Коля спустился по лестнице, его обогнали Вася и Гриша. Вася крикнул:
– Ты с нами?
– Я домой, – ровным голосом сообщил Коля. – Сбылась мечта моей жены.
– Потом расскажешь, какая, – на ходу выкрикнул Гриша.
Когда Коля вышел из подъезда, от тротуара отъехал старенький "Пежо", и Вася помахал Коле рукой.
Коля хотел было выйти на Невский и сесть в трамвай, но раздумал и пошел пешком. Через несколько минут он миновал Театральный мост и вышел к Михайловскому замку. Листвы на деревьях еще не было, и сквозь коричневатую паутину тоненьких веток отчетливо проступал густой пурпур стен. Коля остановился и вдруг вспомнил рассказ Маши: император Павел любил какую-то женщину и приказал выкрасить стены своего нового замка в цвет ее любимых перчаток… Коля вздохнул и словно в первый раз увидел на другой стороне Марсова поля ритмично чередующиеся фасады казарм лейб-гвардии Павловского полка, стремительно уходящую к Неве Лебяжью канавку и шпиль Петропавловки над Невой… "А ведь все это очень красиво, – грустно подумал он. – И, наверное, есть люди, которые каждый день любуются этой красотой, а когда им говорят, что бандиты кого-то убили, – в ужасе вздрагивают и передергивают плечами. Несправедливо это: для одних мир прекрасен и наполнен добром, для других – жесток, опасен и совершенно беспросветен…"
Стоп! Коля улыбнулся и сказал вслух:
– Черта лысого! Черта лысого любовались бы они своей архитектурой, если бы не мы! А почему, собственно, "они"? Зачем делить на "мы" и "они"? Просто "мы"! Мы, народ, страна… Мы делаем одно общее дело. Мы боремся за него. Мы готовы отдать этому делу все, если надо, – и жизнь тоже. Это – главное.
Коля закрыл дверь комнаты, молча сел к столу. Маша поставила перед ним тарелку, положила ложку, вилку и нож.
– Иди, вымой руки.
– Я не буду есть. – Коля встал из-за стола.
– Что случилось? – спросила Маша тревожно.
– Обидно. – Коля стукнул кулаком по столу. – Понимаешь, только что я понял, зачем живу на свете. Смысл жизни понял, ясно тебе?
– В самом деле? – Маша попыталась говорить в своей обычной шутливо-насмешливой манере. – Ты, дорогой, догнал и перегнал Канта, Гегеля, Спинозу и даже Марка Аврелия. Они так и не выяснили, зачем живут. – Маша увидела страдающие Колины глаза и резко сменила тон. – Но… тогда почему ты огорчен? Радуйся!
– Я бы радовался. – Коля покачал головой. – Но так складывается, что… В общем, бросаю я работу! Уезжаем. Все!
Маша бросилась ему в объятия.
– Милый! Наконец-то! Ты даже не представляешь, какой ты душка!
– Только без этого офицерского жаргона, – поморщился Коля. – Где чемодан?
– Вот. – Она вытащила из-под кровати фанерный чемодан – тот самый, с которым Коля когда-то приехал в Москву. – Но что случилось?
– Я упустил Пантелеева. Они там уверены, что я кругом виноват.
– А на самом деле?
– Не знаю… – Коля замялся. – Раз упустил – значит виноват. Поедем ко мне в Грель, Маша. Корову заведем, кур. Пахать будем. Ты сама говорила, что даже граф Толстой это дело обожал.
– Обожал, – съязвила Маша. – Пахать, мон шер, – это искусство. У тебя не получится.
– Это почему же? – обиженно спросил Коля. – Мы испокон веку – крестьяне.
– Драчуны вы испокон веку, – насмешливо сказала Маша. – Ничему-то вы не хотите научиться до конца. Поверхностные вы какие-то. Прости за банальность, но не ошибается тот, кто ничего не делает.
– Кто это так здорово сказал? – удивился Коля. – Маркс?
Маша добродушно рассмеялась:
– Глупый ты. Большой и глупый Коля. Никуда я с тобой не поеду.
– Уеду один, – упрямо сказал Коля.
– Нет! – она вздохнула. – Ты никуда от меня не уедешь. Ни от меня, ни от своего дела.
В дверь постучали. На пороге появилась Маруська. Обвела взглядом комнату, заметила раскрытый чемодан:
– Как прикажешь понимать?
– Да вот, – Коля смущенно пожал плечами, – думаем…
Маруська в упор посмотрела на него:
– Не стыдно?
– Стыдно, – согласился Коля.
– Внизу машина, поехали, – сказала Маруська. – Обещаю: о том, что видела, – никому ни слова.
– Спасибо, Маруся, – кивнула Маша. – Это минута слабости, прости его.
– Гриша тяжело ранен, – произнесла Маруська ровным, каким-то бесцветным голосом. – Говорят, насмерть он ранен. – Она зарыдала.
В ожидании, пока конвойный приведет Муську, Коля снял трубку и позвонил в Мариинку. Ответила дежурная сестра. Она выслушала Колю и долго молчала.
– Говорите, девушка, – не выдержал Коля. – Ну чего вы, в самом деле, мы ведь не барышни нервные.
– Умер ваш товарищ, – ответила сестра. – Пять минут назад. Проникающее пулевое ранение. Поражен левый желудочек сердца. – Она что-то еще говорила, но Коля уже бросил трубку.
Гибли товарищи. Умирали от бандитских пуль, от ударов ножом из-за угла лучшие друзья, веселые, добрые, всей душой и телом преданные святому делу революции. Гибли один за другим, словно в страшной, безжалостной мясорубке.
Вошел Бушмакин, увидел Колю и молча поправил сползшую с рычагов трубку:
– Пантелеев там засаду оставил. Наглеет с каждым днем, подлец. Гриша первым шел.
– Не надо, батя, – попросил Коля. Он взял себя в руки и добавил: – Сейчас Муську приведут. Надеюсь я на этот разговор, батя. План такой: если Муська нам поверит, если мне удастся настроить ее должным образом, – Раису придется выпустить…
– Притоносодержательницу? – раздраженно спросил Бушмакин. – А закон? Его по боку?
– Я все понимаю, – сказал Коля. – Поймите и вы. Раиса – единственный и очень тонкий ход к Леньке. А Муська – около нее. Понятно?
– Все понятно, – кивнул Бушмакин. – Но Раису, после того, как она побывала у нас, а тем более Муську, Пантелеев близко к себе не подпустит.
– Я рассчитываю на то, что в ближайшие несколько часов он не узнает об их аресте, – нас никто не видел: ни соседи, ни во дворе. А когда арестованные выйдут отсюда, они обе будут молчать о том, что были здесь. Они знают Леню.
– А как объясним прокурору освобождение Раисы? – Бушмакин продолжал слабо сопротивляться. – Она преступница.
– Просто объясним, – сказал Коля. – Конкретных улик, бесспорных доказательств у нас против Раисы, как притоносодержательницы, или скупщицы краденого, или соучастницы Леньки, – нет. А по обоснованным предположениям санкции на арест не дают. Нужны доказательства. Прокурор это тоже знает.
– Убедил, – кивнул Бушмакин. – Если все получится – звякни, я дам команду – Раису выпустят. – Бушмакин ушел.
Постучался конвоир, ввел Муську. Она осмотрелась и села, нагло закинув ногу на ногу.
– Что решила? – спросил Коля.
– А чего решать? – она нервно улыбнулась. – Стойку буду держать, начальник.
– Ваша настоящая фамилия?
– Муська, начальник. – Она нахально уставилась ему в глаза.
– Толмачева Мария Николаевна, проживаете: Сергиевская улица, дом четыре, квартира два, – сказал Коля. – Род занятий?
– Уличная я, – не слишком уверенно сообщила Муська.
– Отец у тебя в порту работал? – Коля перешел на "ты".
– Работал. Пока не спился, – сказала она раздраженно. – Чего пытаешь, легавый? Чего в печенку лезешь? Думаешь, невзначай Леню продам? Отстань лучше.
– А мать у тебя еще жива, – невозмутимо продолжал Коля. – Семьдесят лет старухе. Ты у нее одна, других родичей у вас нет. Ежели ты в "глухую" сядешь, что с матерью станет?
Муська заплакала.
– Думаешь, я с тобой торговлю веду? – тихо спросил Коля. – Ты мне Леню выдашь, я тебя отпущу. Такие байки про нас сочиняют, угадал? Я тебе вот что скажу, – продолжал он. – Если за тобой что-нибудь есть – будешь сидеть. Мы на сделки с совестью и законом не идем.
– А на что вы идете? – горько спросила Муська.
– На ком-про-миссы, – серьезно сказал Коля. – Если мы видим, что человек не совсем пропащий, – помогаем ему осознать себя, встать на ноги, порвать с преступной средой. А ты как? Чиста перед законом?
– Нету за мной ничего, хоть сейчас проверяй – нету! – крикнула Муська.
– А нету, – подхватил Коля, – так чего же ты ревешь, психуешь и за этого бандита и убийцу переживаешь? Он сейчас или убивает кого-нибудь, или в ресторации награбленное проживает. А ты в УГРО сидишь. А между прочим, спроси сейчас у Лени: кто, мол, такая Муська? Толмачева, мол, кто? С Сергиевской? Так он, твой Леня, и не вспомнит!
Муська молча слушала, глаза ее опухли от слез.
– Не скажешь? – вздохнул Коля.
– Не знаю я… ничего, – она отвела глаза.
Коля задумался на мгновение и снял трубку:
– Я это. Давай, батя, как договорились.
Нажал кнопку звонка, сказал конвоиру:
– На выход, с вещами.
Муська смотрела на него, ничего не понимая.
– Иди домой, – сказал Коля. – И занятие свое бросай. Вот мой телефон, позвони, если что. С работой сейчас туго, сама знаешь, но я тебе помогу. Иди.
– Райка все знает, Райка! – не выдержала Муська. – Ее спросите!
– Дрянь твоя Райка. И говорить нам с нею не о чем. Мы ее тоже отпустим – фактов у нас нет. Но если бы были…
– Да я вам такое расскажу! – с жаром воскликнула Муська.
– Ты вот что, – прервал ее Коля. – Ты пока помолчи, подумай. Откуда главное зло, подумай. И если решишь что-нибудь – звони, приходи в любое время. Я тебе верю.
Она недоверчиво усмехнулась.
– Бросишь это поганое дело, и будет у тебя все хорошо, Муська. Муж будет, дети будут, любовь, само собой. Учиться пойдешь. Не смейся, я не шучу. Лет через пять-шесть я тоже пойду учиться. И мы еще с тобой встретимся, только я буду студентом, а ты – преподавателем.
Она покачала головой:
– Мастер вы сказки рассказывать, начальник.
– Разве это плохая мечта, Муська? – тихо спросил Коля. – А уж добиться ее – наша с тобой забота. Иди.
Она ушла. А Коля подошел к окну и долго смотрел на Дворцовую, смотрел до тех пор, пока на площади не появилась маленькая, щуплая фигурка Муськи. Он уже хотел отойти от окна, как вдруг Муська остановилась и растерянно заметалась, явно пытаясь остаться незамеченной. Наконец, она скрылась за цоколем Александровской колонны, и в то же мгновение Коля увидел Раису. Беспокойно оглядываясь, она свернула с Дворцовой на Миллионную. Муська побежала следом. И тогда Коля понял все. Он догадался, что его разговор с Муськой возымел быстрое и несколько неожиданное действие. Девчонка поверила ему, почувствовала его искренность и доброжелательность и теперь решила заслужить его уважение и доверие – выследить Раису. Коля подумал, что для неопытной Муськи такая слежка чревата самыми тяжелыми последствиями, и снял трубку телефона.
– Дежурную пролетку и опергруппу – к подъезду! – приказал Коля и побежал вниз.
Он выскочил на Дворцовую. У кромки тротуара уже стояла обшарпанная пролетка с бородатым кучером на козлах – эти пролетки брали на дежурство, а их владельцев за это освобождали от уплаты налога. Хозяевам-извозчикам такой порядок был выгоден – отработал три дня в месяц – и гуляй… Вася и Маруська уже сидели в пролетке, устало развалившись на мягких кожаных подушках.
– Подними верх, – приказал Коля кучеру. Тот неохотно, с ворчанием поднял тент и стегнул лошадь.
– Держи сбоку, не торопись, – сказал Коля.
Пока проезжали площадь, он коротко объяснил ситуацию Васе и Маруське. Выехали на Миллионную. Впереди быстро вышагивала Раиса, а чуть поодаль, по другой стороне, – Муська.
– Чем черт не шутит, – задумчиво сказал Вася. – Она, может, к Пантелееву идет.
Кучер услышал, обернулся и, яростно дернув вожжи, остановил лошадь:
– Слазьте.
– Ты с кем разговариваешь? – взбесился Вася.
– Тише, – успокоил его Коля. – Поехали.
– А я говорю – слазь! – уперся кучер. – Пантелеев – это ваша печаль, а у меня, промежду прочим, одна голова и одна кобыла! В случае чего – кто мне убытки покроет?
– Уйдут, – сказала Маруська, тревожно вглядываясь в глубину улицы: Муська и Раиса шли уже где-то у самого Марсова поля.
Вася обнажил кольт, сказал, ощерившись:
– Бегом отсюда, гад! Считаю до трех. Раз… Два…
Кучер слетел с козел и, подоткнув полы кафтана, молча помчался по мостовой.
Коля влез на козлы.
– Он пожалуется, нас на губу посадят.
– Это потом, – сказал Вася. – А сейчас хоть дело сделаем.
Выехали на Большую Конюшенную. Раиса и Муська по-прежнему шли впереди. На углу Конюшенной и Невского Раиса оглянулась и скрылась в дверях обувного магазина. Следом за ней вошла в магазин и Муська. Коля стеганул лошадь. В одно мгновение коляска оказалась рядом с дверями.
– Маруся – к черному ходу, ты со мной! – приказал Коля и бросился к дверям. Навстречу вылетела белая, как стена, Муська, сказала, едва выговаривая:
– Ленька… там…
Коля рванул из-за пояса кольт, краем глаза успел увидеть, что Вася сделал то же самое, и, оттолкнув Муську, вбежал в магазин. Пантелеев примерял ботинки. Раиса стояла рядом и что-то ему объясняла.
– Руки вверх! – крикнул Коля.
Истошно закричали продавщицы. Пантелеев выхватил маузер и, не целясь, от бедра, начал стрелять. Посыпались стекла, женщины с визгом бросились врассыпную, но Коля еще медлил – хотелось взять бандита живым. Внезапно Пантелеев повернул маузер и выстрелил Раисе в живот:
– Ты… привела, – не услышал, но прочитал по губам Коля.
Раиса сползла на пол, выговорила, задыхаясь:
– Нет. Леня, родной, не я… Она…
Пантелеев оглянулся и увидел: Муська стояла справа от дверей, бледная, прижав маленькие кулачки к груди.
Дальнейшее произошло в считанные доли секунды: Коля выстрелил в Пантелеева, но не попал. Бандит бросился на пол, покатился, стреляя. Вскрикнул и упал Вася – он загородил Муську и получил сразу три пули. От черного хода метнулась Маруська и повисла на Пантелееве сзади, пытаясь выкрутить ему руки и отобрать маузер. Коля прыгнул к бандиту и ударил его ногой в подбородок. Удар был настолько сильным, что Ленька взлетел к потолку и тяжело рухнул.
Ему связали руки. Коля поднял его, поставил на ноги и несколько раз сильно и зло ударил по щекам. Пантелеев очнулся, мутными глазами осмотрел зал.
– Иди, – приказал Коля.
Подошла Маруська, сказала:
– Вася убит… – И бросилась на Пантелеева, стараясь разодрать ему лицо. Коля не торопился оттащить Маруську. Подошел хозяин магазина:
– Они-с его-с запорют-с… Вам же-с отвечать-с…
И только тогда Коля остановил Маруську. Лицо Пантелеева было изодрано в клочья.
Бандита вывели на улицу, посадили в пролетку. Вокруг собралась огромная толпа. Все стояли молча.
И снова Маруська рванулась к бандиту.
– Я его кончу, кончу я его! – Она рвала из кобуры браунинг, но пистолет зацепился за петлю застежки и не вынимался.
– Смерть бандиту! – выкрикнул кто-то в толпе, и все подхватили на едином дыхании: – Смерть!
Люди бросились к пролетке. Коля увидел поднятые кулаки, искаженные ненавистью лица и, поняв, что одному ему этот надвигающийся самосуд не остановить, выстрелил несколько раз в воздух:
– Стойте! Стойте, вам говорят! Только что на ваших глазах убит наш лучший работник, наш боевой товарищ…
Толпа замерла, и Коля продолжал:
– Но мы не расстреливаем бандита на месте! Мы соблюдаем революционную законность, памятуя, что только суд может вынести приговор от имени народа. Я прошу вас пропустить нас и дать нам возможность доставить задержанного. – Он стеганул лошадь и вдруг услышал, как кто-то крикнул:
– Спасибо вам! Спасибо за все!
Коля оглянулся. В толпе стояла Муська и махала рукой.
– Берегите ее, – лениво сказал Пантелеев. – Как твоя фамилия, инспектор?
– Кондратьев.
– А я – бывший сотрудник Пантелеев, – ухмыльнулся бандит. – Жаль, что мы не вместе. Петроград треснул бы.
– Молчи, – сказала Маруська. – А то не выдержу я.
– Теперь выдержишь, – заметил Пантелеев. – А я все равно убегу, и первая маслина будет ссучившейся Муське, это вы учтите, начальники.
Васю похоронили на Смоленском кладбище, недалеко от церкви, там, где среди пухлых дворянских ангелов с гусиными крыльями скромно просвечивали сквозь молодую листву краснозвездные обелиски над могилами Никиты и Гриши. Теперь к ним прибавился третий.
Ударил трехкратный залп, потом оркестр сыграл "Интернационал", и все разошлись. Коля долго стоял у свежего холмика и вспоминал свою первую встречу с озорным, горластым Васей – тогда, на "Старом Арсенале", поздней осенью семнадцатого. Рядом замерла Маруська. У нее были сухие, покрасневшие глаза, а у рта вдруг четко обозначились две глубокие борозды.
– Идем, Коля. – Они медленно двинулись к воротам кладбища. – Я знаешь о чем думаю? – Она остановилась. – Я думаю, а как же отнесутся ко всему этому люди потом? Внуки наши? Правнуки?
– Не знаю, – Коля пожал плечами. – Наверное, нас забудут. И обижаться на это нельзя, Маруська. Зачем людям помнить о плохом?
– Чушь! – горячо сказала Маруська. – Мы с тобой счастливые, Коля. Мы живем в такое время, которое никогда уже не повторится. Ты задумайся: мы стоим лицом к лицу с врагами революции, и еще неизвестно – кто кого. Да, да, мы не у Кузьмичева в кабинете, темнить нечего. Неизвестно! Но мы верим в свое дело, в свою правду! Верим, Коля?
– Верим, – Коля кивнул. – А ты, оказывается, оратор, Маруська. Вот не знал!
Она смущенно улыбнулась:
– Сама не понимаю, как получилось. Одно скажу: много вокруг плохого, много врагов. А настоящих, чистых, преданных людей все равно больше. Я вот думаю – пройдут годы, дерьма не станет, иначе зачем мы жизнь свою отдаем, а вот сохранят ли наши потомки нашу веру, нашу любовь, нашу надежду? Дай бог, чтобы сохранили и укрепили, вот чего я хочу всей душой!
Петроградский суд приговорил Пантелеева к высшей мере социальной защиты – расстрелу. Кассационная инстанция ходатайство осужденного о помиловании оставила без последствий. Со дня на день Пантелеев ждал приведения приговора в исполнение.
Как ни странно, он внешне был вполне спокоен, и, сидя в камере смертников, насвистывал какой-то мотивчик.
На другой день после окончания суда Бушмакнн вызвал Колю и объявил, что начальник управления Петроградской рабоче-крестьянской милиции премирует Колю месячным окладом и месячным отпуском, не считая дней, которые будут затрачены на дорогу.
Коля помчался домой, по дороге заскочил на городскую станцию за билетами. На Псков стояло человек восемьсот, и Коля хотел было плюнуть и на отпуск, и на поездку, но подошел знакомый сотрудник, хлопнул Колю по плечу и через пять минут принес два общих места в жестком вагоне. Коля настолько изумился, что даже не поблагодарил сотрудника, а только растерянно кивнул, отдал деньги и убежал.
Дома он с порога показал Маше билеты и заорал что было мочи:
– Уезжаем завтра в восемь утра! Собирай чемодан!
Маша смотрела недоверчиво, с улыбкой.
– Не верю. Все равно в последний момент все переиграется и никуда мы не уедем!
– Ерунда! Завтра вечером будем в Пскове! А там – еще день на кобылке, и ты увидишь мою Грель! По ржи походим.
– Да она еще не взошла, – улыбнулась Маша.