Скользнув оценивающим взглядом по хозяину дома и отметив все его внешние особенности, Александр оглядел комнату и немедленно забыл о старике…
На четырехметровой высоты стенах бельэтажа старинного особняка была до самого потолка развешана удивительная коллекция холодного оружия: кинжалы в ножнах с золотой филигранью, немецкие даги, крис с непонятной фигуркой на рукоятке, прямые и кривые сабли, рапиры, шпаги, турецкий ятаган, топорок с крюком на обушке и кистень с шестигранной звездочкой на цепочке, алебарды, несколько щитов со старинными гербами германских князей… Здесь были многие десятки предметов: старинные и современные, боевые и охотничьи, декоративные с богатой отделкой и зазубренные от частого когда-то употребления, черненого серебра и с наборной ручкой – явно лагерной работы. Оружейная Палата на тихой московской улочке.
– Садитесь, пожалуйста, Александр Владимирович, – сказала ему Ольга Борисовна, которой онемевший Бондарович мешал пройти с кухни, откуда она несла множество какой-то снеди к обещанному чаю.
Хозяйка принялась накрывать на стол, приговаривая:
– Прокофий разволновался совсем, спать не хочет, на книги и не глядит… Как услышал, что у вас сотворилось, кашлять больше стал и в горячей ванне даже отказался массаж делать, – Ольга Борисовна оглянулась на девушку. – Все тебя ждал, Виктория, с новостями…
– Помолчи, Ольга, мешаешь, – старик повернул ручку громкости в приемнике.
Послышался голос диктора:
"…Как нам только что сообщили из достоверных источников, произведен обыск в доме одного из ведущих работников телевидения Олега Глушко. Руководитель студии "Каре" присутствовал сегодня на трагически завершившемся совещании в Кремле. Глушко задержан следственными органами. Однако где он сейчас, предъявлены ли ему какие-либо обвинения – неизвестно.
По привычной практике, официальные лица отказываются комментировать наши собственные сведения и не дают никаких новых фактов. В службе охраны Президента и в ФСБ нам не смогли сообщить ничего определенного, сославшись на то, что такая информация может помешать оперативно-розыскной работе…"
Старик приглушил радио и взял из рук Ольги Борисовны новую чашку горячего чаю.
– Подлей-ка мне еще бальзама, – сказал он.
Ольга Борисовна посмотрела на него с укоризной, но отмечаний удержалась. Чувствовалась школа.
– Поверните мне кресло к столу, – скомандовал Прокофий Климентьевич.
"Поднимите мне веки", – Бондаровичу послышались гоголевские интонации.
Александр не сделал попытки помочь женщинам двигать кресло, понимая, что они привыкли справляться сами и не следует постороннему человеку вмешиваться в уклад дома.
Виктория что-то заботливо поправила в "обмундировании" старика.
– Подстрелила кавалера, ворошиловский стрелок? – грубовато-ласково сказал он ей. – Шучу, шучу, – старик легонько потрепал Викторию по плечу. – Сейчас расскажете мне все, что можно… Я так понимаю, что молодой человек имеет прямое отношение к делу?
Виктория смотрела на старика с любовью:
– Да, дедушка. Это оперативник из ФСБ, майор Бондарович, он входит в следственную группу.
– Не помню такого студента, – заметил старик с удивлением. – Бондарович, говоришь?..
– Дедушка много лет преподавал следственную работу в высшей школе КГБ, – пояснила его удивление Виктория. – Он хорошо знает практически весь кадровый состав. Представляете, какая память!..
– Я начинал в системе МВД, – сказал Бондарович – и не сильно слукавил.
– Ну, тогда Кожинов и подавно не подпустит вас к делу, – с понимаем заметил старик и кивнул в сторону коллекции. – Интересуетесь оружием, молодой человек?
– Очень впечатляет.
– Понимаю… Вон там, пониже, рапиры, настоящая "епископская голова" – марка Петра Мюниха из Золингена, шестнадцатый век.
– Петра Мюниха, вы говорите?..
Банда скромно пожал плечами; он давно уже не бывал в такой ситуации: уютный быт, всезнающий уважаемый дедушка…
Признался старику:
– К сожалению, мне почти ничего не известно о холодном оружии. Но даже просто несведущему человеку нетрудно догадаться, что коллекция здесь собрана уникальная.
– Уникумов здесь немного, – С улыбкой поправил Прокофий Климентьевич, – но есть довольно редкие клинки, – он внезапно перешел на другую тему. – В какой вы структуре, Александр Владимирович?
– Это недавно созданная служба – борьба с вооруженными формированиями и бандитизмом.
– А-а, – протянул старик, – борьба "двух концепций", контроль "авторитетов"… Передавайте привет Щербакову, – Виктор Семенович его, кажется, зовут.
Весьма способный человек, весьма. Правильно сделали, что к нему перешли. Умеет своих людей и использовать, и уважать, и беречь… Какого-то Глушко действительно взяли?
Речь старика время от времени перебивалась кашлем, он прижимал к губам платок, вытирал губы, и если бросал старый платок на пол, то ему немедленно подавали новый.
Бондарович неторопливо попивал чай, присматриваясь к новым знакомым, размышляя о том, зачем все-таки лейтенант Макарова привела его в этот странный дом. Пока что он уяснил для себя только то, что у этой чемпионки богатая родословная и что девица весьма непроста. Как непрост и этот упорно цепляющийся за жизнь старик, который вперебивку, как на классическом допросе, ведет домашний разговор. "Что ж, разберемся и с этими загадками".
Старику ответила Виктория:
– Да, дедушка, Кожинов сейчас допрашивает его. Похоже, что здесь замешаны финансовые проблемы на телевидении.
Дед понимающе кивал:
– Финансовые проблемы… Это для многих камень преткновения.
– Глушко и Смоленцев не поделили какие-то деньги, и Смоленцев выгнал его из телестудии. Тот организовал свое производство клипов и живет неплохо, – хотя и нельзя сказать, что процветает. Но сейчас перед выборами выделяются большие средства на поддержку новых каналов. Причем выделяются они не только президентской командой.
– Да, – подтвердил дед, – деньги сейчас есть и у Зюганова, и у Вольфовича, и Брынцалов скупиться не будет, и Лебедь имеет поддержку. Так что есть из-за чего подраться. Мне не понятно только одно, почему эти отношения они решили выяснять в Доме? Более подходящего места не нашли?
Виктория задумчиво склонила голову:
– Глушко психически неустойчив, к тому же, по-видимому, наркоман…
– Да, надо знать, кого в дом приглашаешь". – значительно заметил старик.
– Утром будет известно больше, – Виктория незаметно взглянула на Александра, – будем надеяться, дедушка, что версия Кожинова подтвердится. Но даже и в этом случае, думаю, многие попытаются использовать скандал, чтобы очернить Президента и его команду. Из этой истории не выйти без потерь. И еще та предстоит заваруха…
– Конечно, это очень удобный повод, чтобы поворошить и грязное, и чистое белье, – согласился Прокофий Климентьевич. – А вы что думаете по этому поводу, молодой человек? Обстановка, я понимаю, для вас не очень знакомая; вам привычней, когда вокруг "по фене ботают"… – старик снова закашлялся – надрывно, с болезненной гримасой на лице.
Александр заговорил со всей серьезностью:
– Думаю, что у каждой партии будет своя версия, отличная от кожиновской, зато согласная с собственной политической линией. Мнение майора-следователя – мое то есть мнение – в этой чехарде никого интересовать не будет.
– Ну, почему же, молодой человек? – не согласился старик. – Как раз к независимому и неопытному в политической "чехарде" человеку есть резон обратиться. От кого еще ждать в руки козырь?
Бондарович усмехнулся:
– Если у меня будет в руках столько "козырей", сколько сегодня, Прокофий Климентьевич, то играть окажется нечем. Заметьте, что сейчас мне бы следовало находиться в камере допросов и разговаривать с задержанным, а не пить ваш бесспорно замечательный чай, – Банда кивнул на свою опустевшую чашку. – Где, кстати, можно достать в Москве рижский бальзам? Много лет его не видел.
– Рижский бальзам вам, мил человек, по сегодняшнему времени может прислать только старый товарищ из славного города Риги, а насчет использования отрицательной информации вы не правы. Этой ночью многие дорого заплатили бы за то, что услышали бы от вас, будто майора ФСБ изолируют от хода следствия. Такое у вас, я полагаю, складывается впечатление?
Бондарович смолчал, отметив про себя точность попадания, и старик понял его молчание.
– Вот видите. Представьте себе, какой крик подняла бы, к примеру, "Правда" или "Сокол Жириновского" вокруг такого заявления. Вот это был бы им козырь; вот это была бы сенсация – почище задержания Глушко…
– Вы же понимаете, Прокофий Климентьевич, – на этот раз имя старика далось Бондаровичу почти без труда, – о разглашении тайны следствия не может быть и речи. Я – профессионал, и мне не раз – когда не могли обойти – предлагали беспечную жизнь и виллу где-нибудь на Багамах. Правда, не политики предлагали, а урки…
– Не сомневаюсь, как не сомневаюсь и в том, что Щербаков умеет подбирать себе людей. Но политика – вещь похитрее уголовного "закона". Пусть даже вы лично совершенно лояльны по отношению к правительству, но кто-то из вашего окружения в ФСБ может организовать подобную утечку информации только потому, что симпатизирует Жириновскому или Лебедю. Не удивлюсь, если кто-нибудь уже пытался получить у вас информацию помимо вашего собственного начальства.
Бондарович промолчал, но снова внутренне зааплодировал проницательности немощного старика. Прокофий Климентьевич опять попал в яблочко… Ей богу, не случайно у него внучка – один из лучших стрелков в мире.
Ведь первое, что произошло в Кремле, – это попытка его вербовки со стороны Поливоды, Секретаря Совета безопасности.
Прокофий Климентьевич спрятал хитроватую улыбку:
– Молчите… Прислушайтесь к совету старика: не судите поспешно на незнакомой территории. У Кожинова очень сложное положение, и он не имеет права вам доверять. Во всяком случае так сразу, даже не присмотревшись… У него самого есть одно самое ценное в этой ситуации качество: он безусловно будет до конца защищать интересы Президента, а значит, интересы стабильности положения страны.
– До конца, – проговорил Бондарович, – и любой ценой…
Он тут же пожалел об этом замечании, а разговор еще продолжался; еще пили чай и заедали какими-то тающими во рту шанежками Ольги Борисовны…
Александр все поглядывал на коллекцию оружия.
Отыщется ли на свете хоть один из мужчин, который отнесется равнодушно к такой коллекции?
А Виктория, которая сидела наискосок, незаметно поглядывала на Александра.
* * *
Через полчаса, прощаясь в коридоре, Бондароаич благодарил Викторию за уникальное знакомство:
– Вы были правы, когда говорили о том, что я увижу нечто "забавное". Удивительная коллекция оружия и еще более удивительный старик. Жаль, я не учился у него.
Девушка ответила с грустью:
– Ему тяжело сейчас что-либо предпринимать. Когда-то в Латвии ему прострелили легкое, сейчас оно понемногу отмирает… Ольга Борисовна просто самоотверженно нянчится с ним; если бы не она…
– Она не жена ему?.. – удивился Бондарович и осекся. – Извините, Виктория Васильевна, погорячился, это уж совсем не мое дело.
Виктория приняла его извинения:
– Соседка, – у нее рядышком квартира. Она года четыре как сдала ее и перебралась к дедушке, чтобы ухаживать за ним. К нему по сей день приезжают многие люди: посоветоваться, получить консультацию.
Ему поддерживает жизнь сознание, что он все еще полезен.
– Спасибо, Виктория Васильевна, попробую успеть пару часов поспать. Длинный выдался день, и завтрашний будет, наверное, не легче.
– Если хотите, я постелю вам в гостевой… – как-то очень доверчиво, будто близкому другу или родственнику, предложила Виктория.
– Благодарю, но это уже будет служебным злоупотреблением. Кроме того, я обязан покормить Филю, бедняга уже почти сутки не ел.
– Пес?
– Кот.
– Филя?.. Лучше был бы Макар – мой однофамилец, – впервые с момента встречи пошутила Виктория.
Бондарович припомнил ей ответ:
– Шутка насчет фамилии, как вы догадываетесь, второй свежести. Тимур Геннатулин и Светлана, 1 час 10 минут ночи, 24 марта 1996 года, квартира
Они сидели на кухне за столом, в центре которого на широком блюде красовалось запеченное в духовке румяное – необычайно аппетитное на вид – мясо. Ребрышки.
Запах разливался по кухне – волшебный. У Светланы, которая действительно не собиралась в эту ночь спать (в смысле дрыхнуть и видеть сны), от предвкушения трапезы текли слюнки.
Тимур, весь дрожа от нетерпения, взял большую вилку для мяса и нож. Положил Светлане на тарелку большой кусок – она в жизни не видела на своей тарелке такого большого куска мяса.
Потом Тимур положил себе кусок – в два раза больше, чем ей.
Женщина не могла скрыть удивления: она не представляла, как можно съесть в один присест такой кусище – хоть и с ребрышками. Для этого надо быть не человеком, а по меньшей мере – тигром.
Но она подумала, что Тимуру виднее.
На всякий случай спросила:
– Ты уверен, что не хочешь вина? У меня есть хорошее "Токайское" – мускат.
Тимур покачал головой:
– Может, есть сок?
– Сока нет. Но мы можем приготовить напиток – у меня завалялся лимон.
– У тебя есть лимон?..
Тимур разрезал лимон на половинки. Одну половинку выжал себе на мясо, другую – Светлане на мясо. Выжимки бросил в раковину, а руку, мокрую от сока, небрежно и нетерпеливо вытер о штаны.
Светлана улыбнулась:
– Ты странный…
Но Тимур уже не слышал ее. Он вонзил зубы в мясо…;
Женщина последовала его примеру. Едва распробовав блюдо, она поразилась – в жизни не ела ничего вкуснее…
Вообще-то она всегда недолюбливала баранину. И напрасно. Светлана поняла теперь: ни она сама, ни ее знакомые и близкие люди просто не могли баранину как следует приготовить. Не было рядом такого мастера, как Тимур, – который мог бы научить…
Занятая этими мыслями, очарованная совершенно нежным волшебным вкусом мяса, Светлана не заметила, как расправилась со своей порцией.
Тимур посмотрел на нее одобрительно:
– Еще?
Неожиданно для самой себя она кивнула:
– Еще…
– Молодец!
Он взглянул на нее уже как на совсем своего испытанного человека. Он будто принял ее в свой круг…
И положил ей на тарелку еще один – лакомый – кусочек:
– Что ты скажешь об этом блюде?
– Фантастика! – Светлана засмеялась и красиво – как это умела только она – вскинула брови. – Только мне показалось – слегка недопечено. Недодержано всего одну минутку.
Тимур удивленно покачал головой:
– А у тебя тонкий вкус!.. Правильно. Именно так я и хотел. Когда мясо слегка сыровато, оно наиболее полезно – все витамины в нем…
Наконец с трапезой было покончено. Светлана чувствовала, что объелась, и, наверное, теперь целую неделю не притронется к еде… Они выпили по стакану холодной кипяченой воды – здесь тон тоже задал Тимур. Он сказал, что так всегда делала его мать.
Через пару минут Светлана почувствовала себя легче. И тут заметила, что Тимур пристально смотрит на нее. Все его внимание было обращено к ней. Сейчас он просто поедал ее глазами и не скрывал этого. Наверное, был уверен, что ей это понравится. И, конечно же, был прав: какой женщине не понравится внимание мужчины – тем более такого, как он.
Светлана не сделала для себя большого открытия, когда подумала: "Мужчина никогда не бывает сыт; набив желудок, он желает женщину, овладев женщиной, идет опять набивать желудок". Эта мысль, эта последовательность не вызвали в ней ни какого-нибудь протеста, ни небрежения. Сейчас, когда Тимур смотрел на нее, это казалось естественным. Тимур был так красив и силен, что, пожалуй, любые его желания показались бы ей естественными. Светлана пьянела и млела под его взглядом – он будто гипнотизировал ее. У нее шевелилась слабая мысль, что она сидит сейчас перед ним, молчит и улыбается, – словом, выглядит, как последняя дура.
Но эта мысль не смущала ее. Если она выглядит сейчас, как дура, то и это естественно – поскольку это желание Тимура…
Она не помнила, как он приблизился к ней, – а он приблизился. Она не помнила, как он взял ее на руки, будто пушинку, – а он взял ее, будто пушинку… Светлана на коротенькую минутку осознала, что происходит, когда оказалась в спальне – лежащей навзничь на кровати, – а Тимур жарко целовал ей лицо, он прямо-таки сжигал ей лицо… Это был не человек сейчас и не тигр, наевшийся мяса, это был горячий ветер из Сахары…
Ветер начал рвать ее одежды. Светлана шевельнулась было, чтобы протестовать – она ведь была не так богата.
Но ветер властно остановил ее движение… Одежды рвались с треском. Светлана стонала. Ей было больно и хорошо в могучих объятиях. Она дышала этим ветром, широко раскрыв рот. Она стала песком, который был перетаскиваем ветром… Светлана обращалась в бархан то на одном краю кровати, то на другом. У нее появился господин, слава Богу!..
Ей казалось, что Тимур уже не одежды, а ее саму рвал на части, – рвал, как некоторое время назад рвал мясо. И Светлана испытывала от этого блаженство… Ни с кем ей еще не было так хорошо. Ибо со всеми другими мужчинами она была женщиной, партнершей, любовницей, подругой – кем угодно, но только не мясом… Ее ласкали, ею восхищались, ей говорили нежные приятные слова; иногда ее просили о близости, перед ней унижались…
Но никто не рвал ее прежде, не царапал, не кусал, не мял и не душил. А эта мука – любовная мука, – оказывается, была так приятна… Фантастически приятна!.. Светлане представлялось, что в муке этой она рождается вновь, – рождается более сильной и счастливой. И теперь она совсем не так будет жить, она не будет мучиться. Она будет есть много мяса, она будет сильная и горячая. Она будет хищница…
От блаженства, от боли, от запаха крови у Светланы кружилась голова. Светлана плохо ощущала себя в пространстве: окажись они сейчас на, потолке – для нее это тоже выглядело бы правдоподобно.
Оргазм, который она испытала, – был горный пик, на который Светлана еще не поднималась. И вот она на него поднялась. Забыв обо всем на свете, забыв даже себя, она превратилась в зверя, который рычал и скулил, царапался и кусался. Тело Светланы ходило под Тимуром ходуном, ногти глубоко впивались ему в спину, в ягодицы…
А с него потоками тек жаркий пот… Пот стекал ей на грудь, на шею, на красивое, искаженное гримасой боли и одновременно блаженства лицо. Капельки пота блестели у ее глаз, а может, это были слезы – слезы ее восторга. Тимур видел ее глаза; они были широко раскрыты, но они не видели его; они, кажется, не видели ничего, взгляд был как бы обращен вовнутрь. Днем необычного фиалкового цвета – они сейчас были темны. Глаза Светланы были в эти мгновения неподвижные и блестящие. Они очень напоминали Тимуру глаза тех сайгушек, каких он загнал насмерть в казахстанской степи… Эта мысль невероятно возбудила Тимура, и он едва удержался от того, чтобы не впиться Светлане зубами в шею…
Когда пик был достигнут, когда над пустыней прошел жаркий ураган, Светлана и Тимур расслабили объятия и лежали рядом, часто дыша, отдыхая, глядя в потолок.
Пахло потом и кровью. Пахло мужчиной и женщиной.
Из коридора в комнату падал клин света.