- На базу поступил недорогой телевизор цветного изображения. Марусов оформил его себе. Когда привезли покупку домой, Спартак то ли случайно, то ли, как говорят грузчики, умышленно уронил эту технику с машины и разбил вдребезги. Шуму было до небес! Анисим Гаврилович хотел подавать на Казаринова в суд, но в конце концов разбитый телевизор списали на текущие убытки райпо, а Спартака выгнали с работы. Казаринов тут же принародно объявил Марусову войну.
- Не кончились ли эта война его поражением? - быстро спросил Бирюков.
Огнянникова неопределенно пожала плечами:
- Мне кажется, для такой "победы" у Марусова духу маловато, но чем черт не шутит… Спартак о многих махинациях на базе знал, мог шантажировать Марусова. Кстати, на шантаж и вымогательство он был большой мастер. Чтобы спасти собственную шкуру, Марусов, конечно, не сидел сложа руки. Выкручиваться из неприятных ситуаций Анисим Гаврилович умеет. Последний раз видела их очень распаленными.
- Когда это было?
- По-моему, четвертого июля. Недалеко от конторы райпо, у продовольственного магазина, они сцепились так крепко, будто враждующие стороны на митинге.
Бирюков заинтересовался "митингом" детально. К сожалению, Огнянникова, проходя мимо "враждующих сторон", поняла лишь, что Казаринов угрожал посадить Марусова за "приватизированный холодильник", а Анисим Гаврилович в запале рубанул: "Пока ты, алкаш, меня посадишь, я тебе голову расшибу!" В ответ Казаринов замахнулся на Марусова авоськой с бутылками, но тот заломил Спартаку руку, что даже бутылки зазвенели. Когда и как они разошлись, Анна Леонидовна не видела.
Сразу после разговора с Огнянниковой Бирюков предложил следователю Лимакину срочно допросить бывшего начальника торгового отдела.
Глава 8
Допрос Марусова Лимакин начал в присутствии прокурора. Антон Бирюков сидел у торца следовательского стола и краем глаза наблюдал за Анисимом Гавриловичем. Марусов заметно нервничал. Крупные на выкате глаза его безостановочно косились то на следователя, то на прокурора, а пунцовое от напряжения лицо было словно окаменевшим. Едва Лимакин заполнил со слов допрашиваемого анкетные данные протокола, Анисим Гаврилович дрогнувшим голосом предупредил:
- Если хотите мне предъявить политическое обвинение за организацию митинга у райисполкома, то заявляю протест и непременно подам жалобу в областную прокуратуру.
- Политика не по нашему ведомству, - спокойно сказал Лимакин. - Нас интересуют дела уголовные. Когда вы последний раз виделись со Спартаком Казариновым?
Марусов уставился на следователя свинцовым взглядом:
- Я дневника встреч с алкоголиками не веду.
- Нам не надо полного перечня. Расскажите о последней встрече.
- Когда вы приезжали ко мне домой, я русским языком сказал, что не помню.
- Анисим Гаврилович, - вынужден был вмешаться Бирюков, - неужели у вас такая короткая память? На прошлой неделе возле продовольственного магазина рядом с райпо вы довольно серьезно разговаривали с Казариновым. Вспомните, как он авоськой с пустыми бутылками на вас замахивался…
Марусов резко, будто его ударили по щеке, повернулся к Бирюкову:
- Какими бутылками?..
- Пустыми молочными в сетчатой авоське.
- Вот как… пустыми… в авоське… - Анисим Гаврилович, словно от внезапного озарения, хлопнул себя по лбу: - О! Вспомнил!.. Ну, в самом деле, Казаринов вымогал у меня денег на похмелье, но, как говорится, не на того нарвался. Если каждого алкоголика опохмелять, у меня пенсии не хватит. Водочная цена нынче - глаза на лоб лезут!
- Как вы с ним разошлись?
Марусов натянуто улыбнулся:
- Как в море корабли.
- А точнее?..
- Точнее, к консенсусу мы не пришли, и я посоветовал Спартаку поискать более щедрого товарища.
- Он вам не угрожал?
- Чем алкоголик может мне угрожать?
- Скажем, "приватизированным холодильником"…
- Извините, товарищ прокурор… - Марусов нервно вытащил из кармана пиджака пухлый бумажник, порылся в нем дрожащими пальцами и протянул Бирюкову квитанцию к приходному кассовому ордеру. - Стоимость японского холодильника я оплатил в бухгалтерии объединения розничной торговли. Вот документ, заверенный всеми подписями и печатями. - И, вроде оправдываясь, заторопился: - Казаринов из тех обывателей, которые считают, коль человек долго работал в торговле, значит, непременно жулик. Значит, его можно отправлять в колонию без суда и следствия. Вот об этом Спартак и кричал на всю улицу. Чтобы остепенить его, пришлось прицыкнуть и в пределах допустимой самообороны применить физическую силу. Однако телесных повреждений при этом я Казаринову не нанес.
- Но голову расшибить обещали…
- Мало ли чего можно сгоряча наобещать. Спартак унижал меня последними словами… - Анисим Гаврилович насупился. - Если говорить начистоту, у меня давно выработалась привычка отвечать на грубость грубостью. Не приучен, понимаете ли, к оскорблениям. С комсомольской молодости на руководящей работе. Всегда уважал субординацию к старшим товарищам. Такого же отношения требовал у подчиненных к себе. Хотите верьте, хотите нет, даже от родной жены не терплю подначек и оскорблений, в плохом настроении могу крикнуть слово "убью". Не всерьез, разумеется… - Марусов повернулся к следователю. - Прошу обязательно отразить это в протоколе…
- Все, что нужно, будет отражено, - сказал Бирюков. - А пока давайте поговорим без протокола. Куда исчезла упаковочная коробка от купленного вами холодильника?
- Как куда?.. - На лице Анисима Гавриловича появился откровенный испуг. - Я уже говорил следователю, что весь упаковочный мусор отправил с грузовиком, на котором привозили холодильник.
- Грузчики говорят иное…
- Как иное?.. Да они все пьяные в стельку были, когда от меня уезжали!
- Так крепко их угостили?
- А что прикажете делать?.. Когда был начальником, они передо мной на полусогнутых преклонялись. Уважали, так сказать. Как стал пенсионером, куда подевалось былое уважение. Предлагал им за услугу двадцать пять рублей. Нет, говорят, Гаврилыч, теперь ты для нас рядовой клиент, расплачивайся свободно конвертируемой валютой. На их языке это означает, ставь на стол выпивку. Водки у меня в доме не оказалось. Пришлось выставить трехлитровую банку самогона… - Марусов, словно спохватившись, что сказанул лишнее, потупился и крепко сцепил в пальцах волосатые руки. - Разумеется, не собственного изготовления самогон. По случаю купил у какой-то старухи на базаре. Понятно, парни с удовольствием осушили трехлитровку. Не скрою, сам с ними изрядно выпил и спать улегся.
- На очной ставке с грузчиками не откажетесь от своих слов?
Марусов вроде бы замялся, но ответил уверенно:
- Не откажусь ни от одного слова. Поверьте, товарищи, я прошел большую школу жизни. Врать - не в моем характере. Неужели предпочтете поверить сомнительным грузчикам, а не мне, можно сказать, одному из недавних руководителей районного значения?..
Бирюков встретился с настороженным холодным взглядом Марусова:
- Мы, Анисим Гаврилович, предпочитаем верить правде и не различаем, кто ее говорит: грузчик или руководитель района.
- А вдруг грузчики в корыстных целях меня оговорят? Учтите, по работе я был требовательным начальником и…
- Все учтем, Анисим Гаврилович. Что вы пытаетесь опередить события?
- Ну, как же, товарищ прокурор… Я не безмозглый. Чувствую, подозреваете меня в убийстве Казаринова, будто бы в мою коробку от холодильника Спартак был упакован…
Бирюков коротко переглянулся с Лимакиным и спокойно спросил Марусова:
- Разве мы говорили вам, во что был "упакован" Казаринов?
- Не говорили, но я ведь знаю, как Спартака упрятали в картонный ящик и в чужую могилу зарыли.
- Откуда вам это известно?
Марусов побагровел:
- На торговой базе райпо слышал. Там теперь только о Спартаке Казаринове и говорят. Такие ужасы рассказывают, что волосы дыбом встают.
Бирюков попросил рассказать об "ужасах" подробнее, однако Анисим Гаврилович виртуозно перешел на витиеватый язык тех профессиональных политиков, которые на любые темы могут сколь угодно долго говорить вокруг да около, ничего не говоря по существу. Из его растянутого монолога невольно напрашивался вывод, что ничего конкретного на базе райпо Марусов не слышал, а высказывает свое собственное мнение: Казаринова убили или грузчики во время пьяного скандала, или ему отомстил кто-то из мужей тех женщин, которых осенью прошлого года пытался изнасиловать Спартак. О том, что именно Казаринов "безобразничал с женщинами в райцентре", Марусову рассказала вахтерша торговой базы Клава, а вот от кого услышал об "упаковке" Казаринова, Анисим Гаврилович вспомнить не смог. По его уклончивым рассуждениям выходило, будто об этом вчера говорили женщины в продовольственном магазине птицефабрики, где он стоял в очереди за хлебом.
На вопрос о Гурьяне Собачкине Марусов, прежде чем ответить, словно вспоминая, долго тер кулаком щеку. Потом вздохнул и сказал, что знает, будто есть такой нелюдимый могильщик, но совершенно не знаком с ним, так как близких родственников в райцентре ему хоронить, слава богу, пока не приходилось, а когда хоронили кого-нибудь из сотрудников райпо, то сам Марусов, будучи руководителем отдела, организацией похорон не занимался, следовательно, и дел никаких с могильщиком не имел.
Заглянувшая в следовательский кабинет секретарша, обращаясь к Бирюкову, торопливо сказала:
- Антон Игнатьевич, вас срочно вызывает междугородная…
Звонил из Новосибирска начальник отдела розыска областного управления Шахматов, с которым Бирюкова связывала давняя дружба. До прокурорской должности Антон много лет работал в уголовном розыске РОВД и совместно с Шахматовым ему доводилось раскрывать не одно запутанное преступление. Телефонный звонок приятеля обрадовал Антона.
Обменявшись обычными короткими вопросами типа - как работа? как семья? - Шахматов спросил:
- Ты в курсе дела по Софии Лазаревне Виноградовой?
- Конечно, Виктор Федорович, - ответил Бирюков.
- Мы возобновили ее розыск. Концы, похоже, ведут в ваш район. Возле дачного поселка, куда уехала Виноградова, осенью прошлого года, по свидетельским показаниям, какой-то маньяк приставал к женщинам.
- Кто эти свидетели? - спросил Антон.
- Родниковские дачники видели Виноградову в электричке. Утверждают, что она вышла из вагона на платформу. Вроде бы чувствовала себя плохо - пошла позади всех приехавших. А дальше след ее пропал. Был вечером того дня в дачном поселке и мужчина, внешние и возрастные приметы которого очень сильно напоминают Казаринова… - Шахматов помолчал. - По моим предположениям, если Казаринов причастен к исчезновению Виноградовой, труп потерпевшей надо искать в вашем районе поблизости от Родниково. Убийцу Казаринова еще не установили?
- Пока, по образному определению нашего судебно-медицинского эксперта Бориса Медникова, сиреневый туман…
- Туман?.. Да еще и "сиреневый"?
- Понимаешь, Виктор Федорович, две с половиной тысячи новенькими двадцатипятирублевыми купюрами в деле фигурируют.
- Такие купюры косяком пошли на рынок в январе прошлого года, когда были изъяты из оборота пятидесятирублевки и сотенные. Откуда эта "сиреневая" ниточка у вас потянулась?
- От сожительницы Казаринова.
- Голубев мне рассказывал, что она очень деловая женщина…
- Живет красиво. По линии областного угрозыска за ней ничего не числится?
- Проверяли - все чисто. Галактионовой, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. Богатое наследство от погибших родителей досталось.
Глава 9
В отделе народного образования Слава Голубев узнал, что среди ушедших на пенсию учителей есть географичка Кузнецова Людмила Гавриловна, проживающая по улице Коммунарской у торговой базы райпо. Запомнив номер дома, Слава отправился искать "бабку Кузнечиху".
Небольшой с оранжевыми наличниками бревенчатый пятистенок Кузнецовой находился в тихом конце улицы и утопал в зелени густых тополей со срезанными вершинами. В грязноватом дворе перед входом в огород зеленела дощатая летняя кухонька, над железной трубой которой вился сизоватый дымок. Усадьбу огораживала невысокая ограда из металлической ржавой сетки. Такой же сеткой была затянута и узенькая калитка. От калитки к застеленному домотканным половиком крыльцу тянулась дорожка, устланная затоптанными картонками с иероглифами. Внимательно приглядевшись к своеобразному "тротуару", Голубев понял, что это упаковочный картон от японского холодильника.
Как только Слава вошел во двор, за углом дома, звякнув цепочкой, затявкала собачка. Тотчас из летней кухни выглянула худенькая большеглазая женщина неопределенных лет, но по внешнему виду далеко еще не старуха. Увидев неожиданного посетителя, она торопливо вышла из кухни, плотно прикрыла за собой дверь и пошла к остановившемуся у калитки Голубеву.
Чтобы убедиться, та ли перед ним "бабка", Голубев обаятельно улыбнулся:
- Вы Людмила Гавриловна Кузнецова?
Тревожно-настороженное лицо женщины еще более насторожилось.
- Да, - коротко ответила она.
- Николай Санков сегодня к вам не заходил? - издалека начал Слава.
- Нет, сегодня Николая у меня не было, - чуть помедлив, напевным голосом проговорила женщина.
- А Спартак Казаринов?..
На лице Кузнецовой появилось удивление:
- Что Спартак Казаринов?
- Когда последний раз у вас был?
- Давно, - Кузнецова вроде с недоумением посмотрела Славе в глаза. - Его, говорят, убили. Или это неправда?
Голубев вздохнул:
- К сожалению, правда.
- Зачем же спрашиваете о нем?
- Я из уголовного розыска, - сказал Слава. - Ищу свидетелей, которые видели Спартака в последние дни.
- По этому поводу ничего не могу ответить, так как не знаю, ни когда его убили, ни кто убил…
Кузнецова вроде бы хотела еще что-то сказать. В это время из кухонной трубы повалил черный дым и ощутимо запахло подгорающей бардой. Людмила Гавриловна стремительно бросилась в кухню. Сразу, как только она туда вбежала, дым заметно стал ослабевать и вскоре над трубою задрожало сизоватое марево.
- "Подпольный спиртзавод чуть не взорвался", - подумал Голубев, присаживаясь на продолговатую узкую скамейку у крыльца.
Минут через пять Кузнецова с белой тряпкой в руках хмуро вышла из кухни, подошла к Голубеву и смущенно стала вытирать перепачканные сажей руки.
- Не взорвалось? - участливо спросил Слава.
- Успела потушить печку, - тихо ответила Кузнецова. - Будете протокол составлять?..
- В другое время составил бы, - признался Слава. - Теперь не буду.
- Отчего такая гуманность?
- Жизнь с каждым днем дорожает. Пенсионеры за чертой бедности оказались.
Кузнецова недоверчиво посмотрела на него. Опустив повязанную старой косынкой голову, тоже присела на скамейку. Перебирая в руках тряпку, грустно заговорила:
- Да, тяжело стало жить. Муж умер, детей нет. Приходится одной доживать. Больше сорока лет проработала учительницей, а пенсия вышла… дай бог, полмесяца протянуть. Стыдно признаться, чем зарабатываю, но идти в уборщицы гордость не позволяет. Хотите - судите, хотите - нет…
В напевном голосе Кузнецовой сквозила такая тоска, что Голубеву невольно стало жалко эту немолодую уставшую женщину.
- Не огорчайтесь, Людмила Гавриловна, не вечно же будет продолжаться такая маята, - стараясь успокоить собеседницу, сказал он.
Кузнецова подняла на него большие глаза:
- Вы действительно из уголовного розыска?
Слава развернул корочки служебного удостоверения. Людмила Гавриловна, близоруко прищурившись, посмотрела в них и вроде бы улыбнулась:
- Извините. Для сотрудника милиции вы непривычно участливы к чужой судьбе. Подумалось, не Санкова ли собутыльник, коль его спрашивали.
- Хорошо знаете Николая?
- Ученик мой. Изо всех сил тянула из класса в класс. Ставила положительные оценки лишь за то, чтобы хоть не молчал в ответ на вопросы. Было всеобщее среднее образование. За каждого неуспевающего ученика с учителей стружку снимали. А Николай совершенно не хотел учиться. Только благодаря времени десятилетку закончил, да толку что… Каким безалаберным был в школе, таким и в жизни остался.
Голубев показал взглядом на картонки с иероглифами:
- Не он "тротуар" вам замостил?
- Нет, это бригадир грузчиков Артем с месяц назад после дождя поскользнулся второпях возле крыльца, чуть бутылку не разбил. "Ну, - говорит, - Гавриловна, у тебя во дворе пройти в тапочках невозможно". И вскоре привез большую коробку. Я разорвала ее да устелила дорожку.
- Часто грузчики у вас бывают?
Кузнецова виновато усмехнулась:
- Они, считайте, единственные мои клиенты. Это ведь Санков сбил меня на самогоноварение. Встретились однажды в магазине. Увидел, как я рублевки в кошельке пересчитываю и говорит: "Людмила Гавриловна, ну чего вы в нищете живете? Организуйте небольшую забегаловку. Сахаром и дрожжами обеспечим по госцене. Остальное - ваши проблемы. И нам заботы не будет - искать спиртное, и вы хороший навар поимеете". Так и втянулась.
- Спрос рождает предложение, - улыбнулся Слава.
- Если бы не нужда, ни за какие деньги не откликнулась бы на такой спрос. Выручка моя не очень велика. По сравнению с государством за полцены продаю.
- И все равно выгодно?
- А как же. Люди по талонам не могут отовариться сахаром, а у меня сахарок всегда в запасе. Прошлую осень варенья на всю зимушку наварила, соседок близких выручила. Только намекну ребятам, мол, сырье кончается, прикрою забегаловку, они тут же по государственной стоимости полный мешок, а то и два привозят.
- Выходит, сахар на торговой базе не переводится?
- Естественно, для своих сотрудников да районного начальства какой-то запас там всегда есть. Растаскивается, конечно, много. Знакомый водопроводчик мне рассказывал. Прошлой весной, когда Хлыстунов был еще председателем райпо, у него в подвале особняка трубу прорвало. Вызвали моего знакомого срочно ремонтировать. Спустился он в подвал, а там - чего только нет! Мука в мешках, сахар, крупа, сливочное масло в коробках, консервы разные. Да все это в таком количестве, что, говорит, любую войну с таким продуктовым запасом можно пережить… - Кузнецова со вздохом потерла огрубевшие руки. - Да что говорить о Хлыстунове. Родной братец там начальником отдела работал…
- Марусов Анисим Гаврилович? - быстро спросил Голубев.
- Да. Знаете?
- Такого заметного руководителя все в райцентре знают, - увильнул от прямого ответа Слава.
Кузнецова невесело усмехнулась:
- Ну, положим, я лучше других его знаю. У самого Анисима в доме - полная чаша, а стоило мне о любом пустяке попросить, сразу: "Извини, Людмила, не могу тебе помочь. Родственники мы. Неправильно нас поймут". Такого щепетильного чиновника изображал, будто ни сном ни духом не ведал, какие безобразия в торговле творятся.
- Не любите брата?