Дверь в комнату Инессы обливать и заматывать не стала. Если б не боялась разбудить да сил побольше было, вообще бы на руках вынесла проклятую грымзу из дома, на газон выбросила. Пусть полюбуется со своего чистенького газончика, как внученька живьем сгорает, в огне по окнам мечется… Мирон приедет, теща ему зенки-то выцарапает. До самой смерти будет доставать упреками, проклятиями сыпать.
Стоя на пороге библиотеки, где уснул Денис, немножечко подумала почти о том же: облить тут все бензином или пускай мужик выбирается? Через пылающие коридоры до Зоси все равно не доберется…
Пускай живым в окно выпрыгивает, братцу нервы треплет. Дениска с тещей в унисон петь будут, Мирону мало не покажется.
Представив, какое "пылающее светлое" будущее ждет Мирона, Галина тихонько прикрыла дверь библиотеки и пошла в гараж за последней канистрой для оставшегося "неудобренным" парадного зала.
Сняв противогаз, немного продышалась свежим воздухом. Попутно, отдыхая, смастерила бутылку с "коктейлем Молотова", в карман серого рабочего халата положила. Когда уже начала вновь противогаз натягивать, показалось – звуки раздаются. Как будто кто-то распахнувшимся окном о стену хлопнул.
Неужто очнулся кто-то?!
Галина замерла. Прислушалась. Прошла над свалившимся у гаражной двери охранником до коридора…
Показалось. В доме тишина. Если бы кто-то проснулся, уже давным-давно кричал бы во всю мощь.
Но натягивать на уши противогаз убийца больше не стала – страшно стало не успеть доделать, попасться у последней черты. Быстро намочила под небольшим краником в гараже загодя приготовленную марлевую повязку, на лицо надела.
Дверь в гараж заперла за собой. По дороге все бензином поливала. На картины плескала, на ковры, на гобелены, на шелковую ширму, больше всех досталось любимой картине Миронова с толстомясой бабой в красной тряпке…
Так старалась, что локтем выбила фитиль из винной бутылки с горючкой. А руки устали тяжеленными канистрами ворочать, дрожащие пальцы никак не могли смоченную бензином тряпку обратно в узкое горлышко просунуть… Голова кружиться стала.
– Ничего, – бубня под нос, подбадривала себя Галя, – я сдюжу, Берточка, совсем немного осталось – всем отомщу… и Сашке… и Зоське… и мудака Зубова с его спиногрызами не забуду… – Сигизмундовну припомнила: – И тебе, сволочь старая, шкуру подпалим…
Тряпочка наконец-то как надо воткнулась в горлышко, Галина выпрямилась, нашарила в кармане серого халата позолоченную зажигалку Миронова…
Подумала – как смешно и правильно: дом гнусной сволочи загорится от его же щегольской, понтовой зажигалки…
– Не двигайся, Галина. Одно движение – и я стреляю.
Голос треклятой ищейки Галина узнала сразу. И почему-то правильно названное имя ее совсем не поразило и не напугало. В голове мелькнуло удивление другого рода – как выбралась-то, гадина?! Ведь дверь приперта накрепко!!
– Галя, Берту не вернуть. Ты погубишь людей, которые ни в чем перед тобой не виноваты. Подумай.
Ищейка еще продолжала увещевать, а Галина уже резко выбросила руку в сторону и чиркнула кремнем зажигалки. Повернулась всем телом.
В измазанном бензином кулаке опасно заплясал огонь.
Сыщица заткнулась на мгновение, поблескивающие в полутьме глаза поймали отсвет пламени, испуганно расширились, замерцали крошечными стеклышками…
– Галя… пожалуйста, не надо… Миронов собирался отпустить твою племянницу после новогодних праздников… Я говорю правду! Берта поторопилась!
Сыщица стояла под аркой, перегораживая выход в коридор, ведущий к гаражу. А уходить Галина собиралась через него. С бензином не рачительно обошлась – истратила практически до капли. Хотела выйти в гараж, тоненькой струйкой протянуть бензиновую дорожку для запала и на всякий случай, вдруг дорожка где-то прервется, швырнуть в машины бутылку с запаленным "коктейлем". Мечтала исхитриться так, чтобы разбилась бутылка о любимый Сашин "феррари", на котором подонок только сам лихачит, без шофера.
Но к гаражу теперь не выйти, на пути застыла ищейка с пистолетом.
Такая не пропустит. Стрелять, может быть, и не решится – в доме газа под завязку. Но если к ней приблизиться, в сторону не отойдет. Полезет в драку, девка решительная.
– Галечка, пожалуйста, – канючила ищейка, – в доме столько людей… Если людей не жалко – погляди, какие картины сгорят! Пожалуйста… не делай этого…
Осторожно, не приближаясь к сыщице даже на сантиметр, держа перед собой в вытянутых руках бутылку с фитилем и горящую зажигалку, Галина медленно двинулась к холлу. Суматошно размышляла.
В холле она бензин не разливала: чему гореть в мраморной громаде с каменными полами? На стенах только две картины, багеты – не дрова.
Если выйти через парадную дверь… С крыльца размахнуться и грохнуть запаленную бутылку о мраморный пол… Дотянутся ли огненные брызги-струйки до промоченных горючкой ковров и паркета? Достаточна ли концентрация газа для взрыва?..
И умирать не хочется. Еще остался подонок Зубов с отпрысками… Их надо тоже извести под корень… Кто всем подонкам отомстит, если взрыв раздастся сразу, пока не отошла на достаточное расстояние?.. Кто отомстит за Берту?
Досада. Как ни решай, но главный гад важнее. Ради такой цели можно и самой пылающим факелом по дому пробежаться…
Это, конечно, крайний вариант, от безысходности сгодится. Пока остаются в живых другие сволочи, надо исхитриться, всех сжечь и вырваться…
Галина боком, медленно проскользнула под угловую арку в холл. Спиной приблизилась к огромной запертой двери…
Надо как-то ключ достать. А руки заняты.
– Галечка, пожалуйста, ради бога… не делай этого… подумай… Я тебя отпущу! Честное слово, если ты одумаешься, я тебя отпущу! Уезжай, и я ничего не скажу Мирону! Я тебе слово даю – он тебя преследовать не будет!
Галина, не отпуская взглядом сыщицу, нашарила дном бутылки левый карман халата, опустила бутыль в него…
Глупая ищейка возрадовалась:
– Галечка, ты молодец! Ты все правильно решила! Зачем губить людей, зачем…
Тупая дура.
– Если ты сделаешь хотя бы шаг, – негромко прошипела экономка, – я брошу зажигалку на ковер.
Дурочка заткнулась. Осталась на промоченном бензином шелковом ковре. Босыми пятками перебирала.
Галина ловко извлекла из правого кармана связку ключей, глянув искоса, выбрала тот, что от замка парадной двери. И, оставаясь лицом к ищейке, быстро всунула массивный ключ в скважину. Повернула. Отпертую дверь плечом пихнула – вышла на крыльцо.
– Ты Берту, сволочь, помнишь? – спросила с надсадным присвистом, стоя за дверью на верхней каменной ступеньке. – Помнишь мою девочку?.. – Освобожденная от ключей рука схватилась за бутылочное горлышко, бутылка выскочила наружу… Убийца тут же запалила фитиль. – Так получай!! – Галина размахнулась…
За спиной Евдокии оглушительно грянул взрыв.
Часть третья
ЗДЕСЬ ГАДКО ПАХНЕТ – ГОРЕЛОЙ ПЛОТЬЮ
Когда Галина положила в карман бутылку с "коктейлем Молотова", Евдокия чуть умом не тронулась от радости и облегчения! Неужели получилось уговорить сумасшедшую убийцу?! Неужели она согласится просто так уйти, оставит в покое этот дом?!
Невероятно, что делают простые добрые слова. Навряд ли Галя испугалась пистолета.
Дуся смотрела, как ненормальная экономка-убийца нашаривает скважину замка, как отпирает дверь, выскакивает на крыльцо… Совсем неподалеку, у ворот, затихли сирены пожарных машин – помощь прибыла, а Евдокия Землероева и сама ухитрилась справиться…
– Ты Берту, сволочь, помнишь?
О чем это она? И почему так злобно?!
Боже!!! Над головой Галины взвилась зажатая в кулаке бутылка с грозно запылавшим факелом… Евдокия раскрыла рот, собираясь закричать…
Над ухом грянул взрыв.
Тряпичной, переломанной надвое куклой Галина улетела с крыльца спиной назад. Вместе с зажатой в кулаке бутылкой, снаряженной пылающим фитилем. Затычка-пробка вылетела из горлышка, бензин плеснулся на убийцу….
Через мгновение на подъездной дорожке пылал костер из человека. Но Галина была мертва до того, как пламя занялось на испачканной одежде. Она не шевельнулась и не вскрикнула.
Оглохшая от взрыва Дуся ошалело развернулась, немножечко присела, ожидая пламени в лицо; за ее спиной, положа на плечо ружье, словно ковбой Мальборо, спокойненько стоял шпион-сосед. Сосредоточенно мимо Евдокии глядел на пылающий труп у крыльца.
Слегка присевшая и качественно перетрусившая сыщица сипло выкрикнула:
– Вы что, Николай Васильевич, с ума сошли?! Здесь же газ везде!!
– Я главный вентиль перекрыл, – невозмутимо отчитался дяденька-шпион. – Алевтина дверь открыла – сквозняк получился, вентиляция.
– Так искры же от выстрела летели, а везде бензин!
– Но здесь же его нет, – невозмутимо констатировал Васильевич, показывая глазами на сухой мраморный пол.
– А как вы вообще сюда попали?! – Дуся встала во весь рост и уставилась на бесстрастного шпиона, как школьница на привидение.
– Второй этаж. Открытые окна. Детская забава. – Протянул руку к сыщице: – Дай-ка, Дуся, пистолет сюда, не дай бог, на спуск нажмешь, себя поранишь.
Землероева послушно и все еще слегка ошалело протянула пистолет пенсионеру-диверсанту, способному и в шестьдесят вскарабкаться по гладким стенам на второй этаж. Руки сразу же почувствовали облегчение и передали его организму в целом: пистолет как будто центнер весил, к земле придавливал.
Николай Васильевич, прищурившись, смотрел через стеклянную дверь.
– Ага, – вздохнул, – полезли…
Дуся проследила за его взглядом. Привлеченные выстрелом и костром, как мотыльки на свет, по ажурной вязи центральных ворот карабкались пожарные и полицейские. Огнетушители через забор на травку перекиды вали.
Васильевич вышел на крыльцо, поставил в уголок у двери ружье, пистолет там же на виду пристроил, сложил руки сзади на шее и стал ложиться на крыльцо. Дусе посоветовал присоединиться:
– Ложись-ка, Евдокия, рядом и не шевелись. Пока разберутся, по ребрам напихают.
Дуся резво улеглась, сложила ладошки на загривке, пока пожарные с полицией бежали к дому, успела поболтать.
– Николай Васильевич, а вы не того… не боялись, что Галина упадет лицом вперед, бутылка разобьется и все бензином окатит?
– После удара в грудь медвежьей картечью? – утыкаясь носом в мрамор, хмыкнул "диверсант". – Тут и медведь бы улетел. Я, Дуся, когда в последний раз охотиться ходил… медведя не встретил, ружье разрядить вначале поленился, потом забыл, – как видишь, пригодилось.
– Да уж… пригодилось. – Свернув шею, Дуся поглядела на невозмутимого мужчину, лежащего по соседству.
Как только подбежали первые спасители, Васильевич извлек из нагрудного кармашка клетчатой рубахи какое-то удостоверение и протянул его полицейскому…
Пихать по ребрам в целях профилактики Дусю и пенсионера сразу же раздумали. Галину потушили.
Миронов, которому позвонил Олег и дал сигнал тревоги, примчался почти сразу же за пожарными. С какой скоростью он пронесся по неперегруженным утренним улицам Москвы, осталось тайной – машины с мигалками, полные гаишников, подоспели за нарушителем спустя минуты полторы.
Не сумев проехать на автомобиле во двор, Миронов оставил его за воротами, пробежал по дорожке и, на ходу кивнув соседу и Дусе, взлетел на анфиладу. Нашел всех родственников живыми, но сонными, довольно скоро спустился вниз.
Молча, тяжело дыша, подошел к обугленному телу на дорожке, сел перед ним на корточки…
– Алевтина? – Опознав экономку, безмерно удивился: – Почему она?..
– Это не Алевтина, – устало информировала сыщица. Васильевич уже ушел к полицейским, честь открыть Мирону правду целиком принадлежала спасительнице Евдокии. – Это – Галя. Тетя Берты. Она у Зубовых домработницей была.
Миронов замер. Сгорбился.
Потом вдруг резко встал и развернулся к Евдокии:
– Если ты хоть слово скажешь Зосе о Берте…
Глаза авторитета сузились, проговаривать угрозы вслух надобности не было.
Дуся глубоко вздохнула: вот, что называется, и поговорили. Услышали "спасибо", господа.
Евдокия повернулась к авторитету спиной, взошла на крыльцо – из дома уже почти не пахло газом, хотя бензином воняло повсеместно. Поднялась на третий этаж и начала паковать чемодан. Ее миссия закончена, Паршин на подъезде… Самой за руль садиться, после того как надышалась газом и круги перед глазами заплавали, – верная дорога в морг… Положат на соседний разделочный стол, рядом с экономкой Галей…
С полицией, правда, наверняка придется пообщаться… От них не убежишь, заставят дать отчет.
А хочется уснуть. Лечь в тихий уголок и провалиться. Голова гудит, как кем-то проклятая…
Дуся безразлично побросала в чемодан одежду, сгребла косметику с полочки в ванной и с туалетного столика… Огляделась, попрощалась с будуаром (заодно проверила, не висят ли где забытые носки-футболки).
Хорошая комната. Пожалуй, пожить в таком же антикварном будуаре больше не получится – диковинка, она есть редкость величайшая…
Но собиралась уезжать Евдокия хоть и устало-торопливо, но с удовольствием: уснуть в комнате, где столько пережито, получится навряд ли – запахи и страхи достают.
В комнату, тихо постучав, зашел Миронов:
– Я как бы, это… не прав был. Извини. Ты всем моим жизнь спасла, я как бы по гроб жизни тебе обязан…
– По гроб жизни вы, Александр Сергеевич, коту обязаны. Фотию прижизненный монумент из золота отлейте.
Оставив Миронова в полнейшем изумлении, Евдокия вышла в коридор.
ЭПИЛОГ
Утром следующего дня Евдокия и Паршин встретились в агентстве. Вчера поговорить не удалось. Когда командир помощницу до дому доставлял, Дуся вначале разрыдалась – девушки обычно слезами нервную систему в порядок приводят; прорыдавшись, глотнула коньячку из бардачка запасливого Паршина – уснула мертвым сном. Не помнила, как очутилась дома в своей постели, причем заботливо раздетая.
Олег встретил героиню горячим кофе. Внимание проявил – куда там мажордому Леве: дверь открыл и придержал, в кресло усадил, поинтересовался, как спала, как себя чувствует, в глаза внимательно глядел.
– Голова все еще побаливает, – поморщившись, призналась Евдокия. – Газу, наверное, многовато хватанула…
– Но разговаривать можешь?
Дуся, отпив глоток кофе, кивнула, и Паршин задал основной вопрос:
– Когда и как ты вышла на Галину? Или ты ее раньше, в прошлом году видела?
– Да никого я не видела и никуда не выходила, – отмахнулась Землероева. – Подсознание несколько дней интуицию теребило, сигналы подавало, а я как полная идиотка… в последний момент. Помнишь, в прошлом году мы с Ильей Зубовым под лестницей сидели? Так вот тогда я только Галин голос из дворницкой слышала, голос и шаркающие шаги. И как только ситуация повторилась, меня какая-то чепуха доставать начала – было это, Дуся, было… В общем, если бы меня кот под утро не разбудил…
Собираясь вкратце посвятить командира в суть спасительных мероприятий, Землероева постепенно увлеклась (немножечко похвасталась, один разок всплакнула), пожаловалась на Миронова.
– Он, кстати, звонил, – покусывая кончик авторучки, не выпуская наружу эмоции, сказал Олег. – Машину твою к офису пригонят.
– Я знаю, – усмехнулась Дуся. – Знаю, зачем он явится. Будет давить на мозги… или подкупать, заставлять нас не выпускать наружу информацию о Гале.
– Ты думаешь – получится? – поднял брови Олег.
– А то. От Галины – только головешки. Кто такая, почему чокнулась и дом решила запалить… Остается, правда, как мне кажется, реальная Алевтина Викторовна, но пока следствие ее разыщет, пока та показания даст – Миронов всем рот "капустой" заколотит..
– И Зубовым? – недоверчиво напомнил командир.
– Олежа, – вздохнула Евдокия, – о чем ты говоришь? Какие Зубовы? В смерти Берты, во всем, что произошло, не только Зубовых – моей вины навалом! Если бы я тогда не струсила, не убралась из дома, где Ефремовича держали… – Дуся наклонила голову, закусила нижнюю губу. – Я тоже, Паршин, виновата. Не меньше остальных – я не стала заступаться за женщину…
– Ты не стала заступаться за хладнокровную, жестокую стерву, – негромко перебил Олег. – Не ты начала ту войну, не тебе и пленных было отпускать. Может быть, напомнить, что Берта собиралась с Зубовыми сделать? Забыла, как мы прятались от бойцов Мирона, как переживали за беременную Киру, как ты чуть не рехнулась, когда поехала Ефремовича выручать? Не думала живой оттуда вернуться…
– Да при чем здесь это? – скривилась Евдокия. – Я струсила. Я Берту так ненавидела, что смылась из дома и…
– Это карма, Дуся, – снова перебил Олег. – Фатум. Если бы ты вступилась за Берту, ее б на нары законопатили, а судьба и там достанет. Такие, как Берта, спокойно жить не умеют, ни на воле, ни в зоне. Поверь, я знаю, о чем говорю.
– Мне бы твою уверенность…
– Ты, Дуся, рефлексировать мне прекращай. Все свои мифические грехи ты вчера бензином смыла, стольких человек спасла…
…Миронов приехал, когда Паршину почти удалось уговорить помощницу не валить все беды на свою несчастную головушку.
А относительно того, о чем авторитет будет толковать, Евдокия угадала. Ошиблась только в малом: Миронов не пугал, а уговаривал.
Что есть большая разница, особенно для Саши.
Сообщив, что Евгений пришел в себя, идет на поправку, Миронов положил на стол перед сыщиками внушительный конверт с наличностью. Паршин сделал каменно-надменное лицо, но ничего изрекать не стал, глядел на Дусю – ее добыча, ее заслуга, ей и решать. По неким складкам на твердокаменном командирском лбу Евдокия поняла – Паршин ждет от нее отказа от вознаграждения: мол, деньги у вас, господин хороший, грязные, нам таких не надобно.
Усмехнулась и взяла конверт. Взвесила награду на руке:
– Спасибо, Александр Сергеевич. Деньги будут очень кстати.
Пока Землероева тянула паузу, у Паршина слегка отвисла челюсть.
– У вас в доме, Александр Сергеевич, работает одна женщина. У нее ребенок больной, нужна дорогостоящая операция. Я сообщу Вере, что эти деньги – от вас. Огромное спасибо.
Миронов понятливо хмыкнул, встал, пиджак одернул.
– И вообще, Александр Сергеевич, – оставаясь сидеть в кресле, в спину уходящему авторитету проговорила Евдокия, – шальное богатство удачи не приносит, вам не кажется?
– "Искусство должно принадлежать народу"? – усмехнулся владелец личного музея, поглядел на Дусю сверху вниз и вышел, не вступая в дискуссию.
Поздним вечером того же дня к Евдокии пожаловал разносчик. Вручил небольшую тяжеленькую посылку. Дуся черкнула факсимиле на бумажке квитанции, закрыла за рассыльным дверь, заинтересованно обертки разодрала…
Под обертками был ящичек в коробке. В ящичке на бархате – чтоб мне сдохнуть! – Фаберже.
Умопомрачительной красоты серебряная музыкальная шкатулка с вензелями дома Романовых.
Евдокия обомлела. Еще дня три назад она в восхищении замирала над этой шкатулкой, выставленной в застекленном шкафчике парадного зала Мироновых. Думала о том, сколько музейных экскурсантов будут так же замирать перед этой совершенной красотой, ворчала на жадного Сашу…