Пожалев все же сходящую с ума от беспокойства мать, я напустила на себя виноватый вид. Дала Ирине Владимировне спустить пар и только после этого сказала примирительно:
– Но ничего ведь не случилось. Ребята приехали. Спят по своим комнатам.
– Спят! – фыркнула мадам и, громко хлопнув входной дверью, вышла на заснеженное крыльцо.
Увидев меня тем же вечером в библиотеке в компании двух оболтусов, она скроила столь приязненную мину, что удивила не только сына, но и приехавшего друга.
– Алиса, вы поразительная девушка, – склонившись к моему уху, шепнул германский гость. – Вы приручили маму Иру меньше чем за месяц.
Поделитесь секретом?..
Сергей лукавил. Даже учитывая явное недовольство мамы Иры, вызванное непослушанием сына, к его другу она относилась с обожанием. Желание рассыпать комплименты было присуще Сереже, как неотделимая часть натуры. Бывают такие люди – я не раз видела подобных, – встречая нового человека, они чувствуют потребность мгновенно добиваться расположения. Заставят улыбнуться, похвалят тембр голоса, прическу, платье или, за неимением оных качеств у горничной, придумают что-либо иное.
В моем случае гусарской атаке Сергея подверглись румяность щек, цвет глаз и здравомыслие. Слушая его, можно было подумать, что до знакомства с Алисой Ковалевой Сереже попадались сплошь бестолковые девицы с тусклыми, невыразительными очами и фантастическими прыщами на пожухлых ланитах. Необходимость очаровывать заставляла Сергея распускать хвост и перья. Первые полчаса в библиотеке прошли под его глухариное токование, я уже начала чувствовать себя растаявшей идиоткой с букетом хризантем под черепной коробкой. Мозгов там не осталось вовсе. Идиотка бестолково улыбалась, желание вести "интеллектуальные" беседы пропало напрочь, поскольку любые умные фразы смотрелись тусклым свинским бисером на фоне красноречия неутомимого ловеласа. За пол часа Сергей придал общению куртуазную сверхлегкость, все переставил в нужном ему порядке и не похвалил, кажется, только дивную белизну свеже-обернутого бинтом гипса лучшего друга. Все, на что падал глаз Сергея, мгновенно получало наивысшую, приятную хозяину дома оценку: чай, который заварила Лидочка Ивановна, исполненный ею же пирог, портрет над камином – мама Ира совсем не меняется, все так же хороша! – свет от лампы, таинственный и мягкий. Вчерашняя гулянка – как жаль, Алиса, что вас вчера с нами не было! Ваше общество внесло бы в любой вечер оттенок праздника…
Я попала под обаяние неутомимого на комплименты гостя и очень удивилась, когда Артем сказал другу по-немецки какую-то короткую фразу и тот увял. Смутился и прекратил атаки.
(Ба-а-а-а. Боюсь поверить, но, кажется, мой принц ревнует?!
Как жаль, что я не знаю немецкого. В институте я выбрала факультатив французского языка, а основной у меня – английский.)
Снимая возникшую вдруг неловкость, я заполнила паузу вопросом:
– А как давно вы не виделись?
Вопрос я намеренно адресовала обоим глухарям.
Ответил Артем. Отчего-то сухо. Кажется, суетливо-старательное красноречие друга его не то что раздражало, просто сбивало с привычного неспешного ритма. В Артеме в принципе отсутствовала освобожденная от мыслей легкость, свойственная Сергею. Они прекрасно дополняли друг друга. И как мне думалось, их роли давно были распределены: Сергей убалтывал девиц до невменяемости, очаровывал их; Артем давал тандему завершающую основательность и глубину. Все эти качества становились в Артеме более выпуклыми и заметными на фоне легковесного друга.
(Но вот убей меня бог, не отвечу, какая из сторон была мне ближе! Что более привлекало – беспечность и яркое остроумие Сергея или вдумчивость и рассудительность Артема? Обе черты оказались одинаково утомительными при длительном общении…)
– Я прилетал в Германию три месяца назад, – сказал Артем. – Катался в Альпах на лыжах. Сергей вырвался ко мне на уик-энд.
– Ну как можно к нему не вырваться! – попробовал пошутить Сергей. – Он без меня пропадет! Выберет среди лыжниц самую унылую и некрасивую девицу, влюбится, а мне потом придется ответ держать перед мамой Ирой?
Артем метнул в друга косой взгляд и, не удержавшись, хмыкнул:
– А ты у нас, значит, сплошь по красоткам ударяешь? Специалист, елочки пушистые, по девицам, которые предпочитают бриллианты и фуа-гра.
Видимо, этой фразой Артем затронул какую-то старую историю, Сережа притворно закатил глаза и изобразил смущение.
– Сергей, – спросила я, – а Артем при вас упал в пропасть?
– Нет, – мгновенно стал серьезным германский гость. – Я уже уехал, точнее, был в дороге, когда мне позвонили и сообщили о несчастье. – И, посмотрев на друга, резко ударил по подлокотникам кресла. – Я этого гада еще найти пытался на трассе!
– Какого гада? – не поняла я.
– Того. В голубом костюме с оранжевыми вставками. – Я подняла брови, показывая, что так и не понимаю, и Сергей обратился к другу: – Ты разве ей ничего не рассказывал?
– Нет, – поморщился наследный принц.
– Артема нарочно столкнули с обрыва! – разгорячился Сергей. – Были свидетели! Какой-то остолоп в голубом костюме с оранжевыми вставками ударил по задникам лыж сноубордом и почти нарочно столкнул Тёмыча в пропасть!
Я пристально взглянула на Артема. Его версия альпийских "приключений" сильно отличалась от только что озвученной.
– Да ерунда все это, – отмахнулся принц, сидящий в инвалидном кресле. – Несчастный случай. Не будем об этом разговаривать…
– Ничего себе несчастный случай! – возмутился Сергей. – Столкнул тебя – и как в воду канул! Его потом все инструкторы искали!
– Нашли? – быстро спросила я, догадываясь, что истинная подоплека происшествия открывается только сейчас. Артем не хотел волновать больную маму и скрыл правду.
– Куда там, – покачал головой гость. – Исчезла сволочь в голубом костюме, испарилась, как не было. Лица под очками и маской никто не разглядел. Переодел комбинезон – и был таков.
Слушая объяснения Сергея, я отправила Артему четко читаемый в глазах вопрос: "Почему ты ничего не рассказал хотя бы Муслиму Рахимовичу? Ведь это могло быть первое неудавшееся покушение".
После происшествия в Альпах – тоже надо сказать, практически оформленного под смерть от естественных причин – Артем надолго остался в Германии в реабилитационной клинике и появился в России лишь однажды, и то весьма ненадолго. Надолго домой он вернулся только тогда, когда в особняке его должна была поджидать "торпеда". За время его отсутствия у киллерской группы была возможность выйти на жадную до глупости Жанну Константиновну, подготовить паспорт и зарядить "торпеду".
Артем верно прочитал в моих глазах каждое слово. Но отвечать не стал. Даже взглядом.
– Хватит, Серый, – сказал он другу. – Расскажи лучше, как продвигается твой проект?
Обаяшка Серый подвизался на ниве ландшафтного дизайна. И даже некоторое имя ус пел заработать: последний его проект стоил несколько миллионов евро – полная реставрация ка кого-то парка, облагораживание озерца и окультуривание одичавших за десятилетие растений.
Говорил об этом парке Сергей с воодушевлением.
Я и Артем почти не вникали. Я буравила несостоявшуюся жертву укоризненным взглядом и обещала (тем же взглядом) наябедничать Муслиму Рахимовичу.
Телепатические волны – под звуковое оформление неутомимого германского рассказчика – лупили в жертву прицельно. А он только один раз плечами пожал, показывая храбрость. Мол, пустяки какие. Сломали руку и ногу, но ведь не голову же!
Беспечный дурень. Права была Ирина Владимировна. На таких остолопов надо стучать от всей души и с полным пониманием дела. Гусары чертовы!
Ранним утром двадцать девятого декабря Артем закрылся в "тревожной комнате". Или, если угодно, в бункере.
От дома отъехала карета скорой помощи. Пустая, если не считать шофера. Машина якобы повезла больного на процедуры с необходимым комфортом, простором и мигалкой на случай утренних пробок.
В полдень Ирина Владимировна сообщила родственникам и друзьям, что ее сын впал в кому после неудачно проведенной медицинской процедуры.
Не знаю, как восприняли известие Вяземские, воочию я наблюдала только вытянувшееся, какое-то ослепшее лицо Сергея. И по его выражению поняла: как это все жестоко.
Вначале Сережа сник, потом начал рваться к другу в больницу. Ирина Владимировна объяснила, что к сыну никого не пускают, он в палате интенсивной реанимации, и чуть ли не силой оставила Сергея дома.
Разговоры о том, что дизайнер может улететь обратно в Германию, даже не велись. Сергей сказал, что останется в России, пока состояние Артема не улучшится, пока друг не придет в себя. А впрочем, даже если бы Сережа захотел вернуться в Дортмунд, вряд ли это получилось бы – билеты на предпраздничные дни раскупаются задолго до праздников.
Огромный дом как будто затих от горя. Обычные кухонные пересуды сменили рассказы о волшебных выходах из комы, невероятных излечениях, звучали они приглушенно. Пропали шуточки, перепалки, и даже матерок исчез из речи электрика-завхоза дяди Миши. Мастер на все руки кряхтел да огорченно тряс патлатой головой:
– Все обойдется, девоньки, все обойдется.
Артемка – парень крепкий.
Я и Вера передвигались по дому на цыпочках и приказы от Вороны получали шепотом.
– Неужели Новый год не отменят?! – удивлялась Вера, получая от Капитолины Карловны указание готовить гостевые комнаты.
– Это решает не Ирина Владимировна, а Капитолина Фроловна. Родня приедет к маме, – тихо говорила я, сама еще недавно задававшая подобный вопрос Артему. – У них такая традиция.
– Традиция, – поджимала губы Вера. – Внук без сознания в больнице под капельницей лежит, а бабка праздники закатывает!
– Не праздники, – терпеливо поправляла я. – Просто дети и внуки соберутся вокруг мамы за столом в новогоднюю ночь. У них так принято: что бы ни случилось, под Новый год все приезжают к Капитолине Фроловне. Традиция.
– Ага, – не сдавалась вредная горничная. – А еще у них традиция жить здесь до второго января и сразу праздновать день рождения Артема. Если парнишка из комы не выйдет, они что, и его день рождения отметят?!
– Не знаю, – честно призналась я. – Это решает Ирина Владимировна. Оставаться ей одной и плакать или собрать родню и поднять рюмку за здоровье Артема. С близкими как-то легче горе переживается…
– Да уж, – согласилась наконец горничная. – С родней оно и вправду легче…
Вечером я не вышла в библиотеку. Точнее сказать: я дошла до библиотеки, но внутрь не вошла. Сергей сидел в кресле подле зеленого абажура, его плечи были опущены, взгляд направлен в одну точку. Парню было невообразимо плохо.
Мне было его жаль. Но сегодня, поздним утром, я побывала в бункере: часть одной из его крепких стен с железными пластинами внутри была занята мониторами от камер наблюдения. Человек, спрятавшийся в "тревожной комнате", имел возможность наблюдать за всеми ключевыми помещениями дома и слышать каждое слово.
И мне почему-то показалось, что Артему будет неприятно видеть, как я лицедействую, утешая его друга. Даже если в тот момент рядом с ним будет находиться его мама, я уверена, Артем не удержится, посмотрит и послушает. Ведь редко кому удается узнать, что думают и чувствуют близкие люди, когда ты при смерти. Узнать такое – соблазн велик…
И говорить непритворно сочувственные, но по сути лживые слова я не пошла. Заперлась в своей келье, раскрыла "гроссбух" на пружинке и подбила итоги – ложь должна иметь границы.
Или лгущий должен иметь врожденную склонность ко лжи. Как талант. Но я таковым не обладаю.
(Чего мне делать в журналистике? В этой профессии ценятся не только тяга к разоблачительству, но и умение подыгрывать, невзирая на фальшь и факты.)
Я сидела в своей комнате и писала совсем другой роман. Героиня, которую я даже не пыталась отождествлять с собой, отважно и безбашенно погружалась в интриги. Так же, как и я, оставшись без денег, она случайно попала в богатый дом. Под чужим, похожим именем примерила на себя одежду горничной и нашла в вещах погибшей девушки SIM-карту от мобильного телефона.
На этом первоначальное сходство заканчивалось.
Моя героиня Алла (ее личина именовалась Алена), в отличие от меня, ответила на призыв по сотовому телефону, ввязалась в переписку с каким-то шефом, узнала, что непонятные ряды чисел в памяти мобильника являются не чем иным, как номером банковского счета, на который требуется перевести аванс за выполнение "заказа", и решила стать богатой и известной.
Попадая из одной передряги в другую, Алла вышла на киллерскую группу – на бумаге и при известной изобретательности это оказалось сравнительно легко – и принялась самостоятельно вычислять заказчика убийства. Попутно и бесповоротно очаровала наследника мильенного состояния, влюбила его в себя и спасла от верной смерти…
Получалось интересно. Бойкая Алла врала органично и искусно, и к двухсотой странице за ней уже вовсю охотилась половина криминального бомонда столицы: Алла набивала цену и влюбляла в себя всех подряд. О том, кто она такая и откуда взялась, смешав все карты, главный "крестный папа" узнает только на предпоследней странице и чуть не откусит себе локти от злости.
На последней странице будет свадьба. Аллы и болезненного принца. В свидетелях у принца будет заграничный друг, с тоской глядящий на прекрасную новобрачную в платье цвета сливочного мороженого.
Но до свадьбы оставалось еще страниц сто пятьдесят. И пока лукавая Алла только лениво потягивала мартини на звездном пати, куда ее привел влюбленный принц – кстати, потом надо будет узнать у Артема названия наиболее раскрученных местечек, – и пристальным взглядом "из-под полуопущенных пушистых ресниц" обшаривала зал у барной стойки. Пыталась вычислить негодяя, подославшего к принцу "торпеду".
Ее то и дело приглашали танцевать; влюбленный принц, разумеется, скрипел зубами и поглаживал влажными от негодования и ревности пальцами спрятанный в карман футляр с бриллиантовым кольцом…
(Эх, ну почему меня зовут не Алла, а Алиса?!
Я тоже люблю бриллианты и мартини. В мечтах люблю кружить головы и ловко уворачиваться от автоматных очередей…
Ну почему?!)
А потому, что жизнь не сказка. Первая же пуля из автоматной очереди прошьет живую грудь, а не бумажную страницу.
Двойная жизнь Алисы
Утром тридцатого декабря наступила смена Риммы Федоровны и новой горничной Светланы. Но и Вера была отпущена хозяевами только на сутки. Ввиду прибытия на празднование Нового года гостей, ее попросили выйти на работу, пообещав тройной тариф и премиальные.
– Каждый год одно и то же, – зайдя в мою комнату попрощаться на день, ворчала горничная. – Четыре дня празднуют! Как будто у нас своих семей нет! – И, застегнув пальто, добавила: – Иди к Вороне. Тебя, кажется, хозяйка зачем-то разыскивает.
Ирину Владимировну я нашла на втором этаже. Проглядывая какие-то бумаги, она делила их на две стопки. Выглядела Вяземская ужасно. Никакая косметика не могла скрыть голубые полукружья под глазами, носогубные складки образовали резкий угол над высохшими губами, даже волосы утратили обычный лоск и висели прямыми, тусклыми прядями.
– Доброе утро, Алиса, – поздоровалась она.
– Здравствуйте.
– Я уезжаю, загляни к Артему. Он что-то захандрил.
Все это она говорила, не глядя на меня. Сосредоточившись внутри себя и вряд ли понимая, зачем перебирает документы, она меняла их местами и не могла вчитаться в "шапки".
– Хорошо, Ирина Владимировна. Я обязательно к нему зайду. Езжайте спокойно.
Что-то в моем тоне заставило женщину прекратить бессмысленные движения руками. В сердцах хлопнув по столу пачкой документов, она воскликнула:
– Как все ужасно! Вместо того чтобы быть возле сына, приходится уезжать! Изображать в больнице "встревоженную мать"… Как все ужас но!
Бумаги, которые она бросила на стол, частично улетели на пол, я их подобрала и, собрав аккуратной стопкой, произнесла как можно более сердечно:
– Не надо так переживать, Ирина Владимировна. Артем в безопасности, и это главное.
– Да, ты права, – рассеянно кивнула Вяземская. – Надо взять себя в руки. – И, уже вы ходя из кабинета, обернулась: – Спасибо, Алиса. Тебя нам Бог послал.
(Да уж. Послал так послал. От души. С размаху.)
Не встретив никого по дороге, я дошагала до спальни Ирины Владимировны, подошла к платьевому шкафу и тихо, приподняв голову вверх, сказала:
– Артем, открой, это я.
Последняя, крайняя секция шкафа плавно уехала в сторону, показалась толстая металлическая дверь, через секунду я вошла в узкое – приблизительно два метра на пять – помещение. Откидная койка была подтянута к стене, и Артем, хоть и с трудом, но довольно умело, передвигался по бункеру на удобной коляске. Костыли стояли в углу возле крохотных столика и холодильника, в противоположном углу помещалась небольшая емкость биотуалета, которым "заключенный" совсем не пользовался, предпочитая прыгать на костылях до удобств в спальне мамы.
Захандрившим мой принц совсем не выглядел. С полнейшим самоотречением он предавался пороку вуайеризма. Шесть мониторов, по три в два ряда, светились на противоположной от входа стене, на узком, как подоконник, столике под ними дымилась паром фарфоровая чашечка с кофе, в блюдце лежал раскрошенный кусок сухого бисквитного торта.
– Проходи, ты вовремя, – в непонятном предвкушении неизвестно чего сказал Артем.
Я отклеила от стенки полочку-сиденье, села и, пристроив локти на коленях, положила подбородок на расправленные чашей ладони.
– Сейчас я тебе кое-что покажу.
Артем взял со столика – "подоконника" (светящиеся мониторы создавали полную иллюзию освещенных окон) телефонную трубку – какой же бункер без связи с внешним миром! – и набрал какой-то номер.
– Смотри, что сейчас будет. – Он ткнул пальцем в экран, на котором отображалась комната бабушки.
Не меняя наклона головы, я скосила глаза на сидящую в каталке Капитолину Фроловну. Бабуля, расположившись у окна с видом на заснеженный парк, листала толстую газету.
Немелодично и резко из динамиков над мониторами вырвался телефонный звонок. Вначале я даже не поняла, откуда идет этот звон. Вздрогнула, локоть соскользнул с колена, подбородок дернулся, клацнувшие зубы едва не откусили кончик языка. В тесном, напоминающем узкое ущелье помещении звук многократно ударялся о стены и обретал неприятную резкость.
Но оказалось, что телефон гремел вовсе не в бункере. Динамики лишь передали звук, доносящийся из комнаты Капитолины Фроловны. Бабуля крикнула: "Зина, возьми трубку!", не получила ответа и…
Сунув газету под мышку, легко подскочила с сиденья. Обогнула круглый, накрытый зеленой скатертью стол в центре комнаты, дошла до тумбы с базой и взяла трубку радиотелефона.
Артем свою трубку тут же вернул на место.
Звонки прекратились. Вытянув шею на манер перепуганной гусыни, я смотрела на экран и отказывалась верить глазам.
– Она ходит?!
– Еще как, – ухмыльнулся Артем и повернул кресло ко мне.