Когда я пришел в себя, меня очень быстро везли по бесконечно длинному коридору, похожему на туннель. Горело множество ламп. Но Анжелы я больше не видел. Звучали какие-то голоса, но я уже ничего не понимал. Я закрыл глаза. И вдруг услышал - совершенно отчетливо - голос Анжелы. Она читала мне вслух стихи. Нагая, она сидела передо мной на своей кровати, на которой я лежал, тоже нагой. Сквозь окно в комнату лился первый розовый свет дня. Стихи принадлежали перу американца, я это знал, Анжела читала их в переводе на немецкий. Но я не знал имени автора и вспомнил, что не знал этого и тогда.
Голос Анжелы: "Свободен от ярости жизненных сил, от страха и надежды иллюзорной…"
Меня опять переложили. Что-то порвалось с треском. Моя рубашка. Ослепительный свет резанул глаза. Огромный диск. В нем множество ярких ламп, прямо надо мной. Вокруг люди в масках и белых шапочках. Все они склонились надо мной…
"…скажи спасибо Богу, кто б он ни был…"
Укол шприца в сгиб правого локтя.
Все глуше голос Анжелы: "…за то, что жизнь всегда кончает смертью, а мертвые на землю не вернутся…"
Краски! Краски! Теперь они все смешались в фантасмагории красоты. Я почувствовал, что на мои предплечья навалилась какая-то тяжесть. И что-то прижали к моему лицу. Раздался тоненький звук. Восхитительные краски. Таких не бывает на этом свете.
Едва слышно донесся до меня голос Анжелы: "…за то, что даже тихая речушка всегда найдет свою дорогу к морю…"
Шипенье усилилось. И вдруг я его увидел. Он извивался по усеянному цветами лугу, этот слабенький ручеек. Я почувствовал на теле чьи-то гладкие пальцы, и что-то очень холодное и острое кольнуло меня слева в грудь. Тут я вдруг понял, что́ это был за ручей. То была Лета, река преисподней, которая отделяет царство живых от царства мертвых, река Лета, из которой души умерших пьют воду забвения. Я удивленно подумал: оказывается берега Леты залиты солнцем.
Потом сердце мое остановилось - очень мягко, но я все же это почувствовал. После этого медленно, мало-помалу, исчезли усеянный цветами луг и река Лета, исчезли яркие краски, все вновь погрузилось во мрак водоворота. И я в последний раз окунулся в него. Без малейшего сопротивления. Дыхание, и без того слабое, остановилось. Шипенье прекратилось. Кровь перестала курсировать по венам и артериям. Остались лишь тьма, тепло и покой. Я умер.
Книга первая
1
- К концу недели английский фунт получит свободный курс, - сказал Густав Бранденбург. - До сих пор он был плавающим в официально определенных пределах. Но эти пределы уже давно не соответствовали фактической цене фунта. А теперь Англии предстоит вступление в Европейское Экономическое Сообщество. И Лондон умно поступил, отпустив фунт в свободное плавание, чтобы определить его истинную стоимость и тем самым получить благоприятную стартовую позицию в ЕЭС.
- А это не значит, что курс фунта стерлингов упадет?
- Ясное дело, упадет, - согласился Бранденбург. - Причем, как я слышал, на целых восемь пунктов.
- От кого слышал?
- У меня свои источники информации.
- Я не о том: откуда ты вообще знаешь, что курс будет отпущен? Такие вещи всегда объявляют в выходные, а сегодня только пятница, - заметил я. Разговор этот происходил в пятницу, 12-го мая 1972 года, чуть позже девяти утра. В Дюссельдорфе шел дождь с сильным ветром. День никак не мог развиднеться, и было очень прохладно, почти холодно для этого времени года.
- Если они собираются отпустить фунт лишь в субботу-воскресенье, как же ты узнал об этом уже сегодня? - спросил я. - Такие вещи заранее не известны ни одной живой душе.
- А вот мне известны, - парировал Бранденбург. - Я же сказал: у меня есть свои источники информации в Лондоне.
- Какие-то очень сведущие, видимо.
- Ясное дело, сведущие. Стоили мне кучу денег. Но мне необходимо было это знать. Мне всегда необходимо все знать раньше других. Фирма будет благодарна мне до конца света. Представь себе, какие дела наши люди в лондонском филиале успеют провернуть еще сегодня! И сколько бы мы потеряли без этого знания! Я мог бы себе позволить заплатить за информацию в три раза больше. В десять раз больше! А, да ладно. Дирекция вне себя от счастья.
- Ну, ты - парень что надо, - сказал я.
- Знаю, - согласился Бранденбург, продолжая - неаппетитно, как всегда - слюнявить кончик толстой сигары. Бранденбург был коренаст и широк в плечах, а его мощный череп, совершенно лысый, угловатостью формы скорее похожий на куб, торчал прямо из плеч, почти без всякого намека на шею. Челюсти у него были мощные, нос мясистый, а глаза - маленькие, бегающие и хитрые. Свиные глазки. В офисе он принципиально работал без пиджака и засучив рукава рубашки. Он предпочитал рубашки в яркую полоску, в особенности лиловые с зеленым, и никогда не носил белых сорочек. Галстуки у него были мятые, немодные, некоторые даже лохматились по краям. Он не придавал никакого значения внешности. И неделями носил, не снимая, один и тот же жеваный костюм из магазина готового платья. Ботинки его тоже часто бывали потерты сверх всякой меры. Ел он, как свинья. Сидеть с ним за столом было мукой. Он глотал, почти не жуя, куски падали у него изо рта; он постоянно сажал пятна на свою одежду, на скатерть и салфетку. И ногти у него были, как правило, отросшие и грязные. Я не знал человека более неряшливого и более умного; ему исполнился 61 год, он был холост, и для нашей фирмы этот человек был просто клад.
Бранденбург был начальником отдела "Ущерб V". Его контора находилась на восьмом этаже огромного здания страховой компании "Глобаль" на Берлинер Аллее. "Глобаль" не была крупнейшей страховой компанией в мире, но наверняка одной из самых крупных. Мы страховали буквально все и во всех частях планеты - жизнь, автомашины, самолеты, суда, производство фильмов, земельные владения, драгоценности, людей и части их тела, бюсты, глаза и ножки актрис - не было ничего, что мы не брались бы застраховать. Хотя нет, все-таки было. Однажды я очень удивился, узнав об этом. Мы не страховали мужской член. Женские половые органы - пожалуйста. Но не пенис. Против импотенции мы, естественно, страховали. Но не повреждение или утрату пениса. Это было очень странно. Я пытался расспрашивать, но никто не смог мне объяснить, почему.
Главный офис фирмы "Глобаль" находился в Дюссельдорфе, а ее филиалы были в Бельгии, Англии, Франции, Нидерландах, Австрии, Португалии, Швейцарии и Испании. И кроме того - представительства в Австралии, на Багамах, в Бразилии, Коста-Рике, Эквадоре, Сальвадоре, Гватемале, Гондурасе, Японии, Колумбии, Мексике, Новой Зеландии, Никарагуа, Панаме, Парагвае, Перу, Уругвае, США и Венесуэле. Согласно последнему балансовому отчету капитал фирмы вместе с резервом составлял двенадцать миллиардов триста миллионов немецких марок. В главном ее здании работало две с половиной тысячи сотрудников. А во всем мире на фирму работало примерно тридцать тысяч человек. Лично я проработал в отделе "Ущерб V" девятнадцать лет.
"Ущерб V" был, конечно, одним из самых важных отделов, и неопрятный Густав Бранденбург, по профессии юрист, как и я, был одним из самых важных людей на фирме. Когда поступало заявление о причиненном ущербе и дело хотя бы в малейшей степени внушало сомнения, к нему подключался Бранденбург. У этого человека было фантастическое чутье. Он за сто метров против ветра чувствовал, что дело нечисто и от него несет обманом или преступлением.
В "Глобаль" не было человека более недоверчивого и скептичного, чем он. Он никому не верил на слово. Для него все люди были виновны a priori, пока не докажут свою невиновность. Или же - пока мы не докажем их виновность. Мы - это четыре дюжины сотрудников, в том числе юристы и бывшие полицейские, находившиеся в подчинении Бранденбурга, которых он посылал на место, если его толстый нос чуял недоброе. Ему очень нравилось, что его прозвали "ищейкой". Он гордился этим прозвищем. Своей подозрительностью он сберег за годы работы для фирмы "Глобаль" несметные суммы денег. Хотя он получал огромное жалованье, этот холостяк ходил в отрепьях и жил в небольшом отеле. В отелях он жил всю жизнь и не желал даже подумать о собственной квартире или, тем более, о собственном доме. И вечно жевал попкорн, воздушную кукурузу. Всегда носил с собой пакетик с зернами. Эти пакетики горкой лежали на его письменном столе. Бранденбург постоянно что-то ел. Где бы он ни стоял или сидел, вокруг всегда были рассыпаны крошки. И, кроме того, выкуривал в день по десять-пятнадцать толстенных сигар. Он ненавидел малейшее физическое усилие. Вместо того чтобы пройтись десять минут пешком, он вызывал машину. У него не было ни подружки, ни хобби, только работа - днем и ночью. Бессчетное число раз он затемно поднимал меня с постели телефонным звонком и просил прийти в офис, чтобы вместе обсудить какое-то дело. Казалось, что этому человеку не требуется сон. В восемь утра он уже сидел за письменным столом, у которого был такой же неопрятный вид, как и у него самого: заваленный кукурузными зернами вперемешку с бумагами, засыпанный пеплом от сигар и залитый чаем. Раньше полуночи этот человек никогда не отправлялся домой. Полночь - это самое раннее время для его ухода с работы, и случалось такое крайне редко. Вот какой человек был Густав Бранденбург.
- Сейчас бы мне побольше денег, и можно было бы еще прилично подзаработать на фунте, - сказал мне свинообразный Бранденбург. Зола посыпалась на его галстук. Он этого даже не заметил. К его подбородку прилип кусочек красного повидла от завтрака.
- Но у тебя же много денег, - заметил я.
- Я человек бедный, - парировал он. Это был его конек. Он постоянно говорил о своей бедности, хотя, как мне было известно, получал восемнадцать тысяч марок в месяц. На что он тратил деньги, я так и не смог узнать.
- Кроме того, приличные люди так не делают, - добавил он, поковырявшись в зубах.
- Но фирма это делает.
- Ясно, - ответил он. И замолчал, недовольно разглядывая то, что выковырял из зубов, и вновь принялся жевать кончик сигары. Это длилось минуты две.
- Послушай, - сказал я, - ты просил меня прийти. По срочному делу, как ты сказал. Так что не спи. Может, для разнообразия сообщишь, в чем состоит это срочное дело?
Он стряхнул на пол то, что прилипло к его пальцу, поглядел на меня снизу вверх и сказал, не вынимая сигары изо рта:
- Герберт Хельман мертв.
- Не может быть! - воскликнул я.
- Может, - возразил он.
- Но ведь он был совершенно здоров.
- Он и умер здоровым. Только очень быстро.
- Несчастный случай?
- Возможно, - промычал он. - А возможно, и нет.
- Густав, дружище, расскажи все по-человечески! Не беси меня! - Я полез за сигаретами.
- Может быть, самоубийство, - процедил он и бросил себе в пасть горсть кукурузных зерен. Несколько зерен тут же выпало, потому что говорил он, как всегда, с полным ртом. - Хорошо, если самоубийство. Самое лучшее. Нам не пришлось бы платить страховку.
- За что?
- Возмещение ущерба за "Лунный свет".
- Кто это - "Лунный свет"?
- Не кто, а что. Его яхта. Застрахована у нас.
- На какую сумму?
- Пятнадцать миллионов.
- Очень мило, - сказал я. - Прелестно.
- От пожара на борту, потопления в шторм, всевозможных разрушений, включая взрыв любого вида, нападения пиратов, наезда на рифы, столкновений, любой формы саботажа или чужой халатности. Только не от саморазрушения. Только не от того, что господин Хельман сам взорвет себя вместе с яхтой.
- Ага, - проронил я.
- Да, - подытожил он. - Не от этого. - Он высыпал новую порцию попкорна из пакетика в сложенную лодочкой ладонь. - Хочешь немного?
- Нет, спасибо. Значит, яхта разлетелась?
- На куски. Он был на ней. - Густав жевал и глотал. Потом опять принялся сосать сигару. - Там были и другие люди, когда яхта снялась с якоря в Каннах. Всего тринадцать персон. Семь человек экипажа, Хельман, две супружеские пары и кто-то еще. Этот "кто-то" возвращался с Корсики. Все случилось вчера около полуночи. Между Каннами и Корсикой. Взрыв. Я переговорил по телефону с инстанцией в Каннах, которая занимается такими делами. Был еще на работе, когда пришло сообщение через ДПА. Вчера был праздник Вознесения Христова. Хельман выбрал подходящий денек для своего вознесения к ангелам. Большое движение на небесной трассе.
На узле связи этажом ниже было два телеграфных аппарата: один - информационного агентства ДПА, другой - агентства "Юнайтед Пресс Интернэшнл". Наша фирма абонировала оба.
- Морская полиция в Каннах имеет очень длинное название. - Он заглянул в грязный клочок бумаги: - "Департамент морской полиции, отдел Средиземноморье, отделение Канны". Расположена в Старой гавани. Главная контора у них в Ницце. Но расследованием этого дела занимается отделение в Каннах. Ты ведь бегло говоришь по-французски, так?
- Так, - подтвердил я. Я бегло говорил также по-английски, итальянски и испански.
- А я во французском кое-как плаваю. Но все же уразумел: их босс - они называют его "шеф-администратор" - на стажировке в Америке. Его заместитель с целой свитой отправился к месту катастрофы. Его зовут Луи Лакросс. Потом я им еще раз звонил. Видимо, взрыв был мощнейший. Куски яхты отлетели на сотни метров. От людей осталось лишь несколько голов, ног, рук и пальцев. Рыбаки вытащили их из воды. Да-а-а. Вознесение Христово.
- Сдается, Хельман владел самым крупным частным банком ФРГ?
- Во всяком случае, одним из крупнейших. Этот человек наверняка стоил десятки миллионов. Возможно. А может, и нет.
- Что это значит?
- Свободный курс фунта, Роберт. Потому я с него и начал. Я и во Франкфурте кое-что услышал. В банковских кругах. То есть поручил послушать. Эти хитрюги-банкиры молчаливее любой грязной свиньи. Но одну вещь удалось-таки установить: последние несколько дней Хельман был в растрепанных чувствах. Бродил, как призрак, сказал один. На прошлой неделе, в среду, вдруг взял и полетел в Канны. Говорят, на нем лица не было. Наверняка стряслось что-то такое, от чего у него земля стала уходить из-под ног.
- Что? Ты считаешь, что он тоже знал об освобождении английского фунта?
- Знать-то он, вероятно, не знал. Но после вечных забастовок и прочего мог на это рассчитывать. И, вероятно, просчитался. А может, боялся шмякнуться мордой об стол, если фунт сильно упадет в цене.
- Такого, как Хельман, не так-то легко шмякнуть мордой об стол.
- Это ты говоришь. Он же был у нас выставочным экземпляром, незапятнанной белой жилеткой банкира ФРГ, светозарной личностью. - Это было правдой. Герберт Хельман имел во всем мире первоклассную репутацию образцового банкира. - Ну, а если он устроил жульническую махинацию с фунтами? Не смотри на меня так! Все они жульничают. Некоторые, как например, Хельман, просто не дают схватить себя за руку. А на этот раз, может, схватили. И он замарал свою белоснежную жилетку. - Густав замарал себя самого кукурузными зернами, вылетавшими у него изо рта, когда он говорил. Он вконец изгадил свою отвратительную рубашку в фиолетовую и оранжевую полоску. - И это означало для него полный крах. Разве нет?
- Гм.
- Нечего хмыкать. Полный крах, это уж точно! Он превратился в комок нервов, говорил, запинаясь на каждом слове, страдал от головокружений, был необычайно возбужден перед вылетом.
- Откуда ты все это знаешь?
- Думаешь, я нынче ночью спал? Ты и понятия не имеешь, что могут порассказать мелкие служащие - за совсем небольшую мзду.
- А зачем он полетел в Канны?
- Этого я не знаю. У него там дом, ты это знаешь не хуже меня. Его сестра постоянно живет там. Ее прозвали "Бриллиантовой Хильдой". Об этом болтают все кому не лень. - Густав опять сунул палец в рот. Я зажег об окурок новую сигарету.
- Уж верно не для того полетел, чтобы просто поплакаться сестричке, - заметил я. - Противно смотреть, как ты ковыряешь в зубах.
- Да? Ну и что? Даже если так. Не смотри. Конечно, не для того лишь, чтобы поплакаться.
- А для чего?
- Не знаю. Я же говорю тебе, дело нечисто. Я не только чую это носом, а ощущаю мочевым пузырем.
- И, решив покончить с собой, садится на яхту, отправляется на Корсику и берет с собой гостей - чтобы и с ними покончить?
- Именно для того и берет, чтобы не было похоже на самоубийство.
- Это так бессовестно.
- Что?
- Погубить за компанию еще двенадцать человек, если решил покончить с собой.
- Разве банкир может вести дела с оглядкой на совесть? Кстати, погибло кроме него не двенадцать, а только одиннадцать человек.
- Но ты же сказал, на борту их было тринадцать.
- Когда плыли на Корсику. На обратном пути их было только двенадцать.
- Кто был тринадцатым?
- Тринадцатой. Это была женщина.
- Куда она подевалась?
- Осталась на Корсике. - Густав порылся в бумагах. - Ее фамилия Дельпьер. Анжела Дельпьер.
- Почему эта Дельпьер осталась на Корсике?
- Не знаю. Я уже все зарезервировал. Авиабилет. Номер в отеле. Остановишься в "Мажестик". Полетишь рейсом "Люфтганзы" через Париж, вылет в четырнадцать тридцать. В семнадцать часов сорок пять минут будешь в Ницце.
- Я должен…
- Скажи, ты меня что - идиотом считаешь? С чего бы я стал все это тебе рассказывать? Конечно, ты должен. Ты уже дважды расследовал катастрофы на море. Двух недель передышки вполне достаточно - или тебе хочется сиднем сидеть под крылышком милой женушки?
Он пододвинул ко мне через стол книжечку с авиабилетом. На фирме все резервировалось через турбюро, "Глобаль" никогда официально не заказывала билеты или номера в гостиницах для своих сотрудников. Никто не должен был знать, что за человек вылетал, приезжал, жил в отеле.
Я сказал:
- Ты, как и я, знаешь, что я не имею права расследовать это дело в одиночку.
Конечно, он это знал. Видите ли: в таких случаях по поручению полиции независимый эксперт немедленно начинает расследование. Параллельно с ним агент страховой компании, разумеется, тоже может изучать обстоятельства дела.
- Французы уже привлекли эксперта. Бывший морской офицер. Ты с ним познакомишься. Ну, что уставился? - Внезапно заплывший жиром клоп обнаружил свою звериную сущность. Его свиные глазки сузились до щелок. Я не раз видел его таким. Таким он и был на самом деле.
- Роберт, ты что - не хочешь или не можешь? Слишком трудная задача? Эта работенка тебе уже не по силам? Чувствуешь, что не справишься? Может, мне перевести тебя в невыездные? Или ты, может, вообще сыт по горло? Как-никак уже девятнадцать лет тянешь эту лямку. Срок немалый. Могу понять, если тебе эта работа в тягость.
Этого я, разумеется, не мог стерпеть. Как ни тошно было у меня на душе, я заставил себя разыграть его. Изобразив изумление, я воскликнул:
- Не верю своим глазам! Гляди-ка - и впрямь подействовало!
- Что подействовало? - озадаченно спросил Густав.
- Я дал кучу денег одному старому магу, чтобы он превратил тебя в отвратительную жабу. И он вполне справился!
- Ха, - кратко хохотнул Густав. - Ха-ха. Не перенапрягайся. - Он перегнулся через стол и подлым фальшиво-доверительным тоном немедленно ответил ударом на удар. Упавшим голосом он спросил:
- Вид у тебя, Роберт, просто на море и обратно. Скажи, ты, часом, не болен?
Мой мозг тут же забил тревогу.