– Не знаю. Ей-богу! Это как-то связано с клубом, вот и все что мне известно. – Он драматически вздохнул. – Чертовски неприятно! А где Фаулер?
– Забудь о Фаулере! – прорычал я. – И забудь, что ты связывал меня с ним. Понял?
Он часто, как китайский болванчик, закивал головой:
– Да-да, конечно! Нет проблем. Считай, мы договорились.
Я снова взял его за руку, только на этот раз стиснул ее по крепче. Он сделал попытку вырваться, но я приковал его взглядом.
– Ты сказал мне правду, Джонни? Ты точно не знаешь почему эти люди так хотели добраться до Фаулера?
– Нет…
– Имей в виду, если я выясню, что ты сообщил мне не все тогда я где угодно тебя достану и прикончу, понял? – Жестокие слова, но в данных обстоятельствах необходимые.
– Черт, Макс, я не вру. Я знаю, там ведутся какие-то темные делишки, но какие конкретно, не знаю, честное слово!
Говорят, глаза – зеркало души. Я медленно нагнулся и заглянул ему прямо в глаза. Но это зеркало было мутным, и я так и не понял, морочит он мне голову или говорит правду.
– Больше мне ничего не известно, Макс, клянусь! Послушай, Макс, прости, мне чертовски жаль, что все так получилось. Правда! Я хотел тебе помочь, только и всего.
Я отпустил его руку и выдавил улыбку, хотя Бог видел, мне было не до смеха.
– Хорошо, но в будущем как-нибудь обойдусь без твоей помощи. И запомни: никому не говори, что видел меня. Ясно? Включая Элейн Томс.
– Нет проблем! У меня печать на устах. – Он вдруг озабоченно посмотрел на меня, как товарищ на товарища. – Но все в порядке, Макс, да?
– Ага! – сказал я. – Все тик-так! Ну, бывай, Джонни.
Гэллен
В тот вечер я не должен был работать, но вследствие отсутствия какой-либо личной жизни я решил посидеть за столом и заняться документами. Беррин не рвался к бумажной работе и ушел ровно в половине шестого, это я точно отметил. Участок был пуст. Из-за машины с пулевыми отверстиями в корпусе, которую я заметил на улице, почти все выехали на место происшествия. Ее задержали двое патрульных, и между ними и водителем произошла стычка, в результате чего преступник сбежал, предварительно избив обоих полицейских. В автомобиле, зарегистрированном на имя Макса Айверсона, были обнаружены подозрительные пятна, похожие на кровь. Макс Айверсон в прошлом служил в армии, приводов в полицию не имел, и его внешность соответствовала описанной свидетелями внешности сбежавшего водителя. Слава Богу, больше меня это дело не касалось, но я был доволен, что моя наблюдательность оказалась вознаграждена, хотя пострадавшие патрульные думали иначе.
Я покинул участок без десяти девять и пошел поесть в дешевое итальянское кафе на Аппер-стрит, куда частенько забегал; съел тарелку пасты с чесночным хлебом, запил все это парой бутылок пива "Перони", поскольку был уже не на службе. Думаю, вы сказали бы, что это довольно тоскливый способ провести вечер пятницы, и были бы правы, но я уже начинал к этому привыкать. В это же время, почти год назад, все происходило иначе. Я служил инспектором в другом участке, в южной от реки части города, и постепенно продвигался к должности старшего инспектора, во всяком случае, у меня в кармане лежали целых три рекомендации. Преступность там была страшная, дня не хватало, чтобы разобраться с делами… Словом, раем тамошнюю работу никак нельзя было назвать. И все-таки мне жилось неплохо, и, как у большинства моих коллег, у меня было нормальное и стабильное семейное положение. Жена, с которой я прожил пятнадцать лет, одиннадцатилетняя дочка, приличный дом в районе, где счет уличных ограблений исчислялся пока простыми числами…
Но все вдруг сразу изменилось, когда задержали Троя Фарроу.
Этот семнадцатилетний чернокожий парень избрал своим ремеслом уличные нападения на школьников возраста моей дочери да на престарелых леди. У первых он отнимал мобильные телефоны и карманные деньги, а у последних – пенсию, а если старушки сопротивлялись, он походя ломал им хрупкие косточки. У него было уже девять приводов, но в тюрьме он провел всего три месяца, так что к очередному задержанию он отнесся без страха и даже презрительно. Красуясь в новеньких джинсах "Найк", он орал, сквернословил и угрожал всеми карами дежурным полицейским, которые тем временем регистрировали его десятое преступление: с применением грубой силы он выхватил мобильник у молодой секретарши, которая шла вечером по кишащей пешеходами улице, увлеченно болтая по телефону. Hа беду Троя, на улице дежурили двое полицейских в штатском, поэтому его схватили буквально через пару минут. Допросить его поручили мне с одним констеблем, так как мы рассчитывали выудить у него информацию о происшедшем в этом же районе групповом изнасилований одиннадцатилетней девочки, у которой к тому же отняли мобильный телефон и пакетик с конфетами. Мы считали, Фарроу в этом преступлении не участвовал – оно не соответствовало его стилю; кроме того, по словам свидетелей, на девочку напала компания подростков в возрасте от двенадцати до четырнадцати лет, – но были убеждены, что он не мог не знать этих подонков. В районе, где орудовал Фарроу, ни одно преступление не могло пройти для него не замеченным, к тому же такие сопливые мальчишки обычно хвастаются своими подвигами.
Фарроу вроде утихомирился, когда его повели на допрос, но то, что произошло затем, по-прежнему не очень понятно. Как только Фарроу и арестовавшие его офицеры вошли в комнату, он обернулся и бросил одному из сопровождавших несколько слов, которые я тогда не расслышал, но потом мне сказали, что-то вроде "Сволочи, ничего вы мне не сделаете!" И тогда офицер совершил роковую ошибку. Он дал выход своему чувству и обозвал Фарроу черным ублюдком, из-за чего тот полез в драку. Мы вбежали в комнату для допросов как раз в тот момент, когда один из конвоиров ударил Фарроу, и он стукнулся головой об стенку. Удар был не настолько сильным, чтобы свалить с ног, тем не менее на лбу парня появилась царапина. "Караул! – завизжал он. – Убивают! Я требую адвоката! Немедленно!" Полицейские отпустили его, и мы помогли Фарроу, руки которого были в наручниках, сесть на стул. "Приведите мне адвоката! – потребовал он уже спокойно, хотя кровь из раны на лбу заливала ему лицо. – Я хочу подать официальную жалобу. Я ничего не буду говорить, пока не приведете мне адвоката". И действительно, больше он не промолвил ни слова.
На основании его жалобы нас всех, находящихся в тот момент в комнате для допросов, допрашивали представители отдела по рассмотрению жалоб на полицию, и мы стойко придерживались одной версии: сопротивляясь, Трои Фарроу споткнулся и ударился головой о стену. Полицейский, которого Фарроу обвинил в том, будто он оскорбил его по расовому признаку, отрицал свою вину, но признал, что назвал Фарроу ублюдком, а я не мог это комментировать, поскольку не слышал их разговора. Я понимаю, многие сочтут нечестным с моей стороны сокрытие того, чему я был свидетелем, но тогда я не придал серьезного значения случившемуся. Доктору в участке, обрабатывавшему Трою рану, понадобилось сделать только два шва. Кроме того, я не желал становиться доносчиком. И без того на полицию нападают со всех сторон, иногда кажется, будто весь мир против тебя ополчился, так что не хочется вонзать нож себе же в спину. Да и с какой стати портить карьеру своему коллеге, на мгновение потерявшему самообладание. Я никогда бы себе этого не простил.
Поначалу казалось, все обошлось. Не думаю, будто люди из отдела по рассмотрению жалоб нам поверили, но наши показания противопоставлялись словам преступника, а мы стояли на своем, поэтому им ничего не оставалось, как вынести вердикт о том, что Фарроу не расслышал слова офицера и пострадал по чистой случайности.
Но оказалось, это еще не конец. Через пару месяцев второй арестовавший Фарроу полицейский, видевший, как напарник его ударил, всего-то после одной кружки пива проболтался обо всем своему соседу по столику, который оказался журналистом, занимавшимся расследованием расизма в полиции. Он записал разговор на пленку, через два дня эта история появилась в местной газете, и все вдруг снова о ней заговорили. Вечерами у моего Дома толклись журналисты из местных газет и даже из телевизионной программы "Вечерний Лондон" и язвительно интересовались, правда ли, что я лгун и расист. Может, порой мне и приходится приврать, но уж расистом-то я никогда не был. Разразился громкий скандал. Мой босс" старший инспектор Ренхэм которым я проработал почти пять лет, старался защитить меня, но уж слишком пристальное внимание мы привлекали, и руководство полиции было вынуждено принять меры. Обоих полицейских, арестовавших Фарроу. уволили, моего напарнка констебля разжалован и в рядовые, а меня понизили до констебля.
Я был опозорен и долго не мог с этим смириться. Понимаете, хотя я и допустил промах, но суровость наказания превосходила тяжесть содеянного. Я изливал свою обиду жене, становился раздражительнее, и, видимо, наши с ней отношения не были такими уж близкими и надежными, как мне казалось, потому что три месяца спустя, после одной особенно серьезной ссоры мы расстались. К тому же у нее появился любовник. Думаю, я смог бы ее понять, если бы моим соперником не стал тот самый журналист, который и предал гласности всю эту историю. Этот наглый подонок расспрашивал ее о том, какое воздействие мой поступок произвел на нее и на отношения в семье, и, очевидно, это самое воздействие было весьма тяжелым, так как довольно скоро, возможно, в тот же самый день, их разговор закончился тем, что они оказались вместе в постели.
Что станешь делать в такой ситуации? А что вообще можно сделать? Только встать, отряхнуться и вспомнить: все проходит. Справедливость существует, правда, иной раз она не спешит проявиться. Мне не оставалось ничего другого, как утешаться такого рода размышлениями. Я забрал свои вещички, подал заявление о переводе в другой участок и в первый раз в своей карьере начал работать в северной от реки части города, в наиболее скандальном отделении во всем "Мет" – над ним до сих пор реяла дурная слава, которую принесло ему предательство одного из его старших работников.
Детектив сержант Дэннис Милн оказался самым подлым и коррумпированным офицером британской полиции: днем он являлся признанным специалистом департамента расследований преступлений, а по ночам – наемным убийцей, на совести у которого было бог весть сколько трупов. Тень его по-прежнему написала над участком подобно зловещей туче, хотя прошло уже почти два гола с момента разоблачения Милна, после чего он бесследно исчез. Время медленно залечивало раны, но в ДРП было много офицеров, включая старшего инспектора Hокса, репутация которых оказалась навечно подмоченной из-за длительной совместной службы с этим бесславным сыном полиции. Грязь прилипает крепко, может, потому мне так легко удалось получить туда назначение.
Переведясь на новую работу, я снял более или менее сносную квартиру в Тафнел-парке и вскоре снова дослужился до инспектора. Это было отголоском давнего прошлого, и я все еще ждал торжества справедливости (моя бывшая супруга и журналист жили вместе, а дочь даже уверяла, что он ей очень нравится), но могло оказаться и хуже. У меня оставалась работа, и против всех ожиданий мне удалось добиться небольшого повышения в звании…
Я вышел из кафе в пять минут одиннадцатого и направился за угол к "Бродячему волку", излюбленному пабу моих теперешних сослуживцев, посмотреть, не застану ли там кого из них. В пабе было полно народу, но я заметил у стойки двух знакомых констеблей и подошел выпить с ними пару пинт пива. Они спросил и, как продвигается дело Мэттьюза, но я маю что мог им рассказать. Очень медленно, только и всего. Разговор перешел на другие темы, и в одиннадцать я их покинул и побрел по Алпер-стрит в поисках неуловимого ночью черного такси. Аппер-стрит, как обычно, бурлила, кафе на тротуарах и роскошные бистро не пустовали, поскольку в такой теплый и приятный вечер людям всех возрастов и цветов кожи не сиделось дома. Из распахнутых настежь окон и дверей заведений доносились звуки джаза, мамбы, фламенко и других музыкальных стилей, так что казалось, будто находишься где-нибудь за границей. Улица сверкала огнями словно в праздничный вечер, и тому, кто хаживал по Аппер-стрит в восьмидесятых, трудно было поверить в такое превращение. Когда-то мрачная, темная улица с множеством отвратительных забегаловок, на которой после наступления темноты отваживались появиться только любители приключений и беспечные идиоты, теперь стала исмингтонской версией роскошного левобережного Парижа. В такой обстановке легко потерять бдительность.
Невероятно, но всего через пять минут мне удалось-таки поймать такси недалеко от Ислингтон-Грин – для такого часа это было своего рода рекордом. Я собирался поехать домой, но почему-то не чувствовал себя усталым. И потому попросил водителя отвезти меня в ночной клуб "Аркадия". Он как-то странно взглянул на меня в зеркальце, но молча кивнул, и мы кружным путем направились к Хайбери-Корнер. Я надеялся застать на работе Роя Фаулера и поболтать с ним хотя бы несколько минут так как был уверен, рано или поздно он вернется, если ему нечего скрывать. Когда владеешь ночным бизнесом, вряд ли надолго доверишь другому смотреть за своими денежками, если конечно, не хочешь остаться ни с чем.
За четыреста ярдов от Холлоуэй-роуд, сразу после поворота на Ливерпуль-роуд, движение вдруг застопорилось: компания человек в двадцать пять – тридцать, торчавших у паба, внезапно выкатилась на дорогу. Через мгновение уже слышались крики и звон разбитых бутылок, и от этой толпы отделились человек пять, размахивая кулаками и вертясь словно в каком-то безумном танце. К ним тут же подбежали остальные, и вся эта шумная и орущая ватага вывалилась на середину дороги, то разбегаясь, то вновь скучиваясь, тогда как некоторые из них самозабвенно дрались, забыв о проезжавших мимо машинах. В воздухе пролетела бутылка, ударилась о крышу какого-то автомобиля перед нами и скатилась целехонькой на линию для автобусов на другой стороне улицы.
– Проклятые сопляки! – со вздохом проворчал водитель, когда эта группа, состоявшая из ребят, которым на вид было не больше двадцати, откатилась снова на тротуар.
Один из парней упал на спину, тщетно пытаясь защитить голову руками, и тут же скрылся из виду под стремительными ударами, которыми его осыпали по меньшей мере трое парней. Какая-то девушка закричала, выскочила из толпы зевак и, размахивая сумочкой, врезалась в кучку дерущихся. Тот, что валялся на земле, воспользовался моментом, вскочил на ноги и выбрал ся из-под линии огня. Он обхватил голову руками, из носа у него текла кровь.
Таксист прибавил газу, и мы оставили их позади.
– Проклятые сопляки, – снова пробурчал он, – они ставятся все наглее.
Я кивнул и пробормотал что-то в знак согласия, про себя подумав: ведь то же самое происходит и с остальным Лондоном. Только что ты выпивал в безмятежной атмосфере летнего вечерa а в следующее мгновение оказался свидетелем безобразной драки. Возможно, людям нравится подобное разнообразие.
У входа в "Аркадию" извивалась длинная очередь желающих повеселиться, состоящая в основном из молодежи в возрасте до двадцати пяти лет. Я попросил водителя остановиться перед самым входом, расплатился, накинув ему чаевые.
– Желаю повеселиться, – сказал он и помахал на прощание.
Со своим пожеланием он лет на десять опоздал, а с другой стороны, кто его знает!
Я двинулся в начало очереди, где приблизившихся к вратам этого рая счастливчиков обыскивали охранники. Один из них повернулся ко мне и окинул таким же странным взглядом, как и водитель: мол, какого черта делает парень средних лет да еще в помятом костюме у дверей модного клуба!
– Да? – по-своему приветствовал он меня.
Я достал удостоверение и сунул ему в физиономию.
– Полиция. Мне нужен мистер Фаулер. – У меня возникло ощущение дежа вю.
Он внимательно изучил удостоверение, затем снова посмотрел на мое лицо.
– Боюсь, его сейчас нет.
– Ничего, мне подойдет и мисс Томс, – заявил я и прошел в двери.
Сразу за входом в фойе стояли еще четыре здоровенных вышибалы, я проследовал мимо, показал удостоверение торчавшей за стойкой очень худой молодой леди с пышной прической и попросил ее позвонить Фаулеру. Она повторила мне слова швейцара у входа, что его, мол, нет, но я настаивал. Тогда она набрала номер его кабинета, с полминуты послушала гудки в трубке и снова повторила это. Затем позвонила управляющей, Элейн Томс, которая, видимо, присутствовала в клубе, но та не ответила. У меня не было желания заходить в зал, но, похоже, больше ничего не оставалось. Поблагодарив девушку за стойкой, а двинулся к распахнутым передо мной дверям.
Как и следовало ожидать в пятницу вечером, зал был полон молодежь в основном толклась на танцевальной площадке. Оглушительно и назойливо гремела музыка, которую по причине евоеи крайней юности и неискушенности обожала моя дочка. У барной стойки я заметил несколько человек лет тридцати а одного или двух даже постарше, которые словно отгородились спинами от этого шума. Некоторые были в костюмах, хотя не походили на конторских служащих, я еще подумал: кто они, интересно?
Я осматривал толпу, и вдруг мой взгляд задержался на лице показавшемся мне знакомым. Я двинулся вперед, лавируя в толпе, пока не остановился недалеко от стойки. Теперь я точно его узнал. Четыре часа назад я видел фотографию этого парня, которую переслали по факсу из полка, где он служил раньше. Стоявший передо мной человек, который пил пиво "Беке" из бутылки и выглядел так, словно это заведение принадлежало ему, был Макс Айверсон, беглец, которого искала половина сотрудников нашего участка.
Айверсон
Я не собирался торчать в очереди, чтобы попасть в "Аркадию". В ней стояло не меньше двухсот человек, ожидающих, когда охранники окажут им внимание, подобное тому, которым баловала меня моя бывшая супруга, когда перебирала белого вина. Но кому нужно это внимание от стриженного наголо здоровяка, у которого бычий загривок переходит сразу в спину? Только не мне. Я подумал было подойти к входу и сообщить, что я знакомый Элейн, но мне не хотелось привлекать к себе внимание теперь, когда я вдруг стал беглецом. Поэтому я обошел здание с тыла, перелез через запертые ворота, что вели на стоянку, и внимательно оглядел заднюю стену в поисках какого-то входа. И почти сразу же заметил слегка приоткрытое окно на первом этаже на уровне чуть выше человеческого роста. Не очень большое, но я был уверен, что при моей худобе я сумею в него пролезть, я подтянулся на одной руке, а другой отодвинул задвижку и Распахнул окно. И услышал журчание. Просунув голову внутрь, я увидел трех парней за самым естественным для туалета занятием.
– Привет" – с обезоруживающей улыбкой произнес я. стараясь протиснуться в оконце. – Вы не могли бы дать мне руку.
Ближайший ко мне парень, студент лет двадцати, удивленно посмотрел на меня, но кивнул, застегнул брюки и схватив меня за руку, слабо потянул на себя.
– Давай, парень, тащи как следует. Этак ты не вызовешь эрекцию у себя самого!