"Ох, мама родная, а ведь совсем запутался наш мальчонка!", – размышлял, как о постороннем, Турецкий, покидая гостеприимный – во всех отношениях – дом, в котором даже платяные шкафы по-своему гостеприимны, однако, на всякий случай, оглядываясь. Этот милицейский монстр вполне мог оставить где-нибудь своего "топтуна", – он же собирает сведения о своей любовнице. А теперь, значит, и за москвичом слежку установил? Впрочем, этого и следовало ожидать, странно только, что Привалов так долго ждал. Интересно, где находится сейчас тот наблюдатель, если он действительно есть? Ну, ничего, пусть теперь поищут в станице Ивановской, а в "официальной" Астрахани, то есть у "высокого начальства", в ближайшие дни Александру Борисовичу делать было пока нечего.
Но зато крайне необходимо встретиться лично, а не с помощью того же "помощника" в генеральском мундире, с двумя экспертами, которые работали в Ивановской "на трупах". А те проживали в Замотаевке, и адреса их для "Сашеньки" достала, естественно, Людка. Она отыскала дома записи своего отца по тому уголовному делу, которое отец вторично расследовал, "залезла" в них и оттуда выписала. Вот ведь на какие ухищрения и жертвы идет женщина, чтобы завладеть мужчиной, на которого она "положила глаз". Это ее слова, между прочим: "Положила – и все!" Что положила, это уже он сам додумывал вслух, лежа рядом с утомленной красоткой, высокая грудь которой прерывисто вздымалась от пережитых волнений. Под утро дело было, когда он уже уходить собрался, а она все не желала его отпускать и всячески тянула с расставанием. Даже оповестила о своем желании навестить его в выходные прямо в той станице, но он постарался снять эту проблему, которая могла запросто стать для него жизненно опасной…
Дусин дом все еще, казалось, хранил тепло хозяйки. Уют, порядок, чистота, даже пыль не успела покрыть блестящие поверхности стола и шкафа, а пыль здесь – это не то слово, – крупная, зернистая, песчаная, ясное дело – пески кругом, пыльные бури. Даже хлеб иной раз на зубах скрипит. А тут, в доме, – чисто, и запах каких-то степных трав, которые хозяйка развешивала по углам большой комнаты, – горьковатый, терпкий, даже немного тревожный – наверняка полынь или чабрец. Развлекаясь здесь в прошлый раз с Зиной, Турецкий меньше всего обращал внимание на запахи, царившие в доме, а теперь, в одиночестве, вдруг оценил. И подумал, как хорошо, что есть такие вот оазисы посреди бесконечной мерзости, предательств, крови и воровства. Гнусен мир, сделал он вывод и подумал, что сейчас самое время немного вздремнуть, чтобы избавить себя от ненужных эмоций и настроиться снова на рабочую тональность, прерванную его же собственными приключениями. Нет, Бог, конечно, милует его, значит, возможно, и есть еще за что, потому что ситуация чуть было не стала, что называется, критической, "крайней". Он бы сумел в конце концов выпутаться, постаравшись свести ситуацию к шутке, к веселому розыгрышу, "разрулить" ее, как выражаются теперь уже не только уголовники, но и политики. Ну, напрягся бы немного, уличив и генерала в неэтичном отношении к женщине. Тот бы прекрасно понял, что обострение отношений с Турецким ему самому в высшей степени невыгодно: могла бы разрушиться в одночасье выстроенная генералом пирамида "московских возможностей", а заодно и красивые планы дальнейшей фривольной жизни с Людмилой Васильевной за границей. Конечно, было чем рисковать, и, скорее всего, конфузная ситуация закончилась бы распитием бутылки и "дружеским замирением" – на время, разумеется.
Но мог бы, понимал Турецкий, случиться и другой финал: случайная машина на дороге или нападение хулиганов с ножами, найти которых, к сожалению, так и не удалось. И тогда осталось бы местной власти лишь одно: с глубоким прискорбием сообщить коллегам и семье покойного в Москве о безвременной кончине их горячо любимого и уважаемого… Вся Астрахань нынче скорбит!
Ладно, пока угроза "косой", если та уже успела приготовить орудие своей мести, миновала, но надо быть осторожнее. И необходимо сосредоточиться, потому что некоторые новые факты, выловленные Турецким из материалов следствия и обвинения, требовали тщательной перепроверки. Самая, что ни на есть, оперативная работа. Причем следовало иметь в виду, что контроль над его розысками с этого утра наверняка будет многократно усилен. И, значит, чтоб не подставлять свидетелей, а также убедить их в том, что показания не станут представлять для них опасность, придется действовать вдвойне осторожно и категорически не афишировать своего внимания к некоторым из них. Это в первую очередь касалось экспертов – судебно-медицинского, трудившегося в замотаевской районной клинике, и криминалиста – из районного отдела внутренних дел. Но если с первым можно будет попробовать состыковаться с помощью Зины, – у "медицины" свои внутренние взаимоотношения, – то со вторым, конечно, придется действовать посложнее и поосторожнее. Да и похитрее. Надо будет найти к эксперту-криминалисту тонкий подход, чтоб уговорить того сказать правду, поскольку в обоих обвинительных заключениях некоторые факты немного, почти незаметно, противоречили друг другу. Методом умолчания действовала прокуратура, полагая, что никто сравнивать заключения экспертов и делать выводы не захочет. А в них-то как раз – и решение проблемы. "Нашли, с кем в покер садиться!" – самодовольно подумал Александр Борисович, обнаруживший мелкий, почти незаметный подлог. Вот на нем-то и можно будет построить другой дом – истинной правды…
Зина, вопреки его опасениям, правда, в большей степени скорее вымышленным, нежели реальным, не заметила блуждающей на губах котячьей ухмылки или не придала ей значения. Она была просто рада видеть Санечку – живого, здорового и почему-то невредимого. Что она имела в виду, не разъяснила, но что-то ведь имела? Не надеясь на его телефонные звонки, она ежедневно делала крюки, чтобы пройти мимо дома подруги и узнать, есть ли там кто. Сегодня, в полдень, дверь была приоткрыта. С бьющимся от волнения сердцем она прошмыгнула в дом и увидела храпящего на кровати Турецкого.
Он как приехал, так с ходу и завалился на постель, не раздеваясь и не глядя по сторонам. И проснувшись от дверного стука и шагов, "продрал" глаза и ухмыльнулся. Нет, женщины всегда были в его жизни и радостью, и предметом особой "озабоченности", как говорят политики. И никогда это не кончится. Судьба, значит…
Разделив ее радость и мысленно поблагодарив Создателя, наградившего его твердостью характера и постоянной готовностью к свершению подвига, Александр Борисович подумал о том, что Зина появилась как раз вовремя. Следовало обсудить, каким образом ему, с ее, разумеется, помощью, войти в доверие патологоанатома Ивана Ивановича Свирского. Так было записано у него со слов Людки, далекой теперь, после здорового, пусть и недолгого утреннего сна, до такой степени, что Александр Борисович мог бы спокойно сказать себе, что она была в его жизни очень давно. Надо же, как, на самом-то деле, все в жизни относительно!
Зина воспылала желанием начать помогать немедленно. Свирского она знала достаточно хорошо, чтобы поговорить с ним в доверительной форме. Приходилось сталкиваться в нелегких медицинских случаях, когда надо было выяснять причины трагических результатов лечения. Типа той ошибки с определением диагноза у Васи, сына Калужкина. Сам доктор Усатов, видела Зина, был в таком состоянии, что мог запросто покончить с собой. И она ездила в Замотаевку, чтобы Иван Иванович подтвердил ей неверно установленный Егором Петровичем диагноз. А Усатов в тот же вечер напился, а потом, среди ночи, раздался роковой выстрел. В общем, несмотря на то, что последняя встреча у нее с патологом была более полугода назад, Зина была уверена, что доктор хорошо ее помнит, и вызвалась сразу же отправиться в Замотаевку. Вот только с транспортом… А на здравпункте можно повесить объявление, чтоб приходили завтра. Люди поймут…
Доктор Свирский оказался понятливым человеком, но он не желал ни себе, ни другим неприятностей, а что за ними дело не станет, Иван Иванович был уверен…
Зина проявила недюжинные способности, уговорив Свирского согласиться на встречу с сыщиком из Москвы. Сначала патолог категорически отказался вести какие-либо разговоры по поводу прошлогодних убийств в Ивановской, куда он выезжал с каретой "Скорой помощи" – другого транспорта для перевозки трупов в больнице не было. Лично для него, как заявил он с ходу, даже не став обсуждать тему беседы с москвичом, картина убийств была абсолютно понятной. Типичная "заказуха", нечего зря воздух сотрясать. Проще спросить у криминалиста Козла. Жорка, то есть Георгий Евстафьевич, работал на тех же трупах, и у него тоже сложилась вполне ясная, аналогичная картина. Они же обменивались соображениями.
Чем "взяла" Свирского Зина, Александр Борисович не знал. Может, тем, что заговорила о судьбе несправедливо обвиненного в многочисленных убийствах пожилого человека, у которого в один год погибли дочь и сын, о чем прекрасно знал Иван Иванович. А теперь несчастного отца выбрали "крайним" и навязали целых четыре убийства. Но один московский сыщик в чине милицейского генерала в отставке, находясь в станице в отпуске, заинтересовался этими обвинениями и сумел представить суду доказательства того, что обвинения против Калужкина были выдвинуты бездоказательные, и три убийства в ходе досудебного расследования были с него сняты. А теперь становится ясно, что и четвертое, то есть последнее, тоже совершено не им, но астраханские правоохранители цепко ухватились за честь своих мундиров, уже порядочно замаранных, и – ни в какую! Единственная возможность спасти человека от уже вынесенного ему сурового приговора, это доказать, что в обвинении по делу об убийстве Ивановского участкового уполномоченного, так же, как и в остальных случаях, были подтасованы факты. И это не ошибки экспертов, а сознательная позиция тех, кто поставил задачу "закрыть" неприятное для себя дело. И уж кому, как не Александру Борисовичу Турецкому, в недавнем прошлом "важняку" из Генеральной прокуратуры, работавшему в свое время бок о бок с самим великим Борисом Львовичем Градусом, было это заметить. Но сопротивление Астрахани слишком сильное, и без помощи настоящих специалистов, еще помнящих свою присягу, здесь дела не выиграть. Впрочем, Александр Борисович сейчас недалеко и готов встретиться в любом удобном уважаемому Ивану Ивановичу месте, чтобы не скомпрометировать его и не поставить под удар. Просто нужна умная консультация, даже без ссылки на источник информации.
Словом, предварительная подготовка, проведенная Александром с Зиной, особенно коснувшаяся фамилии известнейшего московского судебного медика Градуса, принесла свои плоды. Услышав имя одного из патриархов в своей профессии, Свирский согласился на встречу и предложил пообедать в кафе у автобусной станции. В жару там обычно народа немного. А сам он пока посмотрит и подготовит для более детального разговора свои прежние записи. В том числе захватит копию акта судебно-медицинской экспертизы…
Встреча, как и надеялся Александр Борисович, оказалась весьма плодотворной. Доктор Свирский чувствовал себя независимо и не собирался ставить под чье бы то ни было сомнение свои выводы судмедэксперта – профессионала, а не какого-то прохвоста от медицины, трактующего конкретные факты, как бог на душу положит, и меняющего точку зрения на них в зависимости от обстоятельств.
Первое, что удалось уточнить Турецкому, заметившему противоречия в первом и втором обвинительных заключениях, касалось способов убийств. По заключению эксперта в трех случаях выстрелы производились одинаково, что можно квалифицировать как почерк единого исполнителя убийств. Но была также отмечена одна странность. Входные отверстия от пуль зафиксированы в лобной части черепов, что указывало на профессионализм стрелка. Как было определено позже, при выполнении баллистической экспертизы, выстрелы производились в темное время суток, без дополнительного освещения, с расстояния примерно тридцати метров. Практически это нереально, если только киллер не пользовался соответствующей оптикой прибора ночного видения.
При этом Свирским, опять-таки во всех указанных случаях, были отмечены положения лежащих на земле трупов. Доктор еще при первичном осмотре уточнял, не менялись ли положения тел теми, кто оказался на месте преступления раньше следственно-оперативной группы из Замотаевского ОВД? Милиционеры, присутствовавшие при проведении экспертиз, отвечали, что они трупы не трогали, не передвигали. Но тогда возникало противоречие. Гильзы, найденные позже на тех местах, откуда могли стрелять, и собранные в качестве улик экспертом-криминалистом, указывали, по убеждению Свирского, на то, что стрелок стоять там просто не мог. Либо жертва должна была обернуться на зов, и только тогда мог быть произведен единственный и смертельный выстрел точно в лоб человеку, отбрасывающий труп навзничь. Причем во всех трех случаях – одинаково. А это также практически нереально. Следовательно, стрелок был спереди, жертва упала назад, а затем, чтобы не менять положение тела на сто восемьдесят градусов, его просто перевернули лицом вниз, полагая, что этого будет достаточно для подтверждения версии, будто стреляли со спины. А вот зачем "им" нужно было, чтобы все убедились, что стреляли в жертвы именно сзади, Турецкому объяснять не требовалось: как раз сзади и находилась усадьба Калужкина. Следовательно, он и должен был стрелять. А кто другой? Вот ведь даже гильзы "нашлись", причем совершенно к месту в его дворе.
Эти факты каждый раз отмечались в актах экспертиз, подписанных судебным медиком, но следствием они не были приняты во внимание. Почему? Не соответствовали взглядам тех, кто уже выстроил свои версии покушений?..
Вот, к примеру, в деле об убийстве Дадаева зафиксировано, что убийца стрелял в Энвера сзади, ибо его не мог видеть охранник Ахмет Хасмагомедов, шедший впереди хозяина. Что и записано в показаниях на допросе телохранителя. И гильза, между прочим, найдена сзади, во дворе Антона Калужкина, откуда якобы и произведен был тот единственный выстрел. Но, ввиду того, что следов пальцев Калужкина на гильзе не обнаружили, как и самого оружия, из которого был произведен выстрел, подозрение с Антона сняли. Гильзу могли принести мальчишки, тот же сын Антона с недалекого военного полигона. То есть бесхозная получалась гильза. Но позже, когда следствие получило в свои руки оружие, якобы принадлежавшее Калужкину, "висяк" девятимесячной давности немедленно "перевесили" на него. Гильза-то оказалась от найденного автомата! Вот ведь какая удача…
Точно та же история повторилась и при рассмотрении эпизода с убийством доктора Усатова. Там тоже стреляли сзади, но опять-таки точно в лоб. Вот тогда и "нашелся" наконец так необходимый следствию автомат. Но только, вопреки утверждению обвинителя, о наличии пальцевых отпечатков Калужкина на оружии в акте криминалистической экспертизы не сказано ни слова. Зато высказано предположение, что стрелял Антон в своих "врагов", будучи в перчатках. Которые также не были найдены. И этот эпизод, несмотря на поддержанное обвинение, суд был вынужден, тем не менее, признать необоснованным – слишком уж белыми нитками было шито.
Наконец, оправдали Калужкина в эпизоде с его наездом на Руслана Эренгенова. Следствие выдвинуло версию о том, что Калужкин задавил своего врага-соседа из чувства мести за то, что тот выдал милиции автомат Антона. Но машина Антона, стоявшая у дома на приколе, не была способна передвигаться самостоятельно по причине поломки в двигателе, о чем сообщили эксперты, исследовавшие автомобиль на предмет обнаружения на его корпусе следов наезда.
Остался эпизод с Грибановым. Почему? А потому, что Антон и участковый громко ругались, вся станица в курсе. Уже сама по себе такая постановка вопроса "восхищала" своей откровенной заказной наивностью и юридической безграмотностью. Но, очевидно, и такое объяснение устраивало тех, кто выдвигал обвинение против человека, которого надо было во что бы то ни стало посадить. Надо – и никаких объяснений и обоснований! Вопрос: почему? Чью дорожку он перешел в неположенном месте? Чьи кровные интересы умудрился задеть? Ответишь – и, очевидно, тогда картина всех, без исключения, преступлений в Ивановской прояснится.
В общем, соображения Александра Борисовича по трем убийствам, участие в которых Калужкина было не доказано, Иван Иванович подтвердил, показав копии актов своих экспертиз. Но в данном случае Турецкого интересовало именно заключение по поводу смерти Андрея Захаровича Грибанова.
Там, как показал Свирский, повторилась в точности история с убийствами Дадаева и Усатова. Стреляли сзади, но попали в лоб. И гильза снова оказалась во дворе Калужкина, на том месте, где не было обнаружено никаких следов ног вообще. Как не найдено было тогда еще ни оружие – автомат АК-47, ни телескопическое устройство для стрельбы в ночное время. Впрочем, прибор ночного видения вообще так и не нашли. А главным доказательством вины Антона явилась громкая ссора Грибанова с Калужкиным, якобы их крики слышали свидетели – соседи. Но этими "соседями", как выяснил в том же обвинительном заключении Турецкий, был один Эренгенов, погибший, как вынуждено было констатировать следствие, от наезда на него неизвестной машины, управляемой в ночное время также неизвестными лицами. Вполне возможно, признал суд, это было не убийство, а трагическое дорожно-транспортное происшествие, в котором и пострадал Эренгенов. И это его показаниями – "вся станица слышала!" – оперировали следствие и обвинение?
А вот вдова Грибанова указала на то, что всерьез ее муж с Антоном никогда не ссорился – ни причины у них не было, ни повода. Антон не браконьерничал, сам рыбу не ловил, а менял на мед или покупал у местных рыбаков, не был связан с наркотиками, распространителями которых давно уже занимался участковый уполномоченный. И при этом Грибанов не раз упоминал имя Ахмета Хасмагомедова. Нормальное, объективное следствие обязательно обратило бы внимание на эти показания, если бы… Если бы следствие удосужилось допросить вдову в качестве свидетеля. Что не было сделано, как теперь понимал Александр Борисович, совершенно сознательно. Ибо расследование в этом направлении разрушило бы уже выстроенную обвинением версию.
В общем, сделал вывод из беседы со Свирским Александр Борисович, все следствие и выстроенные обвинения были "липовыми". Вот уж где – типичная "заказуха"!