Тут же сообщил им свое решение и чек на тысячу шекелей выписал, чтобы шли билеты покупать, только бы ушли поскорей.
20
Потому что Татьяна кончила стряпать, и боюсь, что опять убежит.
Я теперь даже расписания ее не знаю, в ночную ли она, или после обеда, или когда. Но наверняка не задержится, побежит либо на работу, либо к Алексею, либо на религиозные курсы, либо вообще к этому своему…
А мне поговорить с ней необходимо, важнее всяких камней, чтоб они провалились. Во-первых, ее поведение опять изменилось в худшую сторону, то она приходит, то не приходит, то опаздывает, так нельзя. Надо это ей объяснить. А главное, пробить это глупое упрямство, и чтобы принесла таблеток. Не пойму, чего она так уперлась. Честность, что ли, вдруг одолела, социалистическую собственность бережет?
Так и есть, идет ко мне в спальню и уже сумка в руках. Та самая красно-зеленая авоська, а в ней пластиковые коробки. Это она мне стряпала, а заодно, наверно, и Алексею что-то уделила. Или этому своему…
- Миша, - говорит, - обед на плите. Все горячее, можешь сейчас поесть. А хочешь, подожди Ирис, она и подаст, и посуду помоет, и что еще тебе надо.
- Таня, - говорю, - присядь на минутку.
- Мне пора, Миша.
- Посиди со мной немного. Я тебя практически не вижу.
Усмехнулась легонько своей новой усмешкой:
- Не видишь? А ты разве смотришь?
- Ну, что за шутки… - говорю.
И вдруг глянул на нее как следует.
Это моя Татьяна? Что с ней такое? Похудела, обтянулась вся, потемнела лицом, и от уголков носа вниз прорезались линии. Да у Татьяны отродясь морщин не было! Она всегда была налитая, гладкая такая и белая, всегда огорчалась в связи с полнотой. Стеснялась передо мной, а на самом деле была вовсе не полная, а плотная, налитая. И у плечи всегда были широкие и круглые, а сейчас заострились, стоит, пригорбилась, как сиротка.
И так мне ее что-то жалко стало! Чего, казалось бы, мне ее жалеть - это уже не моя женщина, добилась, чего хотела, сошлась на склоне лет с добрым человеком, а меня, инвалида недоброго, бросила. Даже сейчас, травмированного, то и дело бросает на чужих людей… А вот жалко - не могу сказать как. Просто сообразил вдруг, сколько на ней всего. Кроме работы, каждый день и ко мне, и к младенчику, и к этому, и еще курсы идиотские через день… Правда, сама так хотела, сама и виновата. И все равно жалко до невозможности.
- Танюша, - говорю, - да ты чего? Ты посиди, передохни немного! Зачем ты еду тащишь, что они, без тебя не прокормятся?
И начинаю вылезать из постели. Она сумку положила, стала мне помогать и спрашивает:
- Ты куда?
- Я к тебе, - говорю и, вместо чтобы встать, потянул ее к себе, посадил рядом и держу обеими руками. И она, удивительное дело, даже не вырывается. - Ну, чего такая? Куда летишь? Смотри, даже не причесалась как следует.
- Ах, да что прическа… что прическа… - И губы дрожат.
- Ну что ж ты так убиваешься, - говорю и собираюсь напомнить, что сама себе так устроила. А она мне:
- А ты разве не убиваешься?
- Я? - И даже растерялся немного.
Неужели это она мне лазейку дает? Проверяет мои чувства, чтоб вернуться? Скорей использовать!
- Не знаю, как назвать, Танечка, но мне без тебя очень скучно.
- А… скучно…
- Да без тебя же, Танечка, без тебя мне скучно! - Не знаю, что и сказать убедительно. Какие-то слова особенные надо, а я их не знаю. - Просто плохо мне без тебя!
Она высвободилась из моих рук, но с кровати не встала, повернулась ко мне лицом. И говорит, словно не слышала моих слов, а брови опять свела домиком, тоже недавняя манера:
- Ты лучше скажи, что с дочерью делать! - И слезы прямо потекли по этим новым дорожкам от носа.
- Вон ты о чем! - Я в этой связи и сам очень переживаю, но стало немного досадно, я-то подумал, что она из-за меня в расстройстве. - Да что ж тут делать, ничего мы с тобой не сделаем, ты свою дочку знаешь. По крайней мере, парень вроде ничего.
- Да парень замечательный, но ведь араб! Миша, араб! Какая ей с ним будет жизнь?
- Здесь не будет, а в Лондон уедут, и будет.
- В Лондон… - И плачет еще пуще.
- Ну, ведь не на Марс! Пусть поживут, молодые за границей всегда как-то устраиваются, а там, глядишь, надоест, и вернется.
- Какое вернется, Миша, она же условие поставила, чтобы всем ехать. И Алексей загорелся…
- Как ты сама понимаешь, я никуда не поеду.
- А я, думаешь, могу ехать? И я не поеду, а она говорит, что без нас не двинется, и разобьем ей жизнь, до конца дней будет нас винить…
- Если любит своего араба, так и без нас поедет, а не поедет, и еще лучше. Значит, не так уж и любит, и ничего мы ей не разобьем.
- Ох, любит, Миша, любит до смерти.
- До смерти… какие ты слова говоришь. Это уж даже и слишком.
- А вот бывает, Миша, так любят…
- Бывает, да? Как ты меня любила?
Молчит и не смотрит. Чувствую, что порчу дело, но удержаться не могу.
- Видно, не до смерти любила, - говорю, - а только до определенного момента!
- Оставь, Миша, зачем…
- Затем, что вернись. Пора.
Встала, взяла авоську.
- Нет, правда, а? Или ты думаешь, я тебя теперь за это буду пилить? Совсем не буду, честное слово!
- Нет, теперь не будешь.
И ушла.
21
Вот и спрашивается, зачем испортил?
Сам сказал, что пилить не буду, и сам же с упреком. А так мы было уже хорошо начали беседовать, общая беда, вместе рассуждаем… И она была размягченная, от меня не вырывалась, локтем не загораживалась. И плакала, я уверен, не только из-за дочери, а переживает также из-за меня, совесть ее тревожит, и чувство, сама же говорила, не совсем пропало, недаром так осунулась. Может, постепенно и сумел бы подвести к нужному решению. Зачем поторопился?
И плюс к тому досада, про лекарство даже не упомянул, а оно мне теперь еще нужнее. Уже съел предпоследнюю. Правда, временное решение нашел. Пришла Ириска, у нее всегда с собой аптечка, дала мне три штуки и обещала завтра попросить у Сегева рецепт. Но вдруг и правда не даст? Что тогда? Как я буду без него?
22
Я себя евреем никогда особенно не ощущал.
Знал, конечно, что мать еврейка, но в России главное было, кто отец, и я по нему считался русский, это здесь оказалось, что мать главная, а я на ее основе оказался законный еврей Чериковер.
Но я только уже в возрасте узнал, что у меня материна фамилия. Отец в войну еврейский концлагерь освобождал, и сильно проникся, и после войны женился на еврейке, моей матери. И из идейных соображений взял себе ее фамилию, что даже и не удивительно, своя у него была, оказывается, Пыскин, кому понравится. Не могу представить, как бы это я Пыскиным ходил по свету! И даже потом, когда отец начал совсем сильно поддавать и они разошлись, он фамилию Чериковер себе оставил, я думаю, ему по работе не раз шутили из анекдота, что лучше бы уж нам дали настоящего Рабиновича.
Мать сама была совсем как нееврейка, никаких обычаев не соблюдала, говорить умела только по-русски, и родных у нас было совсем почти ничего, я только очень поздно узнал, куда они делись. Еврейскую тематику она со мной вообще не затрагивала, только еще в детстве сказала раз, совсем без всякого повода: никогда не стыдись своей матери. Я даже удивился, чего мне стыдиться, мать как мать, еще и получше некоторых. Серьезная только очень, и улыбки-то едва дождешься, не говоря чтоб пошутить или посмеяться.
И антисемитизмом мне никто никогда в нос не тыкал, в школе, например, ребятам даже в голову не приходило, что моя фамилия еврейская, а кликуха у меня была Чирик или еще Чира. Чирик, Чира, кому придет в голову еврей.
Я уже упоминал, что в классе считался из сильных, а сильного не трогают, еврей он или кто. Я вообще думаю, что весь антисемитизм развился в основном по поводу таких вот хлюпиков, вроде Юлика, что был у нас в классе и читал книжки. И еще мало, что хлюпик, вдобавок рыжий. Это сейчас рыжий модно, а тогда он, бедняга, только и слышал: папа рыжий, мама рыжий, рыжий я и сам, вся семья моя покрыта рыжим волосам.
На работе, конечно, антисемитизм иногда бывал, чаще всего в форме высказываний, но не в отношении меня. А уж когда я окончательно засел дома, там уж какой антисемитизм, хотя я против Татьяны иногда пользовался, но теперь должен признать, что совершенно несправедливо. Вот чего в ней нет, того нет.
Но в принципе это непонятное явление, антисемитизм. Тут я про него и тем более наслушался. И все так высказываются, как будто само собой известно, что это такое и откуда взялось. Я слушать слушаю, но свои взгляды стараюсь не выявлять, потому что понимаю недостаточно, хотя мысли есть.
Все эти рассуждения, что евреи Христа убили, и что у них религия диковинная и обычаи чудные, или что они торгаши, деньги особенно любят (как будто кто-то не любит), или что вообще все народы терпеть не могут чужаков, - это все верно, конечно. В каждом месте терпеть кого-нибудь не могут, как сегодня в России, например, кавказскую национальность. А в другой стране китайцев ненавидят или, скажем, черных, а сейчас во многих странах арабов. Это все нормально, каждому свое. Однако же у всякого народа есть другие народы, которые в целом относятся с симпатией или равнодушно. И только в отношении евреев везде полный интернационализм.
Взять, например, Индию. Чем им евреи не угодили? разве они там ихнего Будду убили или Шиву? А насчет торговли индийцы и сами большие не дураки, за что в Африке, говорят, их и ненавидят. И при всем том мой сосед снизу, индиец, рассказывал, какое в Индии отношение к евреям, как к низшему существу, и из-за этого его родители сюда переселились.
И так далее по всему миру. Людей много всяких, и все между собой взаимно дружат или ненавидят, и только в одном сходятся, и это насчет евреев. Тут полная дружба народов.
Спрашивается, почему?
Есть подозрение, что я и сам отчасти антисемит. Возможно, что это влияние с моей русской стороны, хотя я и чистых евреев с антисемитизмом встречал достаточно. Если бы сам не был половинкой, то, возможно, стал бы не отчасти, а полностью. Потому что надо признать, что в евреях есть что-то неприятное. Не знаю что, и, по-моему, никто толком не определил, но есть, и все это чувствуют, включая самих евреев. Наверняка и во мне самом есть, хотя сильно разбавлено.
Что-то не такое, как в других людях. И не любят их не так, как других людей. Других просто не любят, или боятся, или презирают, или еще что. А евреев как-то особенно противно не любят, но как именно, не скажу.
Есть, правда, и такие, которые евреев любят, но тоже как-то по-особому, лучше бы уж не любили. Типа, это специальная заслуга, любить евреев и считать их за людей. Как будто все люди отдельно, а евреи отдельно. Мне прямо иногда кажется, что весь мир так и делится, на людей и на евреев.
И тогда вопрос.
Как это получилось, что все люди - люди, а евреи - евреи?
У меня на этот счет есть теория. Не поручусь, то ли читал где-то, то ли сам сообразил.
Все очень просто. Когда-то на заре нашей истории где-то в далекой галактике были, а может, и до сих пор есть разумные существа под названием элохим. Питаются они не едой, как мы, а энергией, которая происходит, если в них верят и, главное, произносят в их честь молитвы. Долго молились друг на друга и так питались, но от этого перекрестного опыления начали вырождаться и истощаться и стали искать новые источники питания, заодно и кровь освежить.
И наткнулись на нашу планету.
Обрадовались, что так много сознательной живности, и принялись щупать разные народы, в кого они верят, кому молятся. Туда, сюда, все крепко верят, кто в солнце, кто в ветер, кто в тигров или медведей, кто в разных чудищ и идолов, настойчиво верят, и их не собьешь. Есть, например, книжка, что рассказывали древние греки про своих богов и героев, так у них этих богов и богинь было без счета, и все красавцы и красавицы, отказываться от них нет никакого резона.
Поэтому пришельцы ни древних греков, ни китайцев с Буддой, ни индийцев с Шивами трогать не стали, вообще никого с высокоразвитой религией, а отыскали ряд мелких народцев, которые верили и в то, и в се, во что придется, и стали с ними проводить эксперименты.
Насылали своих представителей, чтоб те скрещивались с местными и внушали им, кому надо молиться. В большинстве своем результаты были отрицательные, но с одним совсем небольшим народцем, не помню, не то арамейцы, не то аморейцы, стало получаться, им послали праотцев, и те привились, расплодили на месте целое большое племя, и постепенно удалось внушить им, кому надо молиться. И хотя слово "элохим" на иврите множественное число, но им внушили, что это не много, а один Бог. Иначе производимая энергия рассеивалась бы, а что дойдет, каждый из элохим ловил бы, сколько сумеет. Теперь же она пошла одним концентрированным потоком и распределялась на месте в организованном порядке.
Вот из этих гибридов и получились в конце концов евреи. Потому и избранный народ, что в нас течет кровь элохим. И в то же время похожи на людей, потому что и земная кровь подмешана, а с развитием истории все больше. Но понятно, остальные люди к нам нормально относиться не могут, потому что чувствуют.
Время от времени элохим мало становится получаемого питания, и они подсылают дополнительных представителей, как, например, Иисус Христос или Магомет. Те проводят свою агитацию и способствуют увеличению числа людей, молящихся тому же объединенному элохим, в результате увеличивается и масса вырабатываемой энергии. Все время ожидается еще один представитель, еврейский мессия, но это будет, когда им там понадобится.
В этих, сравнительно новых молящихся, как-то: христиане и мусульмане, элохимской крови нет, поэтому нет к ним и международного антисемитизма.
Между прочим, элохим пытались и славян подключить напрямую к производству энергии, то есть обратить в еврейство, но напрямую не вышло, пришлось подключать через вторые руки, то есть через христианство, что, конечно, менее продуктивно.
Кроме настоящих евреев, получилось только с еще одним народцем, под названием хазары. Это подтверждается еще и тем, что на иврите "хазар б'тшува" означает "вернулся к вере". Не совсем понятно, правда, как это они "вернулись", если раньше там не бывали, но спросить уже некого, потому что все хазары куда-то давно исчезли.
(Про хазар есть еще одна версия, которая может объяснить, куда они исчезли. "Хай-зар" на иврите означает "инопланетянин". Буква "и краткое" на протяжении веков могла и затеряться, а они пожили на Земле, на территории нынешней России, попытались привлечь к производству окружающие племена, увидели, что не пойдет, и улетели обратно к себе, так что и следов осталось мало. Но эта версия более сомнительная.)
Я Библию немного читал и вижу ясно, что ее написали элохим, их присутствие ощущается во многих моментах, где они вмешиваются, а часто текст идет прямо от имени единого объединенного элохим. И образцы высокопроизводительных молитв приведены в большом количестве. А что написано не всегда понятно, это объясняется их недостаточным знанием местного языка.
В целом сильных противоречий со своей теорией я не нашел. Понятное дело, концы с концами не везде сходятся, но это ведь так, научная фантастика.
23
Я этот разговор про еврейство к чему завел?
К тому, что такая смешная ситуация. В большинстве других стран наоборот, но в нашей стране лучше всего быть евреем. Прямо-таки жизненная необходимость. Могут, конечно, и неевреи тут жить, взять хоть мою Татьяну, объевреилась дальше некуда, и это многие русские жены так.
Но полезнее все же быть прирожденным евреем. Удобнее. Татьяна в этой связи никакого неудобства вроде и не чувствует, но деткам моим, я думаю, не так приятно. В России они были как бы русские, а здесь стали окончательно русские, но в то же время отец стал окончательно евреем, и мать туда же наладилась. И теперь наши дети сами не знают, кто они есть.
Но это со стороны душевных переживаний. А я имею в виду, с чисто практической точки зрения.
И особенно в отношении дочки. Вечером прискакала со своим Азамом, и оба в полном расстройстве.
Оказывается, заказали билеты и пошли в министерство внутренних дел брать ей справку, что незамужняя. Азам-то из своего какого-то религиозного совета взял, а ей не дают! Сынишка мой тоже на Кипре женился и тоже брал справку, и ему дали без особого труда. А ей не дают, и без всякого объяснения, хотя понятно, потому что женский пол - будет, значит, мать нееврейских детей.
То есть добиться можно и в конце концов дадут, но моим-то некогда добиваться. Им загорелось немедленно, и тем более счет в банке надо открывать поскорей, осталось чуть больше трех недель!
Я им слегка вправил мозги. Напомнил, что женитьба отдельно, а камни совсем другой коленкор. Пусть съездят на пару дней на Кипр, раз уж настроились, и билеты заказаны, погуляют и откроют счет - и надо закончить дела с камнями. А там уж пусть спокойно добиваются своей бумажки. Про себя же подумал, что оно и к лучшему.
Огорченные такие оба, Галина даже по стене кулаком поколотила, чтобы пар выпустить, но Азам и тут не забывает приличий. И откуда такое воспитание? С одной стороны, успокаивает Галку, представляет ей, как они на Кипре хорошо проведут время, а вернутся - и сразу будут выбивать справку. А с другой, говорит мне:
- Михаэль, мы хотим, чтобы все было как надо.
- А как надо? - говорю.
- Мы хотим, чтобы наши родители познакомились. Моя мама собиралась позвать вас завтра на обед. Мы ведь думали, послезавтра улетим и тут же поженимся, так чтобы еще до того. Теперь можно отложить до нашего возвращения, но в принципе, как вы на это смотрите? Ваша жена уже приняла приглашение, и я вас отвез бы туда и обратно на такси. Познакомитесь со всей семьей.
Как я на это смотрю? Резко отрицательно! Чтобы я, да еще с больной ногой, ехал в Старый город, в какой-то арабский дом на обед?
Но какова Татьяна! Всякое соображение потеряла. Сама рыдает мне тут, что делать с дочерью, и сама же уже приняла приглашение, хочет знакомиться! Типичная она. Что она, не понимает, как все это становится серьезно? Начинает быть похоже на настоящую женитьбу!
Однако я тоже вежливость понимаю. Извинился, мол, рад бы, но не чувствую себя в силах.
Галка говорит:
- Тогда пригласим их сюда. Они все очень симпатичные!
Сама она, видно, со всеми уже познакомилась.
- Галина, - говорю со значением, - ты же знаешь… мама не может…
- Я сама все приготовлю, - говорит.
- Галина!
Слава Богу, Азам вмешался.
- Нет, - говорит, - не беспокойтесь. Спасибо, но… мои братья в эту часть города не ходят… да и мама…
Не ходят, значит. Еще бы. Четыре молодых арабских лба, да еще в самый центр еврейского Иерусалима. Их тут как начнут шмонать на каждом углу, никакого обеда не захочешь! Обижаются небось. А кто их знает, может, и не без причины боятся, откуда мы знаем, какой они деятельностью занимаются, эти братья.
Ну, Галина, во что ты нас втянула!
- А они что, - спрашиваю осторожно, - они у тебя как…
Усмехнулся немного и говорит:
- Они у меня в школе учатся, в шестом, восьмом, девятом и десятом классе.
Мало ли что в школе. Как раз самый подходящий возраст. Но не поворачивается язык прямо спросить - мол, они у тебя, случайно, не террористы?