- Ах, да ничего страшного, - капризно ответила Лариса, откладывая пилочку. Можно было подумать, что она уже совсем забыла про Сергея Эдуардовича и теперь была даже слегка возмущена его настойчивостью. - Ваш закуток сегодня занят, там вчера Михал Михалыч велел начать ремонт.
- Конечно, начинать надо всегда с меня!.. Меня можно было бы и вообще не трогать, кто туда заходит-то?! - начал было ворчливо возмущаться незадачливый адвокат, но тут ему вспомнился недавно услышанный анекдот.
У армянского радио спросили: "Какие бывают начальники?" "Начальники бывают непосредственные и посредственные", - ответило армянское радио, и, несмотря на в общем-то несоотносимость сути анекдота с личностью заведующего консультацией, сделалось чуточку веселее.
- …Но зато вы можете перебраться пока к Швербергу - он позавчера улетел в колонию, куда-то за Урал, и раньше чем через неделю не вернется, - пояснила Лариса таким тоном, будто дарила Сергею Эдуардовичу редкий бриллиант.
- К Швербергу так к Швербергу, - неожиданно быстро согласился он, поймав себя на мысли, что настроение действительно слегка улучшилось. В конце концов любое перемещение, хотя бы и не по службе, а всего лишь в замкнутом пространстве, всё равно вносит элемент разнообразия в будничную рутину. И вообще - интересно ведь примерить на себя интерьер модного преуспевающего адвоката…
Кабинет коллеги размерами не так уж и превосходил каморку Сергея Эдуардовича, но оказался шикарным - с двумя кожаными креслами и с не менее кожаным диванчиком. А еще с двойными обоями и с развешенными по стенам копиями английских гравюр, изображающими сценки из юридической жизни Лондона XVIII века. Из содержания картинок следовало, что дела у британских коллег Габузова, даже в те юридически отсталые времена, шли несравнимо лучше, нежели в наши прогрессивные у него самого.
Сергей Эдуардович невольно присвистнул от столь приятного удивления (по причине стойкой антипатии, ранее в шверберговские закрома он был не ходок) и теперь совсем оживился: что ж, с недельку можно будет поиграть в преуспевающего дельца. Расправив плечи, он с удовольствием, как школьник, начал раскладывать на девственно-чистом швербергском столе свои бумаги и отнюдь не паркеровские ручки. Устроив таким образом некоторый творческий беспорядок "по-габузовски", новый "делец", он же калиф на час, плюхнулся в одно из кресел, перебросил длинные ноги через подлокотник и эффектным жестом выудил сигарету из пачки синего "Петра". Все, кто мог бы увидеть в этот момент Сергея Эдуардовича Габузова, безвестного адвокатишку тридцати четырех лет от роду, непременно решили бы, что на самом деле он… обыкновенный неисправимый мальчишка с легкими хулиганскими наклонностями, отнюдь не стремящийся ни к работе, ни к завоеванию более комфортного места под солнцем. На самом деле к разряду классических бездельников Габузов ни в коей мере не причитался - просто с подлинным азартом он относился лишь к той работе, которая доставляла ему профессиональное удовольствие. Но такая работа в последнее время подворачивалась крайне редко. Что же касается места под солнцем, то стремиться к нему теперь, по мнению Сергея Эдуардовича, представлялось делом крайне глупым. Раньше надо было заниматься этим вопросом, а не сейчас, когда тебе уже четвертый десяток. Нынче на дворе время молодых да ранних.
* * *
Вот примерно так размышлял сейчас, утопая в мягкой коже, Сергей Эдуардович. В своих мечтах и в едких клубах дыма он так и плавал бы еще неизвестно сколько времени, когда бы на рабочем столе вдруг неожиданно не загудел факс. Габузов недовольно поморщился, но все же скосил глаза: из щели, нудно жужжа, тянулась бумага. "Ну и черт с ним, все равно не мое!" - с облегчением подумал он, по-детски радуясь тому, что можно ничего не читать, ничего не решать, никому не звонить и никуда не бежать… Однако природное любопытство в конце концов пересилило, и он решил краем глаза глянуть на вылезший листок. Ведь на самом же деле любопытно, какими такими делами ворочает знаменитый Шверберг?
Вверху документа красовался странный логотип в виде хитрого переплетения нуля и знака бесконечности, на первый взгляд казавшийся цветком с распустившимися лепестками. "Во дают! - невольно восхитился Сергей Эдуардович. - Кто это, интересно, придумал такую красивую обманку?" С этой мыслью он лениво сполз с кресла и осторожно отнял у аппарата еще теплый листок.
Фирма, судя по буквам, загнанным в логотип, была французская, но перевести в ее названии ничего, кроме слова "Париж", Габузов из-за элементарного незнания французского языка не смог. Зато сам текст, занимавший всего четыре строчки, был написан по-английски. И хоть последний раз Сергей Эдуардович пользовался английским языком только на госэкзамене третьего курса, английская кафедра универа всегда славилась своей средневековой жестокостью, и, вероятно, именно поэтому он, хотя и не без труда, все-таки смог прочесть следующее:
"Дорогой Илья, наш клиент высоко ценит ваши услуги по нахождению прямых наследников Симона Луговуа и напоминает о необходимости принятия в отношении этих лиц превентивных мер, согласованных во время нашей личной встречи. Искренне ваш, Оливье".
- Однако! - хохотнул Сергей Эдуардович. - Илюша-то наш каков! В переписке с парижским салатом состоит! Ах, Оливье, Оливье, Оливье… Ах, Париж, Париж…
Веселье, впрочем, улетучилось еще быстрее, чем пришло. Нашему адвокату взгрустнулось, ибо совсем некстати вдруг вспомнилась ему бывшая супруга, предметом особой гордости который был как раз одноименный салат. Впрочем, ничего иного она больше готовить и не умела, искренне считая мельтешение у плиты занятием слишком низменным для высоких супружеских отношений. Правда, на экс-супруга, который, как и все мужчины с примесью армянских кровей, на генетическом уровне являлся неплохим кулинаром, подобная философско-кухонная сентенция не распространялась.
Сергей Эдуардович небрежным, с долей некоторого презрения жестом отбросил листок на стол и снова плюхнулся в кресло. Снова закурив, он попытался отогнать внезапно нахлынувшие нелицеприятные воспоминания, и отчасти это ему удалось - чувство раздражения постепенно ушло. Но на смену тут же явилось иное: эдакое, еще неоформившееся "нечто" из разряда "былое, прокурорское". Габузов понял, что во всем этом не шибко содержательном парижском факсе его более всего резануло и насторожило словосочетание "превентивных мер". Сергей Эдуардович не понаслышке знал, что именно в наши безумные отмороженные дни может скрываться за такими словами.
"Что за бред? Какие такие могут быть превентивные меры в отношении наследников? Это, знаете ли, припахивает Федором Михайловичем Достоевским и братьями Карамазовыми вместе взятыми. Хм… Впрочем, тогда они вряд ли стали бы говорить об этом так открыто по факсу. Хотя… от этой крысиной физиономии можно ожидать чего угодно. По крайней мере, если судить по его повседневной клиентуре: ворюга на ворюге, бандюга на бандюге…"
Адвокат Габузов поспешил себя одернуть. Это там, пусть и в недавней, но все-таки прошлой жизни, клиенты Шверберга по всяким щекотливым делам были для него, тогда еще следователя прокуратуры, чем-то вроде классовых врагов. И свой профессиональный долг тогда он видел в том, чтобы подобных личностей как можно больше засадить за решетку, где им и самое место. Ныне же профессиональный долг диктовал Сергею Эдуардовичу прямо противоположное. А именно - делать все возможное и невозможное (второе оплачивается по особому тарифу!) для того, чтобы в жизни уважаемого клиента было как можно больше видов из окна на море и как можно меньше видов из окна на зону.
В этом смысле, что и говорить, клиенты у Ильи Моисеевича были самые что ни на есть "уважаемые" - то бишь денежные. А вот к Габузову такой клиент не шел. То ли инстинктивно чувствовал в нем бывшего "мента", то ли просто опытным взглядом угадывал в Сергее Эдуардовиче человека, которого не любят деньги. Да и новое начальство в лице ушлого, медоточивого Михал Михалыча предпочитало держать его от серьезной клиентуры подальше. Во-первых, не ахти какой спец в адвокатском деле (и это правда), а во-вторых, из прокуратуры, да к тому же с "подмоченной" репутацией (что тоже правда, но лишь отчасти). Словом, неудивительно, что все это время Габузов "сидел" в основном на бытовых статьях, бесконечно тратя свое образование и опыт на защиту бомжей, алкоголиков, мелких воришек и прочих неудачников - тех, которым настоящий, "не-положняковый" адвокат был просто не по карману.
"Подмоченность" же габузовской репутации заключалась в том, что в свое время Сергей Эдуардович, едва закончив универ, из молодого гонора и щенячьих принципов раскрутил несколько дел, называемых деликатными - в смысле личностей фигурантов. В их числе были и "дружественные" милицейскому начальству коммерсанты, и чиновники, промышлявшие взятками и махинациями, и даже один помощник депутата Госдумы, замешанный в контрабанде бытовой техники в особо крупных размерах. Разумеется, у ретивого, но малоопытного следователя прокуратуры не хватило силенок отправить всех этих слуг народа на нары, но кровушки он им попортил изрядно. Впрочем, не без взаимности: Габузову угрожали, один раз даже отоварили по голове в темном подъезде тупым предметом, тягали "на ковер", отбирали дела и передавали их более "врубчивым" следователям… После каждого такого случая Габузов больше и больше осознавал всю тщетность своих даже не усилий - потуг и всякий раз пытался дать себе и жене клятву плюнуть на все и уйти. Хоть в бандиты, хоть в охранники. Но дальше клятв дело не двигалось. Вот уже и жена ушла от него, свалив за кордон к пожилому "гамбюргеру", вот уже почти все его друзья-коллеги по службе забили на эту самую службу, вследствие чего весьма преуспевали, а Сергей Эдуардович с каким-то маниакальным упорством продолжал тянуть лямку борьбы с гидрой преступности. И при этом всякий раз морщился, слыша это дурацкое словосочетание из уст телевизионных дикторов.
Но один случай все-таки его доконал. Вышло так, что досталось ему дело некоего наглого и дегенеративно-кривого юриста-недоучки, взятого во время милицейского рейда в борделе нетрадиционной ориентации с тремя "кокосами" на кармане. Будущий коллега и сам был под изрядным кайфом, а потому не смог сразу объяснить сыщикам, что папа у него - крупный государственный деятель. То бишь папа с большой буквы "П". Потом, конечно, разобрались, дело спустили на тормозах, а Габузову, за то, что не сумел грамотно разобраться в особенностях политического момента, дали по шапке. Вот тогда-то и сделалось Сергею Эдуардовичу окончательно и мерзко, и тошно. Уже на следующий день он швырнул на стол начальству заявление об уходе и, помаявшись с полгодика в одной мутной охранной фирмочке, по протекции бывшего сокурсника переметнулся в адвокатуру.
Впрочем, с его душевным устройством и репутацией "фокстерьера" ему и здесь ничего завидного не светило. К тому же и сама репутация окружающей действительности более не соответствовала - как это часто бывает с эмоциональными и искренними людьми, Сергей Эдуардович "сдулся", словно проколотый булавкой воздушный шар. Даже кончики усов, прежде задорно топорщившиеся, обвисли, как у старого моржа. И самое обидное было то, что он прекрасно видел и понимал происходящую с ним неприятную метаморфозу, но ничего не мог поделать. Или не хотел - потому что не видел смысла…
* * *
"Итак, - размышлял Габузов, нервно покусывая фильтр, - "превентивный", сиречь "упреждающий действия противной стороны". Для бандитской разборки, для войсковой операции - это нормально, однако для человека, занимающегося адвокатской практикой, сей термин звучит несколько странно. С одной стороны - некий респондент благодарит Шверберга за услуги по нахождению прямых наследников, что есть нормальный адвокатский хлеб. Но с другой - после этого ему напоминают о неких "превентивных" мерах по отношению к ним же. Это как? Завалить их, что ли?"
Как ни крути, но требовалось хорошенько обмозговать сие странное происшествие, коль уж судьба распорядилась так, что Габузов невольно оказался к нему причастным. "Итак: Шверберга нет уже третий день, - принялся размышлять он, сосредоточенно пуская колечки дыма. - Мобильник в колонии да еще где-то за Уралом, конечно же, не берет. Следовательно… получается, что начало "превентивной операции" откладывается, как минимум, на несколько дней. И что с того?.. И вообще - оно мне надо?.. Вот дьявольщина, и зачем это только я слез с кресла?"
Романтическое настроение незадачливого адвоката безнадежно улетучилось, и игра в процветающего дельца была окончательно испорчена. Габузов сел за рабочий стол и попытался заняться своими бумагами, отбросив листок с двусмысленным логотипом обратно на факс-аппарат. Но собственные затрепанные бумажки "о принудительном выселении гражданки Блендеевой, 1920 года рождения, из-за невозможности совместного проживания в коммунальной квартире по улице Лебедева в связи с нахождением у нее в комнате тридцати одной кошки", мягко говоря, не вдохновляли.
Торжествующий июньский свет сочился в низкое подвальное оконце грустной дрожащей тенью и совсем не придавал бодрости, так что Сергей Эдуардович расстроился окончательно и теперь уже бесповоротно. Франция, таинственное наследство, прохиндей Шверберг, "превентивные меры" - все эти "пазлы" были гораздо интереснее его гражданки Блендеевой, интригующи и манящи. Немного поколебавшись, Габузов отодвинул опостылевшие бумаги и изящным движением ботинка включил стоящий под столом процессор. В конце концов, раз уж его переселили в этот кабинет, он имеет полное право воспользоваться компьютером коллеги. Хотя бы как "орудием труда". Кстати сказать, сам Сергей Эдуардович терпеть не мог, когда в его компьютер лазал кто-то чужой, хотя никаких особых секретов в своей машине никогда не держал. Свои же "проникающие действия" он оправдывал исключительно целесообразностью и важностью момента.
На экране монитора высветилось окошечко с требованием ввести пароль. С нетерпением человека, совершающего заведомо нечто неприличное, Габузов принялся судорожно тыкать на первые попавшие комбинации клавиш, однако в ответ получал одни только смеющиеся рожицы. Но это непредвиденное препятствие, как ни странно, лишь раззадорило его. Он вспомнил краткий компьютерный ликбез программиста прокуратуры - волосатого, хиппиобразного Пашу, который уверял, что все чайники-юзера в первую очередь все-таки чайники. Они обожают паролировать собственные системы, считая, что тем самым надежно прячут информацию. Между тем пароли эти, как правило, состоят либо из инициалов пользователей, либо из фамилии, либо из даты рождения. Относительно последней пришлось бы залегендированно справляться у Ларисы, однако этого не потребовалось - компьютер проглотил три буквы "ШИМ" (Шверберг Илья Моисеевич) и, поразмышляв некоторое время, впустил-таки Габузова в виртуальные закрома преуспевающего коллеги.
"Ну вот, - усмехнулся Сергей Эдуардович, - кражи еще нет, но взлом уже состоялся… А может, мне в хакеры податься? Говорят, они весьма недурные деньжищи зашибают".
Открыв "Мои документы", Сергей с доселе уже подзабытым азартом гончей (а вернее - легавой) принялся листать электронные папки в поисках ключевых слов. Так… "Оливье"… "Луговуа"… "Наследники"… "Париж"…
Ни одного из этих названий не попадалось, и, уже почти отчаявшись, он просто-напросто взялся открывать все папки подряд. Наконец, в директории "Перельман" мелькнуло знакомое имя - Симон. Габузов так и подался вперед, едва не ткнувшись в экран своим выдающимся носом. И мгновение спустя отпрянул, откинувшись к спинке уютного швербергского кресла, да так резко, что возникший крен едва не перевел его из положения "человек сидящий" в грозящий немалыми разрушениями в кабинете "партер". Совпадение было столь невероятно, что…
Короче, это было просто невероятно! Ибо в качестве потенциального наследника лягушатника Симона Луговуа фигурировала женщина. И не то удивительно, что женщина, а то, что звали ее Самсут Матосовна. И дело здесь не только в том, что по статистике Самсут Матосовных приходится по одной на тысячу Роз Львовн и пять тысяч Ирин Михайловн… Просто в жизни Габузова с юных лет именно это имя ассоциировалось со вполне определенной фамильной тайной, загадкой. И вот поди ж ты - совсем недавно он натыкался именно на это имя.
Пару недель назад, уже за полночь, в холостяцкой однокомнатной квартире Габузова раздался телефонный звонок. Это в былые прокурорские времена Сергей Эдуардович подрывался на первую же телефонную трель. Теперь же, напротив, он предпочитал, чтобы невидимый припозднившийся абонент осознал свою ошибку и, как минимум, перезвонил утром.
Однако телефон звонил настойчиво, и в какой-то момент Габузов, сдавшись в этом невидимом поединке, обреченно снял трубку.
- Ну и?.. - раздраженно поинтересовался он, нимало не рискуя тем самым обидеть собеседника. Ведь в столь поздний час ему могли звонить либо бывший коллега по службе, бравый опер Толян, либо родители.
- О, Сережка, как хорошо, что ты на месте! - Трубка мгновенно раскалилась, как это всегда и бывало, когда звонила Карина - дочь отцовских друзей. Несмотря на холодный петербургский климат и, как она сама выражалась, всего шесть капель армянской крови, эта женщина неизменно являла воистину бешеный темперамент. - Понимаешь, такое дело! Сумку не пускают за границу!
- Чего-чего? Какую сумку? - растерялся Габузов, еще не вполне отошедший от первой дрёмы. - Ты что, в аэропорту, и у тебя не пропускают вещи?
- Ах, какой ты, Сережка, все-таки глупый! В каком еще аэропорту?! Ну ладно, ну оговорилась я. Сумка - это прозвище одной моей близкой подруги, мы ее так в школе звали. Прикинь, она всегда все учебники на уроки таскала, поэтому портфель у нее раздувался, как жаба. А сама она тогда тоже была вся из себя такая кругленькая… Ну, в общем, сумка и сумка…
- Очень трогательно. Вот только я-то тут при чем?
- А при том, что ей вдруг ни с того ни с сего не выдали загранпаспорт! У-у, звери!.. Серенький, у тебя же кто-то там был в ОВИРе? Позвони, а? Может, помогут, сделают? В конце концов, сейчас не тридцать седьмой год.
- Ну не знаю… - замялся было Габузов. - Думаешь, это так просто?