Автокран стал медленно натягивать трос. Крюк шел вверх, и поднимая Мостового, и натягивая "чалки". Дальний конец скользнул по плите, выбивая бетонную крошку, но весом плиты трос прижало. Плита стала медленно подниматься одним концом. Полуразрушенная кладка шевельнулась, вниз посыпались кирпичи. Очень медленно, насколько это возможно сделать при управлении автокрана, плита шла вверх. Еще несколько кирпичей вывалились, но уже с противоположного края стены. Мостовой пытался держать под контролем эту часть здания. Хорошо, что не стали пытаться приподнимать две предыдущие плиты, решил он. Так спокойнее. Если кладка наружных стен все же не выдержит, то плиты повиснут на тросах – если только те выдержат рывок. Выдержат, вот только рывок будет не строго вертикальным. При рывке плиты качнет в стороны, вот тогда могут и повалиться все стены под ними.
Крайнюю плиту уже подняли достаточно высоко. Теперь предстояло аккуратно отнести ее чуть в сторону и положить на перекрытие второго этажа. Мостовой предлагал вместе с ним снять плиту сразу на землю, но его никто не послушал. Это было слишком опасно для него самого.
Наконец плита легла, трос ослаб, и спасатели бросились снимать Мостового. Освободившись от монтажных поясов, Боря с двумя специалистами подошел к открывшемуся проему, над которым все еще висели две опасных плиты перекрытия. Рабочие у противоположной стены топтались в нетерпении, готовые броситься в этот проем. Но Борис перед началом всей операции категорически запретил им делать хоть шаг без его команды.
Спасатели стали внимательно осматривать несущие стены между квартирой и лестничным пролетом. Да и сам лестничный марш мог быть опасным, если опорные части пострадали при падении крана. Вес человека мог обрушить бетонный марш. Чистяков решительно направился внутрь под подвешенными плитами, чтобы убедиться, что опасности для людей нет. Наконец решение было принято, и Борис стал по одному отпускать рабочих, напоминая, что наступать нужно очень осторожно, и как себя вести, если начнут рушиться стены.
Один за другим рабочие вышли из опасной зоны. Наконец под облегченные вздохи коллег, и особенно Чистякова, оттуда выбрался сам Мостовой.
– Борька, а ведь все получилось! – бросился с воплем к другу Чистяков. – Ну, ты гигант инженерной мысли! Здо€рово, а я не верил.
– Учись, пока я жив, – устало усмехнулся Мостовой, размазывая рукой грязь по потному лицу.
Когда спасатели спустились к своим машинам, автокраны уже спускали плиты перекрытия на землю. На площадку уже въезжала машина местной прокуратуры. За ней еще одна – из администрации или из технадзора. "Кому-то будет жарко, – подумал Чистяков. – Молитесь, что обошлось без трупов. На Борьку молитесь, строители хреновы!"
Довольные и чистые после душа, Мостовой и Чистяков сидели на лавке около своих шкафчиков. Игорь подкатывался к другу с очередной просьбой, пользуясь его хорошим настроением. Месяцев шесть назад Борис предупредил Игоря, что в следующий раз рихтовать машину будет сам. Или пусть учится ездить. Тогда Чистяков оставил на полдня машину на обочине, а когда вернулся, у него было замято переднее крыло. То ли блондинка парковалась, то ли лихач какой воспользовался тем, что хозяина нет на месте, и смылся. Теперь Игорь был виноват сам. В дождь на грязной дороге он не вписался в поворот. Глубокая вмятина, красовавшаяся на заднем левом крыле, мучила Чистякова, как больной зуб.
Руки у Бори были золотые, металл он чувствовал, как алкоголик – свою печень. А вот отношение к тем, кто уродовал машины, было прямолинейное и однозначное – "руки тебе поотрубать". Иногда Мостовой изъяснялся более мягко и высказывал мнение, что "пора поменять прокладку между рулем и сиденьем". Игорь крутился, заискивал, обещал любую услугу. Он знал, что Борька поругается, но обязательно поможет. Просто у него характер такой.
– Борь, у тебя какие планы на завтра? – начал Чистяков издалека.
– Да особо никаких, – безмятежно ответил Мостовой, вытирая полотенцем свою мощную грудь. – А что?
– Может, в гараж ко мне сходим? – предложил Игорь и заранее втянул голову в плечи.
– Та-ак! – с прищуром сказал Борис. – Опять, значит, машину долбанул?
– Борь, я не виноват. Так получилось… – начал оправдываться Чистяков.
– Что же это у тебя все время так получается? Что на этот раз, Шумахер?
– Вмятина на заднем крыле. Понимаешь, скользко было очень, меня на грязюке и занесло, а там дерево… Немножко зацепил. Там только вмятинка, тебе на час работы. С твоими руками-то золотыми.
– Льстим, значит? – ехидно ухмыльнулся Мостовой.
– Какая лесть, Боря? – убежденно заявил Чистяков и чуть не рванул на груди несуществующую рубаху. – Истинная правда, только сухая констатация фактов!
– Подлизываешься?
– Боря, исключительно уповая на твое милосердие и самые теплые дружеские чувства.
– Пользуешься моей добротой?
– Мастерством, Боря! Истинным мастерством.
– Ох, руки тебе поотрубать за такое вождение, – горестно покачал головой Борис.
– Знаю, Боря, ты уже говорил. Еще прокладку нужно поменять между рулем и сиденьем. Ну, Борь, пожалуйста! Знаешь, как неприятно с вмятинами ездить?
– Беда с тобой, японский водитель, – махнул рукой Борис.
– Почему японский? – не понял Игорь. – Они что, все сплошь ездить не умеют?
– Фамилия у тебя – Тояма Токанава, – пояснил Мостовой и, положив свою лапищу на шею Чистякова, без усилия сложил его вдвое.
– Не яма и канава, а дерево, – напомнил Чистяков с кряхтением, пытаясь освободиться из железных тисков друга. Ему было весело, потому что Боря уже согласился. Это было понятно. – Сам ты японец! Ты японский сантехник Якакашу Мнуруками.
– Какая самокритика, – с удовольствием заметил Боря и согнул Игоря еще больше, – я как раз тебя и мну руками.
Синицкая с удивлением слушала, как за дверью раздевалки раздаются сдавленные вопли и громкие шлепки. Опять парни дурачатся. Господи, как дети! Ну никакой серьезности. Ольга постучала кулачком в дверь.
– Вы скоро там? Эй, Боря, Игорь!
За дверью настала тишина, затем – одинокий вопль Чистякова и грохот опрокинутой лавки. Удовлетворенный бас Мостового громко объявил: "На сегодня с тебя хватит, мелюзга, пошли". Дверь медленно отворилась, и перед Ольгой возникла фигура Чистякова. Игорь с дурашливо-страдальческой физиономией одной рукой облокотился на косяк, а второй держался за поясницу.
– Оля, меня медведь задрал! – простонал он.
– Все детство в попе играет, – презрительно скривила Ольга губки. – Тебе из клиники звонили, а я никак до вас не докричусь.
– Из хирургии? – спросил Чистяков, не меняя выражения лица. Но тут до него дошло, что Синицкая не шутит. – Откуда? Из клиники, где Вадик лежит?
За спиной тут же возник насторожившийся Мостовой.
– Ну, да, – кивнула Ольга. – Лечащий врач, Александр Михайлович, хотел с тобой поговорить о мальчике.
– Вот, я же говорил, что там не все так просто! – то ли обрадовался, то ли огорчился Чистяков и сразу же засуетился: – А телефон? Ты телефон записала?
– Он в "дежурку" звонил, там телефон и записан. Иди.
Когда Мостовой и Синицкая поднялись в дежурную часть, Игорь уже заканчивал разговор по телефону. Лицо его было серьезным и задумчивым. Он слушал собеседника и только кивал, как будто на том конце что-то могли видеть. Такие мелкие несуразности выдавали в Чистякове крайнюю степень волнения, друзья это знали. Наконец Игорь повесил трубку и вышел в коридор к друзьям.
– Ну, что там? – спросила Ольга профессиональным тоном.
– А? – не понял Игорь, все еще находясь где-то внутри себя со своими мыслями. – Нет, ничего особенного. Просто врач попросил меня навестить мальчика, если мне не трудно. Кажется, я перестарался с ролью ангелочка. Теперь Вадик меня все время ждет.
– Да нет! – усмехнулась Ольга. – Дело не в ангелочке. Тут, как ты сам говорил, родство душ. Чем-то ты ему понравился, вот он и хочет тебя увидеть. Очень может быть, что ты – практически единственный человек, который за последнее время отнесся к нему по-доброму.
– А вообще мне уже говорили, что дети ко мне тянутся, – ответил Чистяков, явно думая о чем-то другом.
– Вот я тебе и говорю, что нужно жениться и детей завести. Не все тебе с Борей возиться, пора и с детишками тоже начинать, а то перегорит все внутри.
– Такое не перегорает, – веско возразил Мостовой и положил Игорю руку на плечо. – Такое либо есть в человеке, либо нет. Из нашего Игорька отличный папашка получится, вот увидишь.
– Увижу, когда получится, – упрямо заявила Ольга, которая не любила так просто сдавать свои позиции. – Ты сейчас собираешься в клинику ехать?
– А чего откладывать? Конечно, – ответил Чистяков.
– Тогда я с тобой, – предложила Синицкая. – Хочу профессионально поговорить с лечащим врачом. Ты как, Боря, с нами?
Мостовой не успел ответить, как его позвал дежурный. Борю срочно вызывало начальство. Решили, что Игорь с Ольгой поедут в клинику, а потом вечером все вместе встретятся дома у Мостового.
– Хорошо, что вы приехали, – сказал Александр Михайлович, вынимая руку из кармана белого халата и здороваясь с Чистяковым.
Врач был худ и морщинист. На вид ему лет пятьдесят или больше, но глаза Александр Михайлович имел удивительно молодые и веселые. Создавался эффект, что одному человеку вставили глаза совершенно другого человека, лет на тридцать моложе. Глаза были внимательные и со смешинкой.
– Здравствуйте, коллега, – врач осторожно пожал пальчики Синицкой. – Давайте присядем, и я немного расскажу вам, в чем дело, прежде чем вы пойдете к мальчику. Надеюсь, моя просьба навестить его вас не очень обременила?
– Нет, не обременила, что вы, – улыбнулся Чистяков. – Занятный мальчуган. И как он себя чувствует?
– Пока говорить что-то определенное еще рано. Психиатрия, знаете ли, вообще дело темное, – улыбнувшись, ответил Александр Михайлович и кивнул на Синицкую. – Вот коллега знает. Пока я еще не готов делать выводы и ставить диагноз. Чтобы разобраться в причинах состояния мальчика, нужно время. Просто для него ваши визиты нужны как поддерживающая терапия или реабилитация. Для него все здесь чужое, люди чужие. Вы обратили внимание, что мы здесь носим по старинке белые халаты, а не голубенькие и зелененькие костюмчики, как в других стационарах? Успокаивает. На белый цвет наши пациенты реагируют не так. Я заметил, что на современные медицинские костюмы больные реагируют как на спецовку людей, которые чинят их здоровье. А мы лечим, понимаете?
– Интересная теория, – с улыбкой заметила Синицкая. – И не лишена правдоподобия.
– Очень интересная, – согласился врач и хитро посмотрел на девушку, – тем более что многие считают, что психиатры сами немного становятся с прибабахом, как и их пациенты.
Синицкая смутилась и не нашла, что ответить. Врач снова улыбнулся и потрепал девушку по руке.
– Так вот, – продолжил Александр Михайлович, – у меня такое ощущение, что мне что-то мешает в работе. Конечно, простыми наши пациенты не бывают, но тут… – врач немного замялся, подбирая слова, – невольно возникает ассоциация. Представьте, что вы с вечера вскопали грядку, разборонили, разбили все комочки. Приходите утром, а она вся затоптанная, замусоренная, камней кто-то набросал…
– Кто? – не понял Чистяков.
– Не обязательно "кто", – покачал головой врач, – это образ. В данном случае нужно понимать, что мешает.
Тут в разговор вклинилась Ольга, и Чистяков перестал понимать, о чем идет речь. Специальная терминология и все такое прочее. Он оставил Синицкую беседовать с доктором, а сам пошел в палату к Вадиму.
Мальчик сидел с ногами на кровати и смотрел в окно. На звук открывающейся двери он отреагировал мгновенно. Игорь успел заметить мелькнувшую настороженность или страх, что войдет кто-то, кого мальчик видеть не хочет. Например, тетя со шприцем или санитарка с ведром и грязной половой тряпкой, которая будет его ругать.
Глазенки Вадима вспыхнули радостью, когда он увидел вошедшего Чистякова. Он тут же соскочил с кровати и зашлепал босиком навстречу. Игорь не был сторонником игр с детьми во взрослых. Поэтому он не стал панибратски подавать руку и восклицать "здоро€во". Чистяков подхватил мальчишку под мышки и отнес на кроватку.
– Куда же ты босиком-то побежал? Вон смотри, что я тебе принес, – и высыпал на кровать содержимое пластикового пакета.
Ребенок остается ребенком, даже если у него взрослые проблемы. Глазенки Вадика загорелись радостью. Причем, как отметил Чистяков, яблоки, бананы и апельсины не очень его заинтересовали. А вот "паззлы", комиксы и раскраски вместе с цветными карандашами вызвали больше эмоций. Чистяков открыл дверцу тумбочки и понял, почему ребенка не очень обрадовали фрукты. В тумбочке их было достаточно. "Ясное дело, – подумал спасатель, – мачеха ведь наверняка его навещает".
– Человек-паук, – прокомментировал Вадик, тыкая пальцем в раскрытый комикс.
Чистяков решил дать мальчику возможность насладиться первым впечатлением от гостинцев и не приставать с разговорами. Да и неизвестно еще, нужны ли мальчонке его разговоры. Может, ему просто приятно его присутствие. Эта мысль Чистякову показалась разумной. Если Вадик с порога не бросился лепетать, почему, мол, ты, дядя, не приходишь, и рассказывать о том, как ему здесь живется, то ему нужно не столько общение, сколько именно присутствие дяди. Это попахивает тем, что мальчик чувствует себя в его присутствии защищенным. Этот дядя два раза появился в трудную и неприятную для мальчика минуту, если не сказать – страшную. Может, рефлекс выработался. Интересно, а с мачехой у него есть чувство защищенности? Все-таки женщина, которая заменила ему мать. Интересно, а как давно он лишился настоящей матери? Может, он ее и не помнит совсем?
– Ну, как ты здесь поживаешь, Вадик? – спросил Чистяков и погладил мальчика по голове.
– Хорошо, – ответил Вадик не слишком радостным голосом, не отрываясь от журнала.
"Дисциплинированный мальчик, – одобрил Игорь. – Понимает, что такое "надо". Сказали взрослые, что нужно лечиться, значит, нужно". Вадик нашел в комиксе изображение человека-паука, который, вися на своей паутине, прижимал одной рукой к груди девушку.
– Человек-паук, что ли, тоже ангел? – спросил мальчик и поднял свою мордашку к дяде.
– Не обязательно быть ангелом, чтобы помогать людям, которые попали в беду, – стал объяснять Чистяков. – Надо просто хотеть помочь и помогать.
– А где у тебя крылышки? – воззрился на дядю мальчик, пытаясь заглянуть ему за спину.
– Я их все время не ношу, – стал выкручиваться Чистяков. – Они же помнишь, какие беленькие и пушистенькие? Если их все время носить, то они быстро пачкаются.
– Ты их оставил постирать? – понял по-своему ситуацию Вадик.
– Ага, – обрадовался Чистяков. – Они сейчас сушатся на балконе на солнышке.
– Балкон – это, что ли, вешалка? – спросил Вадик.
До Чистякова дошло, что в квартире мальчика нет балкона, а есть лоджия. Он, наверное, и не знает, что называют балконом.
– Ну, да, – решил Чистяков уйти от объяснений. – А как тебя здесь кормят? Вкусно?
– Вкусно, – ответил мальчик. – Кашу и суп. И кисель.
В палате Вадика Чистяков просидел почти час. За это время они перебрали и обсудили все комиксы, сложили два паззла и съели по одному яблоку и апельсину. На этом настоял Вадик. Чистяков специально не стал расспрашивать мальчика про его семью и про то, что заставило вылезти в тот злополучный день на карниз за окном. Врач прописал положительные эмоции, значит, ими и нужно потчевать ребенка.
Вадик так освоился с дядей, что вскоре уже начал смеяться в голос, а когда Чистяков заявил, что ему пора уходить, чтобы отправиться на помощь другим мальчикам и девочкам, то отнесся к этому известию очень серьезно.
– Они тоже в больнице лежат? – понимающе спросил он.
– В больнице, – согласился Чистяков, и тут до него дошло, что мальчик ни разу не спросил, как дядю зовут.
Вадик обращался к нему "дядя" и на "ты". Этого ему было достаточно, или он считал, что так и надо. Может, просто в силу своего возраста не понимал, что у человека обязательно должно быть имя? Вообще-то, уже должен был понимать. Проявление странностей? Недостаток общения с посторонними людьми, тем более взрослыми людьми? Вот это уже больше похоже на истину, подумал Игорь. Наверное, они ни к кому не ходили, и к ним никто не ходил. Нелюдимая семья. "Хотя что я их сразу обвиняю? – поймал себя на мысли Чистяков. – Я же не знаю, как давно умер ее муж и отец Вадика. Может, не так уж и давно. Может, она его очень любила, сильно переживает смерть, отсюда и затворничество? Может же быть желание никого и ничего не видеть? Может. А мы тут раздули целую историю, что она мальчика недолюбливает, что странная семейка… Что мы вообще про эту семью знаем? Может, Вадим больше всех там страдает из-за смерти отца? Психиатрия – дело темное, как сказал Александр Михайлович. А человеческие души – и вовсе потемки".
Дежурная сестра сказала, что Синицкая уже уехала и просила ее не ждать. Чистяков поблагодарил, подмигнул, оценив фигуру и тесноту халатика медсестры. Спать все же хотелось ужасно. Теперь добраться бы быстрее до дома и завалиться на кровать! После общения с Вадиком настроение у Чистякова было приподнятым. Во-первых, приятно, когда тебя хотят видеть, пусть и такие клопы, как этот мальчишка; хорошо, когда ты нужен. А во-вторых, может, Ольга и права? Может, в самом деле Чистякову в жизни не хватает общения с детьми? Жениться, нарожать своих и возиться с ними целыми днями. "Извините, – сказал Игорь сам себе, – а жена? Дети – это хорошо, а вот жена в виде приложения? Нет уж, тут надо подходить в комплексе. Будет любимая жена, значит, и детишек народим. Исходное – все-таки она, а дети – следствие. Еще бы определиться, какой она должна быть, эта жена…"
Проснулся Чистяков часов в пять вечера. Ощущения, что он выспался и отдохнул, не было. В голове давило, во всем теле была какая-то квелость. Некоторое время Игорь пребывал в полусонном состоянии, когда осознаешь, что уже проснулся, но тело еще не слушается, а мысли пока еще витают где-то далеко, смешивая сон с проступающей неясными пятнами явью. Непонятное раздражение смешивалось непонятным образом с воспоминаниями вчерашнего, чего-то приятного и теплого. От этих неясных ощущений Игорю захотелось назло расслабленному телу вскочить, размяться, встать под холодную воду в душе.
Чистяков открыл глаза и понял, что с холодным душем погорячился. Вот отчего он чувствовал себя неуютно – за окном шел дождь. Игорь давно заметил, что, просыпаясь под дождь, он чувствовал себя отвратительно. Валяться в кровати утром в дождливую погоду было скорее мучительно, чем сладко. То ли дело – просыпаться, когда солнце лупит в окно и наполняет энергией комнату и тебя самого. Очень Чистяков любил солнце и терпеть не мог пасмурности. И на улице, и в людях.
"Поеду к Борьке, – твердо решил Чистяков и откинул одеяло. – Ольга, наверное, уже у него, расскажет, что она узнала у врача про Вадика. У Борьки всегда есть хороший кофе. Попьем, устроим гимнастику для ума. Ольга будет исходить скепсисом, Борька – глубокомысленно молчать, а я, как всегда, блистать оригинальностью суждений и выискивать нетривиальные подходы к делу?" Чистяков уже готовился дурачиться и развлекаться. Настроение улучшалось.