мальчик – также, одними глазами – ответил бы: "Я знаю тебя. Точно не помню откуда, но когда-то я знал тебя; ты была в другом месте, где мне было тепло и хорошо ".