- Дело не в религии, малыш. Мне наплевать на твою веру и на чью-то там ещё. Этот совет даёт тебе парень, который крутится в деле с тех дней, когда ты был ещё в пелёнках. Ты можешь последовать ему или нет, но я это вижу так: тебе не нужно ничего такого, что отвлекает людей или даёт им повод думать, что ты представляешь собой нечто кроме их исповедника, лучшего друга, плеча, на котором можно поплакать и так далее. Так что, когда у тебя есть нечто, что отвлекает их от истории, которую они хотят рассказать… или, учитывая наши цели, они не хотят рассказывать, у тебя возникают проблемы. И я подразумеваю любые отвлекающие факторы: тюрбаны, чётки, которые болтаются на шее, вот такие шапочки, или длинные бороды, покрашенные хной, или кинжалы у пояса. Ты меня понимаешь? Я говорю о том, что ведущий расследование репортёр должен сливаться с толпой, а в такой вот шапочке… Послушай, ты ведь ничего не можешь сделать со своим ростом и волосами… ну, разве что покрасить их, и я не прошу тебя этим заниматься; но шапочку снять ты можешь.
Зед совершенно машинально коснулся своей ермолки.
- Я её ношу, потому что…
- Мне наплевать, почему ты её носишь. Мне вообще наплевать, носишь ты её или нет. Это просто совет опытного человека. А ты решай сам.
Зед понимал, что последнюю фразу редактор добавил для того, чтобы избежать судебной тяжбы по поводу дискриминации по религиозному признаку. И знал также, что всё сказанное о его кипе имеет смысл. "Сорс" вовсе не представлял собой образец политкорректности, но суть крылась в другом. Родни Аронсон отлично знал, с какой стороны его профессионального куска хлеба намазано масло.
- Просто прими к сведению, - сказал Родни, когда дверь кабинета открылась и вошла его секретарша, держа в руке огромную шоколадку.
- Приму, - кивнул Зед. - Ещё и как.
Лондон, Сент-Джонс-Вуд
Время подгоняло, и потому Зед не стал его терять. Он намеревался спуститься в метро, а потом пересесть на автобус на Бейкер-стрит. Конечно, быстрее и лучше было бы доехать до Сент-Джонс-Вуд на такси, но он не мог себе этого позволить. Поэтому он дошёл до станции "Блэкфрайерс", бесконечно долго ждал поезда на кольцевую линию, а когда тот прибыл, набитый под завязку, ему пришлось ехать прижатым к двери вагона, да ещё и ссутулив плечи и прижав подбородок к груди, на манер кающегося грешника.
С ноющими мышцами шеи Зед остановился у банкомата, прежде чем сесть в автобус и проделать последнюю часть путешествия. Его целью было проверить свой банковский счёт в тщетной надежде на то, что он в чём-то ошибся, когда в последний раз подводил баланс по чековой книжке. У Зеда не было сбережений, все его деньги находились на этом единственном счёте. Он увидел цифры баланса и почувствовал, что падает духом. Поездка в Камбрию полностью опустошит его счёт, так что он должен был подумать, стоит ли дело того. В конце концов, это ведь была всего лишь статья. Бросить всё и получить другое задание… Но история истории рознь, и именно эта… Зед знал, что в ней кроется нечто особенное.
Всё ещё не придя к окончательному решению, он явился домой на девятнадцать минут раньше обычного и из-за этого позвонил в звонок от входа в здание, чтобы сообщить о своём прибытии и чтобы мать не перепугалась, услышав звук ключа в замке в такое время дня, когда никто не должен прийти.
- Это я, мама, - сказал он, и она чуть ли не пропела в ответ:
- Зедекия! Замечательно!
Это озадачило его, но когда он вошёл в квартиру, то сразу увидел причину материнского восторга.
Сюзанна Бенджамин заканчивала приготовления к скромному дневному чаепитию, но она была не одна. В самом удобном из кресел, стоявших в гостиной, - в кресле, которое мать Зеда всегда предназначала для гостей, - сидела молодая женщина, которая очаровательно порозовела и на мгновение склонила голову, когда мать Зеда представляла их друг другу. Её звали Яффа Шоу, и, по словам Сюзанны Бенджамин, она состояла в том же книжном клубе, что и сама Сюзанна; последняя не преминула добавить, что это просто чудесное совпадение. Зед ожидал продолжения, и оно не замедлило последовать.
- Я как раз только что говорила Яффе, что мой Зедекия просто не отрывается от книг. И не одну читает, а сразу четыре или пять. Расскажи Яффе, что ты сейчас читаешь, Зед. Яффа как раз читает новый роман Грэхэма. Ну, мы все его читаем. Чтобы потом обсудить. Садись, садись, дорогой. Выпей чаю. Ох, боже мой, да он остыл! Я налью тебе свежего, да?
Прежде чем Зед сумел ответить хотя бы слово, мать уже вышла. Он услышал, как она чем-то старательно звякает в кухне. Потом она ещё и включила радио. Зед знал, что мать намеренно проведёт в кухне не менее четверти часа, потому что всё это уже было. В последний раз была девушка, работавшая кассиром в "Теско". До неё в доме появлялась престарелая племянница их рабби, которая приехала в Лондон на летний курс, проводимый каким-то американским университетом, названия которого Зед не запомнил. А после Яффы, сейчас с сомнением поглядывавшей на него в ожидании разговора, будет ещё кто-нибудь. И мать не оставит своих усилий, пока он не женится на какой-нибудь из этих девушек, а тогда начнутся беседы о внуках. Уже не в первый раз Зед мысленно проклял свою старшую сестру, её стремление к карьере и решение не только не обзаводиться детьми, но даже и не выходить замуж. Она занялась наукой, чего вообще-то ожидали от Зеда. Тот совсем не стремился сделать научную карьеру - просто думал о том, что если бы сестра подарила их матери зятя и внуков, то сам он мог бы спокойно возвращаться домой, и его не ждали бы то одна, то другая претендентка на роль его супруги.
Он вежливо обратился к Яффе:
- Вы с моей мамой… вы состоите в одном книжном клубе, да?
Яффа порозовела гуще.
- Не совсем так, - призналась она. - Я работаю в книжном магазине. И даю консультации членам клуба. Ваша мама и я… ну, мы много разговаривали… Я хочу сказать, как все другие люди, вы понимаете…
Ох, как он понимал! И, кроме всего прочего, он отлично понимал и то, как именно действовала Сюзанна Бенджамин. Зед легко мог представить беседу двух женщин: робкие вопросы и доверительные замечания… Он гадал, сколько лет этой девушке и успела ли его мать выяснить, насколько та способна к зачатию.
- Могу поспорить, вы даже не знали, что у неё есть сын, - сказал он.
- Она не говорила… Это немножко странно, потому что…
- Зед, милый! - пропела его мать из кухни. - Чай нравится? Это из Дарджилинга. Печенье как, хорошее? А лепёшек хочешь, дорогой? Яффа, вам налить ещё чаю, да? Знаю-знаю, вам, молодым, хочется поболтать.
Вот как раз этого Зеду и не хотелось. Ему хотелось спокойно обдумать все "за" и "против" и решить, стоит ли залезать в долги ради поездки в Камбрию на такое время, чтобы довести до ума статью. А в Камбрии, если он действительно туда отправится, Зед намеревался точно определить, что именно составляет заманчивую для читателей "Сорс" сексуальность… для читателей, которые, судя по всему, в целом обладали интеллектом могильной плиты. Как взволновать могильную плиту? Дать ей труп. Зед мысленно хихикнул от такой нелепой метафоры и лишь порадовался тому, что не сказал ничего подобного при встрече с Родни Аронсоном.
- А вот и я, мои дорогие! - В гостиную вернулась Сюзанна Бенджамин с подносом, на котором стояли чайник со свежим чаем, лепёшки, масло и джем. - Мой Зедекия довольно крупный мальчик, а, Яффа? Не знаю, в кого он такой вымахал. В кого, милый, а?
Зеду пришлось призвать на помощь всю свою выдержку. Да, его рост был шесть футов и восемь дюймов, но его мать отлично знала, в кого он таким уродился, потому что его дед по отцу был всего на три дюйма ниже. Когда Зед ничего не ответил, Сюзанна беспечно продолжила:
- А ноги у него какие? Вы только взгляните на эти ноги, Яффа! А руки? Кулаки? Как мячи для регби! Ну, вы знаете, что обычно об этом говорят… - Она подмигнула. - Молока и сахара, Зедекия? Да? - И тут же повернулась к Яффе: - Два года провёл в кибуце мой сын, да. А потом - два года в армии.
- Мама! - негромко произнёс Зед.
- Ох, не надо быть таким застенчивым! - Она долила чаю в чашку гостьи. - Служил в израильской армии, Яффа! Что вы об этом думаете? Но ему нравится всё скрывать. Такой скромный мальчик! Он всегда таким был. И Яффа тоже такая, Зедекия. Из неё просто вытягивать всё приходится. Родилась в Тель-Авиве, отец - хирург, двое братьев занимаются исследованиями рака, а мать - дизайнер одежды, мальчик мой! Модельер! Разве это не удивительно? Ну конечно, я бы не смогла позволить себе ни единой вещи, созданной ею, потому что такая одежда продаётся в… как вы это называете, Яффа, милая?
- Бутики, - ответила Яффа, хотя она уже так покраснела, что Зед испугался, как бы с ней не случился инсульт или судороги.
- В Найтсбридже, Зед! - продолжала свой речитатив его мать. - Ты только подумай! Она создаёт свои вещи в Израиле, а продаются они здесь, в Англии!
Зед пытался найти способ остановить этот потоп и потому обратился к Яффе:
- А что привело вас в Лондон?
- Учёба, - ответила за неё Сюзанна Бенджамин. - Она приехала в университет. Чтобы заниматься наукой, Зедекия! Биологией.
- Химией, - поправила её Яффа.
- Химия, биология, геология… это всё равно, потому что требует мозгов, а они есть в этой хорошенькой головке, Зед! Ведь она хорошенькая? Ты вообще видел здесь кого-то более хорошенького, чем Яффа?
- В последнее время - нет. - Зед бросил на мать многозначительный взгляд и добавил: - По крайней мере, месяца полтора.
Он понадеялся, что такое откровенное упоминание о намерениях матери заставит её наконец угомониться. Но это не помогло.
- Он любит посмеяться над своей матушкой, Яффа, - сказала Сюзанна. - Очень любит поддразнивать мой Зедекия. К этому вам придётся привыкнуть.
Привыкнуть? Зед посмотрел на Яффу, неловко ёрзавшую в кресле. Ему стало ясно, что он ещё не всё знает, и его мать тотчас открыла всё остальное.
- Яффа займёт старую спальню твоей сестры, - сообщила Сюзанна сыну. - Она зашла посмотреть комнату и уже сказала, что это как раз то, что ей нужно, поскольку ей нужно освободить прежнее жильё. Разве это не чудесно - что в квартире появится ещё одно молодое лицо? Она переезжает к нам завтра. И вы должны мне сказать, что любите на завтрак, Яффа. День следует начинать с хорошей еды, это поможет вам в работе. Зедекии помогает, ведь правда, Зед? Он первоклассный литератор, мой сын. Я вам говорила, что он пишет стихи, Яффа? Что-то мне подсказывает, что он готов написать стихотворение в вашу честь.
Зед резко поднялся. Он забыл, что держит в руке чашку, и чай из Дарджилинга расплескался. К счастью, большая его часть попала Зеду на ботинки, так что ковёр почти не пострадал. Но вообще-то Зед предпочёл бы вылить весь чай прямо на аккуратно причёсанную седую голову своей матушки.
Он мгновенно принял окончательное решение, как будто это было крайней и последней необходимостью, и сказал:
- Я еду в Камбрию, мама.
Она растерянно моргнула.
- В Камбрию? Но разве ты только что не…
- Нужно ещё поработать над статьёй, из-за которой я туда ездил. Так уж вышло, что время не терпит.
- Но когда ты уезжаешь?
- Как только уложу сумку.
Что, как он прикинул, займёт у него минут пять, а то и меньше.
По дороге в Камбрию
Поскольку Зед удирал из дома сломя голову, пока мать не успела возвести в гостиной хупу (свадебный балдахин), он поспевал только на тот поезд, который повёз бы его в Камбрию весьма окольным путём. Но это было неважно. Быстро уложив сумку и запихнув ноутбук в футляр, Зед отбыл из дома, спасаясь от очередной невесты. Автобус, метро, вокзал Юстон; покупка билета, четырёх сэндвичей, "Экономиста", "Таймс" и "Гардиан"… После этого Зед принялся размышлять, сколько времени может уйти на поиск чего-нибудь - чего угодно, - способного оживить историю; и ещё он думал о том, какими средствами можно заставить мать прекратить тащить в дом девушек, как будто она настоящая сводница… К тому времени, когда он садился в поезд, Зед уже готов был погрузиться в работу, чтобы выбросить из головы всё лишнее. Он открыл ноутбук и, как только поезд отошёл от вокзала, начал просматривать заметки, которые делал весьма тщательно во время каждого интервью, а потом ночами не менее тщательно заносил в компьютер. Зед прихватил с собой также и записи от руки. Их тоже нужно было внимательно прочитать, потому что где-то что-то должно быть, и он обязательно должен это найти.
Сначала Зед освежил в памяти основную историю: Николас Файрклог, тридцати двух лет от роду, ещё недавно беспутный сын Бернарда Файрклога, первого лица в Айрелете, графство Камбрия. Он родился в богатстве и с привилегиями - как говорится, с серебряной ложкой во рту - и всю свою юность проматывал состояние, дарованное судьбой. Он был человеком, одарённым внешностью ангела, но с совсем другими склонностями. Ряд программ реабилитации, которые к нему применялись, показали его полное нежелание что-то менять - начиная с четырнадцати лет и далее. Всё это выглядело как фильм о путешествиях во всё более экзотические - и отдалённые - места, которые выбирали его родители в попытках соблазнить сына прелестями здоровой жизни. А Николас, нигде не излечиваясь окончательно, пользовался отцовскими деньгами, чтобы просто скитаться там и сям, причём он всегда был уверен, что ему все и всем обязаны, и это снова и снова возвращало его к наркотикам. И в конце концов, все просто умыли руки, отказались от этого парня - отец, мать, сёстры, даже какой-то там двоюродный брат…
Вот о чём он совершенно не подумал, осознал вдруг Зед. Тот самый двоюродный брат. На первый взгляд сие выглядело неинтересно, да и сам Николас постоянно подчёркивал это во время их разговора, но всё равно оставался шанс на то, что Зед пропустил нечто такое, что мог бы теперь использовать… Он быстро пролистал блокнот и нашёл имя: Ян Крессуэлл, сотрудник "Файрклог индастриз" на какой-то вполне серьёзной должности, двоюродный брат Николаса, на восемь лет старше его; родился в Кении, но уже в детстве был привезён в Англию, чтобы поселиться в доме Файрклога… Похоже, что-то тут и вправду было, что-то такое, с чем стоило поработать.
Зед поднял голову и задумчиво уставился в окно. Снаружи царила чернильная тьма, так что он увидел только собственное отражение в стекле: рыжий гигант, на лбу которого прорезались беспокойные морщинки из-за того, что его мать пыталась женить сына на первой же согласной на брак женщине, какую только могла найти, а его босс был готов выбросить отлично написанную статью в мусор, а сам он просто хотел написать нечто хоть в малой мере стоящее… А значит, надо найти то, что есть в этих заметках. "Но что это такое? - спросил себя Зед. - Что?"
Он достал один из своих четырёх сэндвичей и принялся жевать его, продолжая просматривать записи в блокноте. Он искал какую-нибудь зацепку, способ раскрутить историю или по крайней мере намёк на то, в каком направлении копать дальше, чтобы отыскать ту самую искру, которой требовал Родни Аронсон. Двоюродные братья? Возможно, возможно… Однако, читая заметки, Зед обнаружил, что в голове у него крутятся разные истории из Ветхого Завета, что уводило его на территорию библейских аллюзий и метафор, в которых он не мог позволить себе блуждать. Но, по правде говоря, было действительно очень трудно читать то, что он записал во время интервью с основными действующими лицами, и не задуматься при этом о Каине и Авеле, и не пытаться угадать, кто же занимает место бога в этой истории, хотя, конечно, это должен быть - скорее всего - лорд Файрклог, барон Айрелетский. Но если уж всерьёз продолжать библейские сравнения, то пэр должен быть Исааком, разбиравшимся с Исавом и Иаковом и их претензиями на право первородства; хотя как, чёрт побери, можно обмануть кого бы то ни было шкурой дохлого барана, или что там было, как можно принять баранью шерсть за волосатые руки, оставалось за пределами понимания Зеда. Но сама по себе идея наследного права заставила его серьёзнее сосредоточиться на заметках в поисках каких-то сведений о том, кто на самом деле становился наследником в случае несчастья с лордом Файрклогом, а главное - кто должен был управлять "Файрклог индастриз".
Вот это уже похоже на историю, не так ли? Бернард Файрклог загадочно… что? Ну, скажем, погибает или исчезает. Он падает с лестницы, становится недееспособным, у него случается удар или что-нибудь ещё. Небольшое расследование выявляет, что за несколько дней до его безвременной кончины, или чего-то там, он встречался со своим адвокатом, и… что? Написано новое завещание, его намерения относительно семейного бизнеса предельно ясны, земные дела завершены, слова оформлены в письменную волю, и его состояние, ценные бумаги перечислены в качестве наследства… что там ещё может быть? И заявлено, что некто ничего не наследует в результате… чего? Например, его сын на самом деле ему не сын. А племянник - не настоящий племянник. Что есть другая семья на Гебридах, что есть некий безумный и искалеченный потомок, долгое время скрываемый на чердаке, или в погребе, или в лодочном домике… Да, это было бы нечто взрывное. Нечто убойное. Нечто сексуальное.
Вот только проблема состояла в том, что если Зед хотел трезво взглянуть на вещи, ничего не сочиняя, то единственным хотя бы отдалённо сексуальным моментом в истории девятой жизни Николаса Файрклога оставалась его жена, и уж она-то точно была сексуальна на все сто. Зед не хотел слишком сосредотачиваться на этом факте при разговоре с Родни Аронсоном, потому что отлично знал, как бы Родни отреагировал, едва взглянув на фотографию… Зед честно умолчал об этой женщине, потому что сама она хотела остаться в тени, но теперь призадумался - нельзя ли всё-таки как-то её использовать? Он снова пролистал заметки и увидел слова вроде "Карамба!" и "Уау!" - так он совершенно бессознательно выразил свою реакцию, когда увидел её. И ещё он машинально написал: "Южноамериканская сирена!" - это было описание её внешности, потому что каждая частичка её женского естества взывала к вниманию мужчины. Зедекия пришёл к выводу, что если Ева хоть отдалённо напоминала Алатею Файрклог, то не приходится удивляться тому, что Адам вцепился в яблоко. И оставалось только спросить, почему он не сожрал весь урожай вместе с самой яблоней. Итак… Можно ли было слепить историю из Алатеи? Есть ли тут секс? Искра? Эта женщина была ошеломляющей во всех отношениях, но как превратить это в статью? "Только благодаря ей я до сих пор жив", - сказал её муж, но что дальше? Она ведь заявила: "То, что сделал Ник, он сделал самостоятельно. Я его жена, но я не играю особой роли в его настоящей истории".
"А не было ли это намёком?" - подумал Зед. Его настоящая история. Может, там есть ещё в чём покопаться? То есть он-то думал, что уже всё раскопал, но, возможно, он был слишком очарован предметом исследования, к тому же ему слишком хотелось верить, что всё это возможно: освобождение, спасение, поворот всей жизни в другую сторону, встреча с истинной любовью…
Может быть, именно этой линии и следует держаться - истинной любви? В самом ли деле Николас Файрклог нашёл её? И если нашёл, то не позавидовал ли ему кто-нибудь? Возможно, какая-то из его сестёр, потому что одна из них не замужем, а другая разведена? И в любом случае как они должны себя чувствовать теперь, когда вернулся их брат-повеса?