- Всегда готов! - тихо, но очень твердо, по-военному, сказал верный сын Отечества Валерий Топорков.
* * *
БОЛТУШКО.
Николая Бурмистрова похоронили во вторник. Алексей Борисович сильно напился на его поминках, возвращался домой на такси, и в дороге его укачало. Он дважды просил шофера остановить машину и ходил в ближайшие кустики, чтобы освободить организм от излишков выпитого и съеденного.
Соответственно среда явилась для Болтушко черным днем. Настроение было траурным, а физическое состояние - близким к коматозному. К сожалению, Алексей Борисович еще не выработал спасительной привычки опохмеляться, поэтому принимал муки по полной программе, наивно пытаясь облегчить их шипучим аспирином.
В четверг он вернулся к жизни. А во второй половине дня даже робко подумал, что жизнь все-таки хороша. И жить - в определенном смысле - тоже хорошо!
Настала пятница, и после обеда он должен был засесть за итоговую статью о происшествиях за неделю.
Утром прибежал молодой, но уже подающий большие надежды журналист широкого профиля - Станислав Скобликов.
- Старик! - закричал он с порога. - Есть потрясающий сюжет для твоей субботней статьи. Только что снял с телетайпа. И стоит недорого - всего сто грамм в редакционном буфете. Идет?
Станислав собирал самые свежие и самые "стреляющие" новости, и выдавал их в рубрике "Срочно!". В данном случае речь шла о том, выйдет ли эта новость под броским заголовком в рубрике Стаса или будет описана в статье Болтушко: информация не должна повторяться, а тем более в одном номере.
Болтушко посмотрел на него оценивающе:
- А если мне не подойдет твой сюжет?
- Старик, тут же "сотку" возвращаю. Получится, словно выпили на брудершафт. Каждый по "сотке". Минус на минус дает знак "равно". Согласен?
- Ладно. Пойдем, - словно бы нехотя ответил Болтушко, и встал из-за стола: как правило, Стас подбрасывал хорошие сюжеты.
В буфете царил прохладный полумрак. Болтушко заказал две рюмки водки по пятьдесят граммов (чтобы не привлекать внимание любопытных глаз одним большим заказом) и бутерброд с колбасой. Они отошли в уголок. Первую рюмку Стас выпил сразу же и принялся жевать.
- Ну, давай, рассказывай! Время поджимает! - поторопил его Болтушко.
- Представляешь, в "Склиф" поступает мужик с ножевым, - начал Стас. - Его спрашивают: кто это, мол, тебя так? Он мнется, мнется, а потом и говорит: жена, мол. А за что? На почве ревности, отвечает. И рассказывает свою историю. Оказывается, у него давно уже был роман с соседкой, которая живет этажом выше. Соседка - женщина одинокая, а он, как ты сам понял - мужчина женатый. И вот такая получается ситуация: вроде бы есть где встречаться, да некогда. Супруга, понимаешь, все время на посту, и все время бдит. Однажды он говорит жене, что едет в командировку на две недели. И, действительно, уезжает. Но только через неделю потихоньку возвращается, и - прямиком к соседке. И живет там у нее, и пилит ее по несколько раз на дню, и все такое остальное. А соседка буквально расцветает от повышенного внимания, и ходит сама не своя, аж светится - такая вся счастливая. А он из ее квартиры - ни ногой; не дай Бог - жена засечет. Но… сколь веревочке не виться… Короче, однажды соседка ему и говорит: сходи-ка, мол, Гоша, ведро мусорное вынеси. Ну чего тут идти? До мусоропровода? Он - закуривает, и с ведерком - на лестничную клетку. А мусоропровод - между этажами. Вот он свое ведерко вываливает, и по привычке - домой, к законной жене. На полном автомате. Звонит в дверь, жена открывает, и что она видит? Стоит ее благоверный, в спортивных штанах, в майке и в чужих тапочках на босу ногу, а в руке, понимаешь, - вражеское ведро. А она-то думает, что ее муж - в командировке. Ну, и какая у бедной женщины может быть реакция? Естественно, она встала на защиту моральных устоев и непреходящих семейных ценностей, и сгоряча слегка порезала муженька: как говорится, Платон мне друг, но истина! - Стас ткнул пальцем в потолок, - истина! она, понимаешь, дороже! Кстати, мужик-то ничего, оклемается. А вот жена может пострадать за свои убеждения, буквально как Софья Ковалевская…
- Перовская, - поправил его Болтушко.
- Ну какая разница? - обиженно спросил Стас. - Она тебе что, родственница? Извини. Тогда пусть она пострадает, как, например, Достоевский. Это тебя устраивает?
Болтушко махнул рукой; даже немного выпив, Стас начинал нести всякую ерунду: он вообще был не очень крепкий на алкоголь.
- Сюжет хороший. Заработал, - Алексей Борисович хлопнул Стаса по плечу и поспешил назад, в кабинет, чтобы поскорее приняться за работу.
Он сел за стол, достал чистый лист бумаги и принялся карандашом составлять план статьи. Перед ним лежали записанные на отдельных маленьких листках сообщения - разные случаи, произошедшие за минувшую неделю в Москве. Почти все они имели трагический конец, но Болтушко считал высшим шиком описать чью-то смерть так, чтобы это было даже немножко забавно: вероятно, он полагал, что основную массу читателей составляют маньяки, садисты, моральные уроды, а немногие оставшиеся - настоящие ценители черного юмора.
Цинизм Болтушко уступал цинизму Ремизова - по размаху и всеохватности, но в изяществе и даже некоей утонченности - явно превосходил Скобликова с его шокирующими заголовками.
Болтушко открыл ящик, достал оттуда ластик, стер пару грязных пятен с бумаги и замер, ожидая вдохновения.
В этот момент раздался телефонный звонок. Он снял трубку.
- Редакция! - раздраженно крикнул Болтушко.
- Алеша, это ты? - спросил знакомый женский голос.
- Я, - ответил Болтушко.
- Алеша, это я, Марина.
- Да, здравствуй. Я узнал тебя. Что-нибудь случилось?
В ответ он услышал всхлипывания.
- Алеша, приезжай, пожалуйста. Мне очень страшно. Я не знаю, что делать. Они мне угрожают.
- Кто? - обескураженно спросил Болтушко.
- Я не знаю. Приезжай, пожалуйста.
- Но… Марина… Я сейчас не могу. У меня - статья.
Марина заплакала. Болтушко покрепче прижал трубку - чтобы никто не слышал, потому что мембрана у этого аппарата была очень сильная.
- Марина… Марина, я приеду, как только освобожусь. Хорошо? Закройся на все замки и никому не открывай. Ты одна дома?
- Одна-а-а… Мне стра-а-а-шно…
- Я скоро буду. Примерно часа через три-четыре. Хорошо? Ты сиди дома, никуда не уходи. Перед тем, как выехать, я позвоню. Поняла?
- Поняла.
- Ну все. Жди звонка.
Он положил трубку. Что за чертовщина? Кто ей угрожает? Что происходит? Может, она немножко тронулась рассудком? На нервной почве? А что, с женщинами такое часто бывает. Понервничают - тронутся, успокоятся - и вроде как на место вернутся.
Он стал рисовать какие-то узоры, заштриховывать их, потом все стирал и рисовал заново.
Теперь он и сам занервничал, поэтому торопился написать статью, что сразу же отразилось на качестве: получилось не смешно, а как-то мрачно. И даже такая веселая история про то, как пожилой вор залез в квартиру бывшего капитана дальнего плавания, а в коридоре был установлен в качестве охранной сигнализации корабельный ревун, и он сработал, а вор испугался и умер от сердечного приступа, - даже эта история получилась немного печальной.
Алексей Борисович был собой недоволен. Он отнес статью, позвонил Марине, что выезжает и после этого покинул редакцию.
……
У Марины были припухшие губы и заплаканные красные глаза. Узенький поясок перехватывал на талии короткий махровый халат. "Извини, что я так, по-домашнему", - сказала она.
"Ничего себе, по-домашнему", - подумал Болтушко. "Неужели она хочет убедить меня, что всегда ходит по квартире в таком виде? Домашний халат совсем не такой. Домашний халат - это что-то длинное и бесформенное. А здесь - какой-то пеньюар или как там его… У меня трусы и то длиннее. В общем, не то. Не вдовий наряд, одним словом."
Он придал лицу суровый вид и прошел в комнату. Окинул безразличным взглядом стены, уселся поглубже в кресло и принялся рассматривать книги, стоявшие на полках зеркального шкафа - надо же было отвести глаза куда-нибудь подальше, прочь от голых Марининых ног.
А она словно и не замечала этой неловкости. Или делала вид, что не замечает.
Она была расстроена и напугана. Алексей Борисович прокашлялся и спросил:
- Ну, что у тебя произошло? Кто тебе угрожает?
- Не знаю, Алеша, - ответила Марина и подалась всем телом к нему. "Ого! Да она еще и без лифчика!" - отметил Болтушко. Ему стало совсем не по себе.
- Вот что я нашла на автоответчике, - она подвинула аппарат поближе к Болтушко и нажала кнопку: "Коля, я очень волнуюсь. Что случилось? Я перезвоню через час", - послышалось сквозь треск.
- Это я звонила в субботу утром, - пояснила Марина. - Потом было сообщение из милиции о том, что Коля погиб. После этого я снова позвонила, но никого не было дома. А спустя еще какое-то время, - она сделала погромче, - вот послушай.
Болтушко наклонился ухом к динамику телефона. Раздался сигнал, а потом, словно через подушку, тихо-тихо: "Дома никого нет. Я же говорил, что жена на даче."
Болтушко узнал голос Николая. Как это? Ведь он уже был к тому времени мертв? И почему он говорит в сторону? А затем: "Звони еще раз, падла!" - сказал хриплый мужской голос. И все прекратилось.
- Что это такое? - обратился Болтушко к Марине. - Кто это говорит?
Она пожала плечами:
- Не знаю. Я так закрутилась, так была поражена смертью Коли, что не прослушала сразу всю кассету до конца. Только недавно обнаружила. И не знаю, что теперь делать. Но если бы только это! Мне сегодня позвонили. Мужской голос, хриплый такой, бандитский. Очень похож на этот, - Марина кивнула на телефон. - Который сказал: "Звони еще раз." Требует три тысячи долларов. Говорит, что Коля ему должен. А если я не отдам, угрожает расправиться со мной и с дочерью. Алеша, что мне делать? - и Марина опять заплакала.
Болтушко сидел, ошеломленный. Сказанное Мариной с трудом укладывалось у него в голове. Все было непонятно: как это Николай погиб, а потом позвонил домой, почему, если уж позвонил, он не оставил никакого сообщения на автоответчике и говорил в сторону, и кто это угрожает Марине? Почему требует деньги?
- Ты знаешь, - выдавил он, - по-моему, тебе надо обратиться в милицию.
Марина вытерла тыльной стороной ладони слезы, откинула назад волосы и вдруг громко рассмеялась. Болтушко с опаской посмотрел на нее.
- В милицию? - сквозь смех спросила Марина. - И что я им скажу?
- Ну, покажешь эту кассету. Пусть послушают, - сказал Болтушко.
- Ну и что? Они скажут, что я просто перемотала пленку на свободное место и забыла об этом, а потом перемотала еще раз, и вышла такая накладка. И вообще - голос неразборчивый, экспертизу, что ли, устраивать? Теперь ведь эту запись с голосом Николая не сравнишь. Сравнивать-то не с кем.
- Ну, хорошо. Скажи тогда, что тебе угрожают.
- Кому сказать, Алеша?
- Ну, обратись в РУОП. Они такие дела быстро раскрывают. Сейчас с вымогателями строго. А в РУОПе ребята суровые.
- Я боюсь, Алеша. Во-первых, у меня нет доказательств. Во-вторых, я опасаюсь за Настю. Звонок-то был междугородний. Наверное, они звонят откуда-то из Гагарина. А если с ней действительно что-нибудь случится? Я же никогда себе этого не прощу. Я боюсь, Алеша. Алеша, ты такой сильный, умный, - Марина вдруг упала перед ним на колени и обхватила их руками. Халатик распахнулся, и ее голые груди заколыхались: но не обреченно - вверх-вниз, а бодро, в разные стороны - одна вправо, другая влево. Они блестели на солнце и тихонько звенели, ударяясь друг об друга. Марина не делала ни малейшей попытки прикрыться. На Алексея Борисовича напал столбняк. В буквальном смысле этого слова - даже воздух в трахее застыл неподвижно. "Третий номер, не меньше. А то и четвертый", - пронеслось в голове. - Алеша, помоги мне! - голосила Марина, хватая его за руки и прижимая их к своей груди. Болтушко попытался отстраниться и покрепче сжал ноги, чтобы не было видно предательски вздувшегося гульфика - еще несколько минут назад он был плоским, а сейчас напоминал лыжный трамплин на Ленинских горах.
- Кха… Кха… Кханечно, я помогу тебе, - дребезжащим голосом ответил Болтушко. - Давай вместе пойдем в милицию, - еще раз предложил он. Погладил дрожащей рукой Марину по голове. "Какая у нее на левой груди родинка. С копеечную монету, не меньше. И на самой ареоле, вокруг соска, волосы какие-то. Обломные волосики. Но в целом ничего… Интересно выкусывать их зубами - по одному."
- Не надо в милицию. Лучше отдать им эти деньги. Я боюсь, - продолжала Марина, и ее руки, совершавшие стремительные круговые движения, замедлились и стали постепенно сужать круги, приближаясь к эпицентру.
Болтушко окаменел. Он явственно слышал, как крупные капли густого пота со скрипом пробираются у него между лопаток. Болтушко хотел что-то сказать, но не смог - единственной мыслью, крутившейся в голове, было давнее воспоминание из школьного учебника по анатомии: "… с помощью зрительных рецепторов человек воспринимает до 95 % поступающей в мозг информации…". А зрительные рецепторы Алексея Борисовича воспринимали в этот момент кружевные трусики Марины. Эта замечательная часть женского туалета была устроена таким образом, что могла помешать только органам осязания и никаким другим.
- Давай все-таки обратимся в милицию, - прохрипел он и положил ей руки на плечи. Затем как бы случайно его руки сдвинулись вниз, еще больше открывая и без того неплохой обзор. "Отличная передняя подвеска! Такая энергоемкая! А багажник - просто супер!" - лезли в голову крамольные мысли. Такое, слава Богу, случается нечасто - только отпетым автомобилистам может придти в голову сравнивать женщину с машиной.
- Не надо, Алеша, я прошу тебя! Не надо! - вскрикивала Марина, воюя с его ремнем из дешевого кожзаменителя. Ремень противно щелкал гладким лакированным телом со следами глубоких трещин на местах перегибов и глухо звякал пряжкой. Болтушко втянул живот, чтобы облегчить ей задачу. В животе заурчало. "Я же еще не обедал сегодня", - не к месту вспомнил Алексей Борисович. - Не надо в милицию! Только не в милицию! - просила Марина.
- А куда же? Куда?! - задыхаясь, спросил он.
- Сюда!! - воскликнула Марина и, стянув с Болтушко штаны, повалила его на себя. - Иди ко мне!
* * *
Через двадцать минут все было кончено - в буквальном смысле. Болтушко, тяжело дыша, собирал раскиданные по полу доспехи. Марина сидела на краю дивана и смотрела на него сверху вниз. Было в этом нечто унизительное: она мгновенно запахнула халат и теперь наблюдала за Алексеем Борисовичем свысока, будто бы даже с некоторым удивлением и презрением. А он лазил на четвереньках возле ее голых, слегка полноватых ног и собирал рассыпавшиеся из карманов брюк ключи и мелочь. Ремень нашелся под телевизором, а бумажник с документами завалился за обивку кресла.
Наконец, вернув все вещи на свои места, Болтушко сел в кресло, но так, чтобы не видеть стоявшую за стеклянными дверцами шкафа фотографию Николая в траурной рамке. Не решаясь поднять глаза на Марину, он пробурчал под нос:
- Чем же я могу тебе помочь? В милицию ты обращаться не хочешь, а у меня там какие - никакие, но все-таки связи. А что я еще могу сделать?
- Алеша, - ласково, но очень твердо сказала Марина, - ты же мужчина. Ты большой, сильный, умный. Я хочу, чтобы ты отвез им деньги. Я - женщина, существо слабое. Они меня будут шантажировать еще и еще, пока все не высосут. А ты можешь решительно сказать: мол, хватит. Берите деньги и чтобы я вас больше не видел. Понимаешь?
У Болтушко похолодело все внутри:
- Нет… Как это? Почему они должны меня послушать? Они точно так же будут продолжать тебя шантажировать. Нет, давай лучше в милицию. В милиции разберутся. Им же за это деньги платят.
Марина закатила глаза. Скорее всего, это должно было означать: "Ну и дурак! Зачем я только с ним связалась!". Но вместо этого она спокойно произнесла:
- Алеша, ты где вырос?
- Ну, как это где? Я родился Сокольниках в, а потом мы переехали на Таганку…
- Короче, в Москве? - перебила Марина.
- Ну, конечно. Сокольники - это же Москва.
- А я родилась в Гагарине. Тогда, когда его только назвали Гагариным. Он еще городом не был. Ты знаешь, что такое жить в маленьком городе?
- Ну… - неуверенно протянул Болтушко.
- Вот тебе и ну. Там все друг друга знают. Все, понимаешь? И милиция там прекрасно знает всех бандитов и хулиганов. И если бы они захотели, то давно бы уже всех посадили. Но не хотят. Объяснить тебе, почему? Неужели до тебя до сих пор не дошло, что Николая убили? Убили и все спокойно. А милиция никого искать даже и не собирается. Подумаешь, москвич разбился на машине! Мало ли их таких! А этот звонок? Неужели ты ничего не понял? - Марина говорила, постепенно повышая голос, и в конце своей речи почти перешла на крик.
Болтушко сидел, вжимая голову в плечи:
- Может быть, конечно, ты права… Действительно, все как бы похоже на то… Но все-таки… Я не понимаю, как можно было это сделать.
- Алеша, - назидательно сказала Марина, - за деньги можно все. А в Гагарине и сто долларов - уже большие деньги. Понимаешь?
Болтушко кивнул.
- Они мне назначили встречу на завтра, - продолжала Марина, - в двенадцать часов на дороге Москва - Гагарин. Там есть поворот на деревню Вороново - это примерно не доезжая до города километров пятнадцать, и сразу за поворотом дорога входит в небольшой лесочек. А прямо на опушке - стоянка для грузовиков. На стоянке - небольшая шашлычная, летнее кафе и все такое. Они сказали, что в двенадцать там будет стоять белая "копейка" - так они сказали. Что это такое - "копейка"?
- "Копейка"? - переспросил Болтушко. - "Жигули" первой модели.
- Ну вот. "Жигули" первой модели. Нужно подойти к машине и отдать деньги.
- А если там будет не одна белая "копейка" или они приедут на другой машине?
Марина укоризненно посмотрела на Болтушко:
- На какой другой? Дай Бог, чтобы эта ездила, какая там другая? Я же тебе объясняю, Гагарин - это не Москва.
- А они там со мной… ничего не сделают? Еще возьмут, не дай Бог, в заложники?
Марина поморщилась:
- Я сказала, что с деньгами не поеду, приедет один московский бандит. Так что они тебя еще бояться будут.
Болтушко на мгновение потерял дар речи:
- Как? Я - бандит? Я что, похож на бандита?
- Успокойся, - остановила его Марина, - сейчас все похожи на бандитов. Если не будешь заикаться и дрожать от страха, тоже сойдешь. Поменьше говори и делай суровое лицо. И все будет в порядке.
- Но я же приеду на "шестерке". Не на шикарном БМВ, а на старенькой, убитой "шестерке".
- Ну и что? Они-то вообще на "копейке", - резонно возразила Марина. - Так что ты круче.
Болтушко недоверчиво усмехнулся:
- Не думаю, что они мне поверят.
- Да тебе и не надо их ни в чем убеждать. Отдал деньги - и домой. Ладно? А уж я тебя, - ее голос опять стал вкрадчивым и нежным, - отблагодарю. Будешь доволен, обещаю, - последние слова она прямо-таки промурлыкала.