- Сколько? Кто ей хлеба купит или молока, когда свалится?
- Она собирается в дом престарелых.
- В богадельню?
- Есть люди, которые выбирают и такой путь.
- А квартирой какой-нибудь взяточник завладеет? Что, вы не знаете, как вымороченной площадью торгуют? Это справедливо, по-вашему?
Я приподнял руку.
- Вадим! Вы на меня производите двойственное впечатление. Нужду в жилье я и сам пережил. Но закон на стороне Полины Антоновны. Принудить ее никто не может.
- Вы уверены?
"Вот сейчас нужно разобраться".
- Послушайте! Вы не в первый раз намекаете на какие-то возможности оказать давление на Полину Антоновну. Это серьезно или блеф?
- Я слов на ветер не бросаю.
- Что вы в виду имеете?
- Это мое дело.
- Тогда придется ее защищать. Я не позволю… Это и мое дело.
Он вдруг приподнял кружку на уровень глаз и посмотрел на меня через стекло.
- Ха-ха-ха!.. На вид вы такой благообразный, а присмотришься… страшный.
- Это глупо.
- Не скажите. В этом что-то есть. Иногда стоит присмотреться через… магический кристалл. Ладно…
"Ладно", как я заметил, было его любимым словом.
- Но я вас предупредил.
Вадим пренебрежительно махнул рукой.
- Бросьте. Ловите лучше бархатный сезон. Не ваше это дело.
Я приподнялся невольно. Хотелось выплеснуть пиво прямо в физиономию наглецу. Он отклонился торопливо.
- Вы что? Сердце поберегите. Что вы взъерепенились?
- Я вам не позволю…
- И не надо. Не позволяйте. Я вам только сказал, не ваше это дело. И не мое, если вы уж так хотите.
"Что он? Струсил? Уступает?"
Но нет…
- Лена к ней пойдет. Их это дело! Ясно?
Совсем мне не было ясно. Но сердце колотилось под сорочкой, а я знал, что мне такого допускать нельзя.
- Вы, кажется, не хотели жену впутывать, - сказал я, немного задыхаясь.
- Не беспокойтесь. Она распутает. Они вместе распутают. Дышите глубже.
Я послушался и вздохнул. Полегчало.
"Ну что за истерия!.. Угораздило. А ведь этот негодяй в чем-то прав. У Полины Антоновны с Леной какие-то отношения особые. Какие?"
И тут меня будто стукнуло. Как говорится, искры из глаз, и осветило неожиданное.
"Бог ты мой! А что, если эту молодую женщину с Сергеем не одна диссертация связывала?!"
Я прямо-таки уставился на Вадима. А он уже вполне спокойно дохлебывал свое пиво.
"Нет. Это уж слишком. Он муж. Нельзя же до такой степени цинизма докатиться. Нельзя".
- Ну, как? Отошли? Не стоит так волноваться. Знаете, моя супруга фотографию притащила. Старушка ей на память о любимом учителе презентовала. И вы там есть.
- Я знаю.
- Помоложе выглядите, между прочим.
Снова я уловил издевку.
- Вы тоже не юноша, Вадим.
Он машинально провел рукой по лысеющей голове.
- Заметно? Глупый волос покидает умную голову.
Это была первая фраза, которую он произнес без самодовольства. Я не стал поддразнивать. Выпил пива.
- Ладно. А этот, третий ваш друг, погиб, кажется?
- Миша?
- Его Михаилом звали? - почему-то переспросил Вадим.
- Михаил.
- Уголовник, я слышал, его зарезал?
- Не зарезал. Ударил чем-то.
- И не поймали его?
- Нет. Да зачем это вам?
- Так просто. Размышляю.
- О чем?
- О судьбах людских. Жили-были три друга. Один в молодости… ушел. Другой в среднем возрасте. Значит, вам жить долго, - добавил он почти без насмешки.
"Может быть, я несправедлив к нему?.. Такое в голову пришло!.." Стало как-то неловко.
Тут он и исчез. Стремительно, как и вчера. Правда, на этот раз буркнул:
- Чао!
И я остался один со своей недопитой кружкой пива, допивать которое не хотелось. А мысли сразу же побежали снова.
"Конечно, мое предположение - чушь. Права на вселение предъявляет "невестка" с новым мужем, он же старый. Бред. Да и почему это должно связывать Полину Антоновну? Однако о каких-то правах говорилось… что же, если не это?.. А… К лешему! Сегодня же возьму билет".
Я отодвинул кружку, но встать мне не удалось.
- Вот не ожидал!
По крутым ступенькам спуска скатился Женька Перепахин и тут же приблизился.
- Не ожидал, брат, не ожидал, - повторил он и уселся напротив.
"Из огня да в полымя!"
- Я тоже.
Сказано было без энтузиазма, но Женьку это не смутило.
- И зря не ожидал! Я тут частенько бываю.
- Пивком балуешься?
Он захохотал.
- Посадочные места использую.
До меня смысл этих слов дошел не сразу. Я смотрел на Перепахина. Передо мною сидел тот же, несомненно, пожилой человек, которого я искал несколько дней назад и встретил при необычных обстоятельствах, и все-таки иначе чем Женькой я его про себя именовать не мог. Ничего взрослого этот коротышка с брюшком за жизнь не приобрел. В лице его так и играла полудетская простота, называемая теперь по-научному инфантилизмом, и она обезоруживала, пожалуй, не меньше, чем наглость Вадима.
- А ты по пиву?
- Я, собственно, случайно здесь.
Женька продолжал смеяться.
- Случайность есть осознанная необходимость.
"Неужели и этот философ? Впрочем, у нас доморощенных мудрецов хоть пруд пруди".
- Ты думаешь, что случайность, а таинственная рука вела нас закономерно и неуклонно, как в алгебре. Один вышел из точки A, другой из точки C, а встретились в пивной точке B, читай, в баре. Каков Киселев! Алгебра на все времена!
- Ну, если алгебра, - невольно и я улыбнулся.
- Признаешь? Закономерно?
- Предположим.
- И отметим.
Он запустил руку куда-то в глубины своего потрепанного пальто и извлек бутылку белой.
Я прикрылся обеими руками.
- Ради бога! Ты же видишь, я пиво пил.
- Ну и что? Как батюшка на вопрос ответил? "Вы что будете пить, отец? Вино или водку?" - "И пиво, сын мой, и пиво".
И, повернувшись к стойке, крикнул:
- Веруня! Мое почтение! Сполосни нам стаканчики, не откажи.
Неопрятная женщина ответила ленивым голосом:
- Вы же знаете, Евгений Иванович, у нас не положено.
Засиженное мухами соответствующее предписание действительно украшало стену: "Приносить и распивать… запрещено".
- Ну и что? - активно возразил оживленный предвкушением Женька. - А ты положи. На тарелочку огурчик. Или сырок.
- Не положено… - Он снова развернулся в мою сторону. - Знаешь анекдот? Встретились двое. Один говорит: "Давай выпьем". А другой: "Мне врачи запретили". А тот: "Ну и что? Мне тоже запретили. А я дал четвертак - разрешили!" Слыхал? Ха-ха-ха!
- Я не хочу пить, Женя.
- Обижаешь! Обижаешь. Я ведь из училища чудом спасен. И Веруню обижаешь. Она женщина славная. Видимо, уже стеклотару приготовила. Правила нарушает, а дело доброе делает. Ради нас. Такого человека обижать нельзя.
Через минуту стаканы были у него в руках.
- Так и быть. На донышко, каплю. Символическую.
Действовал он, однако, вполне реалистично, и я едва успел удержать его руку над стаканом.
- Я не буду пить, Женя.
- Ну, смотри. Была бы честь предложена, - уступил он ворчливо. - Дело хозяйское. Хозяин - барин… Надеюсь, мне позволишь?
- Хозяин - барин, - повторил я его слова.
- Вот-вот, - тут же снова приободрился Женька. - Я сегодня в барыше. Шедевр настенный завершил. В детском садике. Так сказать, Дионисий двадцатого века. И потому имею право.
И Перепахин с удовольствием проглотил свою отнюдь не символическую дозу.
"Имею право…" Ведь так и Вадим говорил. Да что они, с ума посходили? Один на полпути, другой явно у финиша…"
Я отчетливо видел склеротические жилки на Женькином лице, издали создающие обманчивое впечатление бодрого румянца.
- Хорошо пошла, - сказал он, закусывая плавленым сырком. Огурчика у Веруни не нашлось. - Ты не представляешь, брат, как хорошо на воле. Когда на меня оковы надели, свет в овчинку показался. Песня вспомнилась: "В тюрьме он за правду страдал". Вот так поем, а не вникаем. А на собственной шкуре другой переплет.
- Вряд ли тебе грозило что-то серьезное.
- Ха-ха! Не скажи!
- Ты же не был виноват.
- Это игра судьбы. Граф Монте-Кристо тоже не был…
- Графа враги погубили. А у тебя…
- Графа друзья погубили, - перебил он.
- Разве у тебя есть такие коварные друзья? - спросил я в шутку, но вообще-то шутить не хотелось… Хотелось распрощаться побыстрее.
- А про это никому не дано знать. Что ж с милиции спрашивать? У них служба. Улики, отпечатки всякие. Вот и доказывай, что ты не верблюд. Кто тебя услышит, разве жена, да и то если не на базаре, а близко.
- Однако услышали.
- Потому и пью.
И он быстро плеснул в стакан новую порцию.
- Да, брат, перетрусил я. Не скрою. А как не струсить? У меня дети. Сам видел.
Я вспомнил, что дома он храбрился. Ради детей, наверно. А Перепахин все продолжал свое:
- И вообще пережил. По-твоему, это пустяк, человека мертвым увидать? Да еще какого! Сергея. Вошел я к нему и обмер. Где стол был яств, там гроб стоит. Вздрогнешь, ничего не скажешь…
"Монеты это, однако, взять ему не помешало".
- Полная неожиданность! Да ты сам представь, насколько я потерялся. Коньяк на столе стоял, а я ноль внимания. Ну, да я, правда, коньяк не уважаю. Я человек простой. Мне он на желудок плохо действует. Другое дело - водочка…
- А портвейн? - спросил я, вспомнив слова тети Поли о бормотухе.
- Портвейн? Портвейн тоже вещь серьезная. Как говорится, трус не играет в портвейн.
- Значит, с коньяком он не тебя ждал?
Хохотал он поминутно, но на этот раз расхохотался особенно.
- Ну, даешь стране угля! Перепахина, Коля, с коньяком не ждут Не та фигура.
Это он произнес с некоторой грустью, моментально сменив мажор на минор. Я не возражал.
- Но ты бывал у него?
- Он, Коля, был единственный, кто меня как человека воспринимал.
- А говоришь, с коньяком не ждал.
- С коньяком не ждал. Мы с ним чай пили. Я к нему не угощаться ходил. Я вообще христарадничать не люблю. И у меня своя гордость есть. Как видишь, мой стакан граненый, но пью я из своего стакана.
- Интересно все-таки, кого он ждал.
Но Перепахин придерживался противоположного мнения.
- Да что интересного, что? Смерть-то установлена точно - инфаркт. Значит, никакого отношения… И все дела. Да и не пришел тот человек, как пить дать.
- А ты как там оказался?
- Захотелось - и пошел.
- Тебя Полина Антоновна у пивной видела.
- Ну и что? Я свободный художник. Был в пивной, а потом к другу пошел.
"Что все-таки их связывало?" - думал я с недоумением.
- О чем вы обычно беседовали?
Перепахин откликнулся охотно.
- Ну, по мелочам не толковали. Сплетни разные… Больше по вопросам бытия. Об НЛО, о хилерах филиппинских. Да мало ли о чем!
- Ну и как НЛО?
- Тоже не веришь? За облака считаешь?
- А ты?
- Это, брат, аксиома. Вопрос в другом - наблюдают или влияют?
- К чему ж пришли?
- Я считаю, влияют. И может быть, даже основатели.
- Чего?
- Да нас с тобой.
- И Сергей так думал?
- Он нет. Все-таки он в научном стойле овес жевал. А там народ зашоренный.
- А ты раскованный?
- Я человек, Коля. Мне обидно от обезьяны происходить, а тем более если она сама из мутной водички зародилась…
Тут я с опаской подумал, что тема эта для выпившего человека неисчерпаемая, и попытался притормозить Женьку.
- Неужели и Сергей зашоренный был?
- А куда денешься? Наука… Кафедра, доктора, кандидаты… С кем поведешься…
- У него аспирантка бывала.
- Видел ее?
- Пришлось.
- Заметил?
- Что?
- На Наташку, как две капли… Заметил?
- Если честно, сам бы не догадался. Я-то ее больше тридцати лет не видел или около того.
Перепахин приподнял бутылку, прикинул, сколько осталось. Потянулся было к стакану, но задержался, поставил бутылку и стал настойчиво затыкать ее пробкой, которую вытащил из кармана. Пробка от большей бутылки не поддавалась.
- Вот и молодец, - одобрил я.
Странно, но после того, как он выпил, Женька стал потише.
- Скучно с тобой. Не побеседуешь. Все ты сбиваешь. То про одно, то про другое. Зачем ты про Ленку спросил?
Он все-таки был пьян, и изрядно. Ведь я ничего не спрашивал.
- По-моему, я только упомянул, а ты откликнулся сам.
- Ну и что?
Это "ну и что?" он произносил не реже, чем Вадим "ладно".
- Ничего.
- А врешь зачем?
Я был поражен.
- Я вру?
- Конечно. Ты с Сергеем дружил?
- Еще бы.
- Вас же водой было не разлить.
- Не понимаю.
- Врешь. Не мог ты про Наташку не знать, а говоришь - тридцать лет, тридцать лет…
"Никто никогда не будет любить тебя так, как я…"
Неужели?
- Ты что-нибудь знаешь?
Перепахин вместо ответа принялся снова за бутылку Наконец он водворил пробку в горлышко и опустил бутылку туда, откуда и достал, в недра ободранного пальто.
- Не по мне эти фокусы. Ты не знаешь, что я знаю, что ты не знаешь…
- Сергей был влюблен в Наташу?
- Все может быть, все может быть, ну а пока, - ответил он Сергеевой поговоркой и добавил: - Пока!
И встал с не меньшей поспешностью, чем Вадим.
- Постой! Куда ты заспешил?
Он, не садясь, наклонился через столик.
- А ты пить со мной будешь?
- Зачем тебе это?
- Нуждаюсь. Душа требует общения.
Однако такого рода общение я позволить себе не мог.
- Ну, что поделаешь…
- Тогда пошел…
Я не понял, он пошел или я "пошел". Оказалось, что он. Женька, чуть качнувшись, шагнул в сторону ступенек.
- Вперед и выше!..
- Погоди.
Мне показалось, что он может упасть на этих неудобных ступеньках. Но Женька быстро прошагал вверх, и я догнал его уже на улице.
- Ты куда? Я провожу тебя.
- До вытрезвителя?
- Зачем он тебе?
- Потому что я алкоголик, - ответил он с исчерпывающей полнотой.
Что было мне сказать! Согласиться или возразить - одинаково бесполезно. Я чувствовал его твердое намерение пить до той точки, когда человека подбирают там, где ему окончательно отказали ноги.
- Пойди домой, поспи.
- Да я встал час назад. И при деньгах я сегодня. Дома у меня все отберут. Нет уж, только на линию огня!
Шагал он быстро и этим сохранял равновесие. Я с трудом поспевал за ним. А он как шел, так и остановился. Схватился за дерево и прекратил свое поступательное движение. Я проскочил по инерции вперед и вернулся.
- Ты зачем за мной ходишь? - спросил Женька недружелюбно.
- Думал проводить тебя домой, но если не хочешь…
- Не хочу.
- А мне бросать тебя в таком состоянии не хочется.
Женька захохотал.
- Прекрасное состояние. Прекрасное… Мне декабрь кажется маем… Отчего, как в мае, сердце замирает? Отчего? В молодости от любви. В старости от спазма кор… кр… коронарных сосудов. Ну и что?
- Пойдем домой.
Но он не слушал меня.
- Конечно, Сергей любил Наташку. Жутко. Тогда у него сердце еще замирало. А теперь замерло. А ты врешь, что не знал.
- Зачем мне знать? Не говорил он мне. Сам-то ты откуда знаешь?
- Я знаю.
Конечно, разговор с пьяным Перепахиным развивался по своим непредсказуемым законам. Скорее всего его следовало прервать, но я продолжал. Не потому, что рассчитывал узнать нечто неожиданное, а просто никак не решался оставить его одного на улице.
- Ты же не учился с нами. А потом она уехала. После смерти Михаила. Это я помню. Ты и Михаила знал?
Он оторвал руку от дерева и утвердился на ногах.
- Кого?
- Михаила.
- Такого не знал.
Это было явное вранье. Сергей не мог не познакомить его с Михаилом. Может быть, устыдившись, Женька отвернулся.
- Женя! Пойдем домой.
- Вот привязался, как пьяный к электричеству… И что тебе нужно? Зачем мне твой Михаил? А Наталью я знал очень просто. Ее родня у нас во дворе жила. А она у родни… Очень просто.
Действительно. А еще: мир тесен.
- И дочку ее, Лену, я знаю.
- А зятя?
Я спросил сам не знаю почему. Как-то автоматически.
Но Перепахин отреагировал почти трезво. Правда, чтобы ответить, ему пришлось снова опереться. На этот раз плечом.
- Кого еще?
- Вадима.
- Хлюст.
"Я или Вадим?.."
- Ты-то откуда его знаешь?
"Кажется, все-таки он хлюст, а не я".
- Обращался он ко мне…
Говорить не хотелось, я считал, что Женька в его состоянии все равно сути дела не поймет. Но я ошибался.
- Вот хлюст.
- Почему?
- Раз обращался. Он так просто не обратится, а потому что хлюст.
Слово это ему положительно нравилось.
- Он хотел, чтобы Полина Антоновна их с Леной на квартиру пустила.
- И пустит.
Уверенность эту я отнес на счет опьянения.
- Отказала она.
Женька протянул руку и повел пальцем у меня перед лицом.
- Не верю.
- Сказала она.
- Кому?
- Мне.
- Ха-ха-ха! А ему не скажет.
- Да почему?
- Потому что хлюст.
Тут мне пришлось его поддержать, вернее, снова прислонить к дереву, от которого он неосторожно отделился.
- Чем же он ее запугать может?
- За-пу-гать? - Женька так и произнес это, по слогам, и с каждым слогом лицо его менялось, становилось отчужденным и… более трезвым. - А кто сказал "запугать"? - спросил он, выпрямляясь. - Я сказал - хлюст.
Я почувствовал предел.
- Слушай… Бог с тобой. Ты пойдешь домой?
- Нет.
- Тогда держись покрепче за дерево. Я ухожу.
- Уходит от берега ястреб морской, а девушка машет рукой… Я не говорил запугать. Просто что-нибудь скажет… И все дела. Седина в бороду, а бес в ребро.
- Какое еще ребро?..
- Например, ребенок у Ленки будет.
Я ахнул.
- Сергеев?
- Она на маму похожа…
Тут я просто схватил его за края расстегнутого пальто.
- Что ты знаешь?
- Что? Все.
- Про ребенка!
- Ребенка не будет.
Я разжал руки.
- Ну, Женька…
- Коля! Поезжай на море.
"И этот меня отправляет", - подумал я с досадой, не подозревая, что слышу это пожелание сегодня не в последний раз.
Он сделал неуверенный шаг в сторону от дерева, "закрепился" в этой позиции и вдруг зашагал быстро и почти устойчиво, потому что сумел на ходу обернуться и крикнуть мне:
- А Михаила я не знал.
Глядя ему вслед, я с сожалением думал, зачем так не вовремя сошел с поезда и попал в этот перепутанный клубок трудных и ненужных мне отношений. И еще испытывал естественную жалость к пожилой женщине, чьи последние, может быть, дни будут отравлены, чем-то бездушным, корыстным и нечистоплотным…