Три версии - Леонид Сапожников

Содержание:

• 15 мая 1978 года, понедельник, 13 часов 1

• 15 мая 1978 года, понедельник, 13 часов 20 минут 1

• 15 мая 1978 года, понедельник, 14 часов 1

• 15 мая 1978 года, понедельник, 20 часов 3

• 16 мая 1978 года, вторник, 9 часов 30 минут 4

• 16 мая 1978 года, вторник, 15 часов 5

• 17 мая 1978 года, среда, 16 часов 30 минут 6

• 18 мая 1978 г., четверг, 12 часов 25 минут 9

• 18 мая 1978 г., четверг, 14 часов 30 минут 10

• 18 мая 1978 г., четверг, 16 часов 45 минут 11

• 18 мая 1978 г., четверг, 17 часов 15 минут 11

• 18 мая 1978 г., четверг, 18 часов 30 минут 12

• 20 мая 1978 года, суббота, 21 час 14

• 22 мая 1978 года, понедельник, 9 часов 14

• 22 мая 1978 года, понедельник, 11 часов 10 минут 15

• 23 мая 1978 года, вторник, 10 часов 16

• 23 мая 1978 года, вторник, 11 часов 45 минут 16

• 23 мая 1978 года, вторник, 19 часов 17

Леонид Сапожников, Георгий Степанидин
Три версии

…Люди: знакомые, учителя, одноклассники - уходили с кладбища, негромко переговариваясь между собой.

Около свеженасыпанного холмика остались лишь двое - Екатерина Ивановна и Федор Борисович. Мать и отец погибшего Никиты Гладышева.

…Я медленно ухожу с кладбища. В глазах две застывшие фигуры в черном. И холмик земли. Так что же что же произошло в то штормовое воскресенье. 14 мая 1978 года, на бывшем третьем, давно уже не действующем морском причале? Убийство? Самоубийство? Или же трагический несчастный случай?

15 мая 1978 года, понедельник, 13 часов

- Садись, Дмитрий Васильевич. - Заместитель, прокурора снял очки положил к перед собой, и глаза его сразу же стали беспомощными. - Ну что там случилось на причале? Рассказывай, но только побыстрее. У меня через пятнадцать минут совещание у прокурора. Давай самую суть.

- Утонул парень, школьник. обнаружили рано утром…

- Фамилию, имя, отчество установили?

- Да, - кивнул я. - Никита Федорович Гладышев.

- Слушай! - воскликнул Сергей Семенович. - Уж не сынок ли Федора Борисовича, управляющего строительным трестом?

- Он. Мать уже опознала. Сам Федор Борисович в Москве в командировке. Завтра возвращается.

- Какое несчастье…

- В карманах пиджака, - бесстрастно продолжал я, - обнаружены очки в роговой оправе, находились в футляре. Эксперт определил, что диоптрии плюс девять. Для слабовидящего человека очки. В кожаном кошельке застегнутом на "молнию", лежали деньги, двести рублей…

- Так-так, - протянул Сергей Семенович, - очки, деньги… Все это хорошо, а что ты сам-то, Дмитрий Васильевич, думаешь об этом происшествии?

- Все чисто, Сергей Семенович, - ответил я и вздохнул. - Похоже, что парень сам упал в воду. Между прочим, эксперт такого же мнения придерживается. Понимаете тут…

- Ага! - не дав мне договорить до конца, воскликнул Сергей Семенович, словно поймал на важном признании. - Значит, и ты такого же мнения придерживаешься? - И сердито нахмурился. - Что значит сам?! А может, кто сзади подтолкнул? У этого причала всегда было глубоко, мог и захлебнуться сразу. Ну извини, Дмитрий Васильевич, но подобного легковерия я от тебя не ожидал!

Я терпеливо ждал, когда Серсемыч выпустит из себя первый "пар". Мы с ним вместе уже много лет работаем. И прекрасно знаем характерные особенности друг друга. Конечно, он зря меня недослушал: то, что я хотел ему сказать, несомненно, было важным. Но ничего, успею и потом проинформировать, без спешки и горячки.

- Сам, - продолжал ворчать Сергей Семенович, - это тебе и несчастный случай и самоубийство… Не поверю, чтобы у такого человека, как Федор Борисович Гладышев, сын мог кончить жизнь самоубийством!

Сергей Семенович вынул из кармана платок, начал тщательно протирать стекла очков, негромко размышляя вслух:

- Вчера штормило так, что деревья пригибало к земле. Я с трудом до дома добрался… Н-да… И чего его понесло на этот разрушенный причал? Мне думается, это сейчас один из самых первых вопросов, который надо выяснить.

- Да, разумеется, - неопределенно ответил я.

- Кто из уголовного розыска.

- Лейтенант Самсонов.

- Ну давай, действуй.

15 мая 1978 года, понедельник, 13 часов 20 минут

С инспектором уголовного розыска Игорем Демьяновичем Самсоновым, размашистым в движениях человеком, мне прежде работать не доводилось, но друг о друге мы слышали. Я знал, что Самсонов из категории тех людей, кто сначала подумает, а уж потом спросит или ответит.

Поздоровались и сразу к делу.

- Игорь Демьянович, надо выяснить, есть ли в наших аптеках очки, аналогичные тем, что были обнаружены в пиджаке, покойного Гладышева. Попробуйте отыскать рецепт, по которому они были отпущены, хотя понимаю, что это очень сложно. Но важно. Мать Гладышева сказала, что у сына было стопроцентное зрение.

- А-а!..

- Необходимо также собрать информацию о семье Гладышевых.

- Ясно.

Мы помолчали немного. Потом я спросил у Самсонова:

- У вас сейчас как со временем, Игорь Демьянович?

Он усмехнулся:

- Вагон и маленькая тележка, Дмитрий Васильевич. Всего семь дел в производстве.

- А у меня восемь, - вздохнул я и рассмеялся. - Зато недавно прочитал детектив, где следователь действие в идеальных условиях - ведет всего одно дело. Да еще в придачу заполучил двух сотрудников уголовного розыска для выполнения отдельных следственных поручений. И инспектора тоже заняты раскрытием только этого дела.

- Бывает, мне тоже цветные сны снятся! - Самсонов поднялся. - Так я пойду, Дмитрий Васильевич?

- До встречи, Игорь Демьянович.

Я достал из ящика стола справочник, нашел номер телефона 47-й школы.

- Здравствуйте. Мне нужен директор школы товарищ Румянцев.

- Слушаю вас! - ответил на другом конце провода любезный баритон.

- Беспокоит старший следователь прокуратуры Красиков…

15 мая 1978 года, понедельник, 14 часов

У директора Румянцева крепкое, как будто вырубленное лицо. Морщины прорезали высокий лоб. Глубокие темные глаза.

Во взгляде затаился испуг: я же из прокуратуры, стало быть, случилась какая-то неприятность, иначе зачем бы я захотел срочно встретиться с ним. И еще мне ясно: он пока ничего не знает о Никите Гладышеве.

- Я хотел бы поговорить о девятом "Б", - начал я издалека.

- Девятый "Б"? - удивился директор Румянцев. - Обычный класс. Средний. Никаких особых чепе я там что-то не помню. А что, собственно, случилось? - Он спохватился, что все еще не задал главного вопроса. - И с кем, с каким шалопаем?

- Разговор о Никите Гладышеве…

- Что? - Он даже привстал на мгновение, глаза его округлились. - Вот уж вы меня удивили, право слово!

- Почему же?

- Ну, как же! Насколько я себе представляю, милицию и прокуратуру могут интересовать "трудные" подростки. А Никита Гладышев - отличник, претендент на золотую медаль. У нас никто не сомневается, что он получит ее. Конечно, еще рано об этом говорить, но Никита девять лет идет круглым отличником. Его отцу наша школа многим обязана. Федор Борисович - управляющий строительным трестом…

Так-так, сразу замешал в одно и сына и отца. Дескать Никита Гладышев - это не просто так, это вы сразу же учтите, если у вас что-нибудь эдакое…

- Федор Борисович, - продолжал директор Румянцев, - ничего не обещает. Он просто делает. У меня голова не болит, когда ремонт предстоит начинать. В первую очередь строители - к нам! И не только потому, что его сын у нас учится. У Федора Борисовича в целом такое отношение к школам района, ибо он понимает, что школы-то - главное, что здесь все закладывается.

- Не в семье? - перебил я.

- Э-э. дорогой товарищ Красиков, - отмахнулся директор Румянцев, - старый спор! А я, Дмитрий Васильевич, не делю. Когда говорю "школа", имею в виду семью. На меня учителя ворчат за то, что я их постоянно убеждаю ходить к учащимся домой.

Он вдруг прицелился в меня взглядом и выстрелил вопросом:

- Вы когда-нибудь занимались дрессировкой собак?

- Не довелось, - несколько ошарашенный таким поворотом, ответил я, уже с большим интересом разглядывая директора школы.

- Вот у дрессировщиков бытует поговорка: нет плохих собак, а есть плохие хозяева. Я, конечно, не хочу сравнивать - это глупо. Просто по ассоциации… Мы учим детей, а я порой задумываюсь над тем, что прежде-то, может, родителей учить нужно. Потому и говорю своим педагогам: ходите в семьи, общайтесь с родителями, не ждите, когда они к вам пожалуют. Они ведь могут и вовсе не прийти…

Директор Румянцев тяжело вздохнул и сказал:

- Вы только задумайтесь, Дмитрий Васильевич, какая сейчас насыщенная программа! Помню, четверть века назад ребята обожали играть в чехарду, в отмерялку, бог знает еще во что. А нынче? Не играют! Нет у них и минуты свободной…

Директор Румянцев перескакивал с одного на другое, но мне было интересно его слушать, потому что, откровенно говоря, я плохо знаю современную школу. В своей следственной практике я впервые столкнулся с уголовным делом, в котором главным действующим лицом оказался школьник.

Если не считать тех редких моментов, когда я - вместо Ксении - приходил на родительские собрания - наша Галка тоже девятиклассница, - иметь служебное дело со школой мне еще не доводилось. Практически для меня это новый мир. И образ мышления взрослых людей в этом мире мне мало известен. А для установления полной истины в случившемся с Никитой Гладышевым мне, несомненно, надо многое понять. И, в частности, образ мышления, психологию людей, призванных выпускать в большую жизнь таких ребят, как Никита Гладышев, наша Галка, и других-других…

Я внезапно поймал себя на том, что ощущаю какую-то личную причастность ко всему этому делу как человек, в семье которою живет и воспитывается дочь-девятиклассница.

И почувствовал раздражение. При чем здесь личная причастность, при чем моя дочь? Я следователь, юрист. Все остальное может только мешать, уводить в сторону.

А директор Румянцев между тем разволновался, встал начал ходить по кабинету, иногда взмахивая рукой и рубя воздух.

- Высоки требования современной школы, скажу я вам, Дмитрий Васильевич, ох, высоки! Видимо, иначе и нельзя, жизнь на месте не стоит, заставляет уходить от привычного. Ко люди-то все из того же, как говорится, материала. Их трудное переделывать, нежели новые поколения ЭВМ создавать. Вот, к примеру, семья Никиты Гладышева. Отец с высшим техническим образованием. Мать с высшим медицинским. Оба, значит, знакомы с математикой, физикой, химией, а это сегодня, что ни говори, три кита. Так?

- Верно, - согласился я.

- Что же получается? А то, что родители Никиты - при необходимости! - сами в состоянии помочь своему сыну. Теперь берем из этого же девятого "Б" другого учащегося - Николая Терехова. Шпанистый парень, не буду скрывать. Приди вы по поводу него - ничуть из удивился бы! Учится плохо, еле-еле на троечку вытягивает. Кстати, из семьи ушел отец. Одна мать и тащит Николая. Ну, вызывал ее, беседовал. А она плачет: "Так я ж не могу в его уроках разобраться, товарищ директор, как мне его проверять? А на репетиторов денег у меня нет!" Она машинистка… Мне ее по-человечески жаль, а у самого в голове мысли об отчетности по успеваемости, об отчетности для роно!

- По-моему, - заметил я, - вы берете полярные точки, говоря о Гладышеве и Терехове.

- Верно! - обрадовался директор Румянцев. - Правильно вы ухватили. А почему беру? Да потому, что они оба учатся в одном классе. Вы мне можете возразить: "Пусть Терехов идет в ПТУ, там он получит среднее образование да еще специальность". Согласен. Получит. Но если бы в ПТУ пошел, скажем, Никита Гладышев, уверяю вас, специалист из него получился бы выше классом. Однако ни мы, ни родители не отпустим ведь Никиту Гладышева в ПТУ!

Директор Румянцев еще раз вздохнул, вернулся к столу, тяжело опустился на стул.

- Впрочем, - тихо заговорил он, - мне бы не хотелось, чтобы вы подумали, будто успеваемость школьников и их поведение зависят исключительно от уровня образования родителей. К сожалению, часто образованные родители в силу различных причин - занятость, просто нежелание, лень, равнодушие - не могут или не хотят уделять необходимое внимание ребенку. А вот, допустим сын нашей гардеробщицы тоже отличник. Мать его с детства к труда приучила, к настырности, к любопытству, если угодно. Он, если чего не понял, с учителя семь потов сгонит, чтоб тот все объяснил, по полочкам разложил. Тут все, конечно, индивидуально. И о Никите Гладышеве я так, к примеру просто. Понимаете?

- Понимаю, - кивнул я. - Вчера вечером Никита Гладышев погиб.

Мои слова прозвучали для директора Румянцева громом среди ясного неба. Он даже весь сжался.

- Боже мой, - чуть шевеля губами пробормотал он. - Гладышев был верным кандидатом на золотую медаль.

Понятное дело в этот момент директор Румянцев не осознавал всей нелепости своих слов.

- Его что же, - он как-то боком, неуклюже потянулся ко мне, - убили?

Я не ответил, пожал плечами.

- Господи, скорей бы уж эти два оставшихся года с плеч, - страдальчески воскликнул директор Румянцев. - И все - на пенсию! Пускай другой на мое место садится, кто помоложе, у кого нервы покрепче, а я свое отдал…

Если окажется, что Никита Гладышев покончил с собой, директору Румянцеву не позавидуешь: вереницей потянутся всякого рода комиссии. "Почему? Как такой роковой исход могли просмотреть школа, педагогический коллектив и вы лично, товарищ Румянцев? Кто виноват? И вообще что за человек он был, этот ваш Гладышев, которого вы, товарищ директор считали верным кандидатом на золотую медаль?.."

Что и говорить, не позавидуешь ему. А мне?

Вообще-то легче пока идти от "несчастного случая". Но путь наименьшего сопротивления, как известно, не самый лучший. Однако у меня сейчас объективно больше фактов за то, что произошел несчастный случай. И нет, по существу, ни одного серьезного "против". Утонуть у этого проклятого причала проще пареной репы Когда-то, в годы войны, сюда угодила бомба, после котором осталась глубокая воронка. Даже время не смогло ее затянуть. К тому же разрушенные металлические конструкции переплелись, как спрут щупальцами стискивают. Кроме того, Никита Гладышев по словам матери, плохо плавал, боялся воды. В детстве мальчик перенес тяжелейший грипп с осложнением: в холодной воде у него тотчас же сводило ноги, оказывается, он уже дважды тонул. А весна в этом году у нас выдалась холодная. Совсем не теплое нынче Черное море!

Что еще за несчастный случай? Конечно же, шторм. Был очень сильный шторм. А на причале никого, кроме подростка. Мог сбить с ног ветер, могла налететь волна, обрушиться, утащить в воду.

О том, что Никита Гладышев практически не умел плавать, я и хотел сказать "Серсемычу". Впрочем еще скажу. Успеется. Потому что даже таков серьезное обстоятельство все равно не снимает с меня необходимости отрабатывать и остальные версии - убийство и самоубийство.

- Скажите, - через паузу заговорил я, - какие отношения были у Гладышева с одноклассниками.

- Хорошие, - уверенно ответил директор Румянцев. - Ребята уважали его.

- А с преподавателями?

- В целом нормальные.

- Что значит "в целом"? - Я уловил какую-то неуверенность в голосе собеседника, пожалуй.

- На него иногда жаловалась Елизавета Павловна Ромашина, классный руководитель.

- Почему?

- Ну… - Он замялся. - Разные мелочи. Чего не бывает во время урока!

- А что из себя представляет Ромашина?

- Хороший специалист. Прекрасный методист по литературе и русскому языку. Умеет поддерживать дисциплину в классе.

- Понятно. Это, так сказать, с профессиональной точки зрения. А как человек?

- Молода, красива… Правда, иногда бывает вспыльчивой. Насколько мне известно, у нее в семье какие-то нелады с мужем. Однако, я думаю, это к делу не относится, поэтому хотел бы, чтобы сие осталось между нами, не люблю испорченный телефон. Хорошо?

- Разумеется. Я смогу встретиться с Ромашиной?

- Сегодня она уже ушла из школы.

- Не сегодня. В следующий раз. Я позвоню.

- Пожалуйста, - кивнул директор Румянцев. - Боже мой, то, что вы сообщили, у меня до сих пор не укладывается в голове.

Я встал.

- Я могу сказать преподавателям о случившемся? - спросил он.

- Конечно.

- Когда похороны? Вам это известно?

- Завтра в город возвращается отец Никиты. Похороны, видимо семнадцатого числа.

- Все учители придут! - зачем-то заверил меня директор Румянцев. - И я тоже.

Он вяло пожал мою руку. Ладонь у него была маленькая, сухонькая. Да он и сам - полное несоответствие с крепким, рубленым лицом - худосочный, узкоплечий человек с тяжелыми, набрякшими мешками под глазами. У него, очевидно, не все в порядке с почками. Я смотрел на директора Румянцева глазами сорокатрехлетнего здоровяка и мне было искренне жаль этого человека, которому до пенсии осталось всего два года. А сейчас у него могут быть разные неприятности, связанные со смертью учащегося его школы. Хотелось сказать директору Румянцеву что-нибудь утешительное дружески-участливое. А говорить-то как раз и нечего было, потому что в начале расследования вопросов всегда больше чем ответов. В данном же случае вообще не было никаких ответов, одни лишь вопросы.

…Я вернулся в прокуратуру, и меня вызвал к себе Сергей Семенович. На этот раз мы сидели не пятнадцать минут, а часа полтора обсуждая сложившуюся ситуацию. Потом позвонил прокурор и попросил нас обоих зайти к нему.

Рабочий день уже кончился, а мы все еще сидели в кабинете у прокурора, обменивались мнениями.