Он пустил свою лошадь галопом и, помчавшись по тропе со свежим прохладным ночным ветерком на лице, почувствовал некоторое облегчение, как будто что-то темное осталось позади. Разгоряченный, Фицджеральд мчался вперед по бескрайней равнине, с темно-синим, усыпанным звездами небом над головой и бледной луной, светившей над ним, мимо хижины пастуха, которая стояла рядом с широким устьем реки. Во все стороны разлетались брызги, переливаясь серебром под лунным светом. Затем под копытами опять началась зеленая равнина, на которой тут и там росли одинокие темные деревья. По обеим сторонам Фицджеральд видел овец, несущихся, как какие-то фантомы, вперед и вперед, пока вскоре не появился его дом и он не увидел в мерцающем свете длинную аллею высоких деревьев, а затем и зеленую лужайку перед домом с верными лающими собаками. Конюх, услышав звук копыт, пришел из-за дома, Брайан спрыгнул с лошади и, передав ему поводья, зашел в дом. Там он увидел горящую лампу, бренди с содовой водой на столе и пачку писем и газет. Он бросил шляпу на диван и открыл окно и дверь, чтобы впустить свежий ветерок, а затем, приготовив себе бренди с содовой, приподнял лампу и приготовился читать письма. Первым он взял письмо от какой-то дамы.
"С женщиной интересно вести переписку, – говорил Исаак Дизраэли , – когда она не лезет в твою жизнь".
Приятельницы Брайана не лезли, но, несмотря на это, он, прочитав полстраницы о каком-то скандале и другой чепухе, с нетерпением отбросил письмо.
Другие письма были в основном деловыми, но последнее было от Калтона, и Фицджеральд открыл его с предвкушением чего-нибудь интересного. Дункан мастерски писал письма, и его слова всегда приободряли и веселили Брайана в сложный период, который последовал после окончания судебных разбирательств, когда он чуть не впал в депрессию. Поэтому, сделав глоток бренди с содовой и откинувшись в кресле, он приготовился наслаждаться письмом друга.
"Мой дорогой Фицджеральд, – писал Калтон своим удивительно аккуратным почерком, так отличавшимся от обычных каракулей адвокатов, – пока ты наслаждаешься прохладным ветерком и свежестью сельской местности, я вместе с другими несчастными застрял в сухом и пыльном городе. Как бы я хотел оказаться там, вместе с тобой, на земле обетованной, у вод Муррея , где все так красочно и зелено, вместо того чтобы мой взгляд упирался в кирпичные стены и ограды и меня окружали грязные воды Ярры! Было время, когда я тоже жил в раю, но теперь все изменилось. И даже если бы у меня вдруг появился шанс вернуться, я не уверен, что согласился бы. В конце концов, рай существует, пока ты не ведаешь забот, а мне нравится мир с его тщеславием, помпезностью и злобой. Пока ты наслаждаешься природой, я служу Фемиде и осмелюсь утверждать, что твое времяпрепровождение много приятнее моего. Тем не менее, думаю, ты помнишь ту пословицу: "В Риме не стоит злословить о Папе", поэтому, принадлежа к этой профессии, я должен уважать ее.
Полагаю, когда ты прочтешь это письмо, ты удивишься, какого черта я пишу тебе из кабинета, и мой почерк, несомненно, натолкнет тебя на мысль о повестке в суд. Постой, нет, здесь я не прав: ты уже вышел из того возраста – не то чтобы я намекаю на твои лета, просто ты в том прекрасном возрасте, когда человек всецело наслаждается жизнью, когда огонь юности уже усмирен опытом, и уже точно известно, как взять от жизни все – любовь, вино и дружбу, – не наделав глупостей. Боюсь, я впадаю в лирику, и это не к добру, ибо цветок поэзии не может расти средь грязи закона. Читая эти строки, я понимаю, что растекаюсь мыслью по древу, как какой-нибудь священник, а поскольку это письмо должно было быть деловым, я не могу позволить себе продолжать в том же тоне и должен писать по делу.
Полагаю, ты все еще хранишь секрет, который Розанна Мур доверила тебе, – видишь, я уже выяснил ее имя. Ты спросишь зачем? Все просто: мое природное любопытство подтолкнуло меня на поиски убийцы Уайта, и, как писали в "Аргусе", Розанна Мур хранит ключ к разгадке, поэтому я изучал ее прошлое. Секрет убийства Уайта и его причина известны тебе, но ты не желаешь, даже в интересах правосудия, раскрыть их. Почему – я не знаю, но у всех есть свои недостатки. Из благородного, хотя и неправильного, чувства… долга? Из этого чувства ты вынужден отказаться сдать человека, чье трусливое преступление чуть не разрушило твою жизнь.
После твоего отъезда из Мельбурна все твердили, что трагедия в мельбурнском кэбе уже навек остыла и убийца никогда не будет найден. Я осмелился не согласиться с мудрецами, которые сделали такое заявление, и спросил себя: "Кем же была та женщина, что умерла у Старьевщицы?" Не получив никакого ответа, я решил выяснить это и предпринял определенные шаги. Во-первых, я узнал от Роджера Морланда, который, если помнишь, был свидетелем против тебя, что Уайт и Розанна Мур прибыли в Сидней на пароходе "Джон Элдер" около года назад под именами мистер и миссис Уайт. Думаю, не стоит упоминать, что они и не думали официально подтвердить свой брак, поскольку это могло вызвать затруднения в будущем. Морланд ничего не знал о Розанне и посоветовал мне бросить поиски, ведь она была родом из Лондона, и невозможно теперь найти кого-то, кто знал ее. Несмотря на это, я телеграфировал одному моему другу, которого можно назвать детективом-любителем: "Найди имя и всю информацию о женщине, которая покинула Англию на пароходе "Джон Элдер" 21 августа 18… года как жена Оливера Уайта". И – вуаля! Он нашел все что можно, и, зная, какое невероятное количество народу в Лондоне, ты признаешь, что мой друг чертовски умен.
Выяснилось, однако, что задание оказалось проще, чем он предполагал. Эта так называемая миссис Уайт была достаточно известна в определенных кругах. Она играла в бурлесках "Фривольного театра" в Лондоне, и поскольку была очень красивой женщиной, ее множество раз фотографировали. Следовательно, когда она по глупости решила пойти с Уайтом на борт корабля, ее узнали как Розанну Мур, актрису "Фривольного". Почему она решила сбежать с Уайтом, я понятия не имею. Как нам, мужчинам, понять поступки женщин, я не знаю; могу лишь посоветовать перечитать Бальзака. Возможно, она устала от роскоши, светских вечеров и рек шампанского и ей захотелось чистого воздуха родной земли. Признайся, ты удивился этим строчкам – но потом ты вспомнил, она ведь сама рассказывала тебе, что родом из Сиднея и уехала домой в 1858 году, после триумфальной карьеры в Мельбурне. И почему же она оставила восторженный Мельбурн и влюбленную публику? Это ты тоже знаешь. Она сбежала с молодым богатым овцеводом, у которого денег было больше, чем совести. Кажется, у нее слабость – бросаться в бега. Но почему она выбрала Уайта в этот раз, мне непонятно. Он был не богат, не особо красив и без положения в обществе, да еще и с паршивым характером.
Откуда мне известны все эти подробности характера мистера Уайта, его положения и морали? Все просто – мой вездесущий друг все для меня выяснил. Мистер Оливер Уайт – сын лондонского портного, его отец неплохо зарабатывал, и он пустился во все тяжкие. Поняв, что неплохо обеспечен, и имея тягу к наслаждениям, Оливер закрыл магазин покойного отца, выяснил, что семья его прибыла в Англию вместе с Вильгельмом Завоевателем, стал щеголем и начал таскаться во "Фривольный" как в должность. Как и все молодые люди, он поклонялся неподражаемой Розанне, а сама богиня, положив на него глаз, бросила всех своих обожателей и сбежала со счастливчиком.
Пока что ничто не указывает на возможную причину преступления. Люди не совершают убийства ради продажной любви каких-то танцовщиц, если только какой-нибудь несчастный не потратит уйму денег на украшение для своей богини. Карьера Мур в Лондоне заключалась в том, чтобы быть успешной дамой полусвета, и, насколько я знаю, никто не был настолько влюблен в нее, чтобы совершить преступление ради нее. Следовательно, мотив преступления надо искать в Австралии. Уайт потратил почти все свои деньги в Англии, то есть актриса и любовник прибыли в Сидней с небольшим количеством средств. Тем не менее, следуя эпикурейскому образу жизни, они наслаждались как могли, а затем приехали в Мельбурн, где остановились во второсортном отеле. Мур, могу тебя заверить, обладала одним распространенным пороком – любила выпить. Она любила шампанское и пила его очень много. Поэтому, прибыв в Мельбурн и поняв, что выросло поколение, не знающее, что это за Розанна такая, прима "Фривольного", она решила утопить свое горе в потоке выпивки и, поссорившись с мистером Уайтом, вышла посмотреть на ночной Мельбурн. Что привело ее на Литтл-Берк-стрит, я не знаю. Возможно, она потерялась, а может, любила там гулять в былые дни. В любом случае она оказалась пьяная в окрестностях этой улицы, где ее нашла Сал Роулинз. Я знаю, что это так, потому что Сал сама мне это рассказала. Она поступила по-доброму, взяла актрису в хибару, которую называет домом, и там Розанна Мур серьезно заболела. Уайт, который везде искал ее, выяснил, где она, и обнаружил, что она была в слишком плохом состоянии, чтобы ее перевозить.
Думаю, он был рад избавиться от такой обузы и потому вернулся к себе в Сент-Килда, в то время как Розанна продолжала убивать себя выпивкой. Но тем не менее он не порвал связь с умирающей женщиной. Однажды ночью происходит убийство, и в эту же ночь умирает Розанна Мур. На первый взгляд все кончено. Но это не так, ведь перед смертью Розанна посылает за Брайаном Фицджеральдом в клуб и открывает ему секрет, который он запирает в своем сердце. И у автора сего письма есть теория – очень интересная, – что секрет касается смерти Оливера Уайта.
Скажи: вот я выяснил столько без тебя – и ты все еще отказываешь раскрыть мне этот секрет? Я не говорю, что ты знаешь убийцу Уайта, но ты знаешь достаточно, чтобы привести меня к убийце. Если ты расскажешь мне то, что знаешь, это будет лучше и для твоего чувства долга, и для твоего спокойствия. Но если ты не расскажешь – что ж, я сам все выясню. Я все еще пытаюсь разобраться в этом запутанном деле, и я поклялся себе призвать убийцу к ответу. Поэтому я в последний раз обращаюсь к тебе с просьбой рассказать мне то, что ты знаешь. Если откажешься, я примусь выяснять все, что известно о Розанне Мур до ее отъезда из Австралии в 1858 году, и я уверен, что рано или поздно раскрою этот секрет, который приведет меня к убийце Уайта. Если есть какая-то веская причина, чтобы это оставалось тайной, я, возможно, приму твою сторону и брошу это дело, но если я сам выясню это, убийце Оливера Уайта не будет пощады. Поэтому подумай хорошенько над моими словами. Если я не получу от тебя известий на следующей неделе, я буду считать твое молчание окончательным и примусь за поиски. Я уверен, мой дорогой Фицджеральд, что мое письмо, несмотря на интересную информацию, уже кажется тебе слишком длинным, поэтому жалею тебя и кончаю его. Передай от меня привет мисс Фретлби и ее отцу.
С наилучшими пожеланиями, всегда твой верный друг,
Дункан Калтон".
Когда Фицджеральд дочитал письмо, он выронил его из рук и, откинувшись в кресле, уставился в окно невидящим взглядом. Через несколько минут он встал и, налив себе еще бокал бренди, быстро его выпил. Затем он механическими движениями зажег сигару и вышел на свежий воздух. На востоке уже виднелся мягкий багрянец, который знаменовал приближение солнца, и было слышно пение просыпающихся птиц на деревьях. Но Брайан не видел красивого пробуждения нового дня. Он смотрел на восток и думал о письме Калтона.
– Я не могу ничего сделать, – горько признался он себе. – Есть только один способ остановить Калтона – это рассказать ему все. Бедная моя Мадж! Бедная Мадж!
Подул легкий ветерок, и зашелестели деревья, а затем внезапным заревом из-за края равнины появилось солнце. Теплые желтые лучи нежно осветили голову измученного мужчины, и, обернувшись, он поднял руки к солнцу, как бы поклоняясь ему.
– Этот рассвет – предзнаменование! – вскрикнул он. – Для нас обоих!
Глава 25
Что сказал доктор Чинстон
Приняв решение, Брайан, не теряя ни минуты, сразу же, как наступил день, поехал к Мадж, чтобы сообщить ей о своем отъезде.
Слуга сказал, что она в саду. Молодой человек пошел туда и, ведомый звуками веселых голосов и смехом девушек, вышел на лужайку – теннисную площадку. Мисс Фретлби и ее гости сидели под тенью большого вяза и с большим интересом наблюдали за игрой Роллестона и Петерсона, которые оба были хорошими игроками. Мистер Фретлби отсутствовал. Он был в доме, писал письма и общался со старым мистером Валпи, и Брайан вздохнул с облегчением, заметив, что его нет. Мадж увидела его, идущего по парковой дорожке, и с распростертыми объятьями подлетела к нему, когда он снял шляпу.
– Как хорошо, что ты пришел, – сказала она радостным голосом, взяв его за руки, – в такой жаркий день!
– Да, даже в тени невыносимо, – сказала милая миссис Роллестон, улыбаясь и вертя в руках свой зонтик от солнца.
– Простите, но я так не думаю, – ответил Фицджеральд, выразительно оглядывая всех присутствующих дам, сидевших в тени.
Дора Роллестон покраснела и замотала головой.
– Сразу видно, что вы из Ирландии, мистер Фицджеральд, – заметила она, снова сев на свое место. – Вы заставляете Мадж ревновать.
– Именно так, – засмеялась мисс Фретлби. – Я обязательно все расскажу о тебе, Брайан, мистеру Роллестону, если ты и дальше будешь делать такие галантные комплименты.
– А вот и он, – сказал ее возлюбленный, когда Феликс и Петерсон, закончив игру, ушли с лужайки и присоединились к компании в тени. Несмотря на то что они были в бумазейных костюмах, обоим было жарко, и, отбросив свою ракетку, мистер Роллестон сел со вздохом облегчения.
– Слава богу, мы закончили, и я выиграл! – сказал он, вытирая пот со лба. – Рабы в Египте трудились не так усердно, как мы сегодня, пока вы праздно проводите время sub tegmine fagi !
– Что это значит? – лениво спросила его жена.
– Что со стороны всегда виднее, как лучше играть, – возмущенно ответил Феликс.
– Полагаю, это и есть то, что называют вольным переводом, – заметил Петерсон, смеясь. – Миссис Роллестон обязана поздравить вас с новой оригинальной трактовкой Вергилия.
– Отметим это чем-нибудь со льдом, – отмахнулся муж Доры, растянувшись на земле и глядя на голубое небо сквозь листву. – Обожаю отмечать ледяными напитками.
– Вот и держите, – сказала Мадж, смеясь, и передала ему стакан газированного золотистого питья с огромным куском льда, радостно звеневшим о стекло.
– Он не один такой, – весело поддержал его Петерсон, когда ему тоже вручили стакан.
Выпив содержимое одним глотком, Роллестон протянул стакан для добавки.
– Я бы выпил еще, пожалуйста. Ну и парит!
– Как парит? Вода со льдом? – со смехом спросила Джулия.
– Да нет, день, – ответил Феликс, скорчив гримасу. – Сегодня один из тех дней, когда люди склонны послушаться совета Сиднея Смита , выпрыгнуть из шкуры и проветрить кости.
– Но даже ветер горяч, – заметил Петерсон мрачно, – поэтому, боюсь, мы здесь сваримся.
– Ладно тебе, старик, – ответил ему Роллестон, бросив в него шляпу, – или я вытащу тебя под палящее солнце еще на одну игру.
– Нет уж, – отказался его товарищ. – Я не саламандра, чтобы превосходно себя чувствовать в огне. Даже от тенниса можно утомиться. – И, отвернувшись от Роллестона, он начал говорить с Джулией Фезервейт.
В это время Мадж и ее возлюбленный, оставив весело болтавших гостей, не спеша шли к дому, и Брайан рассказывал девушке о своем скором отъезде, не называя пока причин.
– Я получил письмо вчера вечером, – сказал он, отвернувшись от нее, – и у меня появилось одно важное дело, так что я должен немедленно уехать.
– Не думаю, что мы задержимся здесь, – задумчиво проговорила Мадж. – Папа уезжает в конце недели.
– Почему?
– Понятия не имею, – ответила мисс Фретлби. – Он такой беспокойный и никак не может принять решение. Он говорит, что до конца жизни больше не будет ничем заниматься, только путешествовать по свету.
В этот момент Фицджеральду вспомнилась строчка из Книги Бытия: "…когда ты будешь возделывать землю, она не станет более давать силы своей для тебя; ты будешь изгнанником и скитальцем на земле" .
– Рано или поздно у каждого появляется такое желание, – беспечно заметил молодой человек. – Но на самом деле, – продолжил он, усмехнувшись, – кажется, я и сам в таком состоянии.
– Это напоминает мне о том, что я услышала вчера от доктора Чинстона, – ответила девушка. – Наступает беспокойный век, открытие электричества и парового двигателя превратило нас в цыган.
– Ах! Идти за цыганской звездой! – рассеянно заметил Брайан. – Но ведь рано или поздно мы упускаем ее из виду.
– Уж мы-то хотя бы какое-то время точно не собьемся с пути, – сказала Мадж, смеясь, когда они зашли в гостиную, такую прохладную и темную после зноя и света снаружи.
Войдя, они увидели мистера Фретлби, который поднялся с кресла рядом с окном. В руках у него была книга – видимо, он что-то читал.
– О! Фицджеральд, – воскликнул он сердечным тоном, протянув руку, – рад тебя видеть.
– Я пришел сказать, что уезжаю, – начал Брайан, немного покраснев, когда пожал ему руку. – Хотел попрощаться на несколько дней.
– Да? Уезжаешь в город, так? – уточнил Марк, опустившись в кресло и держа в руках цепь для часов. – Не знаю, насколько это хорошее решение – променять чистый загородный воздух на пыльную атмосферу Мельбурна.
– Но Мадж сказала мне, что вы тоже едете туда, – сказал Фицджеральд, вертя в руках вазу с цветами.
– Это еще не решено, – беззаботно ответил хозяин дома. – Может, поеду, а может, и нет. Ты едешь по делу?
– Да, Калтон… – На этом Брайан вдруг замолчал и прикусил губу, поскольку он не собирался упоминать имя адвоката.
– Что? – переспросил мистер Фретлби, привстав и внимательно глядя на гостя.
– У него ко мне какое-то дело, – попытался выкрутиться тот.
– Связанное с продажей твоей фермы, полагаю, – сказал Марк, все еще не отводя взгляда от лица молодого человека. – Тебе с ним очень повезло: Калтон превосходно разбирается в бизнесе.
– Даже чересчур хорошо, – ответил Фицджеральд с негодованием в голосе. – Он не может ничего оставить недоделанным.
– На что ты намекаешь?
– Ни на что, просто… – поспешно ответил Брайан и встретился взглядом с Фретлби.
Они пристально смотрели друг на друга несколько мгновений, и за эти секунды у обоих в голове промелькнуло одно имя – Розанна Мур. Марк Фретлби первым отвел взгляд и нарушил молчание:
– Что ж, хорошо, – беззаботно сказал он, вставая с кресла и протягивая руку, – если будешь в городе в течение двух недель, загляни в Сент-Килда, возможно, ты найдешь нас там.
Брайан молча пожал миллионеру руку и посмотрел, как тот берет шляпу и выходит на веранду, под палящее солнце.