Александр Иванович, послушно и поспешно подчинившись приказу, отодвинул стул, уселся и уверенной рукой ухватился за "очень холодное". В этом доме хозяин принципиально предпочитал своего однофамильца. Полюбовавшись на этикетку "Смирновской", он показал ее Константину и серьезно спросил:
- Рискнешь?
- Была не была! Рискну, - решил Константин, чтобы продолжить разговор в благоприятной обстановке. - В принципе мне ни черта не известно, Александр Иванович, за исключением того, что сегодня нам сделали заранее оговоренный кем-то счет.
- От меня-то что ты хочешь? - поинтересовался Смирнов. Он, морщась от сосредоточенности, разливал по рюмкам.
- Чтобы вы помогли разоблачить и ликвидировать эту подлую панаму.
- Кому помочь? Тебе? Футбольному союзу? Генеральному прокурору России? Старый хрен с палочкой всем сразу поможет, и станет очень хорошо. Ты думаешь, милиция не копает? Копает, будь уверен, копает. Но в таких делах очень трудно за что-то зацепиться: круговая порука.
- Значит, никто ничего не может с этими нелюдями поделать?
- Почему - никто? А вы? Тренеры и футболисты? Вам же во сто крат виднее все махинации на футбольном поле, чем нам, жалким дилетантам. Перестаньте предаваться совковым иллюзиям, будто какой-то всесильный дядя за вас сделает. Ловите заказанных коллег за руку, вам это легче, чем кому-либо. Меня же беспокоит нечто другое, Костик. Как ни вертись, а всемирный закон не переиначишь: природа не терпит пустоты. На смену павшим героям приходят новые бойцы.
- Вы о чем? - в недоумении спросил Константин.
- Все о том. Да будет тебе известно, что весь шоу-бизнес, включая и футбол, до прошлого года находился под жестким контролем чисто уголовной мафии. Минувшим летом ее сильно потрепали. Да так, что, как я предполагал, они вернутся на исходные позиции не ранее, чем годочка через три. А тут вдруг через полгода - наступление по всему фронту.
- Саша, как ты себя чувствуешь? - Лидия Сергеевна встревожилась.
- Хорошо. А что? - испуганно ответил Смирнов.
- А я думала, заболел: водку не пьешь и говоришь, говоришь…
- За здоровье Лидии Сергеевны! - мгновенно нашелся Константин и поднял рюмку.
Выпили и с чувством закусили. Замечательно было! В тишине водочка, сопровождаемая вкусной едой, делала положенное ей: расслабляла натянутые нервишки, отгоняла невеселые мысли, давала возможность слегка воспарить. Попарили ненадолго и вернулись на землю.
- Вы у Даши были, Костик? - спросила Лидия Сергеевна. - Как она там?
- Да так… - Константин не знал, что ответить. - Я думал, что вы в курсе, так сказать, как соседи.
- Не хочется зря волновать девочку, - сказала Лидия Сергеевна грустно. А Александр Иванович мрачно присовокупил:
- Пока.
- А мне кажется, что пора ее взволновать. Дарья в полном раскардаше. Физически и морально. И в полном неведении. Я думаю, лучше знать самое скверное, чем ничего не знать. Кстати, Александр Иванович, я не буду нахалом, если спрошу: как дела у вашего Сырцова?
- Лида, ему Жорка не нравится! - изумился Смирнов. - Почему же тебе не нравится наш Жорка, Костик?
- Мне кажется, что он иногда хамоват.
- Жора - замечательный парень, уж поверьте мне, Костик, - попыталась мягко уговорить мрачного футболиста Лидия Сергеевна. Но Ларцев уговорам не поддался - не поверил, что Сырцов замечательный парень, и, не скрывая иронии, поинтересовался сдержанно:
- И чем же занимается ваш замечательный парень сейчас? Насколько я понимаю, всемогущая Анна наняла его для расследования двух этих странных убийств.
- Маетой, - ответил Смирнов. - Сейчас Жорка занимается сыскарской маетой.
Уже не собирался Константин выяснять, что такое сыскарская маета, ибо почувствовал, как изменилось к нему отношение Смирновых-Болошевых после его нападок на Сырцова. Пришла пора виниться.
- Я что-то не то сказал, да? - обаятельным взором он посмотрел сначала на Лидию Сергеевну, затем на Александра Ивановича и довершил штурм пожилой пары простодушной откровенностью: - Вообще-то я сильно обиделся на Сырцова, когда он меня небрежно отмел на презентации. Хотя сделал он это, наверное, правильно: незачем и вредно говорить о делах при посторонних людях, тем более таких, как наши эстрадные звезды.
- Отмазывается и покупает нас, сентиментальных стариков? - спросил Александр Иванович у жены. Лидия Сергеевна рассмеялась.
- Отмазался и купил. - И прочитала весьма изящно блоковское четверостишие, любимое в этом доме и часто повторяемое:
Простим угрюмство. Разве это
Сокрытый двигатель его?
Он весь - дитя добра и света,
Он весь свободы торжество.
- Проехали, - решил Смирнов. - По второй, "дитя добра и света"?
- По второй так по второй, - бодро согласился Константин. Деваться было некуда.
- У вас что-то не так с арифметикой, - отметила Лидия Сергеевна. - Не по второй, а по четвертой.
- Мы отмечаем не рюмки, а этапы общения, - ответил Смирнов.
- Тогда не по второй, а по второму. По второму заходу.
Смирнов безнадежно махнул жене рукой и разлил. Лидия Сергеевна подождала завершения этой операции, демонстративно отобрала бутылку и унесла в холодильник.
- Блюдет, - пояснил Смирнов. - Нас с тобой блюдет. Меня как инфарктника, а тебя как водилу. Ты ведь в Москву собираешься? А то у нас переночуй.
- Нет, поеду. Пора и к своему дому по-настоящему привыкать.
Вернулась Лидия Сергеевна, на ходу услышавшая последнюю Костину фразу.
- Ну а как вы, Костик, все-таки с бытом своим разбираетесь? Кто хозяйство ведет, кто готовит, кто в квартире прибирает?
- Я привык, Лидия Сергеевна. И все сам умею. Восемь лет, как один.
- Семьей пора обзаводиться, - строго подытожил Смирнов.
- Уже обзаводился.
- Еще раз обзаведись! - уже приказал Смирнов. - А вдруг получится!
Приврал, конечно, Константин и насчет "все сам", и насчет "один". Один-то один, но в Германии - Труди, а здесь Зоенька иногда забегает. А если честно, то через день. И сегодня, наверное, прибежала. Прибралась, сготовила и ждет.
- Неспокойный ты, Константин, - вдруг сказал Смирнов. - Отчего мучаешься?
- Не знаю, не знаю! - в открытую признался Константин. - Хотя знаю! Я ко всем, Александр Иванович, сбоку припека. И к вам, и к Дарье, и ко всей этой истории. Со всеми свой, а все равно посторонний.
- И с командой так? - поинтересовался Смирнов.
- И с командой пока так.
- Тогда плохо, Костик. У тебя дела нет.
- А я о чем говорю?
- Говоришь. А надо дело делать.
- Какое?
- Любое. Только обязательно делать, а не быть при нем.
- Вы о чем? - спросила Лидия Сергеевна, прикатив столик с чайниками, чашками и печеньями-вареньями.
- Тоска у него, - объяснил Смирнов. - Типа мировой скорби.
- Ага! - успокоилась Лидия Сергеевна. - Это бывает. Скоро пройдет.
Константин улыбнулся ей и вдруг неожиданно для самого себя спросил:
- А где Ксения? - И поспешил добавить, чтобы вышло как будто между прочим: - Если не секрет.
- Фу-ты, ну-ты, ножки гнуты! - загадочно произнес Смирнов, а Лидия Сергеевна понятно объяснила:
- Она в отъезде. Завтра вместе с Жорой ранним утром прилетит.
12
Насчет срочного свидания Михаил Семенович слегка приврал Славику для солидности. Нельзя же назвать слишком срочной встречу, которая должна состояться в полночь, через три часа с гаком. Когда проскочили под МКАД, Славик поинтересовался, куда путь держим.
Кобрин поразмышлял. Может, к Ляльке заскочить? Не предупредил. Да и какое это срочное деловое свидание? И Славик, и Артем, которого он на всякий случай прихватил с собой, знали Лялькин адрес и наверняка, ожидая его с этой деловой встречи, будут непочтительно смеяться над ним. А он не любил, когда над ним насмешки строят. Вдруг вспомнил, что Берта хвасталась своим сациви. Замечательное сациви готовила Берта. А он убежал от этого сациви. Страстно захотелось пожрать от пуза.
- К Никитским воротам, - сурово распорядился Михаил Семенович. - К китайцам. Первая встреча у меня там в половине десятого.
…Лимузин влез на тротуар в устье Малой Бронной. Выбравшись на волю, Михаил Семенович обернулся. Славик и Артем вопросительно смотрели на него. А если бы к Ляльке заехал, то не на него бы смотрели, а меж собой переглядывались бы, паразиты.
- Здесь быть через полтора часа. А пока - свободны, - сказал Кобрин и деловито зашагал ко входу в ресторан.
Его знали здесь, любили его щедрые чаевые. Швейцар благоговейно снял с него пальтецо. А у дверей в зал уже ждал в полупоклоне его персональный официант, в сияющей улыбке обнажая верхнюю челюсть в золотых коронках.
Михаил Семенович пил слабенькое китайское вино, заедая побегами бамбука. Кушал королевские креветки, заглатывал черные яйца, усердно и не торопясь, расправлялся с вырезкой. Насытившись до отвала, принял хорошего коньячку, запивая кофейком. Из своего угла с бессмысленным любопытством Кобрин рассматривал публику, стараясь не думать о предстоящем истинно деловом свидании.
Ровно в одиннадцать он вышел из ресторана. Автомобиль покорно ждал его. Артем, стоявший на тротуаре, распахнул дверцу. Михаил Семенович, покряхтывая, удобно раскинулся на шелковистой коже.
- А теперь куда? - спросил Славик. Без "Михаила Семеновича", без почтения. Обиделись, значит, что он их в ресторан с собой не взял.
- А теперь, Славик, дорогой ты мой, покатай нас с Артемом по набережной, чтобы ровно в двенадцать быть у входа в Парк культуры. Будь так добр, - обходительно и ласково попросил водителя хозяин.
- Сделаем, Михаил Семенович, в лучшем виде исполним, - горячо откликнулся на его расположенность Славик.
Кобрин глядел на пробегавшую мимо полоску воды за парапетом в надежде на то, что вода должна успокаивать. Кремлевская набережная, Котельническая, Краснохолмская, Крутицкая, Симоновская. Взобрались на Автозаводский мост и побежали в обратную сторону по другому берегу. И опять: Даниловская, Павелецкая, Дербеневская. За Крутицким мостом оторвались от Москвы-реки и помчались вдоль водоотводного канала. Поуже здесь, поуютнее. Шлюзовая, Озерковская, Кадашевская… По Якиманской мимо стрелки опять выкатили к Москве-реке. Взобрались на Крымский мост, у Зубовской развернулись и прибыли на пустынную стоянку у парадных ворот Парка культуры. Славик лихо затормозил и повернулся к Михаилу Семеновичу, который, взглянув на часы, похвалил:
- Точно. Спасибо тебе, Славик.
И вылез из машины. Артем тут же возник рядом, ибо от ворот решительно шагали в их сторону двое в черных плащах до пят. И никого больше вокруг. Только эти двое. Артем незаметно вытащил из сбруи пистолет и спрятал руку с пистолетом в карман куртки. Двое, не дойдя до них метров пять, остановились, как по команде. Один в усах, другой без усов, наверное потому, что старше. Старший вежливо поинтересовался, глядя на Кобрина:
- Михаил Семенович?
- Да, - стараясь, чтобы получилось четко и волево, подтвердил Михаил Семенович.
- Прошу, - сказал старший и приглашающе указал рукой на арку ворот.
- Я с вами, Михаил Семенович, - твердо заявил Артем.
- Нет, - не глядя на Артема, сказал старший.
- Нет, Артем, - извинительно повторил за ним Михаил Семенович. - Ждите меня здесь. Через часик-полтора я вернусь.
И посмотрел на старшего: так ли? Старший на его взгляд никак не отреагировал.
Повторил только:
- Прошу.
Кобрин - в центре, плащи - по бокам. Трое в ногу шагали к черной дыре ворот. И скрылись в них. Артем поднял брови, посмотрел на Славика, сплюнул на асфальт и растер плевок ногой.
Когда по ступеням спустились на в кирпичной крошке землю, Михаил Семенович, на ходу осматриваясь, недоуменно полюбопытствовал:
- Куда мы идем?
- Вас ждут у большого колеса обозрения, - объяснил старший, после чего опять зашагали в молчании. Парк был давно закрыт, и ни души не было в аллеях, на площадках, на набережной. Слева - кусты, справа - марсианские черные сооружения аттракционов. Миновали пруд, извилистой дорожкой пробрались сквозь геометрически - прямоугольниками и треугольниками расположенные жесткие кусты и вышли к ограде, за которой была неохватная глазом бетонная нога большого колеса. Через калитку проникли за ограду. Тот, кто его ждал, поднялся со скамейки и, не вынимая рук из карманов кожаного пальто, сказал:
- Здравствуй.
- Здравствуй, - эхом отозвался Михаил Семенович.
- Извини и потерпи уж, пожалуйста, минут пяток. Я тут одно небольшое дельце должен завершить, - вежливо сказал тот, кто его ждал, возвратился к скамейке и присел рядом с человеком, странно напоминавшим Кобрину одного безрукого нищего в подземном переходе. Старший нежно тронул Михаила Семеновича за локоток и кивком указал на скамейку напротив. Вдвоем и уселись. Усатый перетаптывался рядом. Михаил Семенович вздохнул и от нечего делать присмотрелся к мирной парочке, сидевшей напротив. Понял, что не безруким нищим был тот человек, просто у него руки связаны за спиной. Ни от кого не скрываясь и потому не понижая голоса, тот, который его ждал, спросил связанного:
- Последний раз спрашиваю… - Нет, он не спрашивал, а спокойно утверждал: - Это ты купил две игры на юге?
- Я же крест целовал, - хрипло, пискливо заговорил безрукий. - Мамой клянусь!
- Мамой клянется, а? - поделился с окружающими тот, кто его ждал. И уже никому и в никуда: - Раз мамой клянется, что уж тут делать…
Из тьмы явились трое в кожаных куртках. Они подошли к безрукому, а тот, который его ждал, пересел на скамейку Михаила Семеновича, улыбнулся ему, как бы приглашая насладиться любопытным зрелищем.
Трое привычно делали свое дело: связали несопротивлявшемуся безрукому и ноги, залепили пластырем рот, проверили добротность узлов на руках-ногах и понесли человека-бревно к большому колесу. Преодолели десяток ступеней и, пройдя немного, кинули в кабинку стоявшую в самом низу у контрольной калитки. Двое, шагнув в кабину вслед за бревном, подняли с пола нечто черное и широкое и стали надевать на голову связанному человеку. Не только на голову: в черном и широком исчез человек-бревно. Весь. Прожурчала, слышимая в тишине, застежка-молния, и один из двоих произнес:
- Давай.
Деликатно поскрипев (третий орудовал в будке), большое колесо приступило к привычному своему движению по кругу. Стало лучше видно обитаемую люльку, она поднялась над деревьями и попала в свет фонарей, ярко освещавших обе - по эту и ту сторону реки - набережные. Люлька прошла половину пути до верхней точки, когда сверху крик нули:
- Стой!
Кабина замерла над бездной: она сейчас была крайней, соседки сверху и снизу находились чуть в стороне.
- Пускай, - не очень громко, но так, чтобы было слышно наверху, буднично распорядился тот, кто его ждал.
Двое вверху склонились и образовали вместе с мешком нечто устрашающе черное. Затем единое черное стало черным трезубцем, середина которого, безжалостно кантуемая, была опрокинута в открытую дверцу. Черный мешок полетел в бездну. На встречу с бетоном.
Мешок летел вниз и вдруг, будто ударившись о что-то встретившееся в пути, вознесся вверх метров на пять. И опять вниз, и опять вверх. Амплитуда сокращалась, и вскоре мешок неподвижно повис на невидимом упругом тросе.
- Давай, - опять донеслось снизу.
Большое колесо осторожно отправилось в обратный путь. Мешок приблизился к страшному бетону и аккуратно лег на него. Двое дождались окончательной остановки колеса и вылезли из кабины. Втроем (технический руководитель полета присоединился к дружной паре) подошли к мешку, открыли молнию, извлекли из него человека-бревно и понесли его к скамейке, с которой началось путешествие. Бревно безвольно прогибалось.
Китайские разносолы просились на волю. Рот Михаила Семеновича наполнился обильной вязкой слюной. Михаил Семенович, сделав рот куриной гузкой, с силой выплюнул ее и освобожденно поднял голову.
Тот, кто его ждал, обнял его за плечи и заставил подняться вместе с ним.
Так, вдвоем, и подошли к связанному человеку. Плоские, нарисованные, белые глаза не смотрели - присутствовали на синем лице. С широким пластырем, закрывавшим рот, он был похож на гримированного белого клоуна из цирка.
- Это была генеральная репетиция, - объявил клоуну тот, кто его ждал. - Но возможна и премьера, если ты собираешься упрямиться. Рисую перспективу: по окончании премьеры мы отвозим мешок к твоему дому, где балконная дверь и окна твоей квартиры будут распахнуты. Ты ведь, насколько я помню, на двенадцатом этаже живешь. Вытряхнув из мешка, мы уложим то, что от тебя останется, под этими окнами и, изобразив звук, который бывает при встрече человеческого тела с асфальтом, тихо исчезнем. Когда найдут твои останки, от них будет разить спиртным, а на столе в твоей квартире будут стоять пустая бутылка и стакан, захватанные твоими лапами. Человек, допившийся до белой горячки, выпрыгнул из окна. Что ж, и такое бывает. Ты посиди здесь, подумай. А мы с другом на колесе покатаемся. Тебя не приглашаем. Ты уже накатался.
По-прежнему в обнимку поднялись по ступеням и подошли к кабине, стоявшей внизу, из которой совсем не давно выбросили черный мешок. Тот, который его ждал, объяснил ретиво подбежавшему третьему, что надо делать:
- Пару кружков сделай, а потом на самом верху нас задержи. Москвой любоваться будем.
Колесо крутилось, и, пока оно крутилось, они молчали. Михаил Семенович с тоской смотрел на то удалявшуюся, то приближавшуюся бетонированную землю. Не по сторонам, не вдаль, а только вниз. Вознесенная на самый верх кабинка остановилась и, инерционно раскачиваясь, баюкала их. Тот, кто его ждал, стараясь привлечь внимание Михаила Семеновича к красотам панорамы великого города с высоты птичьего полета, настойчиво потребовал:
- Ты смотри, смотри!
Было на что смотреть. Небрежно разбросанная по семи малым холмам, прекрасная Москва была чуть внизу и уходила вдаль без конца и края. Сверкали позолоченные купола храма Христа Спасителя; неподвижно летал над землей явившийся из детских снов Кремль; вырванные подсветкой из общего ряда, рафинадно сверкали в чистоте и покое высотные дома; переливалась разноцветьем отраженных огней Москва-река.
- Воланд, - вдруг сказал Михаил Семенович.
- Что? - недовольно не поняли его.
- Ты, как Воланд перед отлетом из Москвы навсегда, осматриваешь свои владения.
- Похвально, что деятели поп-бизнеса знакомы с классической литературой, и, не скрою, весьма приятно, что ты соотносишь меня с Воландом. Но ты глубоко ошибаешься в одном: отлетать из Москвы навсегда я не собираюсь ни в коем разе. - Тот, кто его ждал, замолк на миг, а затем резко спросил. Почти как у связанного клоуна: - Ты подумал?
- Думай не думай - сто рублей не деньги, - расхожей народной мудростью откликнулся уже малость оклемавшийся Михаил Семенович.
- Так ты думал или не думал? - Фольклорный юмор здесь, судя по всему, не принимался.
- Думал, думал, - поспешил успокоить собеседника Михаил Семенович. Но мне неизвестны ваши теперешние условия.
- Условия прежние.
- Побойтесь бога! Не слишком ли жирно - любая половина?
- Не слишком.
- Ваш навар очевиден. А мой?
- Твой навар - полная гарантия твоей безопасности и анонимности. И освобождение тебя от всяческих обременительных забот.