– Ни в коем случае. Потому что любая наша ошибка может ей стоить жизни. Я уже увидел и понял того генерала, милого товарища другого генерала, известного мне гораздо лучше. И, кстати, вопреки желанию твоего будущего родственника, я ухитрился вынудить его помочь мне "разрулить" те ситуации, которые он нарочно сам же и создал, чтобы проследить мои действия и помешать в расследовании. Он вообще, по моим представлениям, решил, что его дело в шляпе и со мной можно не церемониться. Ну, разве что стараться избегать открытых конфликтов, пока не дошло до известной нам свадьбы. А девушка та, которая дочка – хорошая, мне очень жаль, что она невольно впуталась в совершенно ненужную ей историю. Правда, мне кажется, что, вынудив своего кавалера признаться в его далеко идущих планах, она вдруг и сама трезво взглянула на возможную опасность дальнейшего развития событий в данном направлении. Во всяком случае, она выразила желание навестить меня в Ивановской, полагая, что таким образом доставит мне очередную порцию неслыханного наслаждения. И в чем-то она глубоко права. Но и этот, даже тайный, шаг чрезвычайно чреват для нее. И я постарался ее убедить, что может быть совершена роковая ошибка.
– Так что же делать-то предлагаешь?.. – Показалось, что в вопросе Грязнова прозвучали нотки растерянности. Плохо дело, не в его стиле.
– А вот послушай. У нас на Истре отдыхают ее отец с матерью. Они как бы, – обожаю этот оборот, ты знаешь, – догадываются о связи дочери с генералом. Но, может быть, относятся как к капризу взрослой женщины, не собирающейся разрушать чужую семью, а лишь получающую от этих отношений собственную толику наслаждений. Девочка с характером. Умеет и привечать красиво, и выгонять с треском. Так вот, было бы, думаю, очень неплохо аккуратно стимулировать ее разрыв с твоим родственником, чтобы на ней не отразились некоторые последствия их отношений. Это, Слава, в том случае, если у тебя возникнет неодолимое желание установления справедливости в обществе наших возможностей. Ну а если не возникнет, советую взять трубку после того, как я отключусь, позвонить ему и сообщить, что тебе стали нечаянно известны некоторые его планы. И ты их полностью и, главное, со всей душой разделяешь. После чего можешь предложить не возиться больше с Калужкиным, а отпустить его к собственной бабе и тем навсегда "закрыть вопрос". Очередной "висяк" никого беспокоить не будет, их уже и так три в наличии. Опасности этот пчеловод не представляет, а некая справедливость, исходящая именно, и в первую очередь, от твоего родственника, позволит генералу рассчитывать на то, что планам его действительно суждено сбыться. И ты ему в этом – первый помощник. Вот и вся недолга, как говаривали в старину. Делай свой выбор, Вячеслав Иванович. А я готов вернуться в лоно альма-конторы, чтобы продолжить доблестное служение истине. Нам же с тобой главное что? А чтоб Антона выпустили к его жене, он, бедолага, и так настрадался. И оплата за это расследование нам, кстати, не светит, так что и стараться особо нет причины. Извини за длинный монолог. Я думаю, и Леночка Усатова, и Лида Грибанова, чьи покойные мужья – на совести одного генерала, поймут нас с тобой. И Катька Нефедова – тоже, если ее Антон вернется. Ну а Зинка – само собой. Им же всем дурам станичным правда нужна. Уверенность, что Калужкин – не убийца. А кто истинный убийца, это уже, по-моему, никого здесь не волнует, время прошло. Твоими стараниями Грибанова с малолетними детишками получает пенсию за погибшего на посту кормильца. С вдовой Усатова – хуже, Танечке ее – двенадцать лет, но как-нибудь выкрутятся, огород есть. Вот мы и решили вопрос, Вячеслав Иванович, уважаемый. Ну, все, кончаю "базар". Теперь ваша очередь думать, вы – начальник, которого я уважаю. Телефонируйте, а я больше не отвлекаю… Да, и еще Алька очень просится прилететь, чтоб скрасить мне, так сказать… Вы там решите, может, нам с ней в самом деле немного отдохнуть? Не здесь, конечно, а где-нибудь в другом месте, пользуясь возможностями служебной командировки. Пока, Слава. Искрений привет Дусеньке, не расстраивай ее, иначе может получиться такое, чего ты себе никогда не простишь…
И Турецкий выключил аппарат. Пусть думает теперь Вячеслав Иванович. В конце концов, Александр Борисович предложил другу вполне щадящий вариант. И если генерал Привалов не дурак, – а так оно, видимо, и есть, – он может понять Славкин намек и спустить назревающие неприятности на тормозах. Потому что нет ничего неприятнее, чем сажать генералов. Очень неприятно. И хлопотно, да и "система" восстанет. И, возможно, даже шапки кое у кого посшибают, но вовсе не у тех, у кого надо бы. Это у инициаторов проверок полетят головные уборы вместе с теми предметами, на которые эти шапки надеваются…
А теперь можно и Зинке позвонить…
Но размышления его прервал телефонный звонок. Посмотрел – Грязнов. Чего это Славка забыл? Очень интересно… Кстати, чуть не забыл про покойную Дашку. Что там могут быть за родственники? Славка наверняка что-нибудь знает…
– Слушаю, Слава.
– Ты рано прервался. Что за манера, понимаешь, вываливать на человека информацию, а самому тут же "линять", разбирайся, мол! Тоже друг называется!
– Извини, я хотел дать тебе время, думал, ты не готов к принятию немедленного решения. Притом единственно верного. Поэтому советую не торопиться. И будь максимально аккуратен с Дусей.
– Да что ты привязался?! – взорвался Грязнов.
– А вот чтобы ты так остро не реагировал и не орал… на всю Ивановскую. Очень удачно, как видишь, у меня получилось… с Ивановской-то. Я тебе подсказал именно такое решение, потому что всякое иное поднимет такие волны дерьмовой мути, в которых мы можем захлебнуться все, вместе взятые. А так генерал, глядишь, и опомнится, и поймет, что дальше нельзя, край, баста. И кончать ему надо по-хорошему. Если он еще способен трезво оценивать свои возможности и перспективу. И его не задавили жадность и неимоверно раздувшееся самомнение. Но это уж вам с Дусей виднее. И учти, я говорю без всякой иронии, но и твердо оценивая ситуацию.
– Да это я уже понял… Слушай, Саня, я на минутку отвлекусь. Дело вот в чем. После той операции с братьями-чеченцами мы разговаривали с Лешкой. И он сказал мне, что для контроля ситуации в станице найдет человечка, который станет его глазами и ушами, так сказать. И в этой ситуации мне кажется, что таким "казачком" могла оказаться и родственница, как ты говоришь, покойной Дашки. Но у нее не было родственников, я сам слышал от нее признание, незадолго до ее страшной гибели. Эти ее "родственники" – не кто иные, как местные барыги из Саратова, Самары и Волгограда, к которым она ездила в качестве курьера. А, может, Лешка закинул в станицу такую "родственницу" из своих сотрудниц? И та, по его указанию, навестила тебя – проверить, посмотреть, что у тебя там, чем дышишь, кто бывает? И "треники" твои забрала исключительно с целью заставить тебя поволноваться? А так-то они никому не нужны. Кому захочется так уж примитивно "светиться"? Это ж с ходу провалить любую операцию. Что ж они здесь, все поголовно дураки, что ли?
– Хорошие "треники"! – воскликнул Турецкий. – Спроси у Ирки, сколько "евриков" она заплатила за этот костюм! Тебе плохо станет. Как было со мной. Это ж какой-то там… Ковалли, что ли? Она говорила, чуть ли не эксклюзив, сечешь, башка генеральская? Как я Ирке-то теперь скажу? Пусть твой Лешка компенсирует! Намекни ему, что я не сильно обижусь, если костюм случайно окажется в доме, да в таком месте, куда я его положил и тут же забыл куда. В нашем с тобой возрасте такие "оплошности" нередко случаются. А у меня, ты уже и сам чувствуешь, обнаружится вдруг повод поверить в то, что генерал верно оценил ситуацию и готов принять решение, которое устроит всех без исключения.
– Ну вот, а говоришь, будто не знаешь, что делать!
– Но это уже не моя прерогатива, Славка. Тут тебе все карты в руки. Звони, договаривайся, потом поставь меня в известность. И еще имей в виду, что в уголовном деле, если таковое возникнет, ты даже свидетелем выступить не сможешь, ибо являешься лицом, извини, кровно заинтересованным. Вот как ты уже обложен своим будущим родственничком! И я почти уверен, что он это отлично понимает и потому твой "легкий" намек воспримет правильно. Да и я, в конце-то концов, вовсе не намерен раскручивать дело этого оглоеда, пусть им другие занимаются, если захотят. А ты, как человек умный, а также мой большой старинный и преданный друг, который хорошо знает характер Турецкого и его решительность в некоторых ненормативных, скажем так, ситуациях, можешь не просто намекнуть ему, а откровенно дать понять, что абсолютно уверен во мне. И твердо знаешь, что я не совершу необдуманных поступков. Не посоветовавшись, в любом случае, предварительно с тобой. Так что ему и опасаться, в общем-то, не придется. Даже негромкий и худой мир между нами с ним лучше любой громкой ссоры. Потому что за ним – всего лишь министерство, да и то далеко не полностью, а за мной – помимо Генеральной прокуратуры, еще и вся широкая пресса, которой только дай подходящий повод рассказать, что таится под генеральскими погонами, какая сука. Но про девочку, у которой я пребывал в шкафу, ты, Славка, смотри, – ни-ни, ни словом, ни намеком! Иначе никакие чувства не помогут.
– Ладно, быть посему… Ах, как расстроил ты меня!..
"Расстроился он, видите ли! – мысленно воскликнул Турецкий. – А, между прочим, это мой-то костюмчик – ту-ту!.. Значит, сюда могла забраться ментярская агентесса? Интересно, как она выглядит, если свободно курит и разбрасывает в местах своего тайного посещения дорогие сигаретки?.. И ворует чужую одежку?.. А не проверить ли нам, Александр Борисович, на кого опирается господин бравый генерал-любовник?.. Может, и нам на то же самое опереться? Или лучше, как иногда говорят, облокотиться?.. Нет, костюмчик-то жалко, хороший был костюмчик…"
Глава пятая
Признания
Она хорошо сознавала свои женские недостатки и не собиралась поддаваться каким-то иллюзиям. Это сразу понял Александр Борисович, едва переступил порог дома покойной Дарьи и увидел сидящую у стола с чашкой чая женщину. Он постучал в приоткрытую дверь и вежливым тоном, но достаточно громко, спросил:
– Настя, ты дома?
Последовала пауза, будто женщина забыла свое имя и теперь вспоминала, кто это – Настя. Наконец, ответила низким голосом и почему-то на "ты":
– Заходи! Не заперто.
Есть низкие женские голоса приятные, даже возбуждающие, вот как у той же Людки, когда она вдруг, посреди ночи, начала рассказывать о своих ощущениях, – так и рвались душа и тело немедленно усилить их. Но у женщины средних лет, серенькой в самом банальном смысле этого слова, голос был, как у бубнящего нетрезвого мужика – с заунывными, противными интонациями. Показалось, что она и в самом деле была "под банкой", может, еще вчерашней. И вряд ли пьянка ее была связана с какими-нибудь любовными приключениями, причина ее, скорее всего, от полного отсутствия оных. Лично он, Александр Борисович, и носом не повел бы в ее сторону. Некрасивая – это ладно, иногда и врожденное обаяние в сложных ситуациях выручает. Но на этом "топорном" лице и обаянием тоже не пахло. Рука, державшая чашку, чуть подрагивала, и женщина осторожно поставила чашку на стол. Именно на стол, а не на блюдце, которое находилось рядом. Могла промахнуться, понял Турецкий и улыбнулся. Но встретил ее суровый взгляд. Шутя, отмахнулся:
– Не бери в голову… – "Раз она – на "ты", не станем и мы церемониться". – Знакомые дела. У самого головка, бывает, прилечь требует. Ты, что ль, Настя будешь?
И снова последовала озадаченная пауза, пока женщина рассматривала его с откровенным недоверием, даже неприязнью.
– Я тебя, Настя, сильно задерживать не стану, один небольшой вопросец, можно? – Он изобразил максимально дружелюбную ухмылку.
– А ты кто? – она нахмурилась.
"Нет, генерал, – подумал Турецкий, – надо быть либо полным идиотом, либо слишком самоуверенным… тоже дураком, чтобы вообще поручать какие-нибудь серьезные дела таким вот "специалисткам".
– А я – сосед твой, тоже приезжий, как и ты. Неподалеку тут остановился. В доме у сестрицы твоего генерала.
– Какого генерала? – слишком быстро отреагировала она и тем выдала себя, что называется, с головой. – Не знаю никакого генерала.
– Настя, – Турецкий проницательно заглянул ей в глаза, которые слегка метнулись, – ты еще маленькой девочкой была, когда я сам себе агентуру готовил, не надо мне – "ля-ля"… Не хочешь, не отвечай, я тебя, сама понимаешь, насиловать за это не стану. И пытать – тоже. – Он засмеялся, но снова отметил настороженный ее взгляд. – Объясни мне, пожалуйста, на кой хрен тебе мой костюмчик понадобился? Он же тебе велик! И потом, это уже мой профессиональный совет: куришь – фиг с тобой, но окурки в доме, где ты проводишь обыск, оставлять после себя нельзя ни в коем случае. Вот эти, – он показал на пачку сигарет и пепельницу, в которой лежала пара окурков, испачканных губной помадой.
– Я… н-ничего не знаю… – Она выдавила из себя это слишком умное "признание" с большим трудом, – видно было "невооруженным взглядом".
– Конечно, не знаешь, – Турецкий ухмыльнулся. – Это тебя кто-то очень хитрый хочет подставить, верно говорю? Намазал твой окурок твоей же губной помадой и мне в помойное ведро подбросил. А я, мол, обязательно узнаю, кто такие сигареты курит, и сразу тебя в воровстве заподозрю, ведь так? И любая криминалистическая экспертиза подтвердит, что в доме у меня была именно ты. Как потом попробуешь отвертеться перед генералом, если он велел тебе сидеть в станице тихо, как мышь, и не высовываться? Он сам же об этом моему другу и рассказывал, когда тот, еще в начале этого лета, отдыхал здесь, в Ивановской, в доме его сестры, ну, где ты была, куда заходила без спросу. И где сейчас я временно проживаю. Значит, получается, что не только я, но уже и ты кому-то здесь здорово мешаешь? Угадал?
И она машинально кивнула. Но сразу же опомнилась и отрицательно замотала головой.
– Нигде я не была!
– Хочешь, чтобы я тебе тот окурок предъявил? И сравнил с этими? Так опять не в твою пользу получится.
– Не знаю я ничего, никаких окурков не знаю! – на ее лице "образовалась" гневная, "кирпичная" маска.
– Ну, не знаешь, и не надо, значит, я ошибся. Так и скажу твоему генералу. Мол, Алексей Кириллыч, я, было, грешил на твою сексотку, на Анастасию, а оказалось, что ее кто-то "пасет" и решил подставить. Интересно, кому это потребовалось? Может, ты мне подскажешь, Настенька?.. – совсем добрым голосом спросил он. – Да, и кстати еще. У Дарьи, ну, бывшей хозяйки этого дома, никаких родственниц нету. И не было. Одна она, из-под пенька вылезла, а тут ее братья-чеченцы и зарезали. От уха до уха. Это у них там, у себя, порядок такой – расправляться с неверными и предателями. Режут, как баранов. А с ней они так поступили потому, что она моему другу, ну, который был здесь, про них рассказала, выдала их с потрохами. Это когда младшего, Саида Хасмагомедова, астраханский спецназ тут брал. А Ахмет успел сбежать. С двумя своими подельниками, тоже чеченцами, объявленными в федеральный розыск как уголовные преступники. Вот какая веселая картинка вырисовывается! Слушай-ка, Настя, а что, может, кто-то из них сюда вернулся?! – вдруг "сообразил" Турецкий.
Женщина молча смотрела на него, а на лбу у нее выступили бисеринки пота. Тяжело соображать после "вчерашнего".
– Тебе, знаешь, чего сейчас надо? – участливо спросил Турецкий. – Стаканчик хорошего самогончика. Угостить? У меня есть немного, от Дусеньки, Лешкиной сестры осталось, как раз тебе головку поправить. Пойдем сходим, или сюда тебе принести? Жалко ж смотреть, как хороший человек мучается… Что ж я, нелюдь какой? Сам в таком положении ни разу не бывал, что ли? Не бойся ты, я тебе зла не сделаю. И генералу ничего не скажу, так уж и быть. Но только тогда уж давай и ты…
Его оборвала неизвестная мелодия мобильного телефона. Тот лежал в кармане кофты, которая мешком висела на Насте. Неверным движением она достала трубку, включила и поднесла к уху. Потом коротко и будто с испугом взглянула на Турецкого и, бормоча, ответила, что у нее – люди и она сама перезвонит через пять минут. Ну, десять, не позже.
Александр Борисович понимающе подмигнул ей и приложил указательный палец к своим губам. Он уже понял, кто звонит. А она смотрела на него так, словно он специально задался целью сделать ей подлость. Как на это реагировать, Настя не знала, но явно все было настроено против нее.
– Через пяток минут и перезвонишь ему, не волнуйся. Лучше давай дойдем до меня, ты примешь стаканчик на душу, и сразу полегчает. Тогда и разговор с начальством песней покажется. Пойдем! – Он поднялся.
И она нерешительно поднялась, кофту одернула на худых своих бедрах. Черт-те что, а не женщина! Ну, куда таких в агентессы-то? Кто ж ей свою сокровенную тайну-то приоткроет? Нет таких сумасшедших. А что, может, и случаются мужики, которые способны пожалеть такую вот бабу? Нет, вряд ли. Это все – не от хорошей провинциальной жизни.
К дому Дуси они пробрались через два двора, огородами "на задах", где ограда, заросшая бурьяном и крапивой, едва держалась, что называется, "на соплях", а потом проулком вышли на главную улицу наискосок от дома Евдокии Мамонтовой. Больше всего сейчас не хотелось Турецкому, чтобы им нечаянно встретилась Зина либо кто-то из женщин, с которыми уже был знаком московский сыщик. Но никого на улице не было. Накатывала дневная жара, и народ, не занятый на воде или на огородах, предпочитал отсиживаться в прохладных избах.
Турецкий знал уже, где у Дуси хранится "горючее", откинул коврик на полу на кухне, поднял люк и спустился в неглубокий погреб, а появился он с бутылью в руках, где было еще немало "драгоценной влаги".
– Видишь? – торжественно спросил у Насти. – И запомни: от человеколюбия еще никто не умирал. Бери в буфете стаканы, тебе – полный, а мне – до четвертушки, а то вдруг куда ехать придется? Тут "ментовка" непредсказуемая. – Он разлил самогон, достал из холодильника разрезанный арбуз и подвинул на тарелке к Насте. – Давай, поправляй здоровье. И звони своему шефу, а то он, небось, волнуется, что у тебя за народ такой, да?
И снова женщина машинально кивнула, но поморщилась и… махнула полный стакан. Вот это да! Но, надо заметить, что и качество самогона было выше всяких похвал. Этот акт был той самой необходимой точкой отсчета в разговоре с Настей, которой ей так не хватало, иначе с чего бы это она день начинала с чашки холодного чая? Только от недостатка средств, которых у любого агента никогда не бывает в достатке, всегда – в обрез. И этот провинциальный случай был тоже типичным – попробуй тут шикани, когда даже "паленая" денег стоит!..
Настя быстро пришла в себя, движения стали увереннее. Достала телефонную трубку и вызвала абонента.
– Алексей Кириллович, я… – она осеклась и метнула взгляд на Турецкого, но он лишь отмахнулся: мол, не переживай, и снова приложил палец к губам. – Да, сейчас одна… – Она опять выразительно уставилась на Турецкого, и он ей поощрительно подмигнул. – Нет, не знаю, честное слово. Да, заходила, но не… – и снова слушала нотацию. – У меня нет… Не знаю… А может?.. – в ее взгляде была растерянность. – Ну… эти? Соседи? Да, есть… Ладно… Извините, слушаюсь. Есть, поговорить. Всего хорошего, А-а-а… – очевидно, хотела сказать: "Алексей Кириллович", но "проглотила" язык под взглядом Турецкого.
С тяжелым вздохом отключила телефон и небрежно кинула его на стол. С тоской посмотрела на хозяина бутыли, а потом – просительно – на саму бутыль. И он понял эту молчаливую мольбу: взял стеклянную посудину и налил ей снова – почти до краев.