- Ну да. Смотри, какая тут история получается. Сейчас в сберкассах, когда пенсию выдают, вместе со сберкнижкой паспорт требуют. Значит, пенсию ему могли и не дать. А если доверенность предъявляешь, то требуют паспорт того, на чье имя доверенность! А мой-то паспорт цел! Вот Феликс и говорит: "Я на тебя доверенность оформлю в нашей жилконторе, если за неделю паспорта не отыщем. Все свои паспортные данные я наизусть помню, поэтому в доверенность их впишу как положено. А меня в жилконторе все знают, поэтому заверят доверенность, не потребовав паспорт предъявить." Он сначала хотел сразу в милицию идти с заявлением о пропаже, человек он ведь аккуратный и закону послушный, но испугался, что, пока суть да дело, пенсия так и будет лежать в сберкассе. У нас с деньгами вышло туговато, а тут почти семьсот рублей, шутка ли! В общем, решил он, оформит он на меня доверенность, прибегнув вот к такой хитрости, а как я пятого февраля пенсию получу - он сразу заявление в милицию подаст. За месяц, до пятого марта, уж точно разберутся и новый паспорт выпишут. Как раз в тот день… когда все произошло… он с утра в жилконтору пошел, оттуда прямо на рынок хотел двинуться, где, говорил, с тобой встреча назначена, а вечером, говорит, доверенность тебе вручу. Может, и не понадобится - до пенсии ещё больше недели, так что авось паспорт отыщется. Но, если что, мы подстрахованы будем. Вот так… Доверенность была при нем?
- Была, - отвечаю, - в кармане пиджака нашли… Слушай, а никаких идей у него не возникало, где он мог паспорт потерять… или где его украсть могли?
- По-твоему, паспорт украли? - она встревожилась. - Его, что, для каких-то темных дел использовали?
- Да нет, - отвечаю. Не надо, думаю, ей всего знать. - Просто когда удается доказать, что паспорт украден, а не потерян, то новый оформляют быстрее… и штраф за утерю паспорта не берут. Впрочем, сейчас это уже все равно.
- Вот именно, - соглашается она. - А насчет того, где он мог пропасть… Мы и так, и этак голову ломали - все равно сообразить не могли. Хорошо бы, конечно, хоть сейчас нашелся, чтобы лишних сложностей не было.
- Хорошо бы, - говорю. - Но в любом случае не волнуйся, все сложности мы утрясем. Скажи лучше, что тебе надобно?
- Да так, по мелочи. Мыло, зубную щетку… Я ждала, что ты придешь, и списочек тебе составила. Вот. Что найдешь, то и ладно.
Взял я у неё списочек, попрощался.
- К вечеру, - говорю, - все занесу.
И пошел Валентину проведать.
Валентину сумели устроить в небольшую палату на двоих, с пожилой соседкой, тихой и покладистой. Она лежит, руки поверх одеяла, такая бледная и тихая сама, что сердцу больно.
- Здорово, Валентина! - говорю. - Вот, допустили к тебе, узнать, не нужно ли чего.
- Да нет, спасибо, дядя Миша, - лепечет она. - Ничего мне не надо. Тут и уход, и все есть.
- А по мелочи? Вон, твоей матери и зубная щетка нужна, и расческа, и ещё всякое…
- Ну, можно, - равнодушно говорит она. - Только вряд ли у меня силы будут зубы чистить и причесываться.
- Это ты нехорошо мыслишь, - говорю. - Чем больше раскисаешь, тем трудней выкарабкиваться потом. Надо себя преодолевать. Вперед, в жизнь, глядеть, понимаешь?
- А с нами, - спрашивает, - хорошо поступили? И куда мне вперед глядеть?
Я только головой покачал. Когда у человека такое настроение возникает, то это совсем плохо.
- Это мне, - говорю, - может, некуда вперед глядеть, потому как жизнь прожита, и разве что глаза курносой увидишь. А у тебя перед глазами должна быть даль безбрежная, в которой все дурное тонет и исчезает.
Она чуть улыбнулась - и, по-моему, сама своей улыбки испугалась.
- Не знаю, - говорит. - Может, потом… Знаешь, дядя Миша, у меня такое чувство, будто это я во всем виновата.
- В чем же это ты виновата? - изумился я.
- В том, что с нами произошло.
- Брось! - говорю. По-моему, я даже рассердился малость. - Откуда твоей вине взяться?
- Не знаю, - говорит.
- Вот и не забивай себе голову глупостями! От них только медленней раны затягиваются.
- Постараюсь, - говорит. - Но ты представить себе не можешь, как это бывает…
- Ты уж не суди, доченька, - возражаю я ей, - чего я могу, а чего не могу. Я многого всякого на своем веку повидал, так что кое в чем разбираюсь. И я тебе не позволю всякой дурью голову себе отравлять!
Она задумалась, потом глаза у неё стали такие пустые, как бывает, когда человек вдруг вспоминать начинает и все вокруг перестает видеть и слышать, и словно в глазах не окружающая обстановка отражается, а то, что было - кажется, сам сейчас разглядишь! - и лицо её исказилось, перекорежилось, и судорога по её телу прошла, вроде озноба. Я треплю её руку и говорю растерянно:
- Да ты что… Ты что… Не надо так… Ты прости старого дурака, если что не то сказанул… Я ж от лучших чувств… Я выбраться хочу помочь тебе из этого мрака…
Она расплакалась, в мою руку цепляется.
- Ничего, - говорит, - дядя Миша, это не из-за тебя, это так… Это пройдет… Пройдет…
Ну, посидел я с ней, по головке погладил, отплакалась она, я собрался и ухожу.
- Смотри у меня, - говорю, - если не вечером, так завтра утром зайду, чтобы ты к этому времени из куклы в живого человека превратилась!
Может, и не то опять сказанул, но уж что на ум лезло. С нами, стариками, бывает так - иногда и хочется утешить, а все наперекосяк получается, потому что верные слова никак не подберешь.
В общем, вышел я от нее, пошел из больницы, только по пути ещё к врачу завернул.
- Что-то, - говорю, - Валентина совсем плоха. Она не того… не свихнется на этом деле? А то надо бы её в специальную нервную клинику или санаторий… Вы уж скажите, если так, я тогда хлопотать начну.
- Стресс у нее, конечно, тяжелейший, - говорит врач. - Но она уже получше, чем была, так что, будем надеяться, без нервной клиники обойдется. Молодость, знаете, свое возьмет.
- Не нравится мне, что она себя виноватит, - говорю я.
- Это, - говорит врач, - вполне объяснимая реакция, которая бывает в подобных случаях. Жертвы насилия очень часто боятся, что к ним начнут относиться с презрением, потому что, мол, они сами чем-то спровоцировали насильников. Вот эта мысль, что они и сами опозорены, и семью опозорили, и пробуждает в них ложное чувство вины. Тут ничем не поможешь, кроме ласки и заботы. Надо внушать потихоньку, что её вины в этом нет, что глупо думать, будто она могла как-то дополнительно "спровоцировать" ворвавшихся в квартиру подонков. Только так. Потому что, к сожалению, это ложное чувство вины часто приводит к весьма негативным психическим последствиям.
- Спасибо, - говорю я врачу. - Учту.
И двигаю в милицию. Спрашиваю там начальника, проводят меня к майору Наумкину.
- Здравствуйте, Михаил Григорьевич! - говорит он. - Что, о наших событиях прослышали?
- Прослышал, - отвечаю. - Вот, зашел узнать подробности.
- Да какие подробности! - машет рукой майор. - Явился этот тип ни свет ни заря, перепуганный в усмерть. Сдаюсь, заявляет, больше не могу. Чувствую, что обложили нас со всех сторон, так лучше я сам покаюсь. И рассказывает, что это они на квартиру Пигарева налет совершили, но сам он в квартире не был, на шухере стоял. Что где-то минут двадцать - ну, от силы полчаса - в квартире шум стоял, а потом они смылись.
Ты гляди, думаю, Букин, ушлый мужик, в точности угадал, какую линию будет этот Антон Сизов гнуть.
- Так в квартире четверо разбойничали, - говорю. - Кто ж, в таком случае, ещё двое?
- Утверждает, что не знает. Мол, его братан Олег, тот, которого застрелили, каких-то своих друганов привел, прежде двум другим братьям неизвестных. Видно, для этого дела или нанял, или привлек. Если увидит их опознает для следствия с удовольствием, но сказать, кто они и откуда, не может.
- Это он, конечно, хитрит, - говорю.
- Может, хитрит, а может, и нет, - вздыхает майор. - У них иногда доверия между собой ни на грош, даже в ближайшей родне. Нам бы сбежавшего брата поймать, мы бы побольше узнали.
- Как вы думаете, - спрашиваю, - этот покаявшийся действительно не знает, куда подался его брат, или темнит?
- Есть у меня такое ощущение, будто что-то он знает, - говорит майор. - Уж больно видимо нервничает, когда о его брате Сергее разговор заходит. Видно, не хочет брата закладывать, чтобы лишних неприятностей не наживать. Он свою явку с повинной исполнил, на снисхождение может рассчитывать - а остальное, видишь ты, его не касается!
Еще бы ему не нервничать, думаю - он ведь, в отличие от майора, знает, что с братом произошло! В какую-то яму, наспех вырытую, его брат спрятался, но про это он милиции петь никак не собирается…
- А можно мне на него поглядеть? - спрашиваю.
- Почему нельзя? - говорит майор. - Пойдемте, посмотрите. Из одного любопытства хотите увидеть, или как?..
- "Или как", - отвечаю. - Хочу пару вопросов ему задать, усовестить его, гада…
- Гм… - говорит майор. - Насчет "усовестить", это вы хватили… И вообще, лишнее общение с арестованным не очень приветствуется… Но вам, так и быть, сделаю поблажку. Думаю, от ваших вопросов вреда не будет. Только если Сизов о чем-нибудь важном проговорится, то вы уж мне поведайте, будьте добры.
Мы выходим из его кабинета, спускаемся вниз.
- Да, кстати, - сообщаю я по пути. - Я спросил у Настасьи насчет этого потерянного паспорта и доверенности на пенсию, так что можете лишний раз её не тревожить… - и рассказываю ему все, что мне довелось узнать.
- Это интересно… - говорит майор. - Да, я так и думал, что нечто подобное случилось - что Пигарев, паспорт потеряв, заверил доверенность там, где его хорошо знают и документы предъявить не потребуют… Не он один так делает… Хорошо, что вы узнали - нечего Анастасию Петровну лишними расспросами волновать, это вы правы…
И доходим мы до камер предварительного заключения, где в отдельном отсеке Антон Сизов сидит, а через клетушку от него всякие пьяницы и мелкие хулиганы скопом запихнуты.
- Вот он, красавчик, - говорит майор Наумкин. - Можете полюбоваться.
Сизов голову поднял, смотрит исподлобья, не шевелится и ни звука не издает.
Я его разглядываю, а тут как раз майора к телефону кликнули - звонок из области, от высокого начальства. Он и заспешил. На ходу мне кивнул: мол, расспрашивай быстренько, пока время есть.
- Эй!.. - негромко говорю я, когда майор удалился.
Сизов голову повернул.
- Чего тебе, дед?
- Да вот… Не знаю, как и начать… Там, на улице, странные люди вертятся…
- Что за люди?
- Откуда я знаю? Остановили меня, узнали, что я иду показания по делу Пигарева давать как свидетель, и говорят: "Слушай, дед, будет у тебя возможность потихоньку парой слов с Антоном Сизовым перемолвиться, спроси у него, куда он труп второго брата спрятал, и кто ему помогал…"
У Сизова все лицо перекосилось, и от страху стало совсем крысиным. Вы видали когда-нибудь, чтобы на бычачьей морде крысиное мелкое выражение появлялось? Вот и я думал, что такое невозможно. Ан нет, оказывается, со страху и бык может в крысу превратиться!
- Ты… - у него аж дыхание перехватило. - Надеюсь, ты ничего об этом милиции не сказал, старый болван?
- Да что я, совсем с ума спятил! - отвечаю. - Они меня предупредили: если поймем, что ты милиции о нас и о нашем вопросе рассказал, живым до дому не дойдешь! Мол, у тебя все на роже будет написано, такие, как ты, ничего скрыть не умеют… Так что мне им сказать?
- Скажи им, что я с их пути убрался, и дело с концом! Но что они ошиблись, не мы тут крайние. Так что, избавившись от нас, они ничего по большому счету не добьются. Им тех, кто над нами, убирать надо.
- А если они спросят, кто это, те, кто над вами? - этак растерянно спрашиваю я.
- А вот это, - оскалился Сизов, - я им скажу, если они мне все гарантии дадут. Не только пообещают, что охоту за мной прекратят, но и гарантируют, что защитят меня от тех, кого я им сдам! Так и передай.
- Я-то передам, - говорю, - если они меня с ответом поджидают. Мне-то что? Лишь бы не заставили и дальше туда-сюда таскаться! Ведь заподозрит милиция, что я не просто так хожу - а я, ей-богу, расколюсь, не выдержу, если меня в оборот возьмут!
- А ты им передай, пусть адвоката мне присылают, и через адвоката всю связь держат. Все, дед, отбой, начальник возвращается!
На том и кончился наш разговор. Проводил меня майор Наумкин до дверей, спрашивает:
- Ну? Выспросили все, что хотели?
- Замыкается он, - говорю. - Явно, чего-то боится.
- Это мы и сами поняли! - усмехается майор. - Жаль, ничего большего вам выведать не удалось. Но на нет и суда нет…
И побрел я домой… То бишь, в квартиру Васильича, которая за последние дни мне домом стала. Иду, потом в автобусе трясусь, и все думаю: как же мне теперь адвоката для этого Сизова обеспечить? Мне он ничего не расскажет, факт. А если у него адвокат не появится, после такого-то разговора - он невесть что может вообразить, и учудить соответственно. Да и мне позарез надо узнать, что это за люди, которые над Сизовыми стоят - и над другой городской шпаной, надо полагать, тоже… Ведь они-то, думаю, и есть истинные виновники всего случившегося, разве нет?
Ладненько, думаю, время есть, и котелок пока варит. Что-нибудь изобрету.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
В аэропорту Федора встречали с машиной, предоставленной в его распоряжение на все время командировки. Пока они шли к машине, Федору вполголоса что-то рассказывали, и он все больше мрачнел.
- Ладно, - сказал он. - Тут уж ничего не поправишь. Передайте в Москву, что я знаю.
- Вы сразу в управление? - спросил один из провожающих.
- Нет. Сперва, если вы не против, приятеля подвезу, куда ему надо.
- Да я… - заикнулся Андрей.
- Садись в машину, - хмуро сказал Федор. - Твой район города - один из дальних, а после бессонной ночи тащиться на городском транспорте будет совсем противно.
Вот так Андрей доехал до тети Тани с большим комфортом.
- Кстати, дай мне телефон твоих родственников, - сказал Федор в машине. - Перезвоню тебе, как только узнаю свои номера телефонов служебный и в гостинице - чтобы связь была двусторонней.
- Может, мне имеет смысл чем-нибудь заняться? - спросил Андрей, записывая телефон.
- Например?
- Я мог бы наведаться к этому нотариусу, Владыкиной, под видом клиента, который хочет оформить доверенность на самарскую родню… Какую именно доверенность - всегда можно придумать.
Обстоятельный Федор продумал это, прежде чем ответить отрицательно.
- Нет, не стоит. Много ты все равно не узнаешь, а вдруг ненароком осиное гнездо разворошишь. Если ты для чего-нибудь понадобишься, я дам тебе знать. Чем вообще заниматься думаешь?
- С родственниками пообщаюсь. И хочу кой-какие старые архивы поднять. Давно собирался, если приеду…
- Что там, в этих архивах?
- Хотелось бы уточнить обстоятельства смерти моего брата… Двоюродного брата, то есть, но я его всегда просто братом называл.
- Уг-м… Тут я тебе смогу подсобить. Если надо, позвоню в нужное отделение милиции, чтобы тебя до архивов допустили. Что конкретно ты хочешь узнать?
- Как сложилась судьба того человека, который пырнул моего брата ножом.
- Не для мести, надеюсь?
- Нет. И, может быть, откроются какие-нибудь данные, которые до сих пор являлись тайной следствия. Ведь столько лет прошло… Наверно, любые тайны можно теперь рассекретить…
- Не скажи. Бывают такие тайны, до которых лучше не прикасаться. Как говаривал мой учитель в сыскном деле, светлая ему память, есть дела наподобие Олегова коня - вроде, и быльем все поросло, и только череп остался, а тронешь череп - выползет могильная змея и ужалит насмерть.
- Хочется думать, что здесь не тот случай, - сказал Андрей.
- Скорее всего. Но если тебя это тревожит, по прошествии стольких лет, то ведь может тревожить и кого-нибудь другого, а?
- Для меня это - семейная трагедия, вот и все. Я хотел бы расставить все точки над "и".
- Все? - коротко спросил Федор. В его подчеркнутой интонации явно прозвучало: "Выходит, кроме загадок, связанных со смертью твоего брата, ты хочешь разобраться и в каких-то дополнительных загадках?"
- Я хочу побольше узнать о матери мальчика, - объяснил Андрей. - И, может быть, разыскать её и переговорить с ней.
- Твой брат погиб из-за нее?
- В общем, да.
- Женщина, несущая смерть, - усмехнулся Федор. - Знамо дело. Вот и сейчас… - он едва удержался, чтобы не сплюнуть. Андрей понял, что разговор невольно попал в самую больную точку.
- Это связано с теми плохими новостями, что тебе передали? - осторожно спросил он.
- Да. Нам нужен был один человек, отсиживавшийся в Испании… Вчера его хлопнула женщина-киллер, забравшаяся к нему в доверие… И в постель.
- Ну!? - Андрей сразу подумал о Богомоле. - Ее приметы известны?
- Красивая брюнетка. С теплыми, просто золотистыми, карими глазами. Но все это можно подделать.
"Богомол - блондинка, - подумал Андрей. - Но то, что она для пользы дела может надеть черный парик и вставить контактные линзы - бесспорно".
- А ещё что-нибудь о ней известно? - спросил он.
- Выглядела очень богатой, почему и не вызвала подозрений. Назвалась женой известного испанского миллионера. При проверке оказалось что такого миллионера просто не существует!.. А что ты так расспрашиваешь?
- Мне вообще интересны женщины-киллеры. То есть, интересно, как женщина приходит к этому. Ведь для женщины это довольно… скажем так, необычно.
Федор пожал плечами.
- Частый случай в практике… Настолько же частый, насколько отвратительный.
- Но многие видят в этом… Как бы это определить? Ну, для многих, читающих про таких исполнительниц в желтой прессе, есть в этом привкус романтики. Или, может, какой-то смертоносной привлекательности? Потрясающие красавицы, которые… - Андрей задумался, ища нужные слова.
- Мерзость, - Федор словно выплюнул это слово, скривившись от гадливости. Немногословный, он умел в короткие реплики вкладывать максимум эмоций и информации.
- Ты не веришь в "гибельную красоту"? - спросил Андрей.
- В каком смысле?.. Верю, конечно, что такие твари существуют. Как видишь, не верить нет причин, когда очередная такая стерва нам подгадила. А вот романтический ореол, который некоторые любят создавать вокруг них… "Хищная красота", "смертоносная красота", "кайф любовных игр со смертью"… - Федор пожал плечами. - Дешевка. Такая же дешевка, как всякая блатная романтика… и блатная истерика.
- Весь антураж - дешевка?
- Да. И закваска тоже.
- То есть?
- "Не верю я в мужество юных, Не бреющих бороды…" - процитировал Федор. (А он не так прост, как кажется, если знает Стивенсона, подумал Андрей). - А в мужество тех, кому бороду брить по природе пола не положено - тем более.
- По-твоему, такие роковые красавицы в любой момент могут струсить и предать?
- Угу. Только не называй их "роковыми". Они опасны точно так же, как опасна мелкая шпана, о которой мы говорили - из мелкой злобы. Таких гадин надо давить.
- И ты смог бы?