Когда они вернулись в дом, Филя – со сковородой, а Лена – с миской, полной красных сочных помидоров, Турецкий и Таня сидели за столом друг напротив друга, и Таня рассказывала, как папа попросил ее прятать тетрадку среди своих тетрадок и учебников и никому не показывать. Ее у нее должен был попросить доктор Иван Иванович. Ему отдать можно.
Но Свирский не попросил, скорее всего, по той причине, что Усатов не успел того вовремя предупредить. После смерти Грибанова записи становились смертельно опасными, а Свирскому Егор, видимо, верил. Кому ж еще? Но не мог он знать, что не успеет… Это просто счастливый случай, что Филиппу удалось найти ход к душе девочки, так бы и пропали записи.
Агеев это понял из нескольких реплик Турецкого.
– Но это то, что надо, Саня?
– Не представляешь, насколько то. Однако обсуждать здесь не будем. Очень опасная информация. Придется, Филя, срочно врубать компьютер и передавать домой. Нашим надо очень внимательно посмотреть. Славка – в курсе, он легко разберется…
– Предположения подтверждаются?
– Еще как! – Турецкий засмеялся. – Это… знаешь, как говорят? Недостающее звено. По идее, можно и заканчивать, ты был прав… Ну что, судя по ароматам, у тебя получилось неплохо!
– Мухтар постарался, – солидно подтвердил Филипп. – Убирайте со стола все лишнее и режьте хлеб!.. Леночка, где масло? Давайте, намазывайте, от души, а сверху, как положено, сыр! – И добавил со скромной и стыдливой ухмылкой: – С колбасой… И горчицей.
Александр Борисович рассмеялся по поводу такого "великолепного" вкуса. Он и сам поел бы в охотку, поскольку последние дни питался через пень-колоду: что было под руками, то и жевал. Но когда увидел, с какой непосредственной жадностью накинулись мать с дочерью на пышный омлет с сочными кусками поджаренной, румяной ветчины, как они истово макали надкусанные сочные помидоры в солонку и всхлипывали от обилия сока, ему кусок просто не полез в глотку. Посмотрел на Филиппа, и у того было такое же гнетущее настроение. Они переглянулись, покачали головами. Ай, как стыдно стало Турецкому, что не ему первому пришла в голову такая элементарная мысль: накормить страждущих женщину и девочку. А то ведь – все принципы да принципы, сплошные советы, а куска хлеба протянуть некому… "Куда ж это в нас девалось?!" Он снова взглянул в глаза Агееву, и тот понимающе изобразил на лице многозначительную мину. Об одном думали…
– Знаешь что, коллега? – Турецкий встал. – Я, пожалуй, пойду, вот только Зинаиде позвоню…
– А кушать? – испуганно вскинулась Лена, и даже Таня перестала есть.
– Да я не голодный, – он улыбнулся. – Филя шутит так, он – большой любитель. Мы ж позавтракали с ним. А до обеда еще время есть. Ты оставайся пока, позже созвонимся, идет?
– Я точно сейчас не нужен? – со скрытой надеждой спросил Агеев.
– Точно. Передать я и сам могу, не ты один такой умный.
– А я и не сомневаюсь, – Филя приободрился и подмигнул. – Но ты, если что… понимаешь?
– Ага, – сиплым голосом Армена Джигарханяна из мультика про собаку и волка, которые жили-были, ответил Турецкий, – ты тоже… если чего… это… заходи…
Он ушел, растопырив руки и шатаясь из стороны в сторону, как тот пьяный и обожравшийся на свадьбе волк. Танечка заливалась смехом, а Лена с изумлением смотрела на нее…
Возвращаясь домой, как в известной байке: "огородами, огородами и – к Чапаеву", Александр Борисович никак не мог избавить свой слух от заливистого смеха девочки, он все время звучал и будто серебряным колокольчиком, и тревожным звонком. И Филя явно способен в этой ситуации здорово перемудрить… Ну, что, опять проклятая интуиция?..
Зина сказала, что у нее посетителей нет и она, повесив на дверь записку, ненадолго прибежит домой, чтобы помочь, если нужно. Помочь – это понятно, что угодно, лишь бы находиться рядом, рукой ощущать близость, плечом касаться. Турецкий уже забыл, что в мире встречаются такие нежности. Очевидно, столичная деловая стремительность во всем, включая постель, сюда, в далекие станицы, пока не докатилась, вот и живут люди своими чистыми чувствами, не подозревая, что там это даже не смешно, настолько банально. Вот так самое прекрасное, чем богат человек, становится в этом деловом и жестоком мире пустой банальностью…
"А как же любовь?", – возражал в нем оппонент. "А зачем, – отвечал Александр Борисович, – если она легко компенсируется вполне разумной страстью? Ну вот, как у…". И перед внутренним взором возникала сумасшедшая Людка с ее расширенными и словно изнемогающими от животного желания глазами при абсолютной четкости мыслей, излагаемых в строгой, логичной последовательности. Потрясающая женщина! Казалось бы, сгусток всего несочетаемого, невкусная каша должна получиться, а у нее все наоборот. И снова возникло ощущение нависшей опасности, не над собой, нет. Над ней, ненормальной. Ляпнет вот – и пиши пропало… А она может. Видно, зря он посвятил ее в некоторые детали своего дела, знать которые ей было совсем не обязательно, себя переиграл. Жесткий следователь, издавна сидевший в нем, очевидно, не посчитался с этической стороной вопроса и, затемненный безудержной, как и у нее, страстью, обрадовался возможности получить информацию из первых рук. Получил, и что теперь? Сидеть и дрожать из-за нее, поджав хвост, пока Славка не обеспечит телеграмму из Москвы? Будь он с ней рядом, да хоть в том же шкафу, мог бы еще как-то смикшировать, проконтролировать ситуацию, но, с другой стороны, его присутствие в Астрахани было бы расценено генералом однозначно. И тогда последствия вообще непредсказуемы… Успел бы только Грязнов…
Почему-то все время думал об этом Турецкий, все больше ощущая свою личную вину за то, что может случиться. Шкаф-то тот – это смех, а может обернуться и трагедией.
Еще передав сообщение в "Глорию", он позвонил и спросил, как дела с Астраханью. Вячеслав Иванович ответил, что потерпел полое фиаско. Этот "порядочный" и слышать не захотел ни о каких телеграммах и вызовах. Его активно поддержала и супруга. Да, у астраханского руководства были причины поступать именно так, как оно поступило, и у него нет оснований оспаривать их решение. А некоторые натяжки не меняют существа дела. Он словно забыл, о чем говорил буквально накануне. О том, как его заставили, о чем предупредили… Неужели с ним успели "провести работу"? Очень было похоже. И Грязнов не сдержался, он впервые столкнулся лицом к лицу с "зацикленным" идиотом.
– Это, конечно, плохо, Саня, но, видишь ли, я не смог ничего ему объяснить… – Славка тяжело дышал, будто задыхался от быстрого бега. – Он заявил с уничтожающим апломбом твоего бывшего генпрокурора, что, по его "убежденному мнению", – ты представляешь, убежденному! – многие толковые в прошлом сыщики, выйдя на пенсию, превращаются в маньяков сыска и не различают разницы между причинами и следствиями, сваливая и то и другое в одну кучу. Посоветовал не вмешиваться в его личные дела и тем более не касаться руками его дочери. Он ничего не понял, Саня. Или очень испугался. Одним словом, я не знаю, что делать. Но уверен, что тебе нельзя ни в коем случае вмешиваться в это дело. И вообще, судя по присланным материалам, вам там пора заканчивать, ребятки, и срочно возвращаться в Москву. Во избежание возможных весьма неприятных эксцессов. Чует моя седая башка, что просто так, на тормозах, дело не спустят и вы можете стать "крайними".
– Но ведь дочь же! Неужели до такой степени?..
– А я и сказал на прощанье. Не сдержался, прости. Что любая "неприятность", – дай бог, чтобы она не случилась, – ляжет тяжким грузом на его чистоплюйскую совесть. Сам плюнул и ушел.
– М-да, ну и темпераменты, смотрю, у вас там… Хорошо, что не подрались. А от Кости что-нибудь есть?
– Немного. Разговор у него состоялся. Министр был удивлен и озадачен. Есть предположение, что его собственная информация полностью противоположна той, что имеется у нас. Костя крайне удручен. Сказал, что мы теперь просто обязаны предоставить ему конкретные материалы, конкретно уличающие имярек, ты понимаешь. В противном случае наше обращение может быть расценено как целенаправленная клевета, ну и с соответствующими выводами и последствиями. А какими они могут быть, ты сам представляешь, не мне тебе рассказывать.
– Прочитай внимательно записи в тетради доктора. Там есть конкретные имена и фамилии. А потом сравни с материалами участкового и заодно посмотри списочный состав помощников и заместителей своего лучшего друга. Только не упади в обморок. А закончить дело мы можем. Только будущей вдове от этого не станет легче. Тут, я тебе скажу, Слава, всем, без исключения, вдовам не легче. Кроме одной, обустраивающей московскую квартиру. Но это я так, без обид, в шутку. Не говори ей, не расстраивай… И последний вопрос, для меня он сейчас очень важен. Что показала дактилоскопическая экспертиза?
– А-а, – Грязнов словно вспомнил, – ну да, конечно, вы там, у себя, все правильно сделали. Отпечатки принадлежат нескольким людям, но идентифицировать удалось два. Один принадлежит хорошо известному нам уже Ахмету Хасмагомедову, о котором и ты знаешь. Он – высокого роста, я его видел, лицо молодое, но борода старила. Если сбрил, соответственно, прикидывай. А второй – очень интересен. Его оставила женщина. И зовут ее Галиной Федоровной Нагаевой, она осуждена на десять лет по признакам статьи сто двадцать шестой, часть третья, пункт "в". Напомнить?
– Не надо, похищение группой лиц с тяжкими последствиями или смертельным исходом.
– Вот именно. Но самое пикантное, Саня, что она сейчас отбывает наказание в колонии строгого режима в Астраханской области, где ей предстоит отсидеть еще четыре года. Ясна картинка?
– Более чем… Ладно, работаем…
И он отключил телефон.
Да, мчаться в Астрахань бессмысленно и даже опасно. Само присутствие Турецкого там категорически нежелательно. Впрочем, если Людмила послушалась его совета о немом молчании, может, еще и пронесет, потому что теперь этот нелепый "папаша" способен на любую глупость, которая кончится трагически. Неужели страх способен сотворить такое безобразие с "порядочным" человеком? Хотя порядочным его назвал именно Привалов, а уж тот-то знает, конечно, какими качествами должен обладать порядочный человек. Уж кто-кто…
Звонить Людмиле – смерти подобно. Мобильники, на которых не высвечиваются номера, в Астрахани наверняка можно пересчитать по пальцам. И первое подозрение немедленно падет на Турецкого, а проверить ничего не стоит. Значит, остается все пустить на волю волн и надеяться.
На подходе к дому Александр Борисович внимательно огляделся, но наблюдения не заметил, возможно, генерал еще не решил окончательно, что с ним делать. Ну-ну, значит, еще побегаем…
Генералу Привалову позвонил губернатор.
– Привет, Алексей…
– Добрый день, Валентин Александрович, какие заботы?
– Это я у тебя хотел спросить. Слушай, кому ты успел в столице насолить?
– В каком смысле? – генерал насторожился. – Не понял?
– Вот и я не понимаю. Я тут получил… весточку, понимаешь? От своих… впрочем, тебе знать не обязательно. Сообщают, что министр якобы дал указание немедленно начать проверку деятельности наших органов внутренних дел.
– Так это – не новость, Валентин Александрович. Обычная, плановая. Это – правда, я знаю, ну, мне тоже докладывали, – он легко засмеялся, – источники… И что следует ожидать ее поздней осенью. А почему перенесли на более ранний срок, можно выяснить.
– Вот и выясни. И заодно уж объясни мне, неграмотному, какими это жалобами завалили тебя?
– Как какими?! Да их нет, никаких жалоб! То есть конечно же, есть, но в пределах, как говорится. Обычное дело. И вообще, вы же знаете, у меня все под контролем. А насчет жалоб, это ж известный у нас прием, стимулирующий внеочередную проверку. Вам ли не знать, Валентин Александрович? Придраться не к чему, значит, жалуются! А такого компромата можно набрать, не сходя с места, целую гору. На все ведь нынче у нас можно жаловаться! Свобода!
– Да? Ну-ну… работайте – странно усмехнувшись, ответил губернатор.
Непонятный звонок. И неприятный разговор: на что намекал, о чем хотел предупредить губернатор? Это – точно неспроста. Значит, что-то у него есть. А что? И еще проверка эта!.. В ноябре ведь должны были начать. Почему же перенесли сроки? У Вячеслава бы узнать, вот он бы помог. Вопрос-то, в сущности, пустяковый. Обычный, рабочий… Ну а что, в конце концов?..
Алексей Кириллович еще немного поразмышлял и наконец решительно набрал номер Грязнова.
– Привет, свояк! Или кто ты мне теперь? – весело начал Привалов.
– А-а! Шурин! – обрадовался Грязнов. – Привет, привет… Интересуешься сроками? Правильно, дело – прежде всего. Мы тут с Дусенькой жмем изо всех сил, думаем, объявим с недели на неделю. А может, и раньше. Мне ж и самому не терпится, ты понимаешь! – Грязнов раскатисто засмеялся, и генерал охотно его поддержал, чувствуя, как с плеч сползает тяжесть неизвестности.
– Ну, уж тебе-то грех жаловаться, Слава! Все, как говорится, под боком, все – в твоей власти!.. Я чего интересуюсь-то?.. Тут дошли до меня слухи, что проверка, запланированная на ноябрь, может быть перенесена на ближайшее время. Ну, сам понимаешь, наедет министерская братия, и я уже стану недоступен для простых семейных радостей… А уж в Москву поехать, – теперь будет целая проблема.
– Да ты что? С чего вдруг? – искренне удивился, а судя по тону, и огорчился Грязнов. – Вот-те и новости! Серьезно?
– Не знаю, серьезно или нет, но вот такая информация. К сожалению, я далеко, лично проверить не могу, остается только терпеливо ждать.
– Вон как!.. Хочешь сказать, что мне ближе? – "догадался" наконец Вячеслав Иванович.
– Да ты о чем? Мне и просить неловко. Я просто о свадьбе вашей подумал, чтоб одно на другое не наехало, а так-то нам тут опасаться нечего, пашем себе потихоньку, да и не мне тебе рассказывать, сам знаешь про эти "неплановые". Может, кто "телегу" накатал, всяко бывает… Губернатор вот звонит: "У тебя там все чисто?" – "Конечно, – говорю, – как всегда". – "Ну, проверь лишний раз, не повредит…". Я, Слава, тоже так думаю: мало ли, за всем не уследишь.
– Ну и правильно, первая она, что ль, у тебя? И не последняя. А я, если хочешь, сделаю один звоночек, проясню…
– А знаешь, ты особо не напрягайся. Узнаешь – спасибо, а нет, так сам днями проясню. Очень погулять у вас хочу, а тут такое дело, совсем некстати… Надеюсь, скоро у вас наконец состоится?
– А как же! Последние штрихи…
– Отлично, привет сестрице!
Алексей Кириллович удовлетворенно отключил телефон. Уж он-то, опытный человек, мог различить, когда собеседник врет, а когда говорит правду. Вячеслав не обманывал. Это чувствовалось. А раз так, то и волноваться нечего. Кстати, надо бы кинуть пробный шар, сделать звоночек этому настырному Турецкому. Вскользь поинтересоваться, как завершается его расследование и где результаты? Мол, жду – не дождусь твоего привета… как соловей – лета…
Он подумал еще и набрал номер. В ответ услышал несколько растерянный – именно так, отметил он, – голос Турецкого:
– Желаю здравствовать, господин генерал!
– А чего это ты так официально?
– Так ведь… не ожидал внимания.
– Ну и зря, – Привалов рокочуще засмеялся. – А я смотрю, не звонишь. Отстали от тебя, что ли, эти… гаишники? Ну и слава богу, – сам же и ответил себе Привалов. – Так когда увидимся? А то у меня министерская проверка грядет со дня на день, можно сказать, и я не смогу уделить тебе, Александр Борисович, ни минуты внимания.
"А что это мы вдруг на "ты"? – подумал Турецкий. – Кажется, не переходили. Или это у него – от полноты чувств? И проверка еще… Он ничего о ней не говорил, даже не упоминал. Неужели Костина работа?.. Но раз мы – на "ты", значит, на "ты"…"
– Ну, твоему ведомству, Алексей Кириллович, ничто, я думаю, не угрожает. Так что советую не брать в голову. А насчет документов, тут у меня кое-что новенькое есть. Интересное. Очень интересное…
– Да? – равнодушно спросил генерал. – Правда интересное? И где взял, если не секрет?
– А какой же от тебя секрет? – с нарочито двусмысленной интонацией ответил Турецкий. – Там взял, где твои сыщики сто раз ходили. Только они не туда смотрели. Но с них, я тебе правду скажу, Алексей Кириллович, и спроса особого нет. Это ведь они – не от ума, а от усердия. Ох, опасная это штука – усердие! На такое толкает, что просто уму не постижимо, скажу тебе…
– Так покажешь хоть? – вроде бы обиделся генерал.
– Обязательно покажу, а как же! Буквально завтра-послезавтра… Я ведь должен еще со Славкой проконсультироваться. Я – не начальник, он – начальник, ему и решать. Есть там нечто… ну, мягко говоря, крепко сомнительное, а вот стоит это вытаскивать на божий свет или нет, это уж он сам должен решить, понимаешь?
– Угу, – глухо ответил генерал. – А я не помогу? Я ведь – поближе.
– Ну, во-первых, субординация, за несоблюдение коей виноватый подвергается экзекуции. А во-вторых, я думаю, он сам тебе скажет. Спасибо за заботу… Да, и еще. Здесь у нас, по моим сведениям, появились некие личности, как говорил мне еще в Москве Вячеслав, объявленные в федеральный розыск. Алексей Кириллович, не мое, конечно, дело, но ты бы обратил внимание? Народ-то в станице волнуется. Не нравятся им эти деятели с Кавказа, кем-то основательно пригретые. Так прямо и говорят. Ну да ладно, это уж точно не мои дела.
– Хорошо, я обращу внимание, – ответил Привалов, и Турецкий различил наконец в его голосе явный холодок недовольства… А может, и плохо скрытой угрозы.
"Ну что, уважаемый Александр Борисович? – ехидно обратился к Турецкому его воображаемый оппонент. – Доволен? Вспугнул Хищника? Вызвал огонь на себя? Отвлечь внимание захотел? Очень благородно с твоей стороны. Но благородство-то – к чему?"
"А к тому, – ответил Турецкий оппоненту, – что активизация действий генерала точно укажет на его прямую причастность к совершенным здесь преступлениям… И на своих чеченцев ему тоже пришлось отреагировать. По идее, должен был бы обрадоваться: наконец-то поймаем! А он очень неохотно принял известие. С подтекстом: мол, опять этот Турецкий! Пора от него избавиться. И команда от него последует более решительная. Ну, а общая печаль по поводу трагического происшествия в станице Ивановской отвлечет на какое-то время внимание от грозящей ему министерской проверки. А что будет дальше – одному Богу известно. Вот и получится, что он снова в выигрыше…"
Турецкий продолжал размышлять по поводу этой проверки. Значит, не так уж и бесполезен был разговор Кости с министром. Ну, а как иначе должно было случиться? Не кидаться же арестовывать начальника ГУВД? Это значит, снова расписаться в том, что органы основательно прогнили, как их ни укрепляй…
И еще вопрос: стоит ли сейчас Славку тревожить своими размышлениями? Вряд ли. Филя – на месте. Остальное – будем поглядеть, как заметил какой-то остряк.
Но вот только теперь уже надо держать ухо востро. "Страшилки" всякие кончились. Начинается "мужская игра", стартовавшая однажды тем, что какой-то пчеловод обиделся на соседа… ну и так далее, покатилось, понеслось. И вот к чему пришли. Приплыли – прямо по картине Репина, как говорила Нинка, "английская дочка" своего настырного папы, которому все неймется. Во всех смыслах…