– Они вообще не смотрят на человека. Работают только с анкетой и личным делом. Сугубо формальный подход, своего рода структурализм. Они совершают на двадцать-тридцать процентов меньше ошибок, чем "психологи". Как думаешь, почему?
– Почему?
– Красивыми глазами не обманываются…
– Мне затребовать личное дело Бондаровича?
– Уже смотрели, – генерал шумно отхлебывал из кружки чай. – Кстати, ты права: он из Близнецов – июньский… – цепкая память Кожинова на даты была притчей во языцех. – Итак, ты говоришь, он труднопредсказуем?
– Как и все Близнецы…
Генерал на минуту задумался, потом выдал вердикт:
– Бондарович склонен к самостоятельным действиям и моральной оценке своих руководителей. Он способен выйти из-под контроля и действовать на свой страх и риск… Я вывожу его из этого дела, поскольку он может нам помешать.
Неожиданно для себя Макарова решила вступиться:
– Он лоялен по отношению к Президенту.
– Это не играет роли, – Кожинов бросил на собеседницу пристальный хмурый взгляд. – Больше с ним никаких контактов… Как здоровье Прокофия?..
– Более-менее… – Виктория пребывала в некоторой растерянности; она не могла понять логики Кожинова: то он хочет, чтобы она отодвинула Бондаровича на вторые роли, то вдруг запрещает всякие контакты с ним; но девушке была известна закономерность: если чего-либо не можешь понять, значит, не в достаточной мере владеешь информацией.
– Передавай привет старику. Я как-нибудь и сам соберусь позвонить ему…
Глава 5
КАЖДЫЙ САМ ЗА СЕБЯ
Александр Бондарович, 9 часов утра, 24 марта 1996 года, анатомическое отделение четвертого госпиталя
Четвертый госпиталь, насколько знал Бондарович, обслуживал заслуженных пенсионеров-военных, старший офицерский состав, некоторые спецслужбы, военных спортсменов и тому подобный контингент. Однако, помимо элитных больных, он занимался еще особо сложными операциями по восстановлению и реабилитации тяжелых раненых еще со времен войны в Афганистане; делали здесь и косметические операции при ранениях в область лица.
Александр остановил машину недалеко от ворот. Вышел из салона, размялся. После вчерашнего бега по лестницам и поединка с таинственным взломщиком слегка побаливали мышцы. Кто-то однажды просветил его: оказывается, боль в мышцах – это от избытка молочной кислоты…
– Где у вас прозекторская? – спросил Бондарович на вахте четвертого госпиталя.
Солдатик, разглядев в удостоверении только погоны с большими звездами, не догадался спросить ни о каких полномочиях и только недоуменно переспросил:
– А что это?
– Морг. В просторечии, – открыто улыбнулся Банда. – Если хочешь, – мертвецкая, труперня… Некоторые предпочитают более ученое – анатомичка…
– А-а, вон там, – солдатик был явно восхищен столь глубокими познаниями этого незнакомого офицера, – направо за угол.
– Спасибо, – и Бондарович беспрепятственно прошел на территорию.
Подойдя к отдельно стоящему небольшому одноэтажному корпусу, в подвале которого размещалась мертвецкая, Бондарович спросил у курящего на лавочке вольнонаемного:
– Где патологоанатом?
– А, режет там, препарирует, – работник лениво махнул рукой в направлении двери, обнаружив для Бондаровича, что пьян уже с утра. – Режет в конце, где ж ему быть…
Материал ему постоянно подкидывают-.
Александр холодно кивнул ему и вошел в здание.
И сразу оказался перед выбором. Две лестницы: одна – в четыре ступеньки – наверх, и другая – длинная-предлинная – в полутемный сырой подвал.
Само собой разумеется, надо было идти вниз.
Быстро спустившись по лестнице, Бондарович прошел длинный холодный коридор с крашенными зеленой краской стенами, заглядывая в двери, пока не нашел (и по дурному запаху тоже!) анатомический кабинет, в котором трудились над каким-то телом два человека в белых халатах и перчатках. Поверх халатов были надеты прозрачные полиэтиленовые фартуки. На фартуках и перчатках выделялись пятна крови.
– Здравствуйте, – не смущаясь присутствием на столе распластанного тела, подал голос Бондарович.
Старший повернул к нему голову:
– Что вы хотели?
– Мне нужен анатом, который производил вскрытие тела Смоленцева.
Врач поджал губы. Несколько секунд выдерживал паузу – отсекал скальпелем кусочек печени на экспертизу.
Его ассистент тем временем наполнял пробирку содержимым желудка, судя по цвету содержимого, это было что-то типа винегрета…
Александру в голову пришла мысль, а не тело ли Смоленцева до сих пор на столе?. У патологоанатомов ведь тоже бывают авралы; и говорят что именно весной, – когда начинаются обострения многих заболеваний, и Смерть снимает свою очередную жатву. Александр покосился на труп. Нет, это был не труп Смоленцева. Это было тело какого-то пожилого мужчины: седые волосы, глубокие залысины, круглое одутловатое лицо; через приоткрытый рот видны желтые прокуренные зубы…
У Банды дрогнуло сердце:
"Пора бросать курить…"
Старший врач наконец спросил:
– А кто вы?
Бондарович развернул удостоверение:
– Майор ФСБ Бондарович.
Врач мельком взглянул на фотографию.
– Вскрытие производил я, – спокойно сообщил он и для внушительности представился:
– Полковник медицинской службы Пономарев Константин Яковлевич.
Запах из разрезанного желудка, понятное дело, шел не из приятных. У Банды от этого запаха даже зашумело в голове – нет, он никогда не смог бы привыкнуть к такой проклятой работе – работе патологоанатома. Это поистине незавидное дело – копаться во внутренностях мертвецов… Сколько бы за это дело ни платили. Лучше уж в мусорщики пойти… Винегрет… Вот уж не скоро теперь Бондарович заставит себя съесть винегрет…
Александр, совершив над собой усилие, заговорил о цели своего визита:
– Мне нужны результаты вскрытия.
Полковник-анатом посмотрел на Бондаровича с некоторым подозрением:
– Результаты экспертизы были вручены службе безопасности Президента еще в четыре часа утра. У нас на плечах сидели и не остывал телефон… Я, видите ли, провел за этой работой всю ночь и даже не знаю, когда смогу отдохнуть… – врач смотрел, как черно-зеленая желчь вытекает из разрезанного желчного пузыря. – А какое отношение вы имеете к этому расследованию?
В ход пошла справка, предусмотрительно полученная Бондаровичем прошлой ночью:
– Вот официальное свидетельство о том, что я вхожу в объединенную следственную группу по расследованию убийства Виктора Смоленцева.
Справку пришлось держать перед лицом врача в развернутом виде, так как руки его были измазаны в крови.
Вид растекающейся желчи мог смутить кого угодно.
Александр чувствовал себя не лучшим образом, однако старался держаться. И держался молодцом – несмотря на некоторую бледность. У него даже не дрожали руки…
Справка произвела должное впечатление:
– Пойдемте в мой кабинет, там нет этого запаха и потеплее, – патологоанатом уже снимал резиновые перчатки. – Сергей, заверши с этим телом сам и сообщи мне, когда закончишь, а я подойду попозже, посмотрю.
Сергей кивнул; склонясь низко над трупом, он внимательно рассматривал петли кишечника…
Бондарович поспешно отвернулся: еще немного – и ему стало бы дурно…
В кабинете горели лампы дневного света и стоял мощный обогреватель. Впрочем, въедливый запах мертвечины чувствовался и здесь. Кажется, этот запах относился к разряду неистребимых. Александр подумал, что этот запах наверняка уже впитался в его одежду и пройдет немало времени, пока он выветрится… Нет, если бы не спешка, Александр ни за что не стал бы соваться в это неуютное здание – подождал бы возле вольнонаемного.
Врач сел за стол, включил настольную лампу – поскольку в кабинете было темновато. Предложил Бондаровичу располагаться на кушетке. Заглянул зачем-то в мусорную корзину:
– Наш экземпляр анатомического заключения сдан главному врачу и находится в его сейфе. Поэтому придется выполнить ряд формальностей, прежде чем вы сможете получить выписку из документа. Прежде всего придется подождать главврача, он сейчас на обходе, – патологоанатом развел руками. – А без главврача никак нельзя. При всем моем желании…
– Возможно, это и не понадобится, Константин Яковлевич. Если вы устно изложите мне свои выводы и ответите на некоторые вопросы, то официальную бумагу я позже возьму в службе охраны Президента. Так будет даже быстрее.
– Я к вашим услугам.
Александр достал блокнот:
– Скажите, кто и когда доставил вам тело?
– Около восемнадцати часов вчера его привез дежурный врач из Кремля, с ребятами из охраны, конечно.
– С ними был кто-то из старших офицеров? – Бондарович черкнул пару строк.
– Да – Виктор Иванович, – в ответ на недоуменный взгляд Бондаровича врач добавил:
– Полковник Карлик, заместитель Кожинова.
– А, понятно. Скажите, а вам уже прежде приходилось заниматься проведением анатомической экспертизы?
То есть я имею в виду: это ваша специальность?
Врач откинулся на спинку стула:
– Сомневаетесь в моей квалификации?..
– Нет. Должно быть, я не так выразился… Мы всегда обращаемся к услугам института судебно-медицинской экспертизы, поэтому я ничего о вас и не знаю. Не сочтите за обиду.
– Понимаю вас. Так вот, у меня есть квалификация судмедэксперта высшей категории, ибо мне часто приходится выполнять эту работу для военной прокуратуры, – заявил патологоанатом не без гордости. – Да и вообще, вы могли слышать о репутации нашей клиники, многие операции и многие специалисты здесь уникальны…
– Вот оно что, я, к сожалению, понятия не имел, куда военная прокуратура возит свои трупы.
– К нам, к нам, – улыбнулся врач, – не сомневайтесь.
– – Расскажите, пожалуйста, к каким выводам вы пришли относительно Смоленцева. Причина смерти, в первую очередь.
– К смерти могли привести два серьезных повреждения: удар твердым предметом в височную кость и повреждение шейных позвонков в результате выкручивания шеи слева вверх и направо. Обе травмы нанесены почти одновременно и невозможно установить, какая из них была первой.
– Как полагаете вы?
– Неожиданный удар тяжелой пепельницей в височную область – вот и все, – устало улыбнулся патологоанатом. – Это сделать относительно просто.
– А позвонки? – Если вы поспешно вытаскиваете человека из кресла или из-за кресла за голову, то вполне можете свернуть ему шею. С живым человеком это проделать весьма непросто, нужны высокая квалификация и сила.
Александр еще записал пару строк:
– Какие-то иные повреждения есть?
Доктор припомнил:
– Гематома слева на подбородке; скорее всего, труп роняли на пол. Она не опасна; я хочу сказать – эта гематома не могла быть причиной смерти.
– Что-нибудь на руках: ссадины, содранная кожа под ногтями?
Патологоанатом уверенно покачал головой:
– Нет, ничего такого, что свидетельствовало бы о схватке.
– Присутствие алкоголя, ядов, наркотиков?
– Полная экспертиза по этим вопросам заняла бы целые недели. Но ничего явного нет.
– Хорошо, Константин Яковлевич, – Александр поднялся с кушетки, – теперь я хотел бы сам осмотреть тело и попутно, может быть, задать еще парочку вопросов. Я понимаю, что вы устали, но в интересах дела…
Врач-патологоанатом удивленно посмотрел на Бондаровича и улыбнулся:
– А вот это вам придется сделать без меня.
– Почему? – у Бондаровича снова появилось ощущение, что его обвели вокруг пальца.
– У меня нет желания ехать с вами в телецентр на Шаболовку. Тело забрали в семь утра, его вымыли, нарядили и увезли на телестудию для торжественного прощания.
Будут цветы, речи, траурная музыка и все такое… Как обычно… Не знаю даже, как вы туда пробьетесь, чтобы отдать последний долг покойному. Народу там будет масса…
– Извините… – Бондарович направился к выходу в полной уверенности, что генерал Кожинов, а может, не только он, держит его за дурака. Виктория Макарова, 9 часов 30 минут утра, 24 марта 1996 года, кабинет Елены Монастырской
Виктория ожидала приема у Принцессы, -, как за глаза называли в Кремле дочь Президента. Кличка эта была не слишком обидной; несколько тяжеловатая тридцатипятилетняя женщина обладала слишком здравым и конструктивным умом, чтобы обижаться; умела производить благоприятное впечатление на людей, была вежлива… Но многолетнее вращение в кругу высокой политики наложило на нее свой отпечаток, сделало неприступной и в какой-то мере даже высокомерной. Привычка к лести, готовность окружающих к лизоблюдству, корыстные интересы подчиненных, непрерывные интриги и предательства, – все это приучает дворцового человека мыслить особыми категориями, оттого он как бы начинает чувствовать на себе ореол некоей возвышенности и даже, пожалуй, божественности.
Уникальность Елены состояла в том, что в случае краха ее нельзя было "снять с должности".., дочери Президента. На этой "должности" она обречена была быть всегда.
После того, как "партия власти" потерпела сокрушительное поражение на выборах в Госдуму, а коммунисты и Жириновский за счет умелой пропаганды популистского характера сумели существенно расширить свое влияние, Президент с подозрением стал смотреть на чиновников от пропаганды. Оказалось, что к предвыборной кампании они относятся как к любому другому поручению: а именно, – формально. Столько-то листовок и столько-то статей, выступлений, разнарядка в регионы – и отчет о проделанной работе на стол.
Когда начала разворачиваться кампания по выборам Президента, ее стали вести в том же духе. Главу государства это, естественно, не устраивало.
Увидев в начале февраля цифры, свидетельствующие о необычайно низком рейтинге своей популярности, Президент совершил дальновидный и смелый шаг – поставил Принцессу во главе предвыборного штаба. Она обрела официальный статус и кабинет в Кремле, постоянные помещения для избирательного штаба в "Президент-отеле". Глава государства сказал ей буквально следующее: "С сегодняшнего дня ты занимаешься моими выборами".
Поначалу окружение Президента не восприняло это всерьез, но уже первые шаги Принцессы показали, что с ней надо считаться, а в атмосфере предвыборной кампании – вдвойне и втройне.
Выведение Попцова на вторые роли и приближающая ся его отставка произвели должное впечатление. Теперь Принцесса не была ходоком по кабинетам, она уже не стеснялась вызывать к себе высокопоставленных чиновников, и те послушно тянулись к ней на прием.
Следует сказать и то, что дело у нее сразу пошло на лад. Несколько недель усиленных консультаций с лучшими американскими специалистами по практике предвыборной борьбы и создании имиджа политического деятеля не прошли даром. Принцесса становилась специалистом, компенсируя недостаток опыта энтузиазмом, здравым смыслом и личным знанием сильных и слабых сторон отца.
Виктория получила от Кожинова задание взять официальные показания у Елены Монастырской по делу об убийстве. Генерал созвонился с Принцессой и договорился о том, что она примет сотрудника и даст необходимые официальные показания. Вследствие этого Виктория уже сорок минут невозмутимо сидела в приемной, по обыкновению не трогая журналов, не вступая ни с кем в разговоры. Время пустого ожидания она старалась использовать с толком: для активной умственной работы. Десятки или тысячи фактов и фактиков нужно было многократно прокрутить и перетасовать в мозгу, чтобы в результате аналитической работы эти кусочки сложились в правильную мозаику. Вот и сейчас Виктория в который уже раз переворачивала в голове все, что знала по делу Смоленцева…
– Проходи, Виктория, – из кабинета выглянул Борис Панкратов, личный референт-охранник Монастырской.
Человек он был не из приятных и не из порядочных, но верный до фанатизма. Это Виктория хорошо знала.
В былые времена приходилось и схлестнуться с ним… Они взаимно не переваривали друг друга.
Виктория равнодушно прошла мимо него, на что он насмешливо скривился.
Она уловила запах: от него пахло чесноком. Боялся от кого-нибудь заразиться гриппом…
"Как только Елена терпит этот запах?"
– Садитесь, – указала Принцесса и многозначительно взглянула на напольные часы с курантами. – У вас есть десять минут, я очень занята.
Виктория тоже не любила тянуть кота за хвост:
– Я зафиксирую ваши показания, Елена Борисовна, но подписывать их пока не будем. Их просмотрит Наум Степанович и исключит моменты, которые могут произвести негативное впечатление…
– Что это значит? – высокомерно произнесла Принцесса. – Не может быть никаких негативных впечатлений.
Макарова кивнула на это замечание, то есть приняла к сведению, и задала первый вопрос:
– Почему в этот раз совещание проходило не в "Президент-отеле", где расположен избирательный штаб, а в ваших апартаментах в Кремле?
Последовала незаметная пауза.
Принцесса быстро собралась с мыслями. Она, как очень немногие женщины, умела оперативно взять себя в руки.
Это качество весьма помогало ей в жизни:
– На совещание мог прийти Президент, поэтому было целесообразно всем встретиться здесь.
Виктория взяла тон деловой, но максимально приближенный к домашнему, доверительному:
– Президента интересовал ход дел в целом или какой-то конкретный вопрос?
– Это не касается сути дела, прошу вас экономить мое время, – резко парировала Елена; наверное, ее все еще раздражал разрыв с Викторией.
– Хорошо. Смоленцев задержался по вашему распоряжению?
– Да, по моей просьбе.
– Для чего?
– Мы должны были обсудить несколько вопросов относительно его телестанции "Молодежная", – Принцесса с озабоченным видом поглядывала на часы.
– Какие именно вопросы?
– Это касается предвыборной кампании, это совершенно секретно.
Виктория сказала мягко:
– Я напомню вам, что у нас не официальный протокол, мы сможем его скорректировать. В то же время вы выпускаете из виду, что мне известно содержание вопроса, который предполагалось обсудить…
– В чем дело? – встревожилась Елена, но через секунду сообразила, что имеет в виду Виктория. – Да, я вспомнила: по моему поручению вы ездили вчера утром к Смоленцеву и передавали ему на словах просьбу подготовить список материальных нужд телерадиостанции "Молодежная". Вы правы, именно этот вопрос предполагалось обсудить. Но какое это имеет значение?
Этот ее вопрос Виктория сочла риторическим:
– Когда вы встревожились его отсутствием, то снова встретили меня в коридоре и попросили отыскать Смоленцева. Вы были раздражены и сказали следующее: "Его ждет сам…" О какой персоне в Кремле вы можете отозваться в такой уважительной манере "сам"?
– Что значит "о какой персоне"? А о какой же еще, кроме как…
Виктория мягко улыбнулась:
– Я сформулирую вопрос в открытую: у Смоленцева предполагалась встреча не только с вами, но и с Президентом? И именно по этому вопросу?
С Принцессы слетел недавний гонор, женщина была явно растеряна.
– Я не понимаю, к чему вы клоните? – она нервно крутила в руках пресловутый кремлевский карандаш. – Да, вы правильно поняли ситуацию. У Виктора Смоленцева в тот вечер при некоторых обстоятельствах могла произойти аудиенция у Президента. Но что с того?